Маленькая жизнь ханья янагихара о чем
Из недавно прочитанного: Маленькая жизнь
“Маленькая жизнь” Ханья Янагихара, 2015
Может ли жизнь быть маленькой? Может ли жизнь ребенка, внезапно умершего в детстве, быть меньше жизни человека, дожившего до 90 лет? Или маленькой может быть жизнь маленького человека у Достоевского, Гоголя и Чехова?
Эту книгу стоит читать тогда, когда вы точно знаете, что у вас будет с кем поговорить о ней после. Она требует безотлагательного обсуждения. Это книга для разговоров. Что в принципе чудесно. Если же никто в вашем окружении не намерен обременять себя более 800-страничным текстом, то вы рискуете заработать головокружение от закрепощённых и невысказанных мыслей и идей.
Итак, что же скрывается за обложкой, на которой крупным планом изображено лицо человека, скованного болью? (По крайней мере, эту фотографию на обложке американского издания книги я воспринимала именно так, но после прочтения выяснила, что она называется Orgasmic Man, и про неё говорят, что в ней смешались агония, экстаз, удовольствие и боль, вон оно как!)
Если определить роман в формате атакующих мир хештегов, то я бы использовала следующее: #дружба, #боль, #стыд, #самодеструкция, #потеря, #NYC, #жизнь …
Понятно, что Янагихара хотела нарисовать портреты абсолютно непохожих друг на друга личностей с индивидуальными историями. Она спотыкается на том, что все четыре друга становятся ультра успешными каждый в своей сфере. Получается утрированный кивок в сторону американской мантры о rags to riches. Один становится художником-фотографом, чьи работы выставляются в Whitney и MoMA. Второй становится продвинутым архитектором, в чьих услугах нуждаются по обе стороны континента. Третий делает головокружительную карьеру в кино. Четвёртый становится непобедимым адвокатом в престижной юридической фирме.
Затем она выбирает из четырёх одного, которого награждает целым букетом травм из детства. Только ты переводишь дыхание, как она снова добивает тебя невыносимо жёсткой подробностью из прошлого героя или изматывающими порывами к самодеструкции.
Если говорить просто, она забывает про чувство меры. Всё у неё избыточно: и когда хорошо, и когда плохо. Между мраком и светом нет полутонов.
Ощущение безнадёжности усугубляется тем, что книга затянута. Пожалуй, это тот минус, который кочует из отзыва в отзыв. У меня даже было впечатление, что роман не видел редакторской правки, так как объективно в нём много повторений. От сокращения в 2 раза произведение бы только выиграло.
Но не обходится и без удачных аспектов. Например, мне понравилось, как Янагихара описывает богемную жизнь в NYC, как кинематографично она воссоздаёт студенческие будни главных героев, мотельные беспросветные эпизоды из жизни Джуда, какое внимание она уделяет знакомству читателя со спецификой работы каждого из героев. Её описания легко визуализировать. Её персонажи очень выпуклы. Под конец книги мне казалось, что со многими я словно находилась в одном помещении, слышала их речь, переживала вместе с ними, разделяла опустошение и отчаяние, радовалась любому намёку на белую полосу.
По роману будет снят фильм. Пока результаты кастинга не объявлены, но в американской редакции журнала GQ решили пофантазировать и предложить кандидатов. Их вариант с Реми Малеком на роль Джуда меня абсолютно покорил. (Знаю, что неравнодушные к роману пользователи интернета также представляют в этой роли Эдди Редмэйна.)
Но вот Пол Джамати, предложенный ими на роль Гарольда, мне показался абсолютным мискастом, хотя актёр он замечательный. Я бы рассматривала Колина Ферта, Альфреда Молину и даже Ричарда Гира. Из Кайла Маклахена получился бы замечательный Доктор Трейлор, а вот Пол Джамати или Стенли Тучи могли превосходно подойти на роль Отца Люка. Короче, пока нет более подробных деталей о съёмках, фантазировать и делать ставки можно на полную катушку.
Какие бы слабые стороны не были у этой книги, я однозначно мечтаю увидеть этот фильм. Что-то мне подсказывает, что роман был создан с прицелом на экранизацию.
об устройстве «Маленькой жизни», Набокове и возможной экранизации
«Афиша Daily» продолжает рассказывать о «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары. Переводчики книги Александра Борисенко, Анастасия Завозова и Виктор Сонькин поговорили с автором о романном времени, мужской эмоциональности и прототипе главного героя.
— Ваша книга очень жестко выстроена; такое впечатление, что в ней нет ничего случайного. Как вы ее писали — если не считать фактов, известных из других интервью: мы знаем, сколько времени у вас на это ушло, знаем, что вы порвали практически все связи с внешним миром по ходу ее создания. Но как вы ее продумывали, как организовывали время; писали ли ее по порядку или кусками, которые были собраны в единое целое потом?
— Я редко пишу что-либо по порядку, но эту книгу как раз писала именно так. Единственная пауза возникла, когда я приступала к Части II и стало понятно, что надо уяснить ряд вопросов о карьерах мальчиков — в частности, Джуда, про это я понимала меньше всего. Поэтому мне пришлось прервать процесс примерно на шесть недель, пока я расспрашивала разных людей. Эти разговоры многое прояснили в юридической жизни Джуда, в том числе его профессиональную карьеру. Я изначально представляла себе, что он будет ведущим юристом — или, может быть, «квантом» — в хедж-фонде, но когда я яснее поняла, что это за работа, ее детали не вписались в логику тех занятий, которые я хотела ему дать.
Я пишу — я так делаю со всем или почти со всем — сначала последние фразы; мне кажется, это полезный прием. Роман может пойти по огромному количеству путей и протоков. Но если знаешь путь назначения заранее, это помогает отсеять некоторые варианты (и отклонения). А в остальном книга писалась по порядку. Я не думаю, что так надо писать всегда, но эта книга пытается создать настроение, которое становится темнее и безжалостнее по ходу дела, и это было необходимо.
— Когда Пушкин писал «Евгения Онегина», он однажды заметил, что «в нашем романе время расчислено по календарю». (К сожалению, это одна из прекрасных книг, которая на других языках может предстать только бледной тенью.) Так или иначе, специалисты и читатели до сих пор спорят о временной структуре «Онегина». В «Маленькой жизни» нет точного времени, однако есть определенные знаки — даты, которые приходятся на те или иные дни недели и так далее. В сети есть ряд теорий, которые пытаются воспользоваться этими данными и построить какую-то хронологию. Использовали ли вы какую-то внутреннюю временную шкалу? (Исследователь, который найдет эту информацию, в любом случае будет вынужден перевести ее с русского языка.)
— Стыдно признаться, я никогда не читала «Онегина», но это замечательная деталь. Отсутствие дат в моей книге поставило в тупик многих читателей, хотя, я думаю, дело здесь все-таки не в том, что не названы конкретные годы, а в том, что нет истории. Многие романы, если вдуматься, не называют конкретные годы. Но в них достаточно исторических или социальных признаков, которые помогают читателю понять, в каком времени он находится. А здесь такого не происходит.
Я заранее понимала, что в «Маленькой жизни» не будет не только лет, но и текущей истории; я понимала, что это будет повествование без СПИДа, без 9/11, без финансового кризиса 2008 года, без президентов, без законов. Мне уже приходилось говорить, что когда убираешь эти вещи из повествования, которое кажется современным реалистическим романом, ты в результате ставишь читателя в пределы очень маленького и очень конкретного мира — эмоционального мира героев. Читателю больше некуда деваться, нельзя ничего объяснить внешними событиями. Он не может сказать: «Ну герои так поступают, потому что дело происходит сразу после 9/11 и страна в шоке». Единственное, что остается настоящим, — это мир героев и все, что происходит в их жизни.
Недавний роман, который творчески обращается со временем, — это «Привилегии» Джонатана Ди. Книга была опубликована вскоре после финансового кризиса 2008 года, и каждая глава как будто написана в настоящем времени: хотя речь идет о долгом браке героев, есть ощущение, что книгу можно нарезать на куски, бросить их в воздух, выстроить в другом порядке, и смысл не исчезнет — это мастерски сделано. Но при этом ты понимаешь, что книга отвечает на конкретный момент в культуре, на конкретную финансовую ситуацию.
Отсутствие подобных ориентиров в «Маленькой жизни» придает книге, я надеюсь, черты сновидения, искусственности, притчи. Оно также оставляет у читателя ощущение некоторой непривязанности. Я не только хотела отделить мир этой книги от — ну, скажем, от некоторых аспектов нашего мира; я хотела, чтобы время шло с разной скоростью в разных точках рассказа. Более ранние части кажутся тягучими, спокойными; более поздние должны ощущаться как задыхающиеся.
Но у времени и дат есть свое место в этом повествовании. Только даты, которые я выбрала в качестве стабилизирующих, имеют для героев эмоциональное значение: это их дни рождения, День благодарения, День труда. Я специально выбирала светские, именно американские даты, вокруг которых строятся их календари, и каждая из дат определяется каким-то осмысленным взаимодействием между персонажами.
Я не знала, что читатели пытаются реконструировать хронологию, но хотя мне это лестно, смысла в этом, пожалуй, нет, потому что у меня не было никакой конкретной даты начала или конца. Но некоторые привязки все-таки есть — и они выражаются исключительно в виде имен художников. Вероятно, это слишком неясная ссылка для большинства, но в первой части друзья (без Джуда) приходят в квартиру родителей сослуживца Джей-Би, и Виллем с Малкольмом восхищаются художественной коллекцией родителей, в том числе фотографиями Арбус, Буртинского, Бехеров —ровно такая коллекция начинающего, которую богатый человек мог бы купить с помощью консультанта по искусству в начале двухтысячных. Но это не значит, что книга кончается через тридцать лет после двухтысячных — финал книги не обязательно помещается в 2030-х годах. Так может быть. Но это могут быть 2020-е, 2050-е или вообще какая-то неопределенная эпоха. Вы этого не узнаете — и я надеюсь, что к этому моменту вам будет не до того.
Манипулируя временем, я знала, что некоторых читателей это будет отвлекать, а другие просто забудут об этом. Знала я и то, что мне придется пойти на определенные уступки. Например, все персонажи разговаривают по телефону гораздо больше, чем мы это делаем в наши дни, даже когда я это писала. По мере продвижения рассказа тяготение текстовых сообщений немного усиливается, но СМС и другие сообщения, как правило, неудовлетворительны литературно, поэтому я удерживала героев у телефона дольше, чем это происходит в жизни. Когда Джуд живет с братом Лукой, там упоминается компьютер, подразумевается интернет или какой-то цифровой мир — но, опять-таки, это не значит, что Джуд был ребенком в середине 90-х (Джей-Би и Малкольм разговаривают, например, тем языком, который я использовала в своем гуманитарном колледже в середине 90-х). Время здесь подчиняется иному метроному и иногда совсем останавливается.
С практической точки зрения это означало, что я удерживала в уме историю и передвижения в пространстве своих героев, привязывая их не к конкретным годам, а скорее к конкретным личным ориентирам. До IV Части каждый раздел перепрыгивает через очередные пять лет. Поэтому я стала думать о Части I как о Нулевом годе и считала вместо лет возраст героев: Джуду 23, остальным по 25. В Части II Джуд на рубеже тридцатилетия, а остальным 32 или вот-вот исполнится 32. Иными словами, календарь, который я использовала, существовал, но эти календари были привязаны к героям и событиям в их жизни. За Виллемом, например, было в известном смысле проще всего следить, потому что его работа четко делит год на сегменты. У меня был заведен для него отдельный документ, по которому я следила, когда он закончит сниматься в определенном фильме, когда ему пора вернуться на дополнительные съемки, когда фильм выходит в прокат. Я постоянно считала месяцы и недели, особенно по мере того, как повествование шло вперед и время начинало перескакивать туда-сюда, как начинает происходить в Части III. Еще мне нужно было понимать, что происходило в их жизни в те пятилетние отрезки, которых мы не видим; многие из этих событий упоминаются, когда мы снова встречаемся с персонажами, но некоторые детали остаются непроясненными. Например, когда Джуд живет в квартире Виллема: читатель знает, что это происходит, но не видит ничего, что относилось бы к этим месяцам. Но я знала, какой была его жизнь там, и читатель тоже должен чувствовать, что я это знаю.
«Маленькая жизнь»: как создавался один из главных романов прошедшего десятилетия
Роман «Маленькая жизнь» обсуждали все, кто хоть сколько-нибудь следит за современной литературной жизнью. О том, как создавался один из ключевых текстов 2010-х годов, мы попросили рассказать блогера и книжного обозревателя Ксению Лурье.
Courtesy of Todd Hido
Создание романа из рисунков и фотографий
Ханья Янагихара родилась в Лос-Анджелесе в 1974 году. Окончила в Массачусетсе Смит-колледж, частный университет свободных искусств для женщин, а затем переехала в Нью-Йорк. Она с детства любила рисовать, интересовалась искусством и свою увлеченность соединила с работой редактора. До того как «Маленькая жизнь» стала бестселлером, писательница работала в журнале T: The New York Times Style Magazine, потом уволилась, но в качестве автора продолжила писать для издания статьи о литературе, искусстве и моде.
Работа над «Маленькой жизнью» началась задолго до ее написания. В течение четырнадцати лет Янагихара собирала коллекцию тревожных рисунков и фотографий разных авторов, от Дианы Арбус до Райана Макгинли, которые стали в итоге галереей на Pinterest (сейчас коллекцию Янагихары и правда можно там найти). Это позволило ей буквально проваливаться в мир романа, работая над его атмосферой.
Серьезная подготовка помогла Янагихаре закончить объемный роман, когда дело дошло до его написания, в сжатые сроки. Она писала словно в лихорадочном бреду по вечерам после работы и в выходные, и через 18 месяцев книга в 375 тысяч слов была готова. Янагихара признается, что сразу была нацелена на минимум тысячу рукописных страниц, ведь персонажей она придумала давно.
Роман несет в себе эту вложенную автором стремительность и настраивает на определенную тревожность, характерную для того, кто не может забыть свою травму.
Читайте также
Это важно, поскольку роман несет в себе эту вложенную автором стремительность и настраивает на определенную тревожность, характерную для того, кто не может забыть свою травму. Человек с посттравматическим синдромом постоянно прокручивает в голове воспоминания о травматических событиях, проживая их снова и снова.
Антропологический интерес к телесности и гендерной идентичности
В центре повествования «Маленькой жизни» четверо друзей, бывшие соседи по комнате в колледже — юрист Джуд, художник Джей-Би, актер Виллем и архитектор Малкольм. Интересно взглянуть на то, как травма Джуда выражается в его отношении к себе и своему телу на фоне обычности других персонажей.
В первой части романа Янагихара как бы затемняет фигуру Джуда, концентрируясь на остальных трех героях. Для создания их образов писательница обращалась к работам Феликса Кида и Райана Макгинли, умело подчеркивающим сексуальное желание, таящееся в телах юношей. На фоне своих друзей Джуд скрытен и не проявляет телесной свободы, свойственной другим молодым людям. Он хромает, носит одежду с длинными рукавами, морщится, поднимаясь по лестнице, увиливает от разговоров о своих увечьях, что одновременно интригует читателя и свидетельствует о пережитой героем страшной травме.
Интерес к телесности у Янагихары возник еще в детстве. Ее отец был гематологом-онкологом и к человеческим телам относился как врач — отстраненно и без каких-либо эмоций. Когда в 10 лет Янагихара увлеклась рисованием, он обратился к знакомой-патологоанатому, чтобы отвести дочь в морг, где та могла бы упражняться в рисовании с натуры. В интервью The Guardian писательница рассказывает, каким удивительным для нее был опыт наблюдения за аккуратно вскрытыми трупами. Ее всегда пленяли наука и болезни, ей нравилось изучать, на что способен организм, чтобы продолжить жизнь. Этот опыт автора в романе преобразовался в бесконечные, подробно описанные самоистязания Джуда, в его отношение к своему «мертвому», болезненному и травмированному телу.
С той же отстраненностью и вниманием антрополога Янагихара продолжила изучать телесность, только под другим углом. Свою первую работу редактором она получила в ныне не существующем журнале Brill’s Content. Там она познакомилась с автором Сетом, а через него — с его друзьями: корректором журнала Джо и редактором Джаредом. Так девушка на женской работе из женского колледжа впервые смогла наблюдать за тем, как развиваются отношения между мужчинами: как они общаются друг с другом, выражают свои эмоции или дружбу. Как признается Янагихара в статье для The Vulture, особенно она была поражена их телесностью, которая у молодых людей выражается совсем иначе, чем у девушек.
Ее всегда пленяли наука и болезни, ей нравилось изучать, на что способен организм, чтобы продолжить жизнь.
Читайте также
Для мужчин естественно обращать больше внимания на свое тело, а не на эмоции. Янагихара убеждена, что почти все мужчины, независимо от расы, религиозной принадлежности, культурной и сексуальной идентичности, владеют более ограниченным пониманием своих эмоций, чем женщины. Мужчин не поощряют выражать чувства словами, они не всегда умеют их правильно называть. В свою очередь, с телесностью связан главный страх родителей за своих дочерей: женщины с детства знают об опасности сексуальных домогательств и насилия.
Механизмы создания текста
Отсутствие идентичности и обезличенность персонажа, а также нейтральность и отчужденность Янагихары-«антрополога» переходят на уровень механики создания текста. Об этом в эссе «Камера вместо автора» рассказывает Анастасия Завозова, один из трех переводчиков романа. Она называет три механизма, которыми пользуется Янагихара на уровне языка.
Второй — Янагихара конструирует текст таким образом, что вообще непонятно, кто рассказывает историю (за исключением глав, написанных от лица Гарольда). Образ рассказчика словно заменяет камера, которая движется от персонажа к персонажу и обезличенно фиксирует все происходящее.
И третий — каждый раз, когда рассказ переходит к Джуду, по имени его никто не называет, звучит лишь постоянное «он». Завозова пишет: «Только он, он, он. Когда читаешь это по-английски, как-то смутно за это цепляешься, но в общем-то явно не видишь. Чувствуешь только опять вот эту вот нейтральность камеры, уход от явных ответов и софитов — один из друзей Джуда считает, что тот мастерски владеет искусством уходить от ответов, прятаться от любых откровений — и вот это уклончивое он, он, он помогает Джуду прятаться и от читателя всякий раз, когда рассказ переходит к нему».
Безграничность страдания
В любом романе о травме есть предел страданию. Герой может опуститься на самое дно, чтобы потом кто-нибудь ему помог выбраться из беспросветного мрака. Янагихара, наоборот, задумала создать такого протагониста, которому бы никогда не становилось лучше.
В противовес страданиям Янагихара преувеличила в романе и все остальное: каждый из главных героев добивается невероятного успеха в карьере, здесь очень много сопереживания, жалости, дружбы и любви. Удивительный Гарольд, университетский преподаватель и в дальнейшем приемный отец главного героя, тоже испытавший в жизни немало горя, заботится о Джуде и принимает его любым — болезненным, злым, истеричным. Присутствие Виллема, бесконечные разговоры и жизнь с ним действуют на состояние Джуда целительно, но стоит другу уехать, как все его раны вновь открываются. Несмотря на всю боль и агонию главного героя, эти светлые моменты дарят много тепла, помогают расслабиться и выдохнуть, хотя бы ненадолго, чтобы собраться и вновь окунуться в переживания Джуда.
В противовес страданиям Янагихара преувеличила в романе и все остальное: каждый из главных героев добивается невероятного успеха в карьере, здесь очень много сопереживания, жалости, дружбы и любви.
Читайте также
Эта гиперболизация намекает на нереалистичность и некоторую сказочность романа. В интервью The Guardian Янагихара говорит: «Вообще-то на меня повлияли некоторые сказки. В сказках нет матерей. Персонажей подвергают невероятным страданиям, а наградой им становится всего лишь женитьба…» Однако в «Маленькой жизни» нет даже этой награды. Писательница, как многие ее друзья и персонажи, не верит в брак. Ей никогда не хотелось завести семью, и в своем романе она решила рассказать именно об этой разновидности взрослой жизни, где на первом месте дружба. Но даже самая преданная и настоящая дружба, по мнению Янагихары, не всегда способна восстановить разрушенную жизнь — если физическая или психологическая травма слишком обширна, она может привести к смерти.
Трагедия и травма — это всегда одиночество
У Янагихары, как и у многих из нас, есть близкие, знакомые и друзья, которые были подвержены сексуальному насилию. Некоторые читатели-мужчины признавались писательнице в том, что произошедшее с Джудом случилось и с ними. Однако даже это признание, по мнению Янагихары, не меняет принципиально их положения — они все равно остаются наедине со своей трагедией.
Чувство одиночества знакомо Янагихаре с детства, она часто переезжала вместе с отцом из-за его работы. Лос-Анджелес — Гавайи — Нью-Йорк — Балтимор — Калифорния — Гавайи — Техас — Гавайи — Калифорния. И все это до того, как ей исполнилось семнадцать. Как и Джуд, Янагихара провела часть своего детства в мотелях, которые она считает своеобразным символом Америки. В мотелях могут происходить ужасные вещи, о которых мы никогда не узнаем. Именно поэтому Янагихара считает, что сюжет «Маленькой жизни» может происходить только в США.
Унылые одноэтажные или двухэтажные постройки, гнетущие номера, синтетическое покрывало, исхоженный сотнями ног выцветший ковер, квадрат телевизора, прикрученного к стене, шум машин за окном. Приехав в мотель поздно вечером, Янагихара вместе с братом оставалась сидеть на кровати в ожидании мамы, пока та бродила в поисках продуктового магазина, чтобы купить хлеба с арахисовым маслом на ужин. Не было никакого сомнения, что мама вернется, но ощущение пустоты давило, заставляя чувствовать себя бесконечно одиноким. Именно это чувство она постаралась передать Джуду, который в одиночестве ждал возвращения брата Луки, своего опекуна и насильника.
Если продолжить разговор о съемном жилье на одну ночь, то зернистый, вуайеристский и наводящий мистический ужас снимок 1961 года Дианы Арбус The Backwards Man in His Hotel Room, где изображен человек задом наперед в гостиничном номере, является одним из важных в коллекции фотографий, вдохновивших Янагихару на написание «Маленькой жизни». Она говорит, что роман является своеобразным аккомпанементом к этому изображению и представляет собой портрет того типа одиночества, которое способны испытать лишь жители мегаполисов.
Некоторые читатели-мужчины признавались писательнице в том, что произошедшее с Джудом случилось и с ними. Однако даже это признание, по мнению Янагихары, не меняет принципиально их положения.
Читайте также
Одна — про все еще недостаточно известного американского фотографа, писателя, художника и общественного деятеля Дэвида Войнаровича. Из-за страшных побоев и жестоких издевательств отца он сбежал из дома в пятнадцать лет, какое-то время жил на улице и продавал себя за десять долларов на Таймс-сквер. Кстати, интересный факт: фото на обложке издания «Маленькой жизни» на английском языке принадлежит Питеру Худжару, любовнику, лучшему другу, родственной душе, наставнику и музе Войнаровича.
Одна из самых трогательных и нежных работ Войнаровича — незавершенный фильм в память о Худжаре, который скончался от СПИДа. Взгляд камеры скользит по мертвому телу Питера на больничной койке, эти кадры перемежаются с другим материалом — киты кружат в аквариуме, белые птицы у моста, луна за облаками, а затем греза: сонное тело мужчины без рубашки ласково передают из рук в руки обнаженные мужчины, словно переносят его в другой мир.
Другая история из книги Лэнг про Генри Дарджера, чикагского уборщика, одного из известнейших в мире художников-аутсайдеров, достигшего славы лишь посмертно. После смерти отца он попал в приют, где детей насиловали и издевались так сильно, что некоторые умирали от физических увечий. Несмотря на ужасающую травму, Дарджер был болезненно привязан к приюту и опекунам. О прошлом он никому не рассказывал, да и некому было, кроме одного друга, который скончался раньше него и оставил после себя еще большую душевную пустоту и боль.
Проживание своей травмы Дарджер перенес в более чем триста картин и в текст самого длинного в мире художественного романа в 15145 страниц. «Царства Несбыточного» описывают происходящую на вымышленной планете кровопролитную войну против рабства детей. Главные героини истории — семь сестер Вивиан — подвергаются всевозможным истязаниям и насилию со стороны одетых в мундиры мужчин, что Дарджер отражает не только в тексте, но и в акварелях. Но как героини комиксов, девочки выдерживают любое испытание, они беспредельно живучи.
Сама Янагихара говорит, что, создавая «Маленькую жизнь», не хотела концентрироваться на травме и насилии, она писала о дружбе и взрослении.
Читайте также
Дарджер умер в 1973-м, прожив долгую, но очень одинокую жизнь. В восемьдесят лет из-за увечий и тяжелой работы он больше не мог ухаживать за собой и переехал из скромной комнаты в пансионе, расположенном в занюханном районе, в католическую миссию святого Августина. Тогда хозяин помещения, решив очистить комнату от хлама, и нашел множество художественных работ, представляющих огромный интерес. В последние годы Дарджер совсем плохо себя чувствовал. «Ноги доставляли ему все больше страданий, он сильно хромал, время от времени приступы случались такие лютые, что он не мог стоять. Боль появилась в боку — такая, что он иногда часами напролет сидел и костерил всех святых», — пишет Оливия Лэнг.
Несмотря на то, что Янагихара ни разу в многочисленных статьях и интервью о «Маленькой жизни» не упоминает ни Войнаровича, ни Дарджера, частичное совпадение их историй с историей Джуда не может быть случайным, как и ее задумка, подобно Дарджеру, написать тысячестраничный роман. Джуд вырос в приюте, неоднократно подвергался издевательствам, физическим пыткам и сексуальному насилию. Этот одинокий и брошенный мальчик, тело которого брат Лука продавал за деньги, со временем превращается в талантливого юриста, окруженного друзьями, принадлежащими к творческим профессиям. Повзрослевший Джуд постоянно хромает, мучается от ужасных болей, завязывает отношения с лучшим другом и впадает в состояние шока, когда один за другим близкие уходят из его жизни.
Разглядев в нарочитой гиперболизации страданий Джуда отголоски историй, произошедших с реальными людьми, хочется вновь перечитать роман, остановиться на определенных эпизодах, вглядеться повнимательнее в текст и попробовать снова понять, как он сделан и почему так сильно притягивает к себе — или отталкивает.
Сама Янагихара говорит, что, создавая «Маленькую жизнь», не хотела концентрироваться на травме и насилии, она писала о дружбе и взрослении. Свою книгу она называет своеобразной параболой взрослой жизни, которая в самом начале наполнена невероятными возможностями, но со временем становится все более замкнутой. Каждый в конце предоставлен сам себе, а близкие приходят и неминуемо уходят. Однако в конечном итоге лишь травма способствует взрослению человека, это есть часть жизни. Здесь нет никакого противоречия.