Как понять что ты в разработке фскн
Как понять что ты в разработке фскн
Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона
Мотивы
Госнаркоконтроль
На службу в ГНК я поступил более десяти лет назад. В наркоконтроль приходили из милиции, из УФСИН приходили ребята. Потому что зарплата побольше была. Многим в те времена очень тяжело было, а тут — тысячи на две-три побольше. Потом ребята смотрели, что там сутками работаешь, плевали на это дело и уходили обратно в милицию. Тысячи на две–три поменьше получали, но там хотя бы не такой график. Это уже такое, личное: и с семьями проблемы, и бессонница одолевала.
Иногда ребята приходили и сразу уходили, потому что ты все-таки людей отправляешь на нары на большой срок. Кому-то это претило: месяца три-четыре смотрят на это и уходят. Служить непросто, не все выдерживают. Недавно следователь первого отдела по городу Уфе, лейтенант юстиции МВД написал видеообращение, выложил в сеть и застрелился. Это в новостях показали. Слюнтяй. Надо было уходить, если тяжело. Что он доказал и кому? Дочку оставил, кому она теперь нужна? Начальница его унижала, говорил, что она на него насела — у всех бывает. Когда что-то не получается, естественно, начальник требовать будет. Это все-таки система правоохранительная: если ты надел погоны, ты должен понимать, что от тебя будут требовать больше, чем от менеджера, который сидит в офисе и задницей стул протирает.
Оперативная работа
Особо наркоманами мы не интересовались, нам нужны были сбытчики. Работа оперативника наркоконтроля происходила в соответствии с законом «Об оперативно-розыскной деятельности»: мы имеем право подбирать лиц, которые нам оказывают помощь — это конфиденциальное сотрудничество. Кто-то их называет стукачами. Они много помогают, информацию получаем мы. Потом начинаем проводить оперативно-розыскные мероприятия. В частности, в наркоконтроле часто применялся оперативный эксперимент «проверочная закупка», «контролируемая поставка», «оперативное внедрение» — это серьезно, когда сотрудники внедряются во всякие организованные преступные группы.
Палки
Палочная система никуда не делась. Норма в ГНК регламентировалась на усмотрение руководства. Нужно было сделать не менее, чем в прошлом году, а лучше — на одну палку больше! Есть такое понятие — АППГ, аналогичный период прошлого года. Это может быть месяц, два или полугодие. Аналогичный период сравнивается в процентном соотношении, и за плохие результаты получали наказания дисциплинарные: выговор, например, запись в личное дело. Строгий выговор — это лишение денег, премии; это где-то пятая часть зарплаты за один месяц у тебя улетает.
У нас еще регион маленький. О таких фактах знали все. Руководители разные мне попадались. Палочная система: от них требовали, а они — от нас. Как ты это сделаешь, неважно. Но не нужно подставляться, все это прекрасно понимали. Выбивать признательные показания — зачем? Чтобы потом человек на суде отказался? Или хуже, если ты его избил, а он в прокуратуру пошел и снял побои? Ты же за это сядешь.
Личное
Все, кто работал в наркоконтроле, приходя на суд, слышали в свой адрес: «Он мне подбросил». Сидит и из клетки жалуется. Процентов 90 таких товарищей было. Всем подкинули, что ли? Этого не может быть.
По глупости, случайно, деньги нужны были — так все говорят. Что значит оступился? Я понимаю: превысил скорость случайно. А тут человек сознательно идет и продает наркотики. Таких случайностей не бывает. Продажа наркотиков — это всегда прямой умысел.
Со временем решил сменить обстановку и ушел в МВД. Взяли меня следователем, с наркотиками перестал работать. Стало спокойнее. Система МВД создавалась десятилетиями, а наркоконтроль в 2003-м возник, и в 2016-м его не стало. То есть молодая была контора, а МВД — это все-таки стабильность, с двадцатых годов начала развиваться. Система весь Советский Союз и девяностые года выдержала.
Хотя где-то при осуществлении ОРМ (оперативно-розыскных мероприятий — МЗ) есть проблемы. Не хватает транспорта, сами ездим на своих машинах, на своем бензине. Очень много сотрудников так работают. Это все экономия бюджетных средств — после Крыма проблема тяжелее стала, экономят на всем. Канцелярию, бумагу за свой счет покупаем, принтеры заправляем. Часть выдают, но этого вообще не хватает.
Колка
Бывает так, что человек сознается после так называемой «колки», когда «колешь» человека. Большинство обывателей это представляют так: сидит человек, бедный, ни к чему не причастный, и его там дубасят. На самом деле это разговор по душам. Ты должен психологом быть, уметь к человеку в душу залезть. Некоторым достаточно сказать, что признание будет смягчающим обстоятельством. Кому-то надо, к примеру, пригрозить: «Ты все равно сядешь, дружок, но ты представь, как будет твоим жене и детям. Ты представь, вот как? Сколько им тебя ждать? Тебе восемь лет сидеть, а расскажешь — тебе четыре дадут».
По поводу избиений: видел я такие факты. Чтобы руки ломали — не было такого. Так, пару затрещин, чтобы человек не расслаблялся и понимал, куда попал. Издевательств тоже особо не было.
Конспекты
Проблема всей России — это показушная работа. Каждый держится за свое место, каждый хочет доработать до пенсии, каждый свою работу показывает. Например, в МВД есть отдел кадров — Управление по работе с личным составом. УРЛС тоже должны оправдать, зачем они сидят, и много всего придумывают. В частности, идиотизм с конспектами. Ты должен своей рукой писать конспекты различных приказов. Это оценивают. Тетрадку каждый год заводишь заново. Это как бы показатель твоей работы. Такое ощущение, что раскрытие преступлений управлению по работе с личным составом не интересно. Вот у тебя конспект есть — ты молодец, сотрудник розыска. А конспекта у тебя нет — ты плохой, ты не работаешь.
Вот зачем они это сделали?
В прокуратуре ребятам тоже надо показывать свою деятельность. Не много, конечно, фактов. Но из-за ерунды ребята идут под суд, опера именно. Сейчас времена изменились, у нас все законники стали, а опера, получается, крайние. Случай был несколько лет назад. В одном из районов сотрудник вел кражу из машины. Там что-то похитили. И вот хозяин начинает перечислять сотруднику розыска, что у него из машины украли. В том числе украли магнитолу. Этот заявитель сам говорит, мол, не пишите ее, она рублей двести стоила, она еще кассетная была. Машина сама была «шестерка», старая. Опер магнитолу не стал вписывать. Прокуратура начала проверку по данному факту, вызвали этого дедка и опросили его. Выяснили, что факт кражи магнитолы был известен сотруднику. Дед-то без задней мысли объяснил, он не думал, что последствия будут. Сотрудника вызвали на ковер, возбудили уголовное дело — превышение должностных полномочий. Прокуратура отправила дело в суд, суд дал сотруднику штраф, не административный, а уголовный. То есть сотрудник судимый теперь, он уже в органы не устроится. А парень на хорошем счету был, жизнь немножко ему поломали. Вот зачем они это сделали?
Реформы
Надо понимать, зачем была нужна служба Госнаркоконтроля — для Всемирной торговой организации. Одно из условий для вступления в эту организацию: необходимо иметь отдельный орган, который занимается незаконным оборотом наркотиков. Поэтому в 2003 создали Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков, ФСКН. Даже в консульствах, представительствах Российской Федерации в других странах, была должность сотрудника наркоконтроля, аттестованная. То есть с погонами сотрудник. Это, кстати, не все сотрудники наркоконтроля знали.
Осенью прошлого года я по телевизору смотрел речь Путина. Он сказал, что мы выполняем все условия для ВТО, а они нас так и не принимают, может быть, все-таки, на фиг их? Грубо говоря, речь длинная была. Я тогда сразу сказал, что ГНК, видимо, скоро не станет. Хотя сам уже в то время в МВД был. И вот в марте-начале апреля объявляют, что такой службы нет. И Федеральную миграционную службу тоже убрали сейчас в систему МВД. Это правильно, чтобы много служб не плодить и расходы оптимизировать. Федеральным ведь президентская доплата была положена.
«Закон Яровой»
Закон Яровой реально поможет. Это и оперативникам, и следователям поможет. Скандалы — это все ерунда. Когда человека лично коснется, он из либерала превратится в того, кто скажет: «Идите их расстреливайте».
Латентная преступность
Статистика — очень коварная вещь. Важно, как ее вывернешь, как доклад составишь. Мы, конечно, поругиваем руководство, но это люди с головой, они прекрасно понимают, что докладывают. Кто станет докладывать, что в отделе все плохо? Ты ж сам по шапке получишь, еще и с должности снимут.
Каждому свое
Я столько лет служу своей стране. Не то чтобы я патриотом себя считаю, но я люблю свою страну. Страна — это же не только государство, это мои родители, мои близкие. Не все в органах работают, я в каком-то смысле их защищаю.
А так работа интересная, веселая, хорошие ребята вокруг. Адреналин, опять же, на задержании, когда поджилки трясутся, хорошее очень ощущение. Работа для мужчин. Лоху делать нечего среди нас. На задержания боятся на самом деле все идти. Только кто-то ходит, чтобы свой страх побороть, а кто-то боится так, что сдвинуться с места не может. Я бы не смог сидеть в офисе, писать. Я бы не смог парикмахером работать. Как на Освенциме (на Бухенвальде — примечание редакции) написано было? Jedem das Seine, что значит — каждому свое.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Бывший оперативник ФСКН: «Проблема всей России — это показушная работа»
Мотивы
Госнаркоконтроль
На службу в ГНК я поступил более десяти лет назад. В наркоконтроль приходили из милиции, из УФСИН приходили ребята. Потому что зарплата побольше была. Многим в те времена очень тяжело было, а тут — тысячи на две-три побольше. Потом ребята смотрели, что там сутками работаешь, плевали на это дело и уходили обратно в милицию. Тысячи на две–три поменьше получали, но там хотя бы не такой график. Это уже такое, личное: и с семьями проблемы, и бессонница одолевала.
Иногда ребята приходили и сразу уходили, потому что ты все-таки людей отправляешь на нары на большой срок. Кому-то это претило: месяца три-четыре смотрят на это и уходят. Служить непросто, не все выдерживают. Недавно следователь первого отдела по городу Уфе, лейтенант юстиции МВД написал видеообращение, выложил в сеть и застрелился. Это в новостях показали. Слюнтяй. Надо было уходить, если тяжело. Что он доказал и кому? Дочку оставил, кому она теперь нужна? Начальница его унижала, говорил, что она на него насела — у всех бывает. Когда что-то не получается, естественно, начальник требовать будет. Это все-таки система правоохранительная: если ты надел погоны, ты должен понимать, что от тебя будут требовать больше, чем от менеджера, который сидит в офисе и задницей стул протирает.
Оперативная работа
Особо наркоманами мы не интересовались, нам нужны были сбытчики. Работа оперативника наркоконтроля происходила в соответствии с законом «Об оперативно-розыскной деятельности»: мы имеем право подбирать лиц, которые нам оказывают помощь — это конфиденциальное сотрудничество. Кто-то их называет стукачами. Они много помогают, информацию получаем мы. Потом начинаем проводить оперативно-розыскные мероприятия. В частности, в наркоконтроле часто применялся оперативный эксперимент «проверочная закупка», «контролируемая поставка», «оперативное внедрение» — это серьезно, когда сотрудники внедряются во всякие организованные преступные группы.
Палки
Палочная система никуда не делась. Норма в ГНК регламентировалась на усмотрение руководства. Нужно было сделать не менее, чем в прошлом году, а лучше — на одну палку больше! Есть такое понятие — АППГ, аналогичный период прошлого года. Это может быть месяц, два или полугодие. Аналогичный период сравнивается в процентном соотношении, и за плохие результаты получали наказания дисциплинарные: выговор, например, запись в личное дело. Строгий выговор — это лишение денег, премии; это где-то пятая часть зарплаты за один месяц у тебя улетает.
У нас еще регион маленький. О таких фактах знали все. Руководители разные мне попадались. Палочная система: от них требовали, а они — от нас. Как ты это сделаешь, неважно. Но не нужно подставляться, все это прекрасно понимали. Выбивать признательные показания — зачем? Чтобы потом человек на суде отказался? Или хуже, если ты его избил, а он в прокуратуру пошел и снял побои? Ты же за это сядешь.
Личное
По глупости, случайно, деньги нужны были — так все говорят. Что значит оступился? Я понимаю: превысил скорость случайно. А тут человек сознательно идет и продает наркотики. Таких случайностей не бывает. Продажа наркотиков — это всегда прямой умысел.
Со временем решил сменить обстановку и ушел в МВД. Взяли меня следователем, с наркотиками перестал работать. Стало спокойнее. Система МВД создавалась десятилетиями, а наркоконтроль в 2003-м возник, и в 2016-м его не стало. То есть молодая была контора, а МВД — это все-таки стабильность, с двадцатых годов начала развиваться. Система весь Советский Союз и девяностые года выдержала.
Хотя где-то при осуществлении ОРМ (оперативно-розыскных мероприятий — МЗ) есть проблемы. Не хватает транспорта, сами ездим на своих машинах, на своем бензине. Очень много сотрудников так работают. Это все экономия бюджетных средств — после Крыма проблема тяжелее стала, экономят на всем. Канцелярию, бумагу за свой счет покупаем, принтеры заправляем. Часть выдают, но этого вообще не хватает.
Колка
Бывает так, что человек сознается после так называемой «колки», когда «колешь» человека. Большинство обывателей это представляют так: сидит человек, бедный, ни к чему не причастный, и его там дубасят. На самом деле это разговор по душам. Ты должен психологом быть, уметь к человеку в душу залезть. Некоторым достаточно сказать, что признание будет смягчающим обстоятельством. Кому-то надо, к примеру, пригрозить: «Ты все равно сядешь, дружок, но ты представь, как будет твоим жене и детям. Ты представь, вот как? Сколько им тебя ждать? Тебе восемь лет сидеть, а расскажешь — тебе четыре дадут».
По поводу избиений: видел я такие факты. Чтобы руки ломали — не было такого. Так, пару затрещин, чтобы человек не расслаблялся и понимал, куда попал. Издевательств тоже особо не было.
Конспекты
Проблема всей России — это показушная работа. Каждый держится за свое место, каждый хочет доработать до пенсии, каждый свою работу показывает. Например, в МВД есть отдел кадров — Управление по работе с личным составом. УРЛС тоже должны оправдать, зачем они сидят, и много всего придумывают. В частности, идиотизм с конспектами. Ты должен своей рукой писать конспекты различных приказов. Это оценивают. Тетрадку каждый год заводишь заново. Это как бы показатель твоей работы. Такое ощущение, что раскрытие преступлений управлению по работе с личным составом не интересно. Вот у тебя конспект есть — ты молодец, сотрудник розыска. А конспекта у тебя нет — ты плохой, ты не работаешь.
Вот зачем они это сделали?
В прокуратуре ребятам тоже надо показывать свою деятельность. Не много, конечно, фактов. Но из-за ерунды ребята идут под суд, опера именно. Сейчас времена изменились, у нас все законники стали, а опера, получается, крайние. Случай был несколько лет назад. В одном из районов сотрудник вел кражу из машины. Там что-то похитили. И вот хозяин начинает перечислять сотруднику розыска, что у него из машины украли. В том числе украли магнитолу. Этот заявитель сам говорит, мол, не пишите ее, она рублей двести стоила, она еще кассетная была. Машина сама была «шестерка», старая. Опер магнитолу не стал вписывать. Прокуратура начала проверку по данному факту, вызвали этого дедка и опросили его. Выяснили, что факт кражи магнитолы был известен сотруднику. Дед-то без задней мысли объяснил, он не думал, что последствия будут. Сотрудника вызвали на ковер, возбудили уголовное дело — превышение должностных полномочий. Прокуратура отправила дело в суд, суд дал сотруднику штраф, не административный, а уголовный. То есть сотрудник судимый теперь, он уже в органы не устроится. А парень на хорошем счету был, жизнь немножко ему поломали. Вот зачем они это сделали?
Реформы
Надо понимать, зачем была нужна служба Госнаркоконтроля — для Всемирной торговой организации. Одно из условий для вступления в эту организацию: необходимо иметь отдельный орган, который занимается незаконным оборотом наркотиков. Поэтому в 2003 создали Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков, ФСКН. Даже в консульствах, представительствах Российской Федерации в других странах, была должность сотрудника наркоконтроля, аттестованная. То есть с погонами сотрудник. Это, кстати, не все сотрудники наркоконтроля знали.
Осенью прошлого года я по телевизору смотрел речь Путина. Он сказал, что мы выполняем все условия для ВТО, а они нас так и не принимают, может быть, все-таки, на фиг их? Грубо говоря, речь длинная была. Я тогда сразу сказал, что ГНК, видимо, скоро не станет. Хотя сам уже в то время в МВД был. И вот в марте-начале апреля объявляют, что такой службы нет. И Федеральную миграционную службу тоже убрали сейчас в систему МВД. Это правильно, чтобы много служб не плодить и расходы оптимизировать. Федеральным ведь президентская доплата была положена.
«Закон Яровой»
Закон Яровой реально поможет. Это и оперативникам, и следователям поможет. Скандалы — это все ерунда. Когда человека лично коснется, он из либерала превратится в того, кто скажет: «Идите их расстреливайте».
Латентная преступность
Статистика — очень коварная вещь. Важно, как ее вывернешь, как доклад составишь. Мы, конечно, поругиваем руководство, но это люди с головой, они прекрасно понимают, что докладывают. Кто станет докладывать, что в отделе все плохо? Ты ж сам по шапке получишь, еще и с должности снимут.
Каждому свое
Я столько лет служу своей стране. Не то, чтобы я патриотом себя считаю, но я люблю свою страну. Страна — это же не только государство, это мои родители, мои близкие. Не все в органах работают, я в каком-то смысле их защищаю.
А так работа интересная, веселая, хорошие ребята вокруг. Адреналин, опять же, на задержании, когда поджилки трясутся, хорошее очень ощущение. Работа для мужчин. Лоху делать нечего среди нас. На задержания боятся на самом деле все идти. Только кто-то ходит, чтобы свой страх побороть, а кто-то боится так, что сдвинуться с места не может. Я бы не смог сидеть в офисе, писать. Я бы не смог парикмахером работать. Как на Освенциме (на Бухенвальде — примечание редакции) написано было? Jedem das Seine, что значит — каждому свое.
Как «работает» ФСКН. Часть 5. Заключительная.
Теперь было понятно, что в деле уже ничего не изменится. Остались процессуальные детали, стало немного спокойнее. Я решил, что три недели оставили потому, что суд еще не успел принять решение, а после будет несколько заседаний подряд и все закончится. Теперь конец виделся четче, и это заставило радоваться последним молодым дням на воле. Иногда получалось забыть на время о грядущем и просто встречать волосами солнце и ветер. Потом будильник оповещал, что до конца прогулки 15 минут, пора было возвращаться домой. Некоторые вещи вызывали угнетающие мысли, страшные, жестокие.
Например, у меня тогда было две собаки, одна уже старенькая. Учитывая собачий век, я понимал, что когда меня заберут, я больше ее не увижу, никогда. Было и кое-что пострашнее: два старых деда, одна бабушка. Чаще всего получалось избегать тяжких дум. Не меньшую тоску вызвали мысли о личной жизни, судьбе моих отношений с девушкой и о ее судьбе. Много раз я хотел предпринять радикальные решения, расстаться, чтоб меньше страдать позже, но что-то удерживало. Мы обходили эти мысли и учились радоваться тому, что есть, настоящему.
Дни до суда прошли почти незаметно, даже могу сказать, что прожил их в настоящем времени, а не в привычном уже ожидании. На этот раз суд был плотнее — два дня подряд, хотя по итогу снова ничего не изменилось. Но по меркам скучной жизни на домашнем аресте суды все равно событие значимое: на них я видел друзей, видел хоть и вялое, но течение жизни за пределами квартиры. Адвокаты в ожидании судьи обычно обсуждали маникюр или новый айфон, но иногда рассказывали и интересные истории.
Например, я узнал, что мы не одни такие: во-первых, 80% всех заключенных в России сидят по 228 статье. Это удобная статья, имеющая большую практику и легко доказуемая. Всего заключенных в российских тюрьмах к 2016 году насчитывалось 646 000 человек. Это как все население Набережных Челнов. Персонал тюрем — это еще 300 000 человек. Ну и еще 304 000 отбывают условный срок или находятся под домашним арестом. Однако при том, что за год общее количество заключенных уменьшилось, в стране открыли девять новых тюрем и построили 15 дополнительных корпусов в существующих. Реальность такова, что часть россиян просто живут в тюрьмах.
Услышал свежую и наглядную историю о ловле наркоманов, случившуюся уже после расформирования ФСКН. Поймали двух парней, молодых и амбициозных, с одним косяком на двоих. Веса не хватало на уголовную статью — только административка, до 15 суток или штраф. По этому случаю были предприняты следственные меры: им устроили допрос. Сначала спросили, курили ли они этот косяк. Анализы уже все показали, так что ребята не отрицали: «Курили». Потом спросили, чей он был изначально. Тот, у кого из кармана взяли, говорит: «Мой». Начали выяснять, как он тогда попал ко второму, пугать 229-й (кража наркотических средств). Второй ответил, что взял у первого с его согласия. Но косяк изъяли у первого, значит он его вернул. Майор говорит: «Ну вот, а вы боялись. Все добровольно, никто ничего не украл, денег друг другу не платили, ставьте подписи и можете идти домой, выпишу штраф вам, даже родители не узнают». Парни с облегчением выдыхают и ставят подписи. Бинго! Сбыт группой лиц по предварительному сговору! Статья 228.1, часть 3, пункт «а», срок от восьми до 15 лет. Любая передача является сбытом, от двух человек считается группой, они оба знали, что это косяк и передавали его сознательно. Проще некуда — протокол без изъянов. Парни даже без уголовного веса уезжают на 10 лет. Говорят, повезло еще — могли и на 15 уехать, да еще и со штрафом до 500 000 рублей.
За два дня прошло четыре заседания. Не помню уже, сколько прочитали томов. Новый перерыв объявили на месяц, даже чуть больше — в июле заседаний не было вообще. Снова я старался жить настоящим, не думать о том, чего не могу изменить, но со временем это становилось всё труднее. Тревожила новая мысль: я не мог представить ситуации, в которой меня не сажают. Настолько поверил в неизбежность заключения, что другого варианта просто не видел, и самое страшное — не хотел. Не осталось уже идей, планов, амбиций, не осталось желания жить. Я просто считал дни до конца, на этот раз мне их выдали 33 штуки.
Получил после заседания письмо от Вани. Пытается держаться, не унывать. Он все это время провел в одной десятиместной камере, думаю, это даже жестче, чем тюрьма, потому что в ней все-таки есть жизнь, а здесь — просто ожидание и очень маленькое пространство. Оказалось, там не так уж мало знакомых: передавали приветы. Что расстроило — был привет от Эдика, приятеля, с которым мы катались на велосипедах уже после моего задержания, которому я все подробно рассказал. Посадили его по той же статье. Видимо, учимся мы только на своих ошибках.
Человек со временем ко всему привыкает, но к ожиданию привыкнуть невозможно. Когда долго чего-то ждешь, начинаешь сам становиться этим, сквозь время твое настоящее оказывается там. В тюрьме люди живут ожиданием свободы, пытаются стать ей, готовятся, стремятся, планируют, мечтают. Я же стал сам для себя тюрьмой и до сих пор так живу. Физическое состояние тоже ухудшилось: кроме того, что я стал очень мало двигаться и не забочусь о физической форме, я почти перестал есть. Не помню уже, что такое чувство голода, мысли о еде вызывают тошноту. Пищу употребляю в последнее время просто чтоб не болел от голода желудок. Немного страха во мне осталось, боюсь перемен, но желание, чтобы все это скорее закончилось, гораздо сильнее. Знаю, что в тюрьме начну поправляться, начну мечтать.
Очередные суды не добавили новостей. Материалы дела дочитали, приступили к опросу свидетелей. В основном, это были понятые с задержаний, досмотров, обысков. Приглашали по нескольку человек, на заседание приходило два-три человека, иногда и вовсе один за весь день. Приходили и пожилые люди, некоторых приводили приставы. Целесообразность была сомнительна — все они уже ставили подпись в протоколах. Как правило все было по одной схеме:
— Свидетель такой-то, были понятым на обыске?
Адвокаты задавали дежурные вопросы: «Известно ли вам что-то о причастности кого-либо из присутствующих к преступной деятельности?», все, разумеется, отвечали, что нет. Одного парня привели в шортах и шлепанцах, по-моему, он был под чем-то. Соглашался с тем, что обыск был в июле, но настаивал, что был одет в зимнюю куртку, в связи с чем заявил, что июль был зимой. Услышав про ответственность за ложные показания, взял слова назад. Услышав, что вопросов к нему больше нет, сел рядом со мной на скамью подсудимых. Свидетелей в деле оказалось 42. Суд был похож на цирк, только это был грустный цирк.
В приговоре перечисляются доказательства вины подсудимых — прежде всего, это их показания, данные на следствии, в которых они якобы рассказывали об «обстоятельствах своей деятельности, связанной с оборотом [наркотиков]», составе организованной группы, методах сбыта и ценах, использовании технических средств, покупателях, методах конспирации и конкретных обстоятельствах сбыта. Помимо этого, говорится в приговоре, вина подсудимых подтверждаемся показаниями свидетелей. За исключением полицейских и понятых, их в деле четверо. В судебном заседании ни один из них не подтвердил, что ему известно что-либо о причастности обвиняемых к сбыту наркотиков, после чего в связи с «существенными противоречиями» гособвинение огласило показания этих свидетелей, данные на следствии.
«Указанные выше и оглашенные показания подсудимые и свидетели в судебном заседании подтвердили частично либо не подтвердили полностью, при этом показали суду, что давали эти показания под давлением сотрудников УФСКН, в болезненном состоянии, в состоянии наркотического опьянения, а также в состоянии, не позволяющем в полной мере отдавать отчет своим действиям в связи с наличием психического расстройства», — говорится в приговоре. Для проверки в суд были приглашены сотрудники ФСКН и оперативники, которые слова свидетелей опровергли, отмечается в документе.
От суицидальных и просто тяжелых мыслей, спасение для себя я нашел в эскапизме — уходил в мир воображения. Фильмы, сериалы, книги, а главным образом, компьютерные игры и сон. Сначала просыпаться по утрам было пыткой. Я открывал глаза, обнаруживал на ноге браслет, не хотел верить, что это на самом деле, не хотел больше открывать глаза. Но со временем поймал ритм: спал, сколько хватало сил. Когда просыпался и получалось уснуть снова, сны становились ярче. Иногда даже получалось их контролировать, рисовать, продолжать предыдущие. А когда глаза уже не закрывались, когда реальность начинала душить, я полз к ноутбуку и запускал «Хартворлд». Благо, люди придумали игры про выживание, которые отлично заменяют настоящую жизнь. Суть там в том, что ты начинаешь игру с нуля, голым, на необитаемой земле, находишь ветку, еще одну, потом камень, делаешь топорик и пытаешься не умереть от голода, холода, диких животных, затем по камешку строишь жилище. Через месяц ты уже охраняешь свой замок от других игроков, участвуешь в войнах, заключаешь союзы. В общем, там всегда хватает дел, чтобы мысли о реальном мире не появлялись вообще. Играл до тех пор, пока глаза не слипались, а сил оставалось ровно на два шага до кровати.
Так, незаметно, в реальной жизни прошло несколько месяцев. Я почти не общался с друзьями, родственниками, встречи были поверхностны, любые темы скучны, я хотел быстрее вернуться к своему миру. На прогулку по выходным меня буквально вытаскивала мама. Иногда к этому времени я еще не спал и после возвращения садился играть, продумывая за эти два часа план постройки новой башни. Так прошло несколько судов. Сидя на них с блокнотом, я проектировал здания, разделял границы, а за три часа обеденного перерыва успевал прийти домой и отбить нападение врагов. Но со временем надоело и это. Наиграв в одну игру 1 500 часов, бродя по своим владениям и понимая, что давно уже все сделал, я чувствовал ложь происходящего. Искал другие игры, нырял в другие миры: 500 часов в новом мире, и 500 в еще одном, в ГТА-5 онлайн по сюжету я даже содержал плантации марихуаны и кокаиновые склады. Судя по игре, это весело. Так продолжалось еще пару месяцев, пока в одной из стимовских игр мне не выпала шмотка, которую можно было продать за игровую валюту, — золотой ракетомет. Впервые за очень долгое время у меня появился план, вызвавший искреннюю улыбку. Я обзавелся целью.
Достав вертушки, я насобирал любимой музыки, отыскал свои фотографии, альбомы с рисунками. Заваривал плюшку и возвращался в свою реальность, шаг за шагом. Игры уже не так манили, спать хотелось меньше, возвращались тяжелые мысли, но я от них не бежал. Я почувствовал силу: двигаться, бороться, жить дальше. Со временем, я собрал свой мир по кускам, почти перестал ждать и начал готовиться, решил написать свою историю, оставить ее на бумаге. Тогда же осознал, что лишить себя свободы я могу только сам, и еще вспомнил, что пока не огласили приговор, у меня есть выбор.
Мысли о побеге появлялись и раньше, но тогда они были отчаянными, грубыми, нелогичными: «Бежать, без оглядки, спрятаться, никого не видеть, бежать». Теперь я решил их обдумать. Главный вопрос был: «Куда бежать?». От кого — понятно; почему — понятно; но куда? И, в основном, вопрос был не географического характера — у меня не было цели. Технически я перебирал много вариантов — ни одного хорошего, любое решение имело плохие последствия. Сам побег — преступление, на этот раз я действительно и осознанно могу стать преступником. Любой вариант начать новую жизнь — подделка документов, пересечение границы — новые преступления. Срока давности нет, по статистике 80% находят в первые 2 недели, средний срок поиска остальных — 20 лет. По особо тяжкой статье данные отправляют в интерпол. Всякие политические убежища — это для Ходорковских и Сноуденов, тех, кому есть, что предложить взамен. Всех родных будут пытать, друзей тоже, а как они обращаются с людьми, я теперь прекрасно знаю. К тому же, за каждый день в бегах добавляется штраф. Самым безопасным вариантом оставалось жить одному в съемной квартире, не выходя из нее. Это мало чем отличается от тюрьмы, по крайней мере, в лучшую сторону. Совесть тоже не на стороне бегства: я хочу стоять лицом к тем, кто предъявляет мне обвинения, выражать и отстаивать свою позицию. В итоге мой выбор определила ясная мысль: «При заключении я буду знать срок, будет, к чему стремиться, и я останусь честен, в первую очередь, с самим собой. Бежать — это пожизненно».
Были свидетелями и оперативники, вызывали даже начальника отдела. На вопросы адвокатов «на чем основано утверждение об устойчивости преступной группы?», «как долго велось наблюдение и разработка?» все единогласно отвечали «секретная оперативная информация». Были и проколы в их показаниях. Например, Альберт Деговцев сказал, что читал смски с изъятого телефона, при этом на тот момент телефон был опечатан и трогать он его не имел права. В основном, все грамотно уходили от ответов и ничего, что могло бы нам помочь, в деле не появилось. На одном из заседаний я узнал конвойного, который заводил в зал суда Ваню, — этот парень классе в восьмом пытался отобрать у меня мобильник и оторвал рукав моего пиджака.
Зима 2016-2017 года
После очередного суда, 16 декабря, я дождался, пока ребят поведут грузить обратно в машину. В зале суда общаться запрещено, а на улице им можно было что-нибудь крикнуть. Конвоиры с собаками отодвинули всех провожающих на 20 метров, значит, ребят сейчас поведут. Увидев макушку Ивана я закричал:
— 25-е заседание закончилось!
Все тянулось уже очень долго, заседания назначали редко. По разным причинам: то у кого-то отпуск, то командировка у судьи, да и выбрать удобный день для всех семи занятых человек (пять адвокатов, судья и прокурор) было непросто. Видел я и другие мотивы этой затянутости — все эти люди получали за время деньги. Особенно выгодны проволочки для адвокатов. Мой адвокат обошелся в 150 тысяч рублей за полтора года, и это по общим меркам адекватная цена. Первый адвокат стоил еще 50 тысяч. Но большинство адвокатов берут деньги даже за те месяцы, когда ничего не происходит, а за месяцы, в которые проходят заседания, берут больше. Есть и такие, кому нужно платить за каждое заседание, каждую подпись, каждый том дела. Вообще в этой тусовке все друг друга хорошо знают. Многие учились вместе — теперь формально по разные стороны, но в итоге все равно делают одно дело. Вообще, все хорошие адвокаты — бывшие следователи или прокуроры. Получается, для них не так принципиально, на какой стороне быть — важнее, где лучше условия.
В суде начались прения. Я пришел пораньше, в зале пока были только адвокаты. Вошел прокурор — судя по документам, «заместитель прокурора г. Набережные Челны, советник юстиции О. Е. Ульянченко». Сел за стол, улыбнулся и спросил адвокатов: «Ну как, готовы? Никто не хочет целиком вину признать?». Сразу несколько человек ответили что-то в духе: «Шутите, признавать группу?», а адвокат Артура задала встречный вопрос:
— Вы не думаете, что обвинение им предъявлено слишком жестко, ведь очевидно, что организованной группы здесь нет? Вы сами верите, что молодых ребят может исправить большой срок в российской тюрьме?
— Ну, сами же все понимаете, надо сажать, работать же надо как-то, — прокурор продолжал улыбаться. — Ну, не стреляют если, что поделать! Мы любим 228-ю статью. Как и 210-ю.
Ненадолго наступила тишина. Улыбающийся прокурор был первым человеком за полтора года, к которому я испытал отвращение. Я четко понял, что правоохранительная и судебная структура — это большой бизнес со своими правилами и порядками. Наркоманы являются основой этого бизнеса, прокурор это подтверждает. И этот человек обвиняет меня в «причинении вреда общественной нравственности».
Из всех людей, ответственных за мое положение, с которыми я столкнулся за все это время, большинству я сочувствую. Некоторых мне жалко: они выполняли свою небольшую роль в системе, кто-то действительно верил, что борется со злом. Другие просто не задумывались и выполняли свою работу — зарабатывали деньги. Многие понимали, что происходящее не совсем правильно, но считали, что изменить что-то не в их силах. Только прокурор вызвал у меня настоящее отвращение — своими высказываниями, нескрываемым равнодушием, поведением и действиями. Это он подписывал наше обвинительное заключение и именно он отвечал за содержание и формулировки. Об этом ещё год назад говорил мне следователь, жалуясь, что две недели мучался, переписывая наше обвинительное заключение (его готовят перед отправкой дела в суд), и в итоге писал его с прокурором по телефону.
Начались прения. По сути, это четкое обозначение позиций защиты и обвинения: прокурор запрашивает наказание и приводит доказательства, адвокаты перечисляют доказательства линии защиты, подсудимые тоже могут что-то сказать, но обычно просто поддерживают слова адвоката. Мне прокурор запросил 14 лет лишения свободы в колонии строгого режима. На полгода больше Артуру. Ване — 13,5 лет, Сагитову десять, а Васильеву — четыре года условно. По-моему, удивлены сроками были все, включая судью — он хоть и не показал вида, но попросил повторить сроки. После слов «доказательствами являются» прокурор перечислил 45 пунктов. Я считаю, что ни один из них не доказывает моей вины в тех преступлениях, которые мне вменяют, к тому же в качестве доказательств приведена откровенная ложь: например, что у меня на обыске «были обнаружены и изъяты приспособления для фасовки наркотических средств, а также оборудование для сбыта наркотических средств». Ничего похожего ни обнаружено, ни изъято не было и документы в деле это подтверждают. Возможно, прокурор просто ошибся, вписывая доказательства в обвинение и на его основании запрашивая мне 14 лет, но я думаю, сделал это специально, пустить судье пыль в глаза — вдруг поверит на слово.
Адвокаты отрицали обоснованность доказательств и формулировок обвинения, например, что использование личных телефонов для общения друг с другом меньше всего похоже на конспирацию, о которой красочно расписано в обвинении. В общем, перечислялось много одних и тех же фактов, многие по сути абстрактны, прокурор заявлял, что они доказывают вину, адвокаты утверждали, что они ничего не доказывают. Учитывая количество перечисленного, в голове оставалась каша. Закончили примерно за час, перерыв объявили больше, чем на месяц, но на этот раз уже было решено, что 10 марта последнее слово, 13-го приговор.
14 лет — цифра была озвучена и не выходила из головы, злую шутку со мной играла математика — мне грозило не только 14 лет, но и, например, 168 месяцев или 5 000 дней. Конечно, я понимал, и об этом говорили все, что 14 не дадут. Это тоже практика, называть большие цифры, потом уменьшать, потом еще чуть, но много не уменьшат. Я читал немного об этом, психологически человека можно раздавить так, что он будет рад, что в итоге получил 10, по-настоящему рад получить 10 лет заключения. Старался не думать об этом.
Было трудно, но я все-таки поверил, что последнее слово что-то значит для суда, может повлиять на его решение. Я видел в судье умного человека, пожалуй, самого умного из присутствующих в зале, поэтому писал текст своего выступления от всей души и всей логики, что у меня есть. Мои друзья в СИЗО тоже готовились — это было видно. Они говорили о пропаганде легких наркотиков в СМИ и массовой культуре, приводили в пример Константина Эрнста, который смеялся над шутками про наркотики в КВН на первом канале, объясняли, что такие вещи способствуют легкомысленному отношению, непониманию всей опасности. Говорили о нарушениях наших прав при следственных действиях, о том, что лишение свободы, особенно на большой срок, не соответствует целям наказания и человек, впервые совершивший ошибку и надолго попавший в преступную среду, хоть и осознает свою вину, рискует выйти с измененной системой ценностей. Объясняли, что раскаяние и желание никогда больше не совершать преступных действий наступает через полгода-год заключения, а следственный изолятор, в котором они уже провели полтора, по нормативам УИК является наиболее строгой мерой. Все говорили, что поняли, насколько наркотики плохи, и жалеют, что не поняли этого раньше, Сагитов еще поблагодарил всех участников процесса за время, проведенное вместе и назвал помощницу судьи «восхитительной». Все просили дать им шанс, и объясняли, что хотят жить честной жизнью, создать «здоровую ячейку общества». Свое выступление я записывал на диктофон.
Сегодня 12 марта, воскресенье, солнечный весенний день. Утром гулял с мамой, другом и собакой по берегу Камы. Лед начинает таять, солнце заставляет щуриться с непривычки. Приговор завтра. К тюрьме я особо не готовился, на оглашение пойду как обычно: в клетчатой рубашке, пиджаке и брюках-клеш. Дальше — время покажет. Днем навёл порядок в комнате, убрал подальше свои вещи. На столе остался только ноутбук, на котором и дописываю этот текст. Возникшая вокруг пустота отлично резонирует со внутренним состоянием, неестественную тишину иногда оживляет вой ветра за шторами.
За полтора года я многократно переживал один и тот же момент, сотни, тысячи раз. Момент, когда я выхожу из дома на приговор. Тысячи раз я видел слезы мамы, слышал глубокий вздох отца. Этот момент ломал голову — вот я здесь, дома, и я ухожу, сам, осознанно, добровольно. И никто не знает, когда я вернусь; скорее всего, все уже будет иначе, мир никогда не станет прежним.
Уже утро, 13-е. Ничего такого не ощущаю, немного тороплюсь дописать историю. Так и не спал сегодня, но не страшно — при любом раскладе выспаться я еще успею. Просто решил, что не стоит принимать все близко к сердцу. Знаю только, что этот день закончится, а потом будет следующий, а за ним — еще один. Жизнь продолжается.
«Доводы [Веретенникова] о том, что он только угощал своих знакомых запрещенными веществами, любил сделать большую порцию наркотиками, которую затем совместно раскурить, но не сбывал их за деньги, в соответствии с действующим законодательством не исключают наличие в его действиях признака сбыта, поскольку получение материальной выгоды не является обязательным условием указанного состава преступления», — говорится в приговоре. Шведова, Журавлева и Сабитова признали виновными во всех вменяемых эпизодах сбыта и покушения на сбыт. Им дали 13, 13,5 и 9,5 лет строгого режима соответственно.