Ментальная контаминация что это
Ментальная контаминация
«Эффект ореола» (и его дьявольская противоположность) в действительности всего лишь частный случай более общего явления: почти все, что попадает в орбиту нашего сознания, даже случайное слово, может повлиять на то, как мы воспринимаем мир и во что верим. Что произойдет, например, если я попрошу вас запомнить такой набор слов: мебель, самоуверенный, угол, авантюрный, стул, стол, независимый, телевизор. (Удалось? Дальнейшее будет еще забавнее, если вы действительно попытаетесь запомнить этот список.)
Теперь прочитайте следующий отрывок о человеке по имени Дональд:
Чтобы проверить, как вы поняли текст, я попрошу вас охарактеризовать Дональда одним словом. И слово, которое придет вам в голову, это. Если бы вы запоминали немного другой список, например: мебель, самодовольный, угол, безрассудный, стул, стол, равнодушный, телевизор, то первое слово, которое пришло бы вам в голову, могло быть другим — не авантюрный, а безрассудный. Дональд может быть с равным успехом и безрассудным, и авантюрным, но коннотация у каждого слова своя, и люди выбирают ту характеристику, которая уже отложилась у них в голове (в данном случае она хитроумно имплантирована списком, который они запоминали). Это говорит о том, что на ваше впечатление о Дональде повлияла информация (слова в списке для запоминания), вроде бы и не относившаяся к делу.
Другой феномен, называемый «иллюзией фокусирования», показывает, насколько легко манипулировать людьми, всего лишь переключая их внимание с одной информации на другую. В одном простом, но красноречивом исследовании студентов колледжа попросили ответить на два вопроса: «Насколько вы довольны своей жизнью в целом?» и «Сколько свиданий у вас было в последний месяц?». Одна группа студентов слушала вопросы именно в этой последовательности, а другая — в обратной. В группе, прослушавшей сначала вопрос об удовлетворенности жизнью, корреляции между ответами почти не наблюдалось; некоторые люди с меньшим числом свиданий сообщали, что счастливы, некоторые люди с большим количеством свиданий сообщали, что грустят. Однако достаточно было поменять вопросы местами, как студенты начинали фокусироваться исключительно на любви и неожиданно оказывались неспособными воспринимать счастье в отрыве от интимной жизни. Те, у кого было много свиданий, считали себя довольными жизнью, а те, у кого мало,— напротив. Вот так. Когда вопрос о свиданиях шел первым, оценки опрошенных четко зависели от числа свиданий, которое у них было. Возможно, это не удивляет вас, а могло бы, так как это показывает, насколько податливы наши убеждения.
Даже наше внутреннее восприятие самих себя зависит от того, на чем мы сфокусированы в данный момент.
Резюме: всякое убеждение пропускается через непредсказуемый фильтр контекстуальной памяти. Либо мы вспоминаем представление, сложившееся у нас прежде, либо выводим его из тех воспоминаний, которые всплыли в нашем мозгу.
Тем не менее мало кто понимает, до какой степени наше представление о чем-то может исказиться под влиянием капризов памяти. Возьмем студентов, которые слышали первым вопрос о свиданиях. Предполагается, что, отвечая на вопрос о счастье, они были настолько объективны, насколько могли; только студент, очень хорошо знающий себя, мог сообразить, что ответ на второй вопрос может быть связан с ответом на первый вопрос. Именно это и делает ментальную контаминацию столь коварной. Наше субъективное впечатление, что мы объективны, редко соответствует реальности: неважно, насколько мы пытаемся быть объективными, человеческие представления, опосредованные памятью, неизбежно колеблются под влиянием мелочей, которые мы лишь смутно осознаем.
С инженерной точки зрения люди могли бы быть куда лучше сконструированы, если бы эволюция снабдила нашу контекстуальную память механизмом систематического поиска запасов воспоминаний. Данные опроса более точны, если он проводится на репрезентативном срезе населения, точно так же человеческие убеждения более весомы, если они основаны на взвешенном наборе данных. Увы, эволюция не догадывалась о статистических понятиях объективности примера.
Ментальная контаминация так сильна, что даже совершенно не имеющая отношения к делу информация может «водить нас за нос». В одном пионерском эксперименте психологи Амос Тверски и Даниэль Канеман крутили колесо фортуны с отметками от 1 до 100, а затем задавали испытуемым вопрос, никак не соотносящийся с результатом поворота колеса: какой процент африканских стран входит в состав ООН? Большинство участников не знали точного ответа, поэтому пытались догадаться. Но на их оценки в значительной степени влияли цифры на колесе. Когда колесо показывало 10, типичный ответ на вопрос был 25%, в то время как когда колесо останавливалось на 65, то типичный ответ был 45%.
Это явление, известное как эффект «якоря и корректировки», возникает снова и снова. Убедитесь сами. Прибавьте 400 к последним трем цифрам вашего мобильного телефона. Сделав это, ответьте на вопрос: в каком году завершился поход Аттилы, вождя гуннов, на Европу? Люди, чей телефонный номер плюс 400 давал менее 600, называли в среднем 629 г. н. э., в то время как люди, чей номер телефона плюс 400 давал от 1200 до 1399, называли 979 г. н. э., на 350 лет позже.
Что же такое происходит? Каким образом телефонный номер или оборот колеса фортуны может повлиять на представления об исторических событиях или составе ООН? В процессе привязки и корректировки люди начинают с какого-то произвольного пункта и двигаются, пока не найдут ответ, который их устраивает. Если на колесе выскакивает номер 10, они начинают спрашивать себя, возможно, бессознательно: «Правдоподобно ли число 10 для ответа об ООН?» Если нет, они продолжают, пока не найдут другое значение (скажем 25), которое кажется верным. Если выпадет 65, они могут двинуться в противоположном направлении: «Подходит ли для ответа 65? Или 55?» Беда в том, что привязка к случайному пункту может наводить нас на ответы, которые едва ли правдоподобны: низкий старт приводит к более низким из возможных вариантов ответа, а начав с высоких значений, люди доходят до наиболее высоких из правдоподобных чисел. Никакая стратегия не ведет людей к, казалось бы, самому разумному ответу — к тому, что находится в середине шкалы возможных ответов. Если выдумаете, что правильный ответ где-то между 25 и 45, зачем говорить 25 или 45? Может быть, лучше назвать число 35, но из-за якорного эффекта люди редко так поступают.
Эффекту якоря уделяется большое внимание в психологической литературе, но это ни в коем случае не единственная иллюстрация того, как на убеждения и суждения могут влиять попутная и даже не имеющая отношения к делу информация. Возьмем другой пример. Люди, которых просили осторожно подержать между зубами ручку, не касаясь ее губами, оценивали карикатуры как более забавные, чем те, кто держал ручку со сжатыми губами. Почему так? Вы можете догадаться, если попробуете следовать эти инструкциям, глядя на себя в зеркало. Держите ручку между зубами «осторожно, не касаясь ее губами». Теперь посмотрите, какую форму принимает ваш рот. Вы увидите, что уголки губ подняты, как при улыбке. Так поднятые уголки губ благодаря механизму действия контекстуально зависимой памяти автоматически вызывают приятные мысли.
В аналогичной серии экспериментов испытуемых просили, используя
недоминантную руку (левую для правшей), с максимально возможной скоростью написать имена знаменитостей, классифицируя их по категориям (нравится, не нравится, нейтральное отношение). Они должны были делать это: 1) либо нажимая на стол (сверху вниз) ладонью доминантной руки, 2) либо нажимая (снизу вверх) ладонью доминантной руки на обратную сторону столешницы. Люди, чья ладонь была обращена вверх, перечисляли больше имен положительных персонажей, а люди, чья ладонь была обращена вниз, вспомнили больше негативных. Почему? Сама поза человека с раскрытой ладонью подразумевает позитивный подход, в то как время ладонь, обращенная вниз, соответствует позе осторожности. Как показывают данные, такие легкие различия изо дня в день влияют на нашу память и в конечном счете на наши убеждения.
В другом, более позднем и более жестком исследовании, двум группам показывали видеозапись ребенка, сдающего экзамен. Одну группу наблюдателей настроили на то, что это ребенок из привилегированной семьи, другую — что он из необеспеченной семьи. Те, кто считал ребенка благополучным, говорили, что он все делает хорошо и его успеваемость выше средней; другая группа предполагала, что его ответы ниже требуемого уровня.
Склонность к подтверждению может быть неизбежным следствием контекстуально обусловленной памяти. Поскольку мы извлекаем воспоминания не посредством систематического поиска релевантных данных (как это делает компьютер), а выбираем то, что подходит, мы не можем придумать ничего лучше, чем замечать то, что подтверждает наши изначальные представления. Вспомним судебный процесс над О.Дж. Симпсоном. Если бы вы были настроены заранее на то, что он виновен в убийстве, вам было бы легче найти свидетельства его вины (мотив, анализ ДНК, отсутствие других подозреваемых), а не доводы, подвергающие это сомнению (плохая работа полиции и компрометирующая его перчатка, которая не подошла).
Для того чтобы разобраться в чем-то как следует, надо оценить аргументы обеих сторон. Но, не приложив дополнительных усилий и не заставив себя сознательно рассмотреть альтернативы — а не то, что всплывает само по себе,— мы склонны скорее вспоминать свидетельства, которые согласуются с устраивающим нас предположением, чем с данными, которые идут вразрез с ними. И поскольку мы лучше всего помним информацию, соответствующую нашему мнению, от нее очень трудно абстрагироваться, даже когда она ошибочная.
Наша склонность менее тщательно проверять то, во что мы желаем верить (то, в чем заинтересованы), в сравнении с тем, во что не хотим верить, называется склонностью к «мотивированным умозаключениям», это своего рода побочный продукт поиска подтверждений. Если склонность к подтверждению естественно вытекает из нашего стремления замечать данные, соответствующие нашим представлениям, то мотивированное умозаключение — это побочная тенденция, подразумевающая более тщательную проверку тех идей, которые нам не нравятся, по сравнению с теми, которые нас устраивают. Возьмите, например, исследование, в котором Кунда попросила испытуемых, половина из них были мужчины, половина — женщины, прочитать статью о вреде кофеина для женщин. В полном соответствии с идеей, что на наши представления — и умозаключения — влияют наши мотивы, женщины, которые пили много кофе, чаще были склонны сомневаться в этом выводе, чем женщины, которые пили кофе меньше. В то же время на мужчин, которые считали, что им ничего не грозит, подобный эффект не распространялся.
То же самое постоянно происходит и в реальном мире. На самом деле одна из первых научных иллюстраций мотивированных умозаключений была получена не в лабораторном эксперименте, а в полевом исследовании 1964 года, вскоре после того, как в печати появилось предупреждение главного врача Службы здравоохранения о связи курения с раком легких. Вывод о том, что курение вызывает рак легких, едва ли сегодня кому-то покажется новостью, но в те дни это была сенсация, широко обсуждаемая в прессе. Двое инициативных ученых взялись интервьюировать людей, спрашивая их, как они оценивают вывод главного врача. Как можно догадаться, курильщиков его отчет убедил меньше, чем некурящих. Курящие выступали с целым рядом контраргументов: «множество курильщиков живет долго» (что не совпадало с представленными статистическими данными); «многое в жизни случайно» (отвлекающий маневр), «курение лучше переедания или пьянства» (тоже не по делу); «лучше курить, чем нервничать» (утверждение, которое не поддерживают никакие данные).
Реальность такова, что мы просто не рождены для взвешенных суждений; даже студенты — выпускники элитных университетов подвержены такой слабости. В одном известном исследовании студентов Стэнфордского университета попросили оценить ряд исследований об эффективности высшей меры наказания. Некоторые студенты изначально были настроены в пользу смертной казни, а некоторые — против. Студенты охотно находили изъяны в исследованиях, где ставились под сомнения их убеждения, но легко пропускали серьезные недостатки в таких исследованиях, где делались выводы, с которыми они заведомо были согласны.
И потом, как сообщалось, сам президент Джордж Буш заявлял, что имел личный и прямой контакт с всевышним. И если судить по тому, что он был избран, это пошло ему на пользу; согласно обзору 2007 года исследовательского центра Пью 63% американцев не хотят голосовать за кандидата, который не верит в бога.
Таким критикам, как Сэм Харрис (автор книги «Конец веры»), такое положение дел кажется абсурдным:
Чтобы увидеть, насколько наша культура. пропитана иррациональностью. просто везде замените слово «Бог» именем вашего любимого олимпийского бога. Представьте, как президент Буш изъясняется на Национальном молитвенном завтраке: «За всем в жизни и в истории стоят служение и цель, обусловленные справедливостью и Зевсом». Представьте в его речи перед конгрессом (20 сентября 2001 года) такое предложение: «Свобода и страх, правосудие и жестокость всегда находились в состоянии войны, и мы знаем, что Аполлон не занимает нейтральное положение между
ними».
Религия пользуется особым влиянием отчасти потому, что люди хотят, чтобы это было правдой; среди всего прочего религия дает им чувство, что мир справедлив и тяжкий труд вознаграждается. Такая вера обеспечивает чувство цели и принадлежности как на уровне личности, так и в космическом масштабе; нет сомнения, что желание верить дает и способность верить. Но все это не объясняет, почему люди склонны к вере, несмотря на явное отсутствие прямых доказательств.
Поэтому мы должны обратиться к факту, что эволюция оставила нам способность дурачить самих себя и верить в то, во что мы хотим верить. (Если мы молимся и случается что-то хорошее, мы замечаем это; если же ничего не происходит, мы не замечаем несовпадения.) Без мотивированных умозаключений и склонности к подтверждению мир был бы другим».
Маркус Г. «Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга». М. — «Альпина Нон-фикшн». 2011. Глава 3.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Например, в Германии 30-ых годов практически вся нация была ментально изнасилована. И только после этого этот народ начал участвовать в агрессии против соседних государств. А потом, проиграв войну, им долго пришлось лечиться от этого.
Другой яркий пример – это религиозные сектанты. Они могут верить в абсолютно иррациональные вещи и транслировать это на других. И их почти никогда невозможно переубедить. Потому что они стали жертвами ментального насилия. Они словно заражены вирусами.
Можно было бы сказать, что все эти люди просто не очень умны и потому готовы верить во всякий бред. Но это лишь часть правды. Не могли быть все миллионы немцев идиотами. В секты порой попадают выдающиеся люди. Например, в секте саентологов состоит Том Круз и Джон Траволта. Я знал людей с отличным образованием и даже учёных, попадавших в секты. На примитивную шарлатанскую эзотерику часто ловятся крупные бизнесмены или звёзды шоу-бизнеса. Таких примеров тысячи.
Надо признать, что у некоторых людей есть дар внушения. Он может применяться в разных сферах деятельности или просто в бытовом общении. Безусловно, такой дар был у Гитлера и у работавшего на него Гебельса, такой дар был у Ленина, Троцкого и Сталина. Он был и есть у многих авторитарных диктаторов. В какой-то мере любой человек, идущий в политику, должен им обладать. Вопрос в том, как используется этот дар, с какой мотивацией, и на сколько честно.
Дар внушения и гипноза, безусловно, есть у лидеров сект, как современных, так и старых, которые со временем превратились в общепризнанные религии. Он есть в той или иной степени у всех, кого называют духовными наставниками, учителями, гуру. В какой-то мере он есть у гадалок и прочих шарлатанов.
Мне доводилось встречаться в жизни с сильными гипнотезёрами, с людьми с неординарным даром внушения. Существует много форм гипноза и техник внушения. Самые сильные гипнотизёры могут внушать другим мысли вообще без слов и фактически мгновенно. Но таких людей единицы. Гораздо больше тех, кто может внушать не моментально и через разговор.
И, конечно, существует градация внушаемости у разных людей. Пока я пишу о внушаемости извне. Потому что отдельная тема – самовнушаемость. Ей тоже подвержены почти все люди в разной степени.
Внушаемость – это не всегда глупость, наивность и доверчивость. Иногда она связана с тайными желаниями людей поверить в сказку, почувствовать себя выше других, поверить, что они не одиноки, а кому-то нужны.
Вы знаете, что, когда гипнотизёры проводят шоу, они часто вытаскивают из зала на сцену самых гипнотабельных людей, которых вычисляют по ряду внешних признаков. При этом и остальной зал, не осознавая того, может частично быть под гипнозом, помогая совершить «чудо». Но всегда есть те, кто является идеальной жертвой!
Для многих людей с даром внушения легче влиять на большой зал и даже на огромную аудиторию через экран. Например, для всем известных пропагандистов. В жизни им будет труднее убедить какого-то конкретного человека. Но работая на огромную аудиторию, они покрывают своим влиянием не малый процент населения.
Тут два важных момента. Для многих зрителей тот факт, что человек говорит со сцены или с телеэкрана, сам по себе уже гипнотический. У таких людей возникает больше доверия к вещающему на огромную аудиторию. В их подсознательном представлении этот человек имеет право их учить и вразумлять. А второй момент в том, что люди сами себя в общении между собой дополнительно допрограммируют. Они становятся носителями ментальных вирусов.
Есть гипнотизёры, которые очень сильны при индивидуальном общении. Такие не редко становятся серыми кардиналами, людьми с большой, но не публичной, часто не формальной властью. Таких людей не мало в мафии. Но есть они и в гораздо более мирных сферах: среди консультантов, советников, юристов, коучей.
Коучами сейчас хотят стать миллионы людей. Но без дара внушения это лишь сотрясание воздуха. Это касается часто и профессий психологов, психотерапевтов и даже просто врачей разных специальностей. Пациенту нужно передать чувство уверенности в том, что он выздоровит. И это может оказаться весомее некоторых лекарств.
Что стоит добавить. Мне бы хотелось жить в идеальном мире, где люди с даром внушения не занимались бы ерундой, впаривая нам опасные ментальные вирусы или не нужное нам барахло! Хотелось бы, что бы они понимали ответственность, которую несут, обладая даром гипноза. Хотелось бы, что бы их мотивации были возвышены и благородны. Но чаще всего это совсем не так. Значит, мы должны учиться распознавать эти влияния. Для этого нужна осознанная работа над собой.
Я когда-то в юности прошёл довольно серьёзную неформальную школу. Я некоторое время тесно общался с сильным гипнотизёром, который злоупотреблял этим даром на всю катушку, не останавливаясь не перед какими моральными ограничениями. Не буду перечислять всё, что он делал. Об этом можно снять захватывающий фильм или сериал. Судьба в итоге привела его в места заключения на долгий срок. Это случилось гораздо позже нашего с ним расставания. Но я знал, что к этому идёт. В его случае закон кармы должен был сработать.
Наши с ним взаимоотношения можно разделить на несколько этапов. Первый этап, когда я был очарован его знаниями и способностями. Второй этап, когда я был под его сильным влиянием, бесплатно работая на него, как и множество других людей, временами выполняя опасные задания. Третий этап, когда я практически обучился не тому, чему он учил, а тому, что он умел. Четвёртый этап, когда я обнаружив слабости в его психики, перехватил гипнотическое управление, при этом продолжая создавать иллюзию своей гипнотабельности. Пятый этап, когда я восстановил некоторую справедливость и расстался с ним. Шестой этап, когда мне понадобилось несколько лет упорного пересмотра и анализа всей этой ситуации, чтобы создать чёткие нравственные понятия о том, как и когда можно использовать такие способности.
Эта история стала для меня важной жизненной школой. Она научила меня ценить свободу: мою свободу и других людей. Она научила меня ценить независимость. Я могу быть уверенным в своей правоте, даже если миллионы людей будут думать иначе. Мнение каких-то общепризнанных авторитетов тоже вряд ли смутит меня. Эта история научила меня ценить близких людей, которые прошли со мной серьёзные испытания и, также как я, проделали серьёзную работу по осмыслению своего жизненного опыта.
И что важно, я не разочаровался в жизни и в смысле моего пути. Я проложил искать людей, обладающих знанием и уникальными способностями. Но я стал яснее различать душевные качества людей, смотреть на их настоящие, а не декларируемые представления о добре и зле. Я встретил не мало удивительных людей. Этот путь привёл меня довольно далеко от места моего рождения, фактически на другую сторону планеты!
А дар внушения часто стоит использовать именно для разпрограммирования людей, снятия последствий ментального насилия. И как бы не были хитры эти встроенный вирусы, многих людей от них можно избавить. Иногда на это уходит время и много усилий. Но эту работу тоже кто-то должен делать, если мы не хотим жить в совсем безумном мире!
Ментальная контаминация (черно-белый фон)
Эффект Баадера-Майнхоф
Представьте ситуацию: ссора супругов. Жена попросила мужа прибить полку, а муж срывается на крик:
Сколько раз можно повторять мне одно и то же?! Я же сказал, что сделаю, дай с работой закончить! Рекламу эту дурацкую еще по телеку крутят!
(по телевизору как раз был сюжет, связанный с полками).
Я всего лишь второй попросила, напомнила. Че орать-то?
И ведь она правда всего второй раз ненавязчиво попросила, а вот муж стал заложником эффекта Баадера-Майнхоф.
Другой пример. Вы, наконец-то, купили себе платье, о котором мечтали полгода: то размера не было, то найти не могли, то еще что-то. Оно и понятно, ведь платье шикарное, да и цена на него привлекательная, а вот подходит оно не всем. И вот вы купили его, и что случается потом? Вы видите это платье в каждом магазине и чуть ли не на каждой женщине. Он повсюду. И вас уже начинает это все порядком раздражать: и сам факт, что теперь оно такое доступное, и само платье, потому что оно теперь уже не такое привлекательное и уникальное. И вообще все вас бесит. Но на самом деле вы встречаетесь с этим платьем не чаще, чем до покупки. Просто мозг вас разыграл.
Эффект Баадера-Майнхоф – это когнитивное искажение. Альтернативное название – иллюзия частотности. Суть в том, что если человек недавно узнал какую-то информацию, а потом встретился с ней повторно за короткий период времени, то ему кажется, что он слишком часто сталкивается с этой информацией.
Почему у феномена такое название? В 1994 году в одной из американских газет была опубликована заметка о банде Баадера — Майнхоф. После чего в редакцию поступило письмо, где один из читателей пожаловался на то, что теперь везде только и слышит об этих преступниках. Обращение было опубликовано. Вслед за ним в редакцию поступили аналогичные письма. Так и был открыт этот феномен.
Почему возникает иллюзия частотности:
Наше внимание всегда работает избирательно. Оно концентрируется только на том, что важно и актуально для нас в настоящее время. Все остальное становится фоном. Возможно, прямо сейчас в нынешнем фоне есть то, что скоро станет единственным значимым объектом для вас. А то, что важно сейчас со временем станет фоном. Например, вас начнет преследовать описание феномена Баадера-Майнхоф.
Люди склонны искать подтверждение тому, что считают правильным, важным, значимым. Например, человек хочет пойти на какой-то концерт, но в то же время его что-то останавливает. И вдруг везде и всюду он слышит об этом концерте: перед офисом появился баннер, в газете написали о грядущем событии, друг рассказал, что в прошлом году ходил на похожее выступление. И вы решаете: «Это знак! Мне нужно туда пойти». На самом деле вы просто очень хотели туда пойти, и мозг помог вам решиться.
Теперь вы знаете, что такое эффект Баадера-Майнхоф. Как использовать полученные знания? Например, напоминать себе о том, что если что-то кажется вам навязчивым и раздражающим, то, возможно, на самом деле оно не такое уж и навязчивое. Какая еще практическая ценность у этих знаний? Например, вы перестанете ждать знаков судьбы и начнете объективно, критически разбираться в вопросах «А нужно ли оно мне вообще?».
В общем, это знание – еще одно вложение в копилку осознанности. Мы с вами много говорим о токсичности и о том, как не дать себя обмануть, не дать собой манипулировать, но ведь еще важно научиться не обманывать самих себя, подружиться со своим разумом.
Много бесплатной информации по этой теме вы можете найти в моем Инстаграм https://instagram.com/psych_bogdanova_tp
Чужие проблемы/задачи всегда легче
Мы теряем мозг: почему выживает глупейший
Происхождение человеческого мозга относится к главным загадкам эволюции и к одной из наиболее дискуссионных тем в биологической науке. Почему в какой-то момент времени эволюция поддержала развитие мозга у одной из ветвей приматов? Почему мозг так стремительно вырос за столь короткий период? И почему в течение 30 000 лет мозг homo sapiens постоянно теряет в весе?
Чтобы ответить на эти вопросы, придется обратиться к интересным метаморфозам, происходившим с древнейшими предками человечества миллионы лет назад. До появления человека эволюция совершалась традиционным способом. «Топливо» эволюции — полиморфизм, вариабельность, изменчивость внутри одного вида. Если внешние условия обитания не изменялись, признаки вида сохранялись более-менее консервативно, если же условия претерпевали изменения, то полиморфизм позволял выжить тем существам, у которых оказывались более пригодные для изменившихся условий качества. А вот когда изменчивость признаков не перекрывала изменившихся условий, популяция вымирала. Естественный отбор — это вечное противостояние множественности признаков и давления среды. Сумели животные отыскать себе еду — хорошо, не сумели — вымерли. Есть возможность размножаться — хорошо, нет — все опять же вымерли.
Лобная доля, ставшая морфологической основой человеческого интеллекта, изначально имела задачу торможения животных инстинктов.
Только благодаря любной доле человек способен отказаться от еды, поделившись ею с ближним и поддержав тем самым отношения внутри социума. И этому есть одно простое доказательство.
Все знают, что некоторые дамы, слишком сильно озабоченные похудением, стараются есть как можно меньше, и при достижении веса около 40 кг у них нередко начинается болезнь под названием анорексия. Больных анорексией заставить есть практически невозможно, и современная медицина бессильна помочь этим несчастным. В итоге эти женщины безвременно уходят из жизни. Зато лет 60 назад, когда медицина была не столь гуманной, больным анорексией вводили острый скальпель в нижнюю часть височной области и отсекали лобную долю. Через некоторое время у пациенток восстанавливался аппетит и менструальный цикл и они возвращались к нормальной жизни. Ну или почти нормальной. Та часть мозга, которая вопреки животным инстинктам давала нам возможность отказаться от еды, переставала работать и мысль о неприятии еды человека больше не посещала.
Лобная доля поддерживала общественные связи у древних гоминид. Кто оказывался не способен делиться едой, того съедали самого или изгоняли. Поэтому всего за несколько миллионов лет лобные области мозга очень быстро выросли и однажды стали основой разума.
Человек — естественная часть природы, и долгое время эволюция человеческого мозга шла по тем же биологическим законам. Шла она не то чтобы очень быстро, да и само появление приматов (около 65 млн лет назад) нельзя считать какой-то вершиной эволюции — это не что иное, как приспособление млекопитающих к жизни на деревьях. Настоящая человеческая история в обезьяньем мире началась в тот момент, когда возникли необычные условия, то есть та самая переходная среда, которая в корне изменила характер эволюции человеческого мозга. Понятно, что ни с того ни с сего столь серьезные перемены, приведшие в конечном итоге к появлению homo sapiens, произойти не могли. Чтобы объяснить причину этих революционных преобразований, масса теоретиков склоняется к разным формам так называемой речесоциально-трудовой теории. Дескать, человек стал общаться, стал трудиться, и тогда мозг начал радикальным образом меняться. Однако эта теория не выдерживает даже поверхностной критики. Сейчас известно много видов животных, использующих орудия, системы сложных коммуникаций и развитую структуру сообществ, но это так и не привело к появлению крупного мозга. Так что же произошло?
РАЙ НАХОДИЛСЯ В АФРИКЕ.
Судя по всему, архетип человеческого мозга сформировался в определенной уникальной среде в результате длительного биологического процесса. В какой-то момент времени, примерно 15 млн лет назад, на востоке Африки сложились очень благоприятные условия для жизни любых млекопитающих. Тогда в субтропиках или в тропиках, в полузатопленных местах, в неглубоких проточных водоемах в огромных количествах размножались какие-то вкусные и питательные животные — беспозвоночные или рыбы. На этих существах паразитировало огромное количество птиц и других животных. Среди последних и оказались наши далекие предки — тогда они были чуть поменьше современных шимпанзе. И в наши дни в Норвегии можно увидеть, как во время нереста сельди медведи заходят на задних лапах вводу и, стоя там по грудь, черпают лапами икру и едят ее, пока не насытятся. Вот и нашим предкам достаточно было войти в воду и слегка почерпать лапками, чтобы наесться.
Такой полуводный образ жизни, кстати, хорошо объясняет происхождение двуногости. Понятно, что чем дальше животное может зайти в воду, тем больше оно сможет собрать там пищи. Но заходить на глубину на четвереньках неудобно, поэтому и норвежские медведи, и многие современные приматы вступают в воду, стоя на двух ногах. При этом передвижение на двух ногах освободило передние конечности, которые тоже пригодились. Поскольку, как уже говорилось, водные животные стали обильной пищей птицам, последние активно размножались, а значит, несли яйца. Чтобы доставать яйца из гнезд и употреблять в пищу, предкам человека нужны были руки.
Если фрукты для лазящих животных легкодоступны, то получение белковой пищи дается приматам с большим трудом. В погоне за мясом современные обезьяны охотятся даже на других обезьян. А вот в «африканском раю», сложившемся 15 млн лет назад, с высококачественной белковой пищей у тогдашних приматов не было никаких проблем: икра и птичьи яйца находились почти на расстоянии вытянутой руки. Все это привело к формированию группы животных, практически выпавших из системы отбора: зачем меняться, если условия среды близки к райским? Однако, как известно, при избытке пищи животных вообще ничего не интересует, кроме размножения. Обилие еды, таким образом, усилило конкуренцию при размножении и, как следствие, стало причиной гонки за доминантность.
МЫСЛЬ ИЗРЕЧЁННАЯ ЕСТЬ ЛОЖЬ
Одним из последствий сложившейся ситуации стала речь, которая, по-видимому, зародилась как раз в «райский» период. Речь могла возникнуть как способ организации совместных действий, а начиналась, возможно, с простых звуков или, например, пения, как у современных гиббонов. Кстати, у гиббонов в мозге есть такие же поля, как и в мозге человека, и именно там у нас локализуется речь. Далее на этой базе уже возникла речь, используемая не как средство общения, а как средство имитации. Можно было впечатлить самку реальными успехами на охоте и обильной добычей, что добавляло самцу привлекательности, увеличивая шансы на передачу своего генома будущим поколениям. А можно было ей об этом просто рассказать и заполучить в ее глазах те же лавры победителя, не прилагая реальных усилий. В биологическом мире все поддерживается именно в такой пропорции: чем меньше действий и больше биологического результата — тем эффективней событие. Поэтому имитация действия с помощью речи стала бесценным качеством у архаичных антропоидов. Речь стала выгодным продуктом, и на нее начал действовать интенсивный отбор, поскольку она позволяла достигать результата в размножении. По сути дела, речь возникла как форма обмана, а обман был эффективен и тогда, и в наши дни.
АЛЬТРУИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕЛЛЕКТ
Получается, что в стабильной социальной группе любых ранних и поздних гоминид действовал непреложный закон искусственного отбора. И именно в этом заключена квинтэссенция эволюции мозга человека.
Никакой эволюции и естественного отбора не хватило бы, чтобы всего за 4,5 млн лет наш мозг проделал путь от мозга шимпанзе к мозгу homo sapiens. Но если происходит селекция по социальному принципу, эволюция невероятно ускоряется. Благодаря жесточайшему внутреннему искусственному отбору.
Вот вопрос: что трудно отнять даже у любимой собаки? Конечно, вкусную еду — кусок колбасы или косточку. В животном мире пищей не принято делиться — наоборот, животные стараются отнять еду друг у друга любым способом. Украл — значит, наелся, наелся — значит, получил преимущество в размножении. В человеческом же социуме едой принято делиться. И вот, как выяснилось, нижняя часть лобной области человеческого мозга потребовалась нам для того, чтобы мы могли отказаться от пищи. Иными словами, лобная область, считающаяся морфологической основой интеллекта, исторически развивалась не для того, чтобы думать о высоком или играть в шахматы. Не было в те далекие времена ни «высокого», ни шахмат. Главной задачей этой части мозга стало торможение животных инстинктов. Ибо только делясь едой, можно было поддержать взаимодействие и общение в группе.
ПЛОД ПИРРОВОЙ ПОБЕДЫ
Человечество расселялось по планете, наращивая объем мозга, и наконец на историческую сцену вышли две крупные группы — неандертальцы и кроманьонцы. У представителей обеих групп мозг достиг огромного размера — 1560−1600 г. Однако при том что мозг по массе был одинаков, стратегия поведения и результаты отбора оказались разные. Неандертальцы были мощными, сильными, умными существами, которые селились очень маленькими семьями. Они придумывали орудия и вообще, возможно, были более интеллектуальными, чем homo sapiens sapiens. Но отбор, связанный с поддержанием бесконфликтных ситуаций в группах, на них не действовал. А кроманьонцы, похоже, были туповатыми, ограниченными, но их мозг прошел больший путь социализации. Жестокий отбор приспособил их к общественному образу жизни. Каков же оказался результат конкуренции? Когда на трех жуков нападает банда муравьев, она их уничтожает. Примерно так же кроманьонцы расправились с неандертальцами. И дальше мы, сапиенсы, пожали печальные плоды своей победы. 30 000 лет назад социальный отбор, который тогда, в условиях конкуренции, требовал колоссальных усилий со стороны сапиенсов, прекратился. И ситуация вернулась в каком-то смысле к началу пути: ускорился отбор людей по социальной адаптированности, только теперь отдельные слишком умные «изгои» не могли повлиять на ситуацию — общество стало слишком большим. А безынициативные особи с посредственными данными, способные к плодотворному общению и коллективным действиям, получали преимущество. Кто мог выполнять правила игры в группе, какими бы они ни были идиотскими, получал возможность размножиться и перенести геном в следующее поколение. Кто нарушал правила — тот не размножался. Так мозг постепенно и уменьшился с 1600 до 1300 г, и надо сказать, что подобный регресс не наблюдался ни у одного вида за всю историю гоминид.
Есть ли у мозга шансы на биологический прогресс? Скорее всего нет, по крайней мере до тех пор, пока действие биологического отбора будет подменяться искусственным социальным отбором. Преференции получают наиболее общественно адаптированные люди, а наличие маленького мозга в большинстве случаев им не мешает.