Мне жаль что сытые свиньи страшней чем голодные волки
Царство свиней
Мне жаль небосвод этот синий,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи,
страшней, чем голодные волки.
Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло.
— Евангелие от Луки. Глава VIII, 32-3
В некотором царстве-государстве,
Жил колдун — ужасный чародей,
Незаметно делал он в коварстве
Свиньями порядочных людей.
И никто не замечал подмены,
И никто не думал никогда,
Что несут нам эти перемены,
Что за свиньи эти господа.
Вышли эти люди ниоткуда,
Снял колдун запреты все, и вот,
Без проклятий, колдовства и чуда,
Стали слушать все внимательно господ.
Все тогда болели, как чумою,
Верой в то, что людям капитал
С неба падает, как снег зимою,
И как будто нужный час настал.
Господа тем временем прибрали
Фабрики, заводы все к рукам,
Их в парламент люди избирали,
Чтобы пенсии платили старикам.
Закрепить победу воровскую,
Новые решили господа —
Людям сказку подарить такую,
Чтобы быть у власти навсегда.
Это сказка о большом корыте,
Сказка о волшебной колбасе,
Чтобы кушать сколько захотите,
Надо хрюкнуть, надо быть как все.
Стыдно только в первый раз немного,
А потом все хрюкают легко:
Впереди карьерная дорога
Вдаль ведёт куда-то далеко.
Кто-то не хотел так жить, конечно,
Но всегда легко найти других,
Каждый, кто работает успешно,
Хрюкает обычно за двоих.
Было всё сначала незнакомо,
А потом не стали замечать —
Хрюкать стали на работе, дома —
И не надо думать и молчать.
Всё вокруг менялось постепенно —
В этой сказочной большой стране
Люди изменились несомненно,
Словно оборотни при луне.
О свободе думать перестали
На цепи домашней конуры,
Незаметно люди привыкали,
Принимали правила игры.
И когда они идут — гуляют
Или едут в новеньком авто,
Им всегда дорогу уступают,
Встречный человек для них — ничто.
Прут по улице, подобно носорогу,
Плюнут вслед и будто не при чём,
Не успеешь уступить дорогу,
В лучшем случае толкнут плечом.
Стали свиньями и бесконечно
Благодарны колдуну за то,
Сделали царём своим навечно,
Выбрали, похоже, лет на сто.
Патрулирует свиней охрана,
Щедро дарит сказка миражи,
И свинячий визг с телеэкрана,
В средствах массовой маниакальной лжи.
Не поспоришь с ними — труд напрасен,
Бесполезно спорить и роптать,
Если с ними в чём-то не согласен,
Могут с диким визгом растоптать.
Заклинает царь свиней словами:
Деньги — власть, кредиты, ипотека —
Изучил природу нашу с вами:
Свинскую природу человека.
И добился просто своей цели,
Благодарны свиньи у корыта,
Жрачку всю пока ещё не съели,
Очень все довольны — стадо сыто.
Мне жаль что сытые свиньи страшней чем голодные волки
Александр Эргардт запись закреплена
Современный поэт-сатирик
Игорь Губерман
знаменит своими афористичными четверостишьями — «гариками», — в которых лаконично рассказывает о том, что близко каждому из нас: о советской и постсоветской действительности, о борьбе добра и зла в душе человека, о повседневности и вечных ценностях. И главное, Губерману веришь, как веришь всякому, кто выстрадал свою горькую усмешку и все равно не разочаровался в людях.
Сегодня www.AdMe.ru вспоминает любимые «гарики».
***
Когда судьба, дойдя до перекрестка,
колеблется, куда ей повернуть,
не бойся неназойливо, но жестко
слегка ее коленом подтолкнуть
Не лезь, мой друг, за декорации —
зачем ходить потом в обиде,
что благороднейшие грации
так безобразны в истом виде
Когда, убогие калеки,
мы устаем ловить туман,
какое счастье знать, что реки
впадут однажды в океан
А часто в час беды, потерь и слез,
когда несчастья рыщут во дворе,
нам кажется, что это не всерьез,
что вон уже кричат — конец игр
Какое это счастье: на свободе
со злобой и обидой через грязь
брести домой по мерзкой непогоде
и чувствовать, что жизнь не удалась
То ли поздняя ночь, то ли ранний рассвет.
Тишина. Полумрак. Полусон.
Очень ясно, что Бога в реальности нет.
Только в нас. Ибо мы — это Он
Чтоб хоть на миг унять свое
любви желание шальное,
мужик посмеет сделать все,
а баба — только остальное
Про все, в чем убежден я был заочно,
в тюрьме поет неслышимая скрипка:
все мертвое незыблемо и прочно,
живое — и колеблемо, и зыбко
В туманной тьме горят созвездия,
мерцая зыбко и недружно;
приятно знать, что есть возмездие
и что душе оно не нужно
Когда мы все поймем научно
и все разумно объясним,
то в мире станет жутко скучно,
и мы легко простимся с ним
Настолько я из разных лоскутков
пошит нехорошо и окаянно,
что несколько душевных закутков
другим противоречат постоянно
Мы многих в нашей жизни убиваем —
незримо, мимоходом, деловито;
с родителей мы только начинаем,
казня их простодушно и открыто
Когда в душе царит разруха —
не огорчайся, выжди срок:
бывает время линьки духа,
его мужания залог
Тюремные прощанья — не беда,
увидимся, дожить бы до свободы;
о том, что расставались навсегда,
вдруг больно понимаешь через годы
Кто жизнь в России жил не зря,
тому грешно молчать, —
он отпечатки пальцев зла
умеет различать
В те дни, когда я пал на дно,
раскрылось мне сполна,
что всюду есть еще одно
дно у любого дна
Есть люди сна, фантазий и мечты,
их души дышат ночи в унисон,
а сутолока скользкой суеты,
творящаяся днем, — их тяжкий сон
Бог очень любит вдруг напомнить,
что всякий дар — лишь поручение,
которое чтобы исполнить,
нельзя не плыть против течения
Зря моя улыбка беспечальная
бесит собутыльников моих:
очень много масок у отчаянья,
смех — отнюдь не худшая из них
Уезжать мне отсюда грешно,
здесь мой дом и моя работа,
только глупо и не смешно
проживать внутри анекдота
По образу и духу своему
Создатель нас лепил, творя истоки,
а мы храним подобие Ему
и, может, потому так одиноки
Мне жаль небосвод этот синий,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи
страшней, чем голодные волки
Тюремщик дельный и толковый,
жизнь запирает нас надолго,
смыкая мягкие оковы
любви, привычности и долга.
Прости, Господь, за сквернословья,
пошли всех благ моим врагам,
пускай не будет нездоровья
ни их копытам, ни рогам.
Очень дальняя дорога
всех равняет без различия:
как бердичевцам до Бога,
так и Богу до Бердичева.
Творчеству полезны тупики:
боли и бессилия ожог
разуму и страху вопреки
душу вынуждает на прыжок.
Не знаю лучших я затей
среди вселенской тихой грусти,
чем в полусумраке — детей
искать в какой-нибудь капусте.
Не грусти, что мы сохнем, старик,
мир останется сочным и дерзким;
всюду слышится девичий крик,
через миг становящийся женским.
Когда я раньше был моложе
и знал, что жить я буду вечно,
годилось мне любое ложе
и в каждой бабе было нечто
У женщин дух и тело слитны;
они способны к чудесам,
когда, как руки для молитвы,
подъемлют ноги к небесам
Всегда мне было интересно,
как поразительно греховно
духовность женщины — телесна,
а тело — дьявольски духовно.
Сперва, воздушный строя замок,
принцесс рисуешь прихотливых,
потом прелестных видишь самок,
потом бежишь от баб сварливых.
Не пузырись ума отравой,
когда выходишь замуж, дева:
от бабы, слишком часто правой,
мужик быстрей идет налево
Бюрократизм у нас от немца,
а лень и рабство — от татар,
и любопытно присмотреться,
откуда винный перегар
Становится с годами очень душно,
душа не ощущает никого,
пространство между нами безвоздушно,
и дух не проникает сквозь него.
Полувек мой процокал стремительно,
как аллюр скакового коня,
и теперь я живу так растительно,
что шмели опыляют меня.
Я кошусь на жизнь веселым глазом,
радуюсь всему и от всего;
годы увеличили мой разум,
но весьма ослабили его.
Везде одинаков Господень посев,
и врут нам о разнице наций;
все люди — евреи, и просто не все
нашли пока смелость признаться
Поистине загадочна природа,
из тайны шиты все ее покровы;
откуда скорбь еврейского народа
во взгляде у соседкиной коровы?
Как любовь изменчива, однако!
В нас она качается, как маятник:
та же Песя травит Исаака,
та же Песя ставит ему памятник
На всем лежит еврейский глаз,
у всех еврейские ужимки,
и с неба сыпятся на нас
шестиконечные снежинки.
Климат жизни, климат духа,
климат зрения и слуха
в этом лучшем из миров
замечательно херов
Науки знания несут нам,
и констатируют врачи
то несварение рассудка,
то недержание речи
Пока дыханье теплится в тебе,
не жалуйся — ни вздохами, ни взглядом,
а кто непритязателен к судьбе,
тому она улыбчива и задом.
Как нам советовал Овидий,
я свой характер укрощаю,
и если я кого обидел,
то это я ему прощаю
Я оценил в Левкиппе вновь
его суждения стальные:
«Кто пережил одну любовь,
переживёт и остальные»
Когда я в Лету каплей кану
и дух мой выпорхнет упруго,
мы с Богом выпьем по стакану
и, может быть, простим друг друга.
Я часто вижу, что приятелям
уже не верится, что где-то
есть жизнь, где лгать — не обязательно,
и даже глупо делать это.
Хотя не грозят нам ни голод, ни плаха
упрямо обилен пугливости пот,
теперь мы уже умираем от страха,
за масло боясь и дрожа за компот.
Чувствуя добычу за версту,
по незримым зрению дорогам,
бесы наполняют пустоту,
в личности оставленную Богом.
Время льется, как вино,
сразу отовсюду,
но однажды видишь дно
и сдаешь посуду.
Судить человечество следует строго,
но стоит воздать нам и честь:
мы так гениально придумали Бога,
что, может быть, Он теперь есть.
Из-под грязи и крови столетий,
всех погибельных мерзостей между,
красота позволяет заметить,
что и Бог не утратил надежду.
С моим сознаньем наравне
вершится ход планет,
и если Бога нет во мне,
Его и выше нет.
Мы часто ходим по воде,
хотя того не замечаем,
висим над бездной в пустоте
и на огне сидим за чаем.
Неизбежность нашей смерти
чрезвычайно тесно связана
с тем, что жить на белом свете
людям противопоказано
Дойти до истины немыслимо,
пока не очень тянет к ней,
а миф изящнее, чем истина,
гораздо выше и стройней.
Размышлять о природе вещей
нас нужда и тоска припекает,
жажда сузить зловещую щель,
сквозь которую жизнь утекает.
Век играет гимны на трубе,
кабелем внедряется в квартиры,
в женщине, в бутылке и в себе
прячутся от века дезертиры
С поры, как я из юности отчалил
и к подлинной реальности приник,
спокойное и ровное отчаянье
меня не покидает ни на миг
У разума, печального провидца,
характер на решения скупой,
история поэтому творится
убийцами, святыми и толпой
Надежды очень пылки в пору раннюю,
но время, принося дыханье ночи,
дороги наши к разочарованию
от раза к разу делает короче
Внешним пламенем согрета
и внутри полна огня,
красота посредством света —
чем-то мудрости родня.
Всюду волки сумрачно и глухо
воют озверело и напрасно,
ибо плоти подлинного духа
ничего на свете не опасно
И жить легко, и легче умирать
тому, кто ощущает за собой
высокую готовность проиграть
игру свою в момент ее любой
Поток судьбы волочит нас, калеча,
о камни дней, то солоных, то пресных,
и дикие душевные увечья
куда разнообразнее телесных.
Бывает время в жизни каждой,
когда судьба скользит из рук,
и горизонта сердце жаждет,
и тупики молчат вокруг.
Живу я много лет возле огня,
друзья и обжигались, и горели,
фортуна бережет пока меня
для ведомой лишь ей неясной цели
Я влачу стандартнейшую участь,
коя мне мила и не обидна,
а моя божественная сущность
лишь моей собаке очевидна
Когда родник уже иссяк
и слышно гулкое молчание,
пусты потуги так и сяк
возобновить его журчание
Судьба то бьет нас, то голубит,
но вянет вмиг от нашей скуки:
фортуна — женщина и любит,
чтоб к ней прикладывали руки
Во времена тревог и хруста
сердца охватывает властно
эпидемическое чувство
томящей зыбкости пространства
Зачем живем, не знаем сами,
поддержку черпая из фляг,
и каждый сам себе Сусанин,
и каждый сам себе — поляк
Вперёд не рвись – погоди,
Ты создан чего ради.
Вожак идёт впереди,
А с плетью пастух – сзади.
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
За радости любовных ощущений
однажды острой болью заплатив,
мы так боимся новых увлечений,
что носим на душе презерватив.
Жить, покоем дорожа, —
пресно, тускло, простоквашно;
чтоб душа была свежа,
надо делать то, что страшно.
Вчера я бежал запломбировать зуб,
и смех меня брал на бегу:
всю жизнь я таскаю мой будущий труп
и рьяно его берегу.
В наш век искусственного меха
и нефтью пахнущей икры
нет ничего дороже смеха,
любви, печали и игры.
Есть личности — святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность — превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.
Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям.
Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?
Мы сохранили всю дремучесть
былых российских поколений,
но к ним прибавили пахучесть
своих духовных выделений.
Текут рекой за ратью рать,
чтобы уткнуться в землю лицами;
как это глупо — умирать
за чей-то гонор и амбиции.
За то люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.
Увы, но я не деликатен
и вечно с наглостью циничной
интересуюсь формой пятен
на нимбах святости различной.
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно,
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.
Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
Живя в загадочной отчизне
из ночи в день десятки лет,
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.
Вожди России свой народ
во имя чести и морали
опять зовут идти вперед,
а где перед, опять соврали.
Вся история нам говорит,
что Господь неустанно творит:
каждый год появляется гнида
неизвестного ранее вида.
Нам непонятность ненавистна
в рулетке радостей и бед,
мы даже в смерти ищем смысла,
хотя его и в жизни нет.
Смотрясь весьма солидно и серьезно
под сенью философского фасада,
мы вертим полушариями мозга,
а мыслим — полушариями зада.
Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
Учусь терпеть, учусь терять
и при любой житейской стуже
учусь, присвистнув, повторять:
плевать, не сделалось бы хуже.
Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись, как по джунглям ботаник,
Не горюй, что не всюду успел,
Может, ты опоздал на «Титаник»
Пришел я к горестному мнению,
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.
Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.
Я живу, постоянно краснея
за упадок ума и морали:
раньше врали гораздо честнее
и намного изящнее крали.
Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы — прямо от природы.
Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.
Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.
Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.
Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами — противно,
а среди умных — одиноко.
Когда мы раздражаемся и злы,
обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы
снаружи не развяжет нам никто.
Умей дождаться. Жалобой и плачем
не сетуй на задержку непогоды:
когда судьба беременна удачей,
опасны преждевременные роды.
Россияне живут и ждут,
уловляя малейший знак,
понимая, что нае*ут,
но не зная, когда и как.
Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?
Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.
Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.
Есть в каждой нравственной системе
Идея, общая для всех:
Нельзя и с теми быть, и с теми,
Не предавая тех и тех.
Чтоб выжить и прожить на этом свете,
Пока земля не свихнута с оси,
Держи себя на тройственном запрете:
Не бойся, не надейся, не проси.
Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.
Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.
В советах нету благодати
и большей частью пользы нет,
и чем дурак мудаковатей,
тем он обильней на совет.
Человек без тугой и упрямой
самовольной повадки в решениях
постепенно становится дамой,
искушенной во всех отношениях.
У тех, в ком унылое сердце,
и мысли — тоскою мореные,
а если подробней всмотреться,
у бедных и яйца — вареные
Лишь перед смертью человек
соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.
Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты
По образу и духу своему
Создатель нас лепил, творя истоки,
а мы храним подобие Ему
и, может, потому так одиноки
Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло.
— Евангелие от Луки. Глава VIII, 32-3
И. Тоиион
Мне страшно в этом доме.
Здесь крысы бродят днем.
Их норки по углам, разбросаны кругом.
Бесстрашные как тигры,
И злые как собаки,
Прожорливы сей твари,
Как в Азии шакалы.
Уж згрызли все продукты.
Все деньги на заначку.
Грызут диван старинный,
Купленный в рассрочку.
Стремглав сбегу из дома.
Уехал бы далека.
Но их везде так много,
Что нету в этом прока.
Везде они селятся,,
В домах, на кораблях,
В шикарных лимузинах,
На райских островах.
Мне страшно в этом доме.
Здесь крысы держат все.
Под их всевластным оком,
Крутится добро.
Ты глядишь в небосвод этот синий
В это море, где жизни осколки
И досадно что сытые свиньи
Страшней чем голодные волки
Ты веришь в честность президента
И в неподкупность постовых,
В заботу банка о клиентах…
В русалок веришь, в домовых.
Ты веришь в то, что снизят цены,
Что развивается страна,
И что с соседом не изменит
Тебе, любимая жена.
Гадалке веришь, что на картах
За деньги говорит тебе,
Что скоро будет жить богато,
И станешь счастлив ты вполне.
Ты веришь что учитель в школе
С тебя не хочет взятки брать,
Что он детей по доброй воле
На совесть будет обучать.
Ты веришь страховой конторе,
В которой клерки говорят,
Что если вдруг случится горе,
Тебе убытки возместят.
Конечно, веришь депутатам,
И всем политикам, ага,
Премьеру и его ребятам,
Страну раздевшим донага.
Ты веришь в то, что все уколы
И все таблетки, что дают,
Лишь закаляют силу воли
И только пользу принесут.
Ты свято веришь этим людям,
Что поселили тебя здесь,
И что у них ты счастлив будешь…
Как где? В палате номер 6!
Глядя в телевизор-2
Мне жаль небосвод этот синий, жаль землю и жизни осколки.
Мне жаль небосвод этот синий,
Жаль землю и жизни осколки;
Мне страшно, что сытые свиньи,
Страшней, чем голодные волки.
Похожие цитаты
Когда мы раздражаемся и злы, обижены, по сути, мы на то.
Когда мы раздражаемся и злы,
Обижены, по сути, мы на то,
Что внутренние личные узлы
Снаружи не развяжет нам никто.
Не тужи, дружок, что прожил ты свой век не в лучшем виде.
Не тужи, дружок, что прожил
Ты свой век не в лучшем виде:
Все про всех одно и то же
Говорят на панихиде.
В постели, в бане, на погосте, мы все равны, как в коммунизме.
В постели, в бане, на погосте,
Мы все равны, как в коммунизме.
Различия в карьерном росте
Сравняют микроорганизмы.
В нашей жизни есть кулисы, а за ними — свой мирок.
В нашей жизни есть кулисы,
А за ними — свой мирок,
Там общественные крысы
Жрут общественный пирог.
Пришёл я к горестному мнению от наблюдений долгих лет.
Пришёл я к горестному мнению
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.
Мир зол, жесток, бесчеловечен и всюду полон палачей.
Мир зол, жесток, бесчеловечен
И всюду полон палачей,
Но вдоль него, упрям и вечен, —
Добра струящийся ручей.
Думаю я, глядя на собрата — пьяницу, подонка, неудачника.
Думаю я, глядя на собрата —
Пьяницу, подонка, неудачника, —
Как его отец кричал когда-то:
«Мальчика! Жена родила мальчика!»
Весной в России жить обидно, весна стервозна и капризна.
Весной в России жить обидно,
Весна стервозна и капризна,
Сошли снега и стало видно,
Как жутко засрана Отчизна.
Свобода — это право выбирать, с душою лишь советуясь о плате.
Свобода — это право выбирать,
С душою лишь советуясь о плате,
Что нам любить, за что нам умирать,
На что свою свечу нещадно тратить.
Бывает — проснёшься, как птица, крылатой пружиной на взводе.
Бывает — проснёшься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе,
И хочется жить и трудиться;
Но к завтраку это проходит.
Интересные цитаты
Наши праотцы трепетали перед громом и молнией.
Давай с тобой продлим ещё на год вот это вот.
Давай с тобой продлим ещё на год вот Это вот.
На всё происходящее гляжу и думаю: огнём оно гори.
На всё происходящее гляжу
И думаю: огнём оно гори;
Но слишком из себя не выхожу,
Поскольку царство Божие — внутри.
Без нас кружился мир, без нас кружиться будет.
Без нас кружился мир, без нас кружиться будет.
Вселенной всё равно, и больно только нам.
Но и тогда, когда во всей планете пройдёт вражда племён.
Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдёт вражда племён,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».
Море внешне безжизненно, но оно.
Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.
Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины.
Когда в человека кидаешь грязь, помни.
Когда в человека кидаешь грязь, помни — до него она может не долететь, а на твоих руках останется.
Вокруг себя едва взгляну, с тоскою думаю холодной.
Вокруг себя едва взгляну,
С тоскою думаю холодной:
Какой кошмар бы ждал страну,
Где власть и впрямь была б народной.
Скупец, не причитай, что плохи времена.
Скупец, не причитай, что плохи времена.
Всё, что имеешь, — трать. Запомни: жизнь одна.
Сколь злата ни награбь, а в мир иной отсюда
Не унесёшь, представь, и горсточки зерна.