Люди говорят что бога нет
Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество.
через рассматривание творений видимы. Рим. 1;20
Нет Бога – люди говорят.
Неверье в мире торжествует.
Но есть тому свидетельств ряд,
Что Бог – живой! Бог – Существует!
Как верить в то, что Бога нет,
Чью мы поддержку ощущаем?
И, от кого тогда ответ,
Что на молитвы получаем?
Как верить в то, что Бога нет,
А кто меняет наши души;
Убрав в них горькой жизни след,
И тяготы грехов разрушив?!
Кто слышит крик наш «Помоги. »,
Когда на волосок от смерти,
Среди огня, в плену пурги,
Спасает нас из круговерти?
Там, где никто бы не помог,
Где обречённость, где на грани.
Ну кто приходит, как не Бог!
И помощь шлёт без опозданий.
Как верить в то, что Бога нет?!
А кто же движет мирозданьем? –
Во всём живом вокруг ответ,
И нет неверью оправданья.
А, посчитав, что Бога нет,
Как быть тогда на смертном ложе?
Почувствовав, что меркнет свет,
Тревожно как-то будет всё же.
А рядом те, кто с Богом жил,
Светло уходят, без сомнений.
Ведь в душу Бог слова вложил:
Христос есть жизнь и воскресенье!
Какое счастье знать о том,
Что небо – не пустое место:
Миры в сияньи неземном,
Где наши имена известны!
Не верьте в то, что Бога нет,
Просите: Господи, помилуй.
И вас Божественный ответ
И счастьем осенит, и силой!
Год со святителем Николаем (Велимировичем).
23 декабря
Говорящему, что нет Бога
Неверно говоришь, друг: «Нет Бога». Вернее сказать: «У меня нет Бога», ибо и сам видишь, что многие люди вокруг тебя ощущают присутствие Бога и говорят: «Есть Бог!» Следовательно, Бога нет у тебя, а не вообще.
Ты говоришь так, как если бы больной сказал: «Нет на свете здоровья». Он, не солгав, может сказать только, что он не имеет здоровья, но если скажет: «Здоровья в мире вообще нет», — солжет.
Ты говоришь так, как если бы слепой сказал: «Нет в мире света». Есть свет, весь мир наполнен светом, но он, бедный слепой, не видит света. Но если бы верно сказал, сказал бы: «Не имею света».
Ты говоришь так, как если бы нищий сказал: «Нет на свете золота». Есть золото и на земле, и под землей. Кто скажет, что нет золота, неправду скажет. А если скажет правду, должен сказать: «У меня нет золота».
Так же и ты, друг мой, неверно говоришь: «Нет Бога!» Ибо если ты чего не имеешь, не значит, что не имеет этого никто и нет этого в мире. А кто дал тебе власть говорить от имени всего мира? Кто дал тебе право свою болезнь и свою бедность навязывать всем?
Если же признаешь и скажешь: «Я не имею Бога», тогда признаешь истину, и это будет твоя исповедь. Ибо были и есть выдающиеся люди, которые не имели Бога, но Бог имел их, до их последнего вздоха. Если и при последнем вздохе скажут, что не имеют Бога, тогда и Бог отойдет от них. И вычеркнет их из Книги жизни.
Что отвечать, когда атеист говорит, что не обязан доказывать отсутствие Бога?
Диалог с атеистами: православные аргументы
Приблизительное время чтения: 5 мин.
Мы можем чувствовать правоту своей веры, но не всегда можем ее объяснить или доказать человеку неверующему, в особенности тому, у кого наше мировоззрение почему-то вызывает раздражение. Разумные вопросы атеиста могут поставить в тупик даже самого искренне верующего христианина. О том, как и что отвечать на распространенные аргументы атеистов в видеоблоге на сайте “Фомы” говорит в проекте “Диалог с атеистами: православные аргументы” наш постоянный автор Сергей Худиев.
Когда верующий просит неверующего доказать, что Бога нет, атеист говорит, что не обязан доказывать, что Бога не существует. Так как доказывать должен тот, кто выдвигает какие-то утверждения, а не на тот, кто их отрицает. Что ответить на это?
Но разве атеизм делает какие-то утверждения, которые нуждаются в доказательствах? Он просто отрицает Бога.
Вот, например, что пишет группа лидирующих атеистических интеллектуалов в “Декларации в защиту клонирования”: “Богатый репертуар человеческих мыслей, чувств, устремлений и надежд, как мы видим, происходит от электрохимических процессов в мозгу, а не от некой нематериальной души, деятельность которой инструменты не могут обнаружить”.
Это, определенно, позитивное утверждение о реальности (причем весьма проблематичное, как мы рассмотрим чуть дальше), и бремя его доказательства лежит на тех, кто его выдвигает.
В чем же тут ошибка? Если то или иное явление можно объяснить без Бога, то зачем Он?
Прежде всего, обратим внимание на неопределенность термина. Вспомним формулировку «бритвы» — «Не умножай сущностей сверх необходимого». Но необходимого для чего? Бессмысленно спрашивать, необходима мне та или иная сущность или нет, пока я не разобрался с вопросом, для чего она необходима. Чего я хочу, какие цели перед собой ставлю? Если я хочу сделать в комнате проводку, меня удовлетворит одно описание, если расставлять в ней мебель — другое, если снимать эту комнату — то третье. Какие сущности мне будут необходимы, зависит от стоящих передо мною задач. Для того чтобы произвести измерение площади, мне не понадобится такая сущность, как стоящий здесь же хозяин комнаты — но из этого никак не следует, что хозяина комнаты не существует.
Поэтому мы должны обязательно уточнить — необходимого для чего? И если мы ответим — для того, чтобы объяснить то или иное явление, то перед нами неизбежно встанет другой вопрос — что мы называем словом «объяснить»? И если мы скажем, что объяснить — значит указать необходимую и достаточную причину, то как мы определяем достаточность причины?
Необходимы ли все эти сущности для объяснения смерти поэта? Смотря с какой точки зрения. С точки зрения судебной медицины — нет. Значит ли это, что в реальности всего этого не существует? Это предположение показалось бы нам очень странным.
Но ровно та же логика — или, вернее, та же самая логическая ошибка — стоит за использованием «бритвы» для отрицания Бога. Естественные науки основаны на повторяющихся наблюдениях и воспроизводимых экспериментах; над Богом экспериментов ставить невозможно, Он не является предметом рассмотрения естественных наук. Он является «лишней» сущностью для естествоиспытателя так же, как Наталья Гончарова или Дантес являются «лишними» сущностями для судебно-медицинского эксперта — они просто находятся вне поля зрения его профессиональной деятельности. Никаких выводов о бытии (или небытии) сущностей, лежащих за пределами решаемой нами конкретной задачи, мы из «Бритвы Оккама» делать не можем.
«Я собралась доказать священнику, что Бога нет, но вдруг сказала совсем другое» — невыдуманная история
Приблизительное время чтения: 3 мин.
Как-то раз я увидела один известный фильм о разоблачении религии и поняла, что его авторы буквально читают мои мысли: никакого Бога нет, а Библия лишь иносказательное описание движения звезд! Я была так впечатлена, что даже выучила фразы из этого фильма наизусть! Скольким людям я тогда его показывала, скольких уверяла, что они заблуждаются со своей верой.
На тот момент моя сестра Таня уже полтора года ходила в московский храм Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках, а я жила в другом городе — мы почти не общались. Но потом ситуация изменилась, и я тоже переехала в Москву.
Однажды мне нужно было срочно пересечься с Таней, а она как раз была на вечерней службе. Так я впервые оказалась в храме.
Будний день, народу очень мало. Помню, как мне понравился мужской хор, и я даже решила в ближайшее воскресенье прийти на службу, чтобы снова его послушать. Таня без конца рассказывала про духовного отца, а мне настолько это все было неинтересно! Мне нравилось только пение — я как будто на концерт попала.
В следующее воскресенье моя сестра собралась на службу в домовый храм телецентра Останкино и позвала меня с собой. Я охотно согласилась — но не потому, что хотела на службу, а потому что мне было интересно побывать в Останкино.
Чтобы не смущать народ, я делала вид, что молюсь: все крестятся и кланяются, и я делаю то же. А у самой-то в голове фильм, цитаты, протест! И тут мне в голову приходит мысль: «А задам-ка я вопросы священнику! Посмотрим, что он мне на это скажет!»
Всю неделю до следующей субботы я прокручивала в голове предстоящий разговор и внутренне уже торжествовала. Перед сестрой разыгрывала невинность: мол, у меня есть вопросы к батюшке, тебе сказать не могу! А она только и рада.
И вот настала суббота. Всенощное бдение. В храме выстраиваются очереди на исповедь. Но через 20 минут от начала службы, сама не знаю отчего, я чувствую внутри себя сильный испуг. Я выхожу из храма и уже собираюсь пойти домой — но тут навстречу мне идет… Иоанн Охлобыстин! Меня мигом развернуло обратно: интересно же, звезда экрана! И я опять зашла в церковь.
Во время службы снова слушала только хор. Слов, конечно же, не понимала, куда там. Мы с Таней были последние в огромной очереди на исповедь. И вот наконец иду к батюшке, а у самой «неоспоримые» аргументы и контраргументы в голове.
Но как только я подошла к аналою, произошло нечто невообразимое. Ни в моей голове, ни на душе — вообще нигде во мне не было тех слов, которые я вдруг произнесла вслух. В это сложно поверить, но мой рот сам открылся и сказал: «Я не верю, но очень хочу, помогите мне!»
Не передать словами того, что я испытала в этот момент! Но я помню взгляд священника, который в долю секунды понял, свидетелем чего он стал.
Батюшка спросил, не тороплюсь ли я сейчас, и предложил остаться и поприсутствовать на его катехизаторской беседе с будущими крестными. Они его уже давно ждали после службы, а на дворе, на секундочку, было уже часов 11 вечера!
Я согласилась. Мы сели в круг, и отец Игорь начал рассказывать нам о Господе. Батюшка приводил разные сравнения, очень легкие и доступные, и одно такое сравнение выстрелило прямо мне в сердце: Бог светит на всех одинаково, но у кого-то просто окошки грязные, и свет не проходит, и они не видят Его!
Беседа длилась полчаса, и все это время я была уже новым человеком. Радостным и наполненным. После разговора я пошла к аналою во второй раз, рассказала священнику, почему не верила раньше, и уже с его помощью впервые в жизни исповедалась. А на следующий день было и первое причастие…
Сейчас вспоминаю все это и понимаю: тогда Бог Сам ко мне пришел, Сам заглянул в мое грязное окошко. И радуюсь, что моя восторженная антирелигиозная агитация ничьей веры не поколебала.
Уже позже я узнала, что в нашем храме был еще один человек, «зараженный» тем же самым фильмом. Он даже выписал аргументы и цитаты на листочек! И, подойдя к другому священнику, хотел было что-то сказать, но батюшка его опередил, сам начал задавать вопросы. И через 10 минут этот человек поймал себя на том, что исповедуется, а листочек с «аргументами» рвет у себя за спиной…
КОГДА БОГА НЕТ
Приблизительное время чтения: 17 мин.
Приступая к беседам для начинающих молитвенный путь, я хочу со всей ясностью оговорить, что не ставлю цель академически объяснить или обосновать, почему надо учиться молитве; в этих беседах я хочу указать, что должен знать и что может сделать тот, кто хочет молиться. Так как сам я – начинающий, я буду считать, что вы тоже начинающие, и мы попытаемся начать вместе. Я не обращаюсь к тем, которые стремятся к мистической молитве или к высшим ступеням совершенства, – “молитва сама проторит дорожку” к ним (святитель Феофан Затворник).
Справка: Митрополит Сурожский Антоний (Блум) родился в 1914 году. Раннее детство провел в Персии, где его отец был российским консулом. После революции семья несколько лет скиталась по Европе и в 1923 году осела в Париже. Будущий митрополит окончил здесь среднюю школу, затем биологический и медицинский факультеты университета. В 1939 году, перед уходом на фронт хирургом французской армии, тайно принес монашеские обеты. В мантию с именем Антоний был пострижен в 1943 году. В годы немецкой оккупации – врач в антифашистском подполье. После войны продолжал медицинскую практику до 1948 года, когда был призван к священству, рукоположен и направлен на пастырское служение в Великобританию. Епископ (1957), митрополит и Патриарший Экзарх в Западной Европе (1966). Освобожден от этой должности по собственному прошению в 1974 году. С тех пор полностью посвятил себя пастырскому окормлению все растущей паствы своей епархии и всех, кто обращался к нему за советом и духовной помощью. Скончался 4 августа 2003 года.
Когда Бог пробьется к нам или мы прорвемся к Богу при каких-то исключительных обстоятельствах, когда повседневность внезапно распахнется перед нами с глубиной, которую мы никогда раньше не замечали, когда в себе самих мы обнаружим глубину, где молитва живет и откуда она может забить ключом – тогда проблем нет. Когда мы ощущаем Бога, то мы стоим лицом к лицу с Ним, мы поклоняемся Ему, мы говорим с Ним. Поэтому одна из очень важных исходных проблем – это положение человека, когда ему кажется, будто Бог отсутствует, и вот на этом я хочу теперь остановиться. Речь не о каком-то объективном отсутствии Бога, – Бог никогда на самом деле не отсутствует, – но о чувстве отсутствия, которое у нас бывает; мы стоим перед Богом и кричим в пустое небо, откуда нет ответа; мы обращаемся во все направления – и Бога нет. Как быть с этим?
Прежде всего, очень важно помнить, что молитва – это встреча, это отношения, и отношения глубокие, к которым нельзя принудить насильно ни нас, ни Бога. И тот факт, что Бог может сделать для нас Свое присутствие явным или оставить нас с чувством Своего отсутствия, уже является частью этих живых, реальных отношений. Если можно было бы вызвать Бога к встрече механически, так сказать, вынудить Его к встрече только потому, что именно этот момент мы назначили для встречи с Ним, то не было бы ни встречи, ни отношений. Так можно встретиться с вымыслом, с надуманным образом, с различными идолами, которые можно поставить перед собой вместо Бога; но это невозможно сделать по отношению или в отношениях с Живым Богом, точно так же, как это невозможно в отношениях с живым человеком. Отношения должны начаться и развиваться именно во взаимной свободе. Если быть справедливым и посмотреть на эти отношения именно как на взаимные, то ясно, что у Бога гораздо больше оснований печалиться на нас, чем у нас – оснований жаловаться на Него. Мы жалуемся, что Он не делает явным Свое присутствие в те несколько минут, которые мы отводим Ему в течение всего дня; но что сказать об остальных двадцати трех с половиной часах, когда Бог может сколько угодно стучаться в нашу дверь, и мы отвечаем: “Извини, я занят”, или вообще не отвечаем, потому что даже и не слышим, как Он стучится в двери нашего сердца, нашего ума, нашего сознания или совести, нашей жизни. Так вот: мы не имеем права жаловаться на отсутствие Бога, потому что сами отсутствуем гораздо больше.
Второе важное обстоятельство – то, что встреча лицом к лицу с Богом – всегда суд для нас. Встретив Бога, будь то в молитве, в богомыслии или в созерцании, мы можем быть в этой встрече только либо оправданными, либо осужденными. Я не хочу сказать, что в этот момент над нами произносится приговор конечного осуждения или вечного спасения, но встреча с Богом – всегда критический момент, кризис. “Кризис” – греческое слово, и оно означает “суд”. Встреча с Богом лицом к лицу в молитве – критический момент, и слава Богу, что Он не всегда являет нам Себя, когда мы безответственно, беспечно добиваемся встречи с Ним, потому что такая встреча может оказаться нам не по силам. Вспомните, сколько раз Священное Писание говорит о том, что опасно оказаться лицом к лицу с Богом, потому что Бог – сила, Бог – правда, Бог – чистота. И вот, когда мы не чуем, не переживаем ощутимо Божие присутствие, первым нашим движением должна быть благодарность. Бог милостив; Он не приходит до времени; Он дает нам возможность оглянуться на себя, понять, и не добиваться Его присутствия, когда оно было бы нам в суд и в осуждение.
Я вам дам пример. Много лет назад ко мне пришел человек и стал просить: “Покажите мне Бога!”. Я сказал, что не могу этого сделать, и прибавил, что если и мог бы, то он не увидел бы Бога. Потому что я тогда думал и теперь думаю: чтобы встретить, увидеть Бога, нужно иметь что-то общее с Ним, что-то, что даст нам глаза, чтобы увидеть, и восприимчивость, чтобы уловить, почуять. Этот человек спросил меня тогда, почему я так о нем думаю, и я предложил ему размыслить и сказать, какое место в Евангелии его особенно трогает, чтобы мне попытаться уловить, в чем его сообразность с Богом. Он сказал: “Да, такое место есть: в восьмой главе Евангелия от Иоанна рассказ о женщине, взятой в прелюбодеянии”. Я ответил: “Хорошо, это один из самых прекрасных и трогательных рассказов; а теперь сядьте и подумайте: кто вы в этой сцене? На стороне ли вы Господа и полны милосердия, понимания и веры в эту женщину, которая способна покаяться и стать новым человеком? Или вы – женщина, которая изобличена в прелюбодеянии? Или один из старейшин, которые все один за другим вышли вон, потому что знали свои грехи? Или же один из молодых, которые колеблются и медлят?”. Он подумал и сказал: “Нет, я – единственный из иудеев, который не вышел и стал забивать эту женщину камнями”. Тогда я сказал: «Благодарите Бога, что Он не дает вам встретиться лицом к лицу с Ним теперь!”.
Это, может быть, крайний пример, но разве он часто не применим к нам? Мы не то что прямо отвергаем слова Божии или Его пример; но мы, пусть не так грубо, поступаем подобно воинам во время страстей Христовых: мы хотели бы закрыть Христу глаза, чтобы без помехи ударить Его, а Он нас не видел бы. Разве не это мы делаем, когда прячемся от Божьего присутствия и поступаем по своей воле, по своим настроениям и прихотям, вопреки тому, что есть воля Божия? Мы пытаемся накинуть покров на Его глаза, но ослепляем только себя самих. Как же мы можем в такие минуты приходить в Его присутствие? Можем, конечно – в покаянии, с сокрушенным сердцем; но нельзя идти, рассчитывая, что мы тут же будем приняты с любовью, как Его друзья.
Вспомните разные места в Евангелии: люди гораздо большего, чем мы, духа не осмеливались принять Христа. Вспомните сотника, который просил Христа исцелить своего слугу. Христос сказал: “Я приду”, но сотник ответил: “Не надо – скажи только слово, и слуга мой исцелеет”. Так ли мы поступаем? Обращаемся ли мы к Богу, говоря: “Не делай Свое присутствие явным, ощутимым для меня; достаточно, чтобы Ты сказал слово, и >совершится то, что должно; пока мне не надо большего…”. Или вспомните Петра в лодке после большого улова рыбы: он упал на колени и сказал: “Оставь меня, Господи, я человек грешный!”. Он просил Господа уйти из его лодки, потому что, может быть, впервые испытал смирение; а пережил он чувство смирения, потому что внезапно прозрел величие Христа. Случается ли это когда-либо с нами? Когда мы читаем Евангелие и перед нами встает неотразимая красота и слава образа Христова, когда мы молимся и нас охватывает чувство величия и святости Божией, говорим ли мы когда-нибудь: “Я недостоин, чтобы Ты пришел ко мне”? А что сказать о тех случаях, когда мы должны понимать, что Он и не может прийти к нам, потому что нас-то нет, чтобы Его принять; мы хотим получить что-то от Него, а вовсе не Его Самого. Можно ли это назвать отношениями? Так ли мы относимся к друзьям? Ищем ли мы того, что дает дружба, или любим самого друга? И в какой степени это же верно по отношению к Господу?
Теперь подумаем о молитвах, ваших и моих; вспомним, как сильна, горяча, глубока бывает молитва, когда молишься о ком-то, кого любишь, или о чем-то важном для тебя. Сердце открыто, всё наше существо собрано и сосредоточено в молитве. Значит ли это, что весь смысл этой молитвы, вся ее сила – во встрече с Богом? Нет; это значит только, что для тебя важен предмет твоей молитвы. Потому что когда после такой горячей, глубокой, напряженной молитвы о любимом человеке или по поводу тревожных обстоятельств мы переходим к следующей теме, которая не так глубоко нас затрагивает, и мы остываем – что изменилось? Бог ли охладел или отошел в сторону? Нет, это просто значит, что вдохновение и напряженность нашей молитвы родились не от Божьего присутствия, не от моей веры в Него, моей тоски по Богу, чуткости к Нему, а лишь оттого, что мое сердце болеет о ком-то, о чем-то – но не о Боге. Как же тогда удивляться, что мы не ощущаем Божьего присутствия? Не Он отсутствует, а нас нет при такой “встрече”. Не Он, а наше сердце остывает, потому что Он для нас не так уж много значит.
Иногда Бог “отсутствует” еще и по другой причине. Пока мы подлинны, пока мы являемся самими собой, Бог может присутствовать во встрече и может что-то для нас сделать. Но как только мы напрягаемся быть не тем, что мы есть на самом деле, то для нас ни сделать ничего нельзя, ни сказать; мы становимся фиктивным, подставным существом, а с такой нереальной личностью Бог ничего не может сделать.
Для того чтобы мы могли молиться, мы должны войти в отношения, которые определяются как Царство Божие. Мы должны сознавать, понимать, что Он – Бог, что Он – Царь, и отдаться, поручить себя Ему. Мы всегда должны хотя бы помнить о Его воле, даже если пока неспособны ее выполнить. В противном случае, если мы относимся к Богу, как богатый юноша, который не мог последовать за Христом, потому что был слишком богат, – как можем мы тогда встретиться с Ним? Как часто посредством молитвы, посредством глубокого общения с Богом, по Которому мы тоскуем, мы просто ищем для себя немного радости; мы не готовы продать всё, чтобы купить взамен драгоценную жемчужину. Как в таком случае можем мы обрести эту жемчужину? Ее ли мы ищем. Ведь подобное происходит и в человеческих отношениях: когда мужчина или женщина полюбит кого-то, все остальные люди уже не имеют для него, для нее того же значения. Это выражено в древнем изречении: “Когда у юноши есть невеста, он окружен уже не мужчинами и женщинами, а просто людьми”.
Не это ли может, не это ли должно произойти со всяким нашим богатством, когда мы обращаемся к Богу? Не должно ли оно стать своего рода фоном, бледным и серым, на котором со всей рельефностью будет выделяться единственная значительная Личность? Нам хотелось бы иметь один мазок небесной лазури для полноты картины нашей жизни, в которой столько темных сторон. Бог же готов оказаться вне нашей жизни, Он готов взять на Себя всю ее полностью, как крест, но не готов быть просто одним из обстоятельств в нашей жизни.
Так вот, когда мы пришли к выводу, что Бог отсутствует, не следует ли нам поставить перед собой вопрос – кого мы в этом виним? Мы всегда виним Бога, – либо обвиняем Его прямо в лицо, либо жалуемся другим, что Он отсутствует, что Его никогда нет, когда Он нужен, что Он не отзывается, когда к Нему обратишься. Иногда мы более “благочестивы”– именно в кавычках! – и говорим: “Бог испытывает мое терпение, мою веру, мое смирение”, и находим множество способов обратить Божий суд о нас выгодной для нас стороной: “Я так терпелив, что могу терпеть даже Самого Бога!”. Разве это не так.
Помню, когда я был молодым священником, я однажды произнес проповедь, одну из многих, произнесенных мною в приходе. После службы ко мне подошла девушка и сказала: “Отец Антоний, вы, наверное, очень плохой человек”. Я ответил: “О да, – но как вы об этом узнали?”. Она пояснила: “Вы так хорошо описали наши грехи, что, конечно, вы сами их все совершили”. Разумеется, дурные мысли и дурные состояния, неприглядное описание которых я вам здесь предлагаю, вероятно, мои собственные, но, может быть, хоть в какой-то мере, всё же и ваши.
Если мы хотим молиться, то сначала должны быть убеждены в том, что мы – грешники, нуждающиеся в спасении, что мы отделены от Бога, что не можем жить без Него, и единственное, что мы можем Ему принести, это наша отчаянная тоска о том, чтобы стать такими, какими Бог принял бы нас, принял в нашем покаянии, принял нас с милосердием и любовью. И вот молитва, с самого ее начала, – это наше посильное восхождение к Богу, момент, когда мы поворачиваемся к Богу, не решаясь подойти ближе, зная, что если мы встретим Его слишком рано, прежде, чем Его благодать поможет нам встретить Его – встреча будет судом. Всё, что мы можем сделать, это повернуться к Нему в благоговении, в трепетном преклонении и почитании, на какие мы только способны, со всем вниманием и серьезностью, и просить Его сделать с нами что-то, что даст нам способность встретиться с Ним лицом к лицу, не в суд и не в осуждение, но в жизнь вечную.
Здесь я хотел бы напомнить вам притчу о мытаре и фарисее. Мытарь приходит в храм и стоит позади, у входа. Он знает, что стоит осужденным; он знает, что в категориях справедливости ему надежды нет, потому что он не причастен Царству Божию; он – вне царства правды и праведности или царства любви, потому что не принадлежит ни царству праведности, ни царству любви. Но в той жестокой, уродливой жизни насилия, которая является его жизнью, он научился чему-то, о чем праведный фарисей не имел и понятия. Он научился, что в мире соперничества, в мире хищнических отношений, жестокости и бессердечия, единственное, на что можно надеяться – это на вторжение милосердия, на вторжение сострадания, неожиданное и невероятное, которое не коренится ни в исполнении долга, ни в строе естественных отношений, и которое приостановило бы закономерность жестокости, насилия и бессердечности в повседневной жизни. Мытарь, будучи вымогателем, ростовщиком, хищником, знал из собственного опыта, что бывают моменты, когда безо всякой причины – поскольку это никак не входит в его мировоззрение – он вдруг простит долг, потому что его сердце дрогнуло и стало уязвимым; когда, может случиться, он не предаст кого-то в тюрьму, потому что человеческое лицо что-то ему напомнило или звук голоса коснулся его сердца. Логики в этом нет; это не входит ни в его образ мыслей, ни в его обычный образ действий. Тут, наперекор и вопреки всему, вторгается нечто, чему он не может противиться; и он тоже, вероятно, знает, как часто сам бывал спасен от конечной катастрофы этим вторжением неожиданного и невероятного – милости, сострадания, прощения. И вот он стоит у церковной притолоки, зная, что область внутри храма – область праведности и любви Божией, которой он не принадлежит и куда вступить не может. Но он по опыту знает, что невероятное сбывается, и тут-то он и говорит: “Помилуй! Нарушь законы справедливости, нарушь законы религии, милостиво сойди к нам, не имеющим права ни на прощение, ни на то, чтобы вступить в эту область”. И вот я думаю, что это – исходная точка, от которой мы должны начинать снова и снова, постоянно.
Вы, вероятно, помните место у апостола Павла, где Христос ему говорит: “Сила Моя в немощи совершается”… Эта немощь – не та слабость, которую мы обнаруживаем, когда грешим и забываем Бога, но такая слабость, которая означает гибкость до конца, полную прозрачность, всецелое предание себя в руки Божии; обычно же мы стараемся “изо всех сил” и мешаем Богу явить Его силу.
Когда ребенок только начинает учиться писать и не знает, что от него ожидается, то его рука совершенно гибко и послушно управляется рукой матери; как только он вообразит, что понял, и старается “помогать”, всё идет вкривь и вкось: вот что я имею в виду, когда говорю, что сила Божия совершается в немощи. Или же возьмите парус: ветер может его наполнить так, что он понесет весь корабль – только потому, что парус гибок; если вместо паруса вы поставите прочную доску, то ничего не получится… Железная рукавица крепка, но как мало можно ею сделать; перчатка хирурга еле чувствуется, еле приметна, ничего не стоит ее порвать, но благодаря ей “умная” рука врача творит чудеса… И вот одна из вещей, которым Бог постоянно старается нас научить вместо воображаемой и ничтожной, анархичной нашей “силы” – это хрупкость, гибкость, всецелая отдача себя в руки Божии.
Я вам дам пример. Двадцать пять лет тому назад один мой друг, у которого было двое детей, погиб при освобождении Парижа. Дети его не любили меня, ревновали, что у отца есть такой друг, но когда отец умер, они потянулись ко мне – потому что я был другом их отца… И вот его дочь, девочка лет пятнадцати, пришла однажды ко мне в приемную (я был врачом, прежде чем стать священником) и увидела, что рядом с медицинскими принадлежностями у меня на столе лежит Евангелие. Со всей самоуверенностью юности она сказала: ”Не понимаю, как может образованный как будто человек верить в такую чепуху”. Я ее тогда спросил: “А ты читала?”. Она ответила: “Нет”. – “Так вот помни: только очень глупые люди судят о вещах, которых не знают”. После этого она прочла Евангелие, и оно настолько покорило ее, что вся ее жизнь переменилась, потому что она начала молиться, Бог дал ей испытать Свое присутствие, и она некоторое время жила этим. Потом она заболела неизлечимой болезнью, и когда я уже был священником в Англии, прислала мне письмо, где говорила: “С тех пор, как тело мое начало слабеть и вымирать, дух мой более живой, чем когда-либо, и я ощущаю Божие присутствие так легко и с такой радостью”. Я написал ей в ответ: “Не ожидай, что это состояние продлится; когда сил еще убавится, ты не сможешь больше собственным порывом устремляться к Богу, и придет время, когда тебе покажется, что к Богу нет доступа”. Через некоторое время она снова мне написала: “Да, вы были правы; я теперь так слаба, что не могу собрать сил, чтобы устремляться к Богу или даже тосковать по Нему, и Бога словно нет”. Я ей тогда ответил, чтобы она попробовала поступить по-другому: научиться смирению в подлинном, глубоком смысле этого слова.
На латинском языке humilitas, смирение происходит от слова “humus” – “плодородная земля”; и вот, смирение не заключается в том, чтобы, как мы это постоянно делаем, “прибедняться”, и думать и говорить о себе плохое, и убеждать других, будто наши ходульные манеры и есть смирение. Смирение – это состояние плодородной земли; земля всегда у нас под ногами, она самоочевидна, она забыта; по ней мы ходим – и никогда ее не вспомним; она открыта всему, в нее мы кидаем отбросы, всё, что нам не нужно. Она безмолвна и всё принимает, – и самый навоз, и отбросы она принимает творчески и обращает их в живое и животворное богатство. Она самое разложение претворяет в новую силу жизни; открытая дождю, открытая всякому семени, она приносит плод в тридцать, в пятьдесят и во сто крат.
И я посоветовал этой женщине: “Учись быть такой же перед Богом: отдающейся, не сопротивляющейся, готовой принять и от людей и от Бога, что бы они ни дали”. И на самом деле ей пришлось много претерпеть от людей. После шести месяцев ее болезни муж устал от того, что у него умирающая жена, и бросил ее: она с избытком познала отвержение, но и Бог осиял ее Своим светом и послал освежающий дождь. Немного позже она написала: “Я совсем истощена. У меня нет сил устремляться к Богу, но теперь Бог Сам сходит ко мне”.
Этот рассказ – не только иллюстрация, он подчеркивает основную мысль: вот та немощь, в которой Бог может явить Свою силу, и вот такая ситуация, когда отсутствие Божие обращается в Его присутствие. Мы не можем насильно завладеть Богом; но если мы стоим, как мытарь или как эта женщина – за гранью того, что “правильно”, но в пределах, где царит милосердие, мы можем встретить Бога.
Теперь постарайтесь продумать “отсутствие” Бога, и поймите всем своим существом, что раньше чем стучать в дверь (и это не только дверь Царства в общем смысле, Христос действительно говорит: “Я есмь дверь”), надо осознать, что мы находимся вне, снаружи. Если мы по безумию вообразим, что мы уже в Царстве Божием, то, разумеется, и стучаться некуда, остается только глядеть вокруг – где же ангелы, и святые, и предназначенная для нас обитель? И когда мы не увидим ничего, кроме темноты или стен, то вполне справедливо можем удивляться, до чего непривлекателен рай… Надо осознать, что мы еще не в раю, что мы всё еще вне Царства Божия, и тогда спросить себя: где же дверь и как в нее стучать.