Как будто время не при чем рубцов
«В минуты музыки печальной…» Н. Рубцов
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови! –
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Дата создания: 1966 г.
Анализ стихотворения Рубцова «В минуты музыки печальной…»
Стихотворение «В минуты музыки» относится к любовно-философской лирике. Его композиция – это ход от частного к общечеловеческому. Сначала Рубцов рассказывает читателям о расставании с дорогой сердцу женщиной. Тяжелое душевное состояние лирического героя усугубляется из-за мрачности пейзажа, который окружал его в тягостную минуту разлуки. Он вспоминает о первом снеге под серым небом, погаснувших полях, отсутствии солнца. Поэт рисует картину поздней осени или ранней зимы в средней полосе России. Природа находится в переходном состоянии. Уже нет той радости от золотых листьев, еще не успела земля полностью укрыться блестящим на солнце снегом.
В третьей строфе лирический герой пытается отказаться от депрессивного мировосприятия, навсегда расстаться с завершившимися отношениями. Он признает, что «слишком любит призраки», что «душа блуждать устала в былой любви, былом хмелю». Тем не менее, навсегда забыть прошлое ему крайне сложно. Периодически воспоминания возвращаются, и нет от них практически никакого спасения. Финальная строфа – философский взгляд на проблему расставания. Рассуждения героя выходят на совершенно иной уровень. Им поднимает сложнейшая проблема течения времени. Когда человек счастлив, минуты летят, торопятся. Целые часы проносятся словно один миг. Иное дело – трудные жизненные ситуации. Когда люди оказываются в них, кажется, будто время замирает, совсем не двигается. Именно так происходит и в час расставания.
Важнейшую роль в стихотворении «В минуты музыки» играет мотив душевных исканий лирического героя. Путь души неявно сопоставляется с путем журавлей, гонимых первым снегом, – «путем без солнца», «путем без веры». Ей сложно найти покой, она блуждает в потемках. Кажется, не в последнюю очередь виной тому давнее расставание с любимой женщиной. Возможно, именно из-за нее душа героя надолго, если не навсегда, потеряла ориентиры.
Стихотворение Рубцова отличает музыкальность. Воспоминания лирического героя – это не только картины природы, но и звуки – «голос женщины прощальный», «шум порывистых берез», плачущие скрипки. Практически в каждой строфе Рубцов использует единоначатие. Встречаются в произведении и другие виды повторов. Их присутствие придает стихотворению музыкальность, плавную песенность. Недаром композиторы не раз брали текст Николая Михайловича за основу для своих композиций.
Как будто время не при чем рубцов
Русская советская поэзия 50-70х годов.
Хрестоматия. Составитель И.И.Розанов.
Минск: Вышэйшая школа, 1982.
100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов.
Владимир Марков. Упражнение в отборе.
Centifolia Russica. Antologia.
Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.
ДОРОРОЖНАЯ ЭЛЕГИЯ 1970
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Русская советская поэзия.
Под ред. Л.П.Кременцова.
Ленинград: Просвещение, 1988.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
ПОД ВЕТВЯМИ БОЛЬНИЧНЫХ БЕРЕЗ
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
ПРАЗДНИК В ПОСЕЛКЕ
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
УБОРЩИЦА РАБОЧЕГО ОБЩЕЖИТИЯ
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ РЕЙСА
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
ВЕСНА НА БЕРЕГУ БИИ
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
В СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНЕ
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
В ИЗБЕ Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
УГРЮМОЕ Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
ПАМЯТИ МАТЕРИ
1964 Николай Рубцов. Стихотворения.
Поэзия XX века. Москва: Профиздат, 1998.
Архивные смальты поэтической мозаики поэта Рубцова
Стихотворение «В минуты музыки». Путь к совершенству
Вначале Николай Рубцов нащупывает тему стихотворения. Она его вроде бы удовлетворяет, и он почти набело записывает первый вариант стихотворения. Публикуется впервые. ВГМЗ. Учётная запись 3718360 – 3718361.
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум прерывистый берёз.
Я вижу птиц под небом серым,
Воспринимающих с трудом
Свой путь без солнца, путь без веры
Над застывающим прудом.
Молчи, скрипач! Пора настала
Забыть о прошлом навсегда,
Душа и так летать устала
За пищей в прошлые года.
Но плачут, плачут, плачут струны,
И снова видится, как сон,
Что я взволнованный и юный,
Что я отчаянно влюблён.
Но, видимо, поэт не удовлетворён, и сколько же ещё вариантов пробует он для улучшения этого стихотворения, как велика его целеустремлённость, когда чувствуется, что должно получиться нечто стоящее (варианты строф публикуются впервые).
Молчите, скрипки! Пусть не стало
Того, что помнится всегда
Душа и так летать устала
За пищей в прошлые года.
Не надо музыки, (тогда?)
Душа и так летать устала
За пищей в прошлые года.
Пусть с этой строфой не получается, но Н.М.Рубцов не жалеет времени, бумаги и гонит своё воображение по тернистым дорогам рифм и образов.
Но длится, длится час прощальный
И наша встреча ни при чём.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
В следующем четверостишии меняется только одно слово во второй строчке «Но наша воля ни при чём» или в следующем пробуется уже другой образ, но продолжения не последовало.
В минуты музыки печальной
Последний вижу пароход…
И вижу я под небом серым
Птиц, продолжающих с трудом
Свой путь без солнца, путь без веры
Над застывающим прудом.
И нас одних под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры,
Летящих мимо журавлей.
И путь без солнца, путь без веры
Летящих мимо журавлей,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей…
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых стужей журавлей –
Последних птиц под небом серым
Среди погаснувших полей.
И тишину под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых стужей журавлей.
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых ветром журавлей,
И путь людей под небом серым
Среди погаснувших полей…
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца путь без веры
Гонимых снегом журавлей.
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых ветром журавлей,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей!
Приведены ещё не все варианты данной строфы стихотворения. Казалось, найдена скрепляющая строфу строка, но и она меняет место, ставится то в начале, то в конце строфы, вдруг появляется неожиданное продолжение и опять всё сначала. А в промежутке между поисками вдруг приходит яркое озарение
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
И здесь ещё одна строчка
«Но всё равно в жилищах зыбких…»
Она явно требует развития, и оно появится в блокноте, но пока на другой странице черновика Н.М.Рубцова читаем уже окончание будущего стихотворения «В минуты музыки»
И всё равно под небом низким
Я вижу явственно, до слёз
И жёлтый плёс, и голос близкий
И шум порывистых берёз.
И вот перед вами почти законченная первоначальная версия стихотворения пока без даты и без названия. ВГМЗ (Вологодский государственный музей – заповедник) № 3718357.
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз,
И путь без солнца, путь без веры
Последних птиц под небом серым
Над застывающим прудом,
И холодок снежинок первых
И мрак, нагрянувший потом…
Давно река позарастала,
Давно от плёса нет следа,
Давно душа летать устала
За пищей в прошлые года,
Но всё равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови!-
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви,
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём…
В этом блокноте стихотворение «В минуты музыки» записано только в этом варианте. В данном, конкретном случае, Рубцов использует старый блокнот, по–видимому, времен учёбы в Кировском горно–химическом техникуме. Такой вывод можно сделать, сравнив почерк, которым записано это стихотворение и стихотворения «Караваны» и «А чай припахивал смолою». Их красивый юношеский почерк написания и тематика явно отличаются от позднего рубцовского почерка с его характерными особенностями. В этом блокноте просто подвернулось пустое место, и поэт записал данный первоначальный вариант. Но он оказался явно промежуточным на пути к совершенству, хотя первую и две последние строфы Николай Рубцов оставит в окончательном варианте произведения.
Следующий полный вариант стихотворения уже имеет дату написания 30.05.66 и заголовок, отличающийся от общепринятого сейчас. ВГМЗ №3718361.
Не говорите не о чём
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз…
Блуждать в былом, как во хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но всё равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови!-
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви,
И всё равно под небом низким
Я вижу явственно, до слёз
И жёлтый плёс, и голос близкий
И шум порывистых берёз,
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём…
В минуты музыки печальной
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз.
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых ветром журавлей
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей!
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но всё равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови!-
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви,
И всё равно под небом низким
Я вижу явственно, до слёз
И жёлтый плёс, и голос близкий
И шум порывистых берёз,
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём…
Стихотворение получилось, всё встало на свои места. Но вот второе четверостишие всё равно не даёт покоя поэту. И он его ещё раз совершенствует, переставляя строчки в строфе. И вот в этом совершенном варианте оно печатается в «Звезде полей». Слова «гонимые ветром» всё же заменяются на «гонимые снегом».
Итак, в данной работе мы вспомнили ранние и дорабатываемые поэтом версии стихотворения «В минуты музыки». Приведены все промежуточные, записанные поэтом варианты стихотворения, бывшие итогом его стихотворного труда лишь короткое время. Щедрый талант Рубцова предоставил исследователям такую редкую возможность – заглянуть в его черновики, практически в творческую лабораторию. В этом смысле наиболее важны те подписанные и датированные беловые версии, которые сам поэт на определённом этапе считал завершённым стихотворением. В этой работе приведены этапы черновой работы поэта Рубцова над одним из его самых совершенных стихотворения. Что же ищет поэт? Конечно и неожиданное сильное продолжение, развитие темы, лирические мотивы, наибольшую выразительность, ускользающую достоверность, но самое главное поэт ищет и находит лад стихотворения, его музыку, настроение. Николай Рубцов мучительно ищет высокие и простые слова увядающей природы, образа человека, в ней растворённого и те звуки небесные, которые только он и слышит. Но эти же звуки не дают ему сфальшивить, взять неверную ноту внутри произведения. Рубцов чувствует рождение хорошего произведения, достойного его таланта и он готов работать над словом – образом до изнеможения. Благо на сей раз под рукой не только его память, под рукой блокноты и ручка, которыми, видимо, его снабдили его алтайские друзья.
Рубцов записывает все этапы творческого процесса работы над стихотворением «В минуты музыки». Сегодня эти стихи поют и классические певцы и барды, и народные исполнители. Стихотворение никого не может оставить равнодушным. Прочитав этот материал, придётся расстаться с некоторыми легендами о поэте и предстоит понять, что классическая чеканность и якобы простота рубцовских строк это не только его огромный талант, но и тяжелейшая работа над словом и образом. Такой вывод прямо таки кричит из рубцовских черновиков доступных на сегодняшний день исследователям его творчества.
Стихотворение дня
Николай Рубцов
3 января 1936 года родился Николай Михайлович Рубцов. Погиб 19 января 1971 года.
«Фиалки». Читает автор
Фиалки
Я в фуфаечке грязной
шёл по насыпи мола.
Вдруг откуда-то страстно
стала звать радиола:
«Купите фиалки,
вот фиалки лесные.
Купите фиалки,
они словно живые…»
..Как я рвался на море!
Бросил дом безрассудно.
И в моряцкой конторе
всё просился на судно —
на буксир, на баржу ли…
Но нетрезвые, с кренцем,
моряки хохотнули
и назвали младенцем!
Так зачем мою душу
так волна волновала,
посылая на сушу
брызги быстрого шквала?
Кроме моря и неба,
кроме мокрого мола
надо хлеба мне, хлеба!
Замолчи, радиола…
Сел я в белый автобус,
в белый, тёплый, хороший.
Там вертелась, как глобус,
голова контролёрши.
Назвала хулиганом,
Назвала меня фруктом.
Как всё это погано.
Эх, кондуктор, кондуктор!
Ты не требуй билета,
увези на толкучку.
Я, как маме, за это
поцелую Вам ручку!
..Вот хожу я, где ругань,
где торговля по кругу,
где толкают друг друга,
и «толкают» друг другу.
Рвут за каждую гайку —
русский, немец, эстонец.
О. Купите фуфайку.
Я отдам — за червонец…
Март 1962, Ленинград
Угрюмое
Я вспомнил
угрюмые волны,
Летящие мимо и прочь!
Я вспомнил угрюмые молы,
Я вспомнил угрюмую ночь.
Я вспомнил угрюмую птицу,
Взлетевшую
жертву стеречь.
Я вспомнил угрюмые лица,
Я вспомнил угрюмую речь.
Я вспомнил угрюмые думы,
Забытые мною уже…
И стало угрюмо, угрюмо
И как-то спокойно душе.
«Поезд». Читает автор
Поезд
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, крушеньем
Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем
Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди явлений без названья…
Вот он, глазом огненным сверкая,
Вылетает… Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то, у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший!
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое, —
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья. »
Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови! —
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома…
Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.
Разве можно расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома.
Если так потемнели холмы,
И скрипят, не смолкая, ворота,
И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота…
Для комментирования вам надо войти в свой аккаунт.
Николай Рубцов: «О Русь! Кого я здесь обидел?»
«Я слышу печальные звуки»
Вспоминается недавний октябрь. С раннего утра и почти целый день лил дождь: утихал, снова усиливался. Принёс острую прохладу. Листва на деревьях обмякшая, растрёпанная, бесприютная. Осень пришла как будто невесело, чуждо, незванно.
«Как будто» – да не так! Однажды, несколько лет назад, я ехал из Вологды в Тотьму – стояла такая же погода, и я был этим недоволен. Смотрел в окно, почитывал Рубцова, и вдруг:
И только я с поникшей головою,
Как выраженье осени живое,
Проникнутый тоской её и дружбой,
По косогорам родины брожу.
Тоской и дружбой! Всё стало на свои места. Я понял, что «чуждость» и «неприветливость» такой осени – выдумка, обман чувств, что она на самом деле осень – моя, она мирно вплетается в мою жизнь, ждёт от меня понимания, ответной дружбы, и если грусти, то – просветлённой. То есть такая осень – тоже счастье.
Да, психологи на все голоса внушают нам: «Мир – это твоё представление о нём»; но то, что выражается прямыми словами, не так воздействует, как художественный образ. Именно поэзия способна настроить на гармоническую волну.
Николай Рубцов – поэт в высшей степени гармоничный. «Я слышу печальные звуки, / Которых не слышит никто». Удивительное дело: взяв есенинскую ноту, он не превратился в эпигона всенародно любимого поэта; он нашёл свои ноты, свои «звуки» редкой чистоты тона. Причём без просторечных словечек и некоторых безграмотностей, свойственных классику серебряного века.
«Прекрасно пробуждение земли! / Как будто в реку – окунусь в природу… / И что я вижу: золото зари / Упало на серебряную воду» – это ещё ранний, «неокрепший» Рубцов, но уже многообещающий: чувство ритма, чувство мелодии, чувство света и цвета проявляют себя вдохновенно, энергично и естественно; строки не сочиняются – они рождаются сами, они поются, лишь успевай записывать.
Это, конечно, метафора, но ведь действительно, совсем по-фетовски: «не знаю сам, что буду / Петь – но только песня зреет». Вот, я назвал ещё одно имя, несомненно оказавшее воздействие на творческую манеру Рубцова, добавлю ещё, пожалуй, Тютчева, Некрасова, Дмитрия Кедрина, но хватит; в случае с Рубцовым мало говорить о его литературных вдохновителях.
«Я буду долго гнать велосипед»
Если обратить внимание на основные образы в его стихах (дом, родители, дорога, река, солнце, небо…), то сразу вспоминается народная поэзия, народная песня; острее чувствуешь вневременность его стихов, созданных будто бы самой природой. Не только «лучшие слова в лучшем порядке», но и какой-то особый способ существования слов, который не имеет ничего общего с «литературой», с книжностью, с «работой» мысли. Стихи мгновенно ложатся на слух и запоминаются сами. «Потонула во тьме / Отдалённая пристань…», «Звезда полей во мгле заледенелой…», «Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи…», «А между прочим, осень на дворе…», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны», «Я уеду из этой деревни…» вплоть до пророческой строки «Я умру в крещенские морозы» – всё знакомо, всё памятно, всё вошло в состав атмосферы. Помню, я, едва познакомившись со стихами Рубцова, задумался: чем объяснить, что такие простые слова вызывают столь щемящую грусть:
Когда в окно осенний ветер свищет
И вносит в жизнь смятенье и тоску, –
Не усидеть мне в собственном жилище,
Где в час такой меня никто не ищет, –
Я уплыву за Вологду-реку!
Перевезёт меня дощатый катер
С таким родным на мачте огоньком!
Перевезёт меня к блондинке Кате,
С которой я, пожалуй, что некстати,
Так много лет – не больше чем знаком.
Это начало «Вечерних стихов». Поэт, как обычно, обходится без отвлечённой от основного стихотворения первой, «вступительной» строки и сразу говорит о главном; явления не только названы: они слышны (шипящие звуки – пронизывающий свист ветра), они видны («дощатый катер» с «таким родным огоньком» на мачте, блондинка Катя) и они звучат как светлая, печальная мелодия. В этом сочетании – светлое и печальное, радостное и трагическое, единство звука, зрительных образов и эмоционального накала – приближение к разгадке чуда поэзии Рубцова. Кстати, есть известные случаи «музыкального прочтения» Рубцова – например, песни «Улетели листья с тополей», «В горнице моей светло», «Отцветёт да поспеет на болоте морошка», «Я долго буду гнать велосипед», – о создании последней даже есть то ли быль, то ли легенда.
Памятник Н. Рубцову в Емецке
В 2005 году, осенью, я посетил посёлок Емецк Архангельской области. Литературный критик Александр Михайлов писал, что «Николая Рубцова тянуло в Емецк, как птицу к своему гнездовью»; приезжал сюда, хотел зайти в дом, где родился… Он цел и невредим, этот дом, – дощатый, двухэтажный, многооконный, с мансардой, крашенный в жёлтый цвет, – таких типовых домов, построенных в 30-е годы для нескольких семей, на Севере много. Стоит он у проезжей дороги, которая вот-вот и перемахнёт по мосту через реку Емца, уйдёт в пустые поля… Приехал однажды сюда Рубцов, хотел зайти, да десятилетняя девочка смело преградила путь на пороге: «Здесь такие Рубцовы не живут!» Ходила по Емецку и такая история: здесь, в 1962 году, босоногий велосипедист во фланелевой рубашке в клетку – это был Рубцов – смущаясь, вручил четырнадцатилетней девочке Гале, которая возвращалась с одинокой прогулки по заречью, букет из полевых цветов. А назавтра Галя по почте получила стихотворение:
В глухих лугах его остановлю.
Той девушке, которую люблю.
Птицы или снег?
В вологодском музее Николая Рубцова меня поразили варианты его известного стихотворения «В минуты музыки печальной» (меня такие вещи всегда поражают). Ведь другой бы счёл: и так сойдёт: рифма, размер соблюдены, мысль выражена… А вот для настоящих поэтов такое невозможно. Они могут написать и слабое стихотворение, но бьющих в глаза банальностей не будет ни за что. Лёгкость и естественность слога Рубцова – конечно, не только вдохновение, но и результат большой работы.
Памятник Рубцову в Тотьме
Там же, в музее, я списал эти варианты себе в тетрадку, сейчас вот перечёл… и вижу, что – нет, такие вещи нельзя обнародовать. Уж слишком слабые попытки были у поэта вначале. Одна строфа вроде и получилась, но… размазанная, искусственная. Только её и можно решиться сопоставить с окончательным вариантом – как пример необходимой неудовлетворённости собой…
И думаю попутно: напрасно после смерти хороших поэтов печатают всё, оставшееся неопубликованным (как случилось, например, с Борисом Рыжим), – дурная им услуга…
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей.
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но всё равно в жилищах зыбких –
Попробуй их останови! –
Перекликаясь, плачут скрипки
О жёлтом плёсе, о любви.
И всё равно под небом низким
Я вижу явственно, до слёз,
И жёлтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берёз.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чём.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
Вариант второй строфы:
Я вижу птиц под небом серым,
Воспринимающих с трудом
Свой путь без солнца, путь без веры
Над застывающим прудом.
Остальные варианты лучше не знать.
«Буду я и каменный навеселе!»
Гордятся ли вологжане тем, что жизнь Николая Рубцова крепко связана с вологодской землёй? Конечно, гордятся. И всё-таки, странное дело, есть в Вологде несколько человек из литературной среды, которые не любят его. Одни говорят – слишком прост, «два притопа три прихлопа»; но то ладно: видимо, неполадки со слухом, действительно – не слышат тех самых «звуков». Однако по признанию одной местной литературной дамы, есть и другая причина: возвысили, значит, Рубцова, чуть ли не икону из него сделали, будто на нём поэзия в Вологде кончилась, а сколько у нас сегодня других дарований, пишущих совсем иным, новым языком!
И прекрасно, что пишут. Но на Рубцова-то зачем обижаться? – он сам напророчил:
Мне поставят памятник
Только нужно сделать поправку: памятники в Емецке, Тотьме и Вологде вполне «трезвые».
Памятник Рубцову в Вологде
Жизненная школа у Николая Рубцова была не из лёгких: воспитанник детского дома, кочегар рыболовного судна, рабочий Кировского завода в Ленинграде, служба на флоте. И лишь потом – Литературный институт. Последние годы жил в Вологде.
Конечно, есть о нём немало воспоминаний. Вот, например, в Вологде в 2007 году вышла книга Нинель Старичковой «Наедине с Рубцовым». Думаю, мир ничего не потерял бы, если бы книга не была издана. Полно всяких. не то чтобы глупостей. глуповатого простодушия. Шокирующего ничего нет, но подробности мельчат образ поэта невероятно. Вот милая простая женщина входит в комнату Рубцова: «Обрывки грязных газет, окурки. На свежевыкрашенном полу наслежено, словно человек десять топталось, не меньше. В воздухе стоял алкогольный запах, а также от малярных работ и табачного дыма»; она сожалеет, что хмельной Рубцов, не застав её дома, в ожидании прилёг во дворике на землю и уснул. А вот она держит в руке «Сообщение» из вытрезвителя с фотографией понятно кого. Впрочем, «Сообщение» интересно само по себе, с исторической точки зрения: над фото – стишок, у автора которого представление о поэзии весьма отличное от рубцовского:
Таких как он у нас единицы.
Но мимо их не вправе пройти.
Они мешают жить и трудиться.
Они помеха на нашем пути.
Держал я в руках и книгу «Минувшее меня объемлет живо…», изданную в 2013 году в Вологде и посвящённую 90-летнему юбилею Ирины Викторовны Гура, одной из старейших преподавателей филфака Вологодского государственного педагогического института (ныне университета), кандидату филологических наук, доценту кафедры литературы. В главе «Вологда в 50 – 60-х годах прошлого века» читаю: «Набирала силу вологодская поэзия, представленная Сергеем Викуловым, Александром Романовым, Ольгой Фокиной, Виктором Коротаевым. Успехи наших писателей дали повод современной критике говорить о появлении «вологодской школы»».
– Но почему среди перечисленных нет Николая Рубцова? – спросил я владельца этой книги, Владимира Богачёва, мастера по изготовлению мини-книжек.
– Да она его не любила, – ответил Владимир. – Говорила: что сколько он ни приходил к ним домой – всегда был как-то неважно одетый и, как ей казалось, под хмельком. А приходил – чтобы занять денег: немного – три-пять рублей…
Оказалось, что муж Ирины Викторовны, доктор филологических наук, профессор Вологодского университета Виктор Васильевич (автор работ о современной русской литературе, в частности о Шолохове) принимал участие в становлении Рубцова как поэта, – потому тот и приходил к ним домой…
Памятник Н. Рубцову в Череповце
Ох уж это «плохо одетый». Вадим Кожинов вспоминал, как он хотел с Николаем Рубцовым встретить новый, 1965 год, у родителей, но сам к назначенному времени опоздал. Рубцов как назло пришёл раньше срока, и отец Кожинова его не впустил – вид поэта показался ему подозрительным… И Рубцов остался ждать в подъезде.
Вбежавший в подъезд Кожинов (с которым явился и поэт Анатолий Передреев) поднялся в свою квартиру, но не стал переубеждать упрямого отца: он поздравил мать, после чего друзья решили ехать в общежитие. Обаятельный Передреев остановил легковушку и упросил водителя подвезти их бесплатно…
Новый год отпраздновали бутылкой вина и какой-то мелкой закуской. Наутро Кожинов высказал отцу – к которому уже вернулось благодушие: ты даже не представляешь, кого ты не пустил на порог! Всё равно что Есенина не пустил.
В большой публикации о Рубцове в «Роман-журнале ХХI век» приводятся слова вологодской поэтессы Нины Груздевой: «Если мимо обкома партии пройдёт Виктор Коротаев, пьяный и во всё горло поющий песни, его никогда не трогают. А если тихий выпивший Рубцов пройдёт, его всегда засекают и отправляют в милицию. Это меня всегда удивляло». И много там ещё всяких акцентов на притеснениях поэта, «которому всё время не везло».
Памятник Рубцову в Мурманске
Но везло ли тому же Коротаеву? О приключениях этого поэта-вологжанина, грустного лирика, мне не раз рассказывали его старшие и младшие современники. Например, Нина Краснова вспоминала, как однажды группа писателей отправилась в Константиново на Есенинские праздники; не доехал только Коротаев: его забрали в участок, где и продержали все три праздничных дня.
Так что с пьянкой многим «не везло»; Коротаев, кстати, от неё и умер… И не он один. Лучше поговорить не об «унижении высокого, слабостях могущего». Приведу, например, слова друга поэта – Глеба Горбовского: «Николай Рубцов был добрым. Он не имел имущества. Он им всегда делился с окружающими. Деньги тоже не прятал. А получка на Кировском заводе доставалась нелегко. Он… грузил металл, напрягал мускулы. Всегда хотел есть. Но ел мало. Ограничивался бутербродами, студнем. Супы отвергал. Помню, пришлось мне заночевать у него в общежитии. Шесть коек. Одна оказалось свободной. Хозяин отсутствовал, и мне предложили эту койку. Помню, как Рубцов беседовал с кастеляншей, пояснял ей, что пришёл ночевать не просто человек, но – поэт, и потому необходимо – непременно! – сменить бельё»…
Бесценны устные свидетельства о поэте, собранные Майей Полётовой, создательницей Культурного центра Николая Рубцова в Москве. Довелось ей общаться с Ниной Груздевой, дружившей с Рубцовым и уверявшей: он был «добрый, нетребовательный, внимательный», когда заходил к ней в гости, «выглядел всегда хорошо. Пьяным ко мне он не приходил. Всегда был гладко выбрит и всегда очень задумчив. Спросишь – ответит, а потом опять молчит». Вот фрагмент беседы:
«В.И. Белов, который присутствовал при изъятии рукописей поэта вместе с А. Романовым, В. Коротаевым, следователем и нотариусом, рассказал, что вслед за ними квартиру Рубцова посетили сотрудники КГБ. Василий Иванович согласился, что убийство поэта было заказным. «Я уверен в этом», – настаивал Белов. Жалея своего друга, обличая убийцу, писатель говорил о том, какое истерзанное было лицо поэта.
К вышесказанному я добавила, что в статье «О Русь! Кого я здесь обидел?» С. Сорокин-Вакомин, питерский руководитель Рубцовского центра, прямо говорит и о неслучайном сокращении срока убийце, и о её дальнейшей, вполне благополучной судьбе, и о предоставленной ей широкой возможности «вспоминать» и печатать все свои измышления не только в нашей стране, но и за рубежом. Ясно, что у неё за спиной кто-то стоит».
Николай Рубцов кому-то мешал тогда, кому-то мешает сейчас. Однако настоящая поэзия живёт как воздух и никому ничего не должна. А я нередко задаюсь вопросом: отчего Рубцов и другие большие поэты так остро видели жизнь, воспринимали и выражали её? Именно потому, что находились между горечью и красотой, радостью и горем. светом и тьмой. Кстати, в секрет фетовских стихов проник. Борис Рыжий, заметивший нам, что в «Фантазии» Фета, полной взволнованного счастья, есть намёк на горечь – на возможную скоротечность этого самого счастья: «Всегда ведь находится кто-то, / кто горечь берёт на себя» – гениально сказано о том, кто одарил нас волшебством жизни! Конечно, то же самое можно сказать и о Николае Рубцове, для восприятия стихов которого не нужно ничего, кроме самой поэзии.
Справка о поэте
Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 в селе Емецк, Северный край (сейчас это Архангельская область). В августе 1962 года Рубцов поступил в Литературный институт им. М. Горького. В 1964 году была опубликована первая в Москве подборка стихотворений Николая Рубцова. В 1969 году Рубцов окончил Литературный институт и был принят в штат газеты «Вологодский комсомолец». В 1968 году литературные заслуги Рубцова получили официальное признание, и ему в Вологде была выделена однокомнатная квартира.