Меверс 1857 лейпцигское издание что это
Штирлиц остался. Размышления о неувядаемой народной любви к сериалу «Семнадцать мгновений весны»
Андрей Архангельский размышляет о неувядаемой народной любви к сериалу «Семнадцать мгновений весны»
45 лет назад, 11 августа 1973 года, в СССР впервые показали многосерийный фильм «Семнадцать мгновений весны». С тех пор наши знания о войне и мире значительно расширились, но это не изменило культового статуса фильма в России. «Огонек» пытается разобраться в феномене
Сегодня слово «планета» употребляют в значении «все, что связано с культовым произведением». Выражение «планета Штирлиц» вполне описывает массив материала, которым фильм оброс за 45 лет. Хотя бы по количеству анекдотов, которое не сравнится ни с одним советским феноменом.
Причем они в своем роде вечный двигатель, поскольку продолжают плодиться прямо сейчас.
«В баре за стойкой мужчина в ОЗК (общевойсковой защитный комплект.— «О») смешивал в колбе ядохимикаты. «Новичок!» — подумал Штирлиц»; «Штирлиц знал, что запоминаются только последняя фраза и первый час корпоратива».
Сравнить культ самих «Семнадцати мгновений» в России можно, пожалуй, только с культом Высоцкого. Сегодня биография Высоцкого описана буквально по часам и минутам. Почти с той же степенью детализации описан почти каждый кадр «Семнадцати мгновений весны». Эти культы сравнимы еще и потому, что и то, и другое — сугубо стихийная, народная инициатива, добровольный дар общества своим кумирам.
Есть, например, народная коллекция киноляпов в фильме, начиная со знаменитого — когда радистка Кэт садится в Берне в вагон, на котором по ошибке указана грузоподъемность на русском языке — «тара 58 тонн». Ляпы бывают в любом фильме, но в «Семнадцати мгновениях» они учтены, можно сказать, с любовью. Посчитаны буквально все лишние или ошибочные предметы быта, техника или топонимика. Посчитаны все советские мотоциклы в роли «немецких»; все ЗИЛы и УАЗы, которые по ошибке или недосмотру заехали в кадр.
Отдельного упоминания стоит немецкий мир, в котором живет Штирлиц: он также изучен досконально любителями. До корешков. Как мы помним, Штирлиц в качестве предлога для знакомства с Плейшнером просит «Мёверса, 1857 года, лейпцигское издание». Почему именно его. Франц Карл Мёверс — немецкий ориенталист; его труд по истории Финикии в свое время считался классическим.
По наблюдению Андрея Светлако, Штирлиц просит именно «первое посмертное издание Мёверса», в которое были внесены некоторые изменения, и это действительно «невозможная просьба в годы войны», и профессор Плейшнер не мог не знать об этом.
Или вот: для дешифровки Штирлиц использует, как известно, томик Шиллера; если точно — четвертый, из собрания сочинений штутгартского издания 1883 года с иллюстрациями Карла фон Гёдеке, где собраны философские и теософские произведения поэта.
За стеклом в доме у Штирлица стоят мемуары, справочники и монографии по военному делу, строительству, радио, морскому ведомству издания 1900–1910 годов; «лишним» среди них является сборник фотографий «Берлин в моем портфолио» Генриха Зуле, который издавался в 1960–1970-х годах.
Или вот, например, изучен досконально план передвижения Штирлица по Берлину (экскурсии «Дорогами Штирлица» в Берлине тоже возможны, автор интересовался). Конечно же, старейший ресторан Берлина «Последняя инстанция» (Zur letzten Instanz), в районе Митте неподалеку от Александерплац, названный в фильме «Грубый Готлиб» (здесь и далее цитируется авторский блог Вальтера Гутяра).
Дом Штирлица в Бабельсберге (на самом деле в районе Панков, в конце 1990-х годов дом был перестроен). «Перекрестка Курфюрстендамм /Карлштрассе», на котором находился филиал страховки, которую упоминает радистка Кэт, никогда не было, как и остановки «Митльплатц», где Штирлиц оторвался от слежки.
А вот Гартенштрассе, 2, в районе Целендорф, на которой проживает пастор Шлаг, существует. Или вот Штирлиц перечисляет улицы, объясняя Мюллеру, как оказался возле дома радистов в районе Кёпеник: «Стоял у Парижской площади, ехал к Доротеенштрассе, затем по Байройтерштрассе, свернул налево, объезд через Кёпеникштрассе». В реальности это «набор слов»; все эти улицы находятся далеко друг от друга.
В «Википедии» перечислены на сегодня не только все ведущие артисты фильма, но и те, которые появляются в эпизодических ролях или вообще не указаны в титрах — как, например, солдаты или официанты. Посчитаны, кажется, даже все статисты.
Упоминается среди специалистов «женщина с сумкой» (после перекраски она стала «женщиной с розовой сумкой»), которая появляется в фильме дважды — в 4-й и 8-й сериях (на 18-й минуте 6-й секунде). Ее роль — переходить дорогу перед машиной Штирлица. Объяснить технически это просто: сцену с заворачивающей машиной на берлинской улице снимали один раз.
Труднее объяснить подобный интерес к фильму. Это даже не фанатизм, это что-то маниакальное, фильм буквально засмотрен тысячами людей до дыр. Хочется сказать: «Тут нечто большее» — только непонятно в данном случае, с чем сравнивать. Большее, чем что. Куда уж больше, как говорится.
За 45 лет стало окончательно ясно, что сюжет фильма не имеет почти никакой связи с реальностью; за исключением того, что сепаратные переговоры между нацистами и союзниками в 1945 году действительно шли, но они ничего уже не могли изменить. Одним из тех, кто сообщил о переговорах, был Рудольф Рёсслер, самый высокооплачиваемый советский агент; но он работал также и на Англию, США и Швейцарию.
Разведчику Киму Филби приписывают выражение о герое сериала Штирлице: «С таким сосредоточенным лицом он не продержался бы и дня». Все русские фильмы и сериалы о разведке сегодня как бы сознательно спорят со Штирлицем: герой-разведчик там кидается во все тяжкие, лишь бы не выглядеть «паинькой и занудой». Даже американский сериал «The Americans» (2013–2018) — о советских нелегалах в Америке — тоже, кажется, явный «анти-Штирлиц».
В «Мгновениях» приведено множество подробностей именно советской жизни 1930-х годов, а не немецкой; этот фильм, конечно, не про Германию, а про СССР, чему историк Константин Залесский посвятил целую книгу («Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха», 2006).
Но все это новое знание, эти разоблачения, как ни странно, ничуть не лишили сериала культового статуса и массовой любви. Никакой «правдивый» фильм или сериал о разведчике не сравнится по популярности с «Мгновениями».
Удивительнее всего, что вышел фильм «про жизнь и приключения ума» — это, оказывается, тоже может быть захватывающим сюжетом. Режиссеру Татьяне Лиозновой удалось буквально показать в кадре мыслительный процесс, само напряжение, работу мысли — с помощью, конечно, гениальной музыки Таривердиева. Подобный интеллектуализм в массовом кино сегодня невозможен.
В фильме минимум в двух главных ролях — универсальные, «узнаваемые» интеллигенты, профессор Плейшнер и пастор Шлаг; сюжет во многом строится именно на их мировоззрении, культурных принципах и этической позиции. В этом смысле сказанное ими 45 лет назад сегодня как раз приобретает новую актуальность — они ведь, по сути, размышляют в фильме о способах сосуществования личности и государства. Конечно, по сюжету они оба помогают советскому разведчику; это, как говорится, «какими нас видит наша бабушка»; именно так рассматривала советская идеология интеллигента.
Но при формальной лояльности это одновременно получился фильм о психологии советского человека 1970-х, который чувствует себя на работе «как между Мюллером и Шелленбергом», по выражению кинокритика Юрия Богомолова. Получилась в итоге сага о двоемыслии советского человека (говоришь одно, думаешь другое).
Загадка до сих пор — делала ли это Лиознова специально или случайно так вышло? Жизнь Штирлица можно рассматривать в качестве варианта существования интеллигента в СССР; единственная возможность сохранить себя как личность — бегство во внутреннюю жизнь как альтернатива миру внешнему. Как говорится, нельзя быть свободным от общества, но можно быть Штирлицем в нем.
…Все это, не объяснимое никакой практической надобностью, постоянное возвращение к фильму 45-летней давности, что-то нам напоминает. К чему мы относимся с такой же внимательностью, к чему бесконечно возвращаемся, какие мелочи и детали мы помним так подробно? Конечно же, это сравнимо только с детством. «Мгновения» интересны сегодня прежде всего нашим отношением к фильму; они, по-видимому, выражают «скрытое», то есть являются ключиком к нашей коллективной психологии.
Массовое почитание фильма за 45 лет не изменилось потому, что фактичность тут вообще не важна. Историческая привязка играет лишь роль антуража. Это наша общая детская сказка, и корректнее сравнивать сегодня Штирлица с Суперменом или Бэтменом. Это наш комикс, который был снят по книге. Это совсем не про войну, не про разведку.
Штирлиц — это идеальное представление нашего человека о себе. То, каким он себя представляет и хотел бы, чтобы его видели другие. Островом благородства, чести, мужества и выдержки посреди моря лжи и обмана. Любовь к «Мгновениям» — это и история о том, что в выдуманном мире нам жить легче; как и притворяться кем-то другим нам приятнее, чем быть самими собой.
Привязка к войне важна только в одном смысле; при всем том нам еще бы хотелось быть причастными к какому-то по-настоящему важному, большому, великому делу, от которого зависит судьба страны и желательно мира. Там, где на кон не поставлена судьба страны или мира, нам неинтересно, скучно. Глядя на Штирлица, мы смотрим в воображаемое зеркало и видим там, конечно же, самих себя — лучших, чем мы на самом деле. В этом, видимо, разгадка феноменального успеха и массовой любви к фильму.
Анекдот как антидот
Штирлиц стал литературным Големом, «бродячим сюжетом». Почему на эту роль был выбран совершенно кондовый идеальный советский персонаж? Почему анекдоты про Штирлица продолжают самовоспроизводиться в связи с любым значимым событием? И почему большинство из них построено на игре слов?
«Всенародная любовь к образу Штирлица, перекочевавшему в постсоветские анекдоты, не объяснима лишь великолепной игрой актеров, удачной режиссурой, популярным сюжетом Юлиана Семенова и потомственным антифашизмом целевой аудитории. Фильм выявил ключевые паттерны народного согласия в номинально вымышленном персонаже.
Как известно, анекдоты травят в ситуации безысходной коллективной скуки (например, при долгих переездах или в ожидании автобуса), за которой прячется нечто более жуткое и зловещее — вытесненные в коллективное же бессознательное травматические события. Но иногда они возвращаются в анекдоте, в виде на первый взгляд чисто языковой, филологической игры знаков, которые на самом деле обыгрывают вполне себе реальное социально-политическое содержание.
Так, Штирлиц — это агент внутренней колонии, ведущий непрерывную войну с окружившими его врагами. Но инверсивно он типичный российский саботажник, имитатор трудовых, научных и инновационных процессов, разрушающий все ему порученное да еще и выталкивающий всех более или менее талантливых и активных людей в эмиграцию, впоследствии их там настигая. Штирлиц — шпион, но наш, «хороший». Поэтому он и стал мемом уже современных коротких историй. Разве не в «штирлицах» оцениваем мы действия современных разведчиков, ретроспективно с ними примиряясь? В этом прелесть анекдота, позволящего нам коротать гнетущее время настоящего.
Игорь Чубаров, директор Института социально-гуманитарных наук Тюменского государственного университета
Пастор не слаб
Вопрос о прототипах героев «Мгновений», за исключением реальных исторических фигур, на сегодня почти философский. Пожалуй, из всех героев наиболее близок к реальности пастор Шлаг
По утверждению историка Константина Залесского, прототип Штирлица —– это просто «обобщенный советский разведчик N». Более всего он напоминает Вилли Лемана, который работал в Главном управлении имперской безопасности и одновременно на советскую разведку до своей гибели в 1942 году. В образе Штирлица также можно узнать черты нескольких членов антифашистского сопротивления, сотрудничавших с советской разведкой: Арвида Харнака, Шульце-Бойзена, силезского аристократа Рудольфа фон Шелиа, от которого, возможно, Исаев получил приставку «фон».
Наиболее близким к реальности является образ пастора Шлага. С ним связана самая фундаментальная ошибка в фильме. Пастор может быть только в протестантской церкви. В то же время «пастор Шлаг» ведет переговоры с Ватиканом, а в его личном деле записано «католический священник». Авторы фильма походя «объединили» две церкви — протестантскую и католическую. Дитрих Брауэр, архиепископ Евангелическо-лютеранской церкви России, считает, что в образе Шлага воплощены черты пастора Пауля Шнайдера, который был казнен в 1939 году нацистами в Бухенвальде. Также Шлаг напоминает пастора Мартина Нимёллера, которого еще в 1938 году судили по обвинению в «скрытых нападках на государство и злоупотреблении проповеднической деятельностью». Но наиболее реальный прототип Шлага — активный участник антифашистского Сопротивления в Германии, лютеранский богослов, философ и доктор теологии, пастор Дитрих Бонхоффер.
Он родился в 1906 году в Бреслау. Изучал теологию в Тюбингене и Берлине, защитил две диссертации, преподавал в Берлинском университете. Еще до прихода к власти нацистов в протестантской общине выделилось движение «Немецких христиан», симпатизирующее нацизму. При Гитлере оно превратилось в «Евангельскую церковь германской нации». Ей противостояла «Правомочная Германская евангелическая церковь». К ней и примкнул Бонхоффер. Он читал антифашистские проповеди и доклады, выступал против идеологии антисемитизма, был соавтором протестантского манифеста, в котором провозглашалась антифашистская и антимилитаристская ориентация церкви. В 1936 году его уволили из университета. В 1939 году Бонхоффер побывал в США. Его пытались уговорить остаться, но он вернулся в Германию. В Швейцарии и Швеции Бонхоффер встречался с политиками и священниками, пытаясь убедить тех в необходимости христианского сопротивления нацизму. Он был участником одного из заговоров против Гитлера, в апреле 1943 года арестован, два года провел в тюрьмах. В апреле 1945 года его казнили. После казни в одной из камер обнаружили Библию и томик Гёте с росчерком Бонхоффера.
Штирлиц остался
45 лет назад, 11 августа 1973 года, в СССР впервые показали многосерийный фильм «Семнадцать мгновений весны». С тех пор наши знания о войне и мире значительно расширились, но это не изменило культового статуса фильма в России. «Огонек» пытается разобраться в феномене.
Сегодня слово «планета» употребляют в значении «все, что связано с культовым произведением». Выражение «планета Штирлиц» вполне описывает массив материала, которым фильм оброс за 45 лет. Хотя бы по количеству анекдотов, которое не сравнится ни с одним советским феноменом. Причем они в своем роде вечный двигатель, поскольку продолжают плодиться прямо сейчас. «В баре за стойкой мужчина в ОЗК (общевойсковой защитный комплект.— «О») смешивал в колбе ядохимикаты. «Новичок!» — подумал Штирлиц»; «Штирлиц знал, что запоминаются только последняя фраза и первый час корпоратива». Сравнить культ самих «Семнадцати мгновений» в России можно, пожалуй, только с культом Высоцкого. Сегодня биография Высоцкого описана буквально по часам и минутам. Почти с той же степенью детализации описан почти каждый кадр «Семнадцати мгновений весны». Эти культы сравнимы еще и потому, что и то, и другое — сугубо стихийная, народная инициатива, добровольный дар общества своим кумирам.
Есть, например, народная коллекция киноляпов в фильме, начиная со знаменитого — когда радистка Кэт садится в Берне в вагон, на котором по ошибке указана грузоподъемность на русском языке — «тара 58 тонн». Ляпы бывают в любом фильме, но в «Семнадцати мгновениях» они учтены, можно сказать, с любовью. Посчитаны буквально все лишние или ошибочные предметы быта, техника или топонимика. Посчитаны все советские мотоциклы в роли «немецких»; все ЗИЛы и УАЗы, которые по ошибке или недосмотру заехали в кадр.
Отдельного упоминания стоит немецкий мир, в котором живет Штирлиц: он также изучен досконально любителями. До корешков. Как мы помним, Штирлиц в качестве предлога для знакомства с Плейшнером просит «Мёверса, 1857 года, лейпцигское издание». Почему именно его. Франц Карл Мёверс — немецкий ориенталист; его труд по истории Финикии в свое время считался классическим. По наблюдению Андрея Светлако, Штирлиц просит именно «первое посмертное издание Мёверса», в которое были внесены некоторые изменения, и это действительно «невозможная просьба в годы войны», и профессор Плейшнер не мог не знать об этом. Или вот: для дешифровки Штирлиц использует, как известно, томик Шиллера; если точно — четвертый, из собрания сочинений штутгартского издания 1883 года с иллюстрациями Карла фон Гёдеке, где собраны философские и теософские произведения поэта. За стеклом в доме у Штирлица стоят мемуары, справочники и монографии по военному делу, строительству, радио, морскому ведомству издания 1900–1910 годов; «лишним» среди них является сборник фотографий «Берлин в моем портфолио» Генриха Зуле, который издавался в 1960–1970-х годах.
Или вот, например, изучен досконально план передвижения Штирлица по Берлину (экскурсии «Дорогами Штирлица» в Берлине тоже возможны, автор интересовался). Конечно же, старейший ресторан Берлина «Последняя инстанция» (Zur letzten Instanz), в районе Митте неподалеку от Александерплац, названный в фильме «Грубый Готлиб» (здесь и далее цитируется авторский блог Вальтера Гутяра). Дом Штирлица в Бабельсберге (на самом деле в районе Панков, в конце 1990-х годов дом был перестроен). «Перекрестка.
45 лет назад, 11 августа 1973 года, в СССР впервые показали многосерийный фильм «Семнадцать мгновений весны». С тех пор наши знания о войне и мире значительно расширились, но это не изменило культового статуса фильма в России. «Огонек» пытается разобраться в феномене.
Сегодня слово «планета» употребляют в значении «все, что связано с культовым произведением». Выражение «планета Штирлиц» вполне описывает массив материала, которым фильм оброс за 45 лет. Хотя бы по количеству анекдотов, которое не сравнится ни с одним советским феноменом. Причем они в своем роде вечный двигатель, поскольку продолжают плодиться прямо сейчас. «В баре за стойкой мужчина в ОЗК (общевойсковой защитный комплект.— «О») смешивал в колбе ядохимикаты. «Новичок!» — подумал Штирлиц»; «Штирлиц знал, что запоминаются только последняя фраза и первый час корпоратива». Сравнить культ самих «Семнадцати мгновений» в России можно, пожалуй, только с культом Высоцкого. Сегодня биография Высоцкого описана буквально по часам и минутам. Почти с той же степенью детализации описан почти каждый кадр «Семнадцати мгновений весны». Эти культы сравнимы еще и потому, что и то, и другое — сугубо стихийная, народная инициатива, добровольный дар общества своим кумирам.
Есть, например, народная коллекция киноляпов в фильме, начиная со знаменитого — когда радистка Кэт садится в Берне в вагон, на котором по ошибке указана грузоподъемность на русском языке — «тара 58 тонн». Ляпы бывают в любом фильме, но в «Семнадцати мгновениях» они учтены, можно сказать, с любовью. Посчитаны буквально все лишние или ошибочные предметы быта, техника или топонимика. Посчитаны все советские мотоциклы в роли «немецких»; все ЗИЛы и УАЗы, которые по ошибке или недосмотру заехали в кадр.
Отдельного упоминания стоит немецкий мир, в котором живет Штирлиц: он также изучен досконально любителями. До корешков. Как мы помним, Штирлиц в качестве предлога для знакомства с Плейшнером просит «Мёверса, 1857 года, лейпцигское издание». Почему именно его. Франц Карл Мёверс — немецкий ориенталист; его труд по истории Финикии в свое время считался классическим. По наблюдению Андрея Светлако, Штирлиц просит именно «первое посмертное издание Мёверса», в которое были внесены некоторые изменения, и это действительно «невозможная просьба в годы войны», и профессор Плейшнер не мог не знать об этом. Или вот: для дешифровки Штирлиц использует, как известно, томик Шиллера; если точно — четвертый, из собрания сочинений штутгартского издания 1883 года с иллюстрациями Карла фон Гёдеке, где собраны философские и теософские произведения поэта. За стеклом в доме у Штирлица стоят мемуары, справочники и монографии по военному делу, строительству, радио, морскому ведомству издания 1900–1910 годов; «лишним» среди них является сборник фотографий «Берлин в моем портфолио» Генриха Зуле, который издавался в 1960–1970-х годах.
Или вот, например, изучен досконально план передвижения Штирлица по Берлину (экскурсии «Дорогами Штирлица» в Берлине тоже возможны, автор интересовался). Конечно же, старейший ресторан Берлина «Последняя инстанция» (Zur letzten Instanz), в районе Митте неподалеку от Александерплац, названный в фильме «Грубый Готлиб» (здесь и далее цитируется авторский блог Вальтера Гутяра). Дом Штирлица в Бабельсберге (на самом деле в районе Панков, в конце 1990-х годов дом был перестроен). «Перекрестка Курфюрстендамм /Карлштрассе», на котором находился филиал страховки, которую упоминает радистка Кэт, никогда не было, как и остановки «Митльплатц», где Штирлиц оторвался от слежки. А вот Гартенштрассе, 2, в районе Целендорф, на которой проживает пастор Шлаг, существует. Или вот Штирлиц перечисляет улицы, объясняя Мюллеру, как оказался возле дома радистов в районе Кёпеник: «Стоял у Парижской площади, ехал к Доротеенштрассе, затем по Байройтерштрассе, свернул налево, объезд через Кёпеникштрассе». В реальности это «набор слов»; все эти улицы находятся далеко друг от друга.
В «Википедии» перечислены на сегодня не только все ведущие артисты фильма, но и те, которые появляются в эпизодических ролях или вообще не указаны в титрах — как, например, солдаты или официанты. Посчитаны, кажется, даже все статисты. Упоминается среди специалистов «женщина с сумкой» (после перекраски она стала «женщиной с розовой сумкой»), которая появляется в фильме дважды — в 4-й и 8-й сериях (на 18-й минуте 6-й секунде). Ее роль — переходить дорогу перед машиной Штирлица. Объяснить технически это просто: сцену с заворачивающей машиной на берлинской улице снимали один раз. Труднее объяснить подобный интерес к фильму. Это даже не фанатизм, это что-то маниакальное, фильм буквально засмотрен тысячами людей до дыр. Хочется сказать: «Тут нечто большее» — только непонятно в данном случае, с чем сравнивать. Большее, чем что. Куда уж больше, как говорится.
За 45 лет стало окончательно ясно, что сюжет фильма не имеет почти никакой связи с реальностью; за исключением того, что сепаратные переговоры между нацистами и союзниками в 1945 году действительно шли, но они ничего уже не могли изменить. Одним из тех, кто сообщил о переговорах, был Рудольф Рёсслер, самый высокооплачиваемый советский агент; но он работал также и на Англию, США и Швейцарию. Разведчику Киму Филби приписывают выражение о герое сериала Штирлице: «С таким сосредоточенным лицом он не продержался бы и дня». Все русские фильмы и сериалы о разведке сегодня как бы сознательно спорят со Штирлицем: герой-разведчик там кидается во все тяжкие, лишь бы не выглядеть «паинькой и занудой». Даже американский сериал «The Americans» (2013–2018) — о советских нелегалах в Америке — тоже, кажется, явный «анти-Штирлиц». В «Мгновениях» приведено множество подробностей именно советской жизни 1930-х годов, а не немецкой; этот фильм, конечно, не про Германию, а про СССР, чему историк Константин Залесский посвятил целую книгу («Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха», 2006).
Но все это новое знание, эти разоблачения, как ни странно, ничуть не лишили сериала культового статуса и массовой любви. Никакой «правдивый» фильм или сериал о разведчике не сравнится по популярности с «Мгновениями».
Удивительнее всего, что вышел фильм «про жизнь и приключения ума» — это, оказывается, тоже может быть захватывающим сюжетом. Режиссеру Татьяне Лиозновой удалось буквально показать в кадре мыслительный процесс, само напряжение, работу мысли — с помощью, конечно, гениальной музыки Таривердиева. Подобный интеллектуализм в массовом кино сегодня невозможен. В фильме минимум в двух главных ролях — универсальные, «узнаваемые» интеллигенты, профессор Плейшнер и пастор Шлаг; сюжет во многом строится именно на их мировоззрении, культурных принципах и этической позиции. В этом смысле сказанное ими 45 лет назад сегодня как раз приобретает новую актуальность — они ведь, по сути, размышляют в фильме о способах сосуществования личности и государства. Конечно, по сюжету они оба помогают советскому разведчику; это, как говорится, «какими нас видит наша бабушка»; именно так рассматривала советская идеология интеллигента. Но при формальной лояльности это одновременно получился фильм о психологии советского человека 1970-х, который чувствует себя на работе «как между Мюллером и Шелленбергом», по выражению кинокритика Юрия Богомолова. Получилась в итоге сага о двоемыслии советского человека (говоришь одно, думаешь другое). Загадка до сих пор — делала ли это Лиознова специально или случайно так вышло? Жизнь Штирлица можно рассматривать в качестве варианта существования интеллигента в СССР; единственная возможность сохранить себя как личность — бегство во внутреннюю жизнь как альтернатива миру внешнему. Как говорится, нельзя быть свободным от общества, но можно быть Штирлицем в нем.
…Все это, не объяснимое никакой практической надобностью, постоянное возвращение к фильму 45-летней давности, что-то нам напоминает. К чему мы относимся с такой же внимательностью, к чему бесконечно возвращаемся, какие мелочи и детали мы помним так подробно? Конечно же, это сравнимо только с детством. «Мгновения» интересны сегодня прежде всего нашим отношением к фильму; они, по-видимому, выражают «скрытое», то есть являются ключиком к нашей коллективной психологии.
Массовое почитание фильма за 45 лет не изменилось потому, что фактичность тут вообще не важна. Историческая привязка играет лишь роль антуража. Это наша общая детская сказка, и корректнее сравнивать сегодня Штирлица с Суперменом или Бэтменом. Это наш комикс, который был снят по книге. Это совсем не про войну, не про разведку. Штирлиц — это идеальное представление нашего человека о себе. То, каким он себя представляет и хотел бы, чтобы его видели другие. Островом благородства, чести, мужества и выдержки посреди моря лжи и обмана. Любовь к «Мгновениям» — это и история о том, что в выдуманном мире нам жить легче; как и притворяться кем-то другим нам приятнее, чем быть самими собой. Привязка к войне важна только в одном смысле; при всем том нам еще бы хотелось быть причастными к какому-то по-настоящему важному, большому, великому делу, от которого зависит судьба страны и желательно мира. Там, где на кон не поставлена судьба страны или мира, нам неинтересно, скучно. Глядя на Штирлица, мы смотрим в воображаемое зеркало и видим там, конечно же, самих себя — лучших, чем мы на самом деле. В этом, видимо, разгадка феноменального успеха и массовой любви к фильму.
Штирлиц стал литературным Големом, «бродячим сюжетом». Почему на эту роль был выбран совершенно кондовый идеальный советский персонаж? Почему анекдоты про Штирлица продолжают самовоспроизводиться в связи с любым значимым событием? И почему большинство из них построено на игре слов?
«Всенародная любовь к образу Штирлица, перекочевавшему в постсоветские анекдоты, не объяснима лишь великолепной игрой актеров, удачной режиссурой, популярным сюжетом Юлиана Семенова и потомственным антифашизмом целевой аудитории. Фильм выявил ключевые паттерны народного согласия в номинально вымышленном персонаже.
Как известно, анекдоты травят в ситуации безысходной коллективной скуки (например, при долгих переездах или в ожидании автобуса), за которой прячется нечто более жуткое и зловещее — вытесненные в коллективное же бессознательное травматические события. Но иногда они возвращаются в анекдоте, в виде на первый взгляд чисто языковой, филологической игры знаков, которые на самом деле обыгрывают вполне себе реальное социально-политическое содержание.
Так, Штирлиц — это агент внутренней колонии, ведущий непрерывную войну с окружившими его врагами. Но инверсивно он типичный российский саботажник, имитатор трудовых, научных и инновационных процессов, разрушающий все ему порученное да еще и выталкивающий всех более или менее талантливых и активных людей в эмиграцию, впоследствии их там настигая. Штирлиц — шпион, но наш, «хороший». Поэтому он и стал мемом уже современных коротких историй. Разве не в «штирлицах» оцениваем мы действия современных разведчиков, ретроспективно с ними примиряясь? В этом прелесть анекдота, позволящего нам коротать гнетущее время настоящего.
Игорь Чубаров, директор Института социально-гуманитарных наук Тюменского государственного университета
Пастор не слаб Досье
Вопрос о прототипах героев «Мгновений», за исключением реальных исторических фигур, на сегодня почти философский. Пожалуй, из всех героев наиболее близок к реальности пастор Шлаг
По утверждению историка Константина Залесского, прототип Штирлица —– это просто «обобщенный советский разведчик N». Более всего он напоминает Вилли Лемана, который работал в Главном управлении имперской безопасности и одновременно на советскую разведку до своей гибели в 1942 году. В образе Штирлица также можно узнать черты нескольких членов антифашистского сопротивления, сотрудничавших с советской разведкой: Арвида Харнака, Шульце-Бойзена, силезского аристократа Рудольфа фон Шелиа, от которого, возможно, Исаев получил приставку «фон».
Наиболее близким к реальности является образ пастора Шлага. С ним связана самая фундаментальная ошибка в фильме. Пастор может быть только в протестантской церкви. В то же время «пастор Шлаг» ведет переговоры с Ватиканом, а в его личном деле записано «католический священник». Авторы фильма походя «объединили» две церкви — протестантскую и католическую. Дитрих Брауэр, архиепископ Евангелическо-лютеранской церкви России, считает, что в образе Шлага воплощены черты пастора Пауля Шнайдера, который был казнен в 1939 году нацистами в Бухенвальде. Также Шлаг напоминает пастора Мартина Нимёллера, которого еще в 1938 году судили по обвинению в «скрытых нападках на государство и злоупотреблении проповеднической деятельностью». Но наиболее реальный прототип Шлага — активный участник антифашистского Сопротивления в Германии, лютеранский богослов, философ и доктор теологии, пастор Дитрих Бонхоффер.
Он родился в 1906 году в Бреслау. Изучал теологию в Тюбингене и Берлине, защитил две диссертации, преподавал в Берлинском университете. Еще до прихода к власти нацистов в протестантской общине выделилось движение «Немецких христиан», симпатизирующее нацизму. При Гитлере оно превратилось в «Евангельскую церковь германской нации». Ей противостояла «Правомочная Германская евангелическая церковь». К ней и примкнул Бонхоффер. Он читал антифашистские проповеди и доклады, выступал против идеологии антисемитизма, был соавтором протестантского манифеста, в котором провозглашалась антифашистская и антимилитаристская ориентация церкви. В 1936 году его уволили из университета. В 1939 году Бонхоффер побывал в США. Его пытались уговорить остаться, но он вернулся в Германию. В Швейцарии и Швеции Бонхоффер встречался с политиками и священниками, пытаясь убедить тех в необходимости христианского сопротивления нацизму. Он был участником одного из заговоров против Гитлера, в апреле 1943 года арестован, два года провел в тюрьмах. В апреле 1945 года его казнили. После казни в одной из камер обнаружили Библию и томик Гёте с росчерком Бонхоффера.