Монашеский обет что это

Какие обеты дают монахи

Монашество как общественное явление появилось в IV веке, когда император Константин Великий сделал христианство государственной религией в империи. Тогда монастыри начали огораживать стенами, а монахи стали носить специальное монашеское одеяние и, что самое главное, произносить обеты.

Монашеские обеты — это обещания, обязательства перед Богом, налагаемые на себя добровольно в соответствии с постоянным устремлением человеческого духа к Богу, к теснейшему единению с Ним, к высшему умственному и нравственному усовершенствованию. Согласно им, монашествующие должны отречься от мира и строить свою земную жизнь по небесным законам, полностью вверяя и подчиняя себя Промыслу Божию и воле Божией. В святоотеческой традиции отречение от мира — это смысл, суть монашеской жизни. Она находит свое основание в Евангелии: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его (Мф. 6: 33), Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (ср.: Мф. 16: 24).

Три монашеских обета остались в целом неизменными, начиная с древнейших чинов монашеского пострига: девство, послушание и нестяжание. В них монах дает обещание Богу искоренять в своей душе главные страсти — себялюбие, сластолюбие, сребролюбие и славолюбие. Эти страсти отрывают человека от Бога, привязывают ко всему чувственному, доводят до совершенного охлаждения в сердце любви к Богу, не дают душе стремиться к Небу. Эти страсти служат источником болезней души и тела, временной и вечной смерти рода человеческого.

В этих трех обетах заключается основание и дух монашества, средоточие всей подвижнической деятельности, ими насаждаются противоположные страстям добродетели.

Девство

Понятия «целомудрие» и «безбрачие» — это не синонимы. Целомудрие понимается как целостность, неповрежденность ума, нравственная норма жизни, вообще здоровое состояние внутренней жизни. Самым существенным здесь является хранение ума от всяческих греховных помыслов и мечтаний, хранение чистоты сердца. Без этого никакие телесные подвиги не достигают искомой цели.

Целомудрие достижимо и для потерявших телесное девство или живущих в браке, если супружеская жизнь не превращается в угождение греховным похотям плоти, ибо нечистая жизнь препятствует уразумению высоких истин.

Таким образом, важнее всего состояние сердца, девство сердца.

Послушание

Второй монашеский обет — послушание, отречение от своей воли. Добродетель послушания появляется исключительно в христианской монашеской традиции. Христос, Который искал не Своей воли, но воли пославшего Его Отца (см.: Ин. 5: 30), Который смирил Себя, быв послушным даже до смерти (см.: Флп. 2: 6–8), прямо приглашает нас идти тем же путем: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24).

Обет послушания заключается в том, что отныне монах добровольно лишается своей воли, без остатка передавая себя в руки духовных наставников, старших, Господа. Обет послушания направлен к подавлению одной из главных страстей — гордости житейской. Вспомним, что именно непослушание первого человека Богу стало началом отпадения его от Бога, причиной разрушения человека, катастрофы всего рода человеческого. Так как гордость в практическом отношении проявляется преимущественно в стремлении к независимости, к самостоятельному действованию, самоуправлению, не терпит подчинения другим, то противоположное гордости смирение лучше всего приобретается послушанием.

Без послушания и самоотвержения нельзя подняться по лестнице духовной жизни, это ее первые ступени. Смиренное послушание, отказ от своей воли, безграничное доверие к воле Божией, умение принимать с благодарностью и горести и радости — основа душевного мира и покоя, обязательное условие стяжания глубокой молитвы.

Нестяжание

Большинство людей независимость и уверенность в завтрашнем дне и даже само счастье отождествляют с обладанием материальными благами, пусть и небольшими: квартирой, машиной, землей, денежными вкладами в банках — желают стяжать их, накопить. По этой причине они тратят внутренний ресурс духа на постоянные переживания о земном, совершенно не заботятся о душе, о ее участи в вечности.

Противоположной этому желанию добродетелью является отказ от обладания какой бы то ни было собственностью, нестяжание. Нестяжание было неписаным законом древнего монашества, когда только по разрешению игумена разрешалось иметь что-то малозначащее в келье.

И теперь монах добровольно отказывается от материальных привязанностей, от собственности, обходится самым необходимым для жизнедеятельности, следуя совету Спасителя всем ищущим совершенства: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим (ср.: Мф. 19: 21).

Но обет нестяжания вовсе не означает, что монаху запрещено иметь какие-либо вещи в собственности. Он может иметь всё необходимое для жизни, не должен лишь иметь пристрастия к вещам, считать обладание ими чем-то важным для себя.

Нестяжание, т.е. произвольная нищета, состоит в отчуждении сердца от всего земного, в лишении всех излишеств, т.е. всего того, что в мире называют избытком и удобствами жизни. Это относится не только к вещам материальным, но также и к не материальным — карьере, общественному мнению, репутации, самоуважению и т.п. Нестяжание делает сердце монаха свободным от всех забот мирских, свободным в своем стремлении к Небу. Монах не должен бояться не только житейских превратностей, но и самой смерти. «Монах должен жить для Бога, и притом для Него одного» (святитель Григорий Богослов).

Подготовила послушница Татьяна Кладиева

Источник

Обеты в христианстве: крещальные, монашеские, брачные

ученый сек­ре­тарь СФИ, магистр бого­сло­вия,
про­фес­сор А.М. Копи­ров­ский

Обеты в Ветхом и Новом Завете

Под словом «обет» обычно пони­ма­ется данное Богу обе­ща­ние какого-либо доб­рого дела, зави­ся­щего от сво­бод­ной воли хри­сти­а­нина (кого-то посе­тить, совер­шить палом­ни­че­ство и т.п.). Есть и обеты воз­дер­жа­ния от дел сомни­тель­ных, а то и прямо гре­хов­ных (напри­мер, воз­дер­жа­ние чело­века, стра­да­ю­щего неду­гом пьян­ства, от упо­треб­ле­ния алко­голя и т.п.). Но бывают и обеты воз­дер­жа­ния от вещей даже не просто доз­во­лен­ных, но и бла­го­слов­лен­ных Богом.

«Возь­мите иго Мое на себя и научи­тесь от Меня, ибо Я кроток и смирен серд­цем, и най­дете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» ( Мф. 11:29-30 ) 1.

Как выучиться сми­ре­нию Христа? – При­ня­тием Его ига на свои плечи. Но чтобы нести это иго, «слад­кое» в устах, но во чреве – горь­кое ( Откр.10:9-10 ) достойно, нужны разные сред­ства. В их числе – обеты.

Под словом «обет» обычно пони­ма­ется данное Богу обе­ща­ние какого-либо доб­рого дела, зави­ся­щего от сво­бод­ной воли хри­сти­а­нина (кого-то посе­тить, совер­шить палом­ни­че­ство, пожерт­во­вать на что-то деньги и т.п.). Есть и обеты воз­дер­жа­ния от дел сомни­тель­ных, а то и прямо гре­хов­ных (напри­мер, воз­дер­жа­ние чело­века, стра­да­ю­щего неду­гом пьян­ства, от упо­треб­ле­ния алко­голя и т.п.). Но бывают и обеты воз­дер­жа­ния от вещей даже не просто доз­во­лен­ных, но и бла­го­слов­лен­ных Богом.

Слово «обет», «обеты» (ед. число – недер; множ. число – неда­рим;) много раз упо­треб­ля­ется в Библии. Первый раз – в книге Бытия, в рас­сказе о пра­отце Иакове, когда он в надежде, что Бог сохра­нит его в пути, обе­щает Богу деся­тую часть всего, что Бог дал ему ( Быт.28:20-22 ). Обе­щает сво­бодно, сам, без «под­ска­зок» и, тем более, тре­бо­ва­ний со сто­роны Бога. В том же смысле слово «обет» упо­треб­ля­ется при опи­са­нии многих вет­хо­за­вет­ных собы­тий (напри­мер, Иеффай дает обет в случае победы над вра­гами Изра­иля при­не­сти в жертву Богу то, что выйдет ему навстречу из ворот его дома – и испол­няет его, несмотря на то, что первой к нему выхо­дит соб­ствен­ная дочь ( Суд.11:30-31 ), так же дает обет Анна, обещая отдать в дар (на слу­же­ние) Богу своего сына Саму­ила ( 1Цар.1:11 ) и др.). Известны и таин­ствен­ные обеты назо­рей­ства – посвя­ще­ния чело­ве­ком Богу самого себя (правда, на время), что внешне выра­жа­лось в отказе от любого вино­град­ного плода, в первую оче­редь – вина, от стрижки волос и при­кос­но­ве­ния к мерт­вому телу, даже если это самый близ­кий род­ствен­ник ( Чис.6:2-8 ).

При­не­се­ние обетов в текстах Вет­хого завета, без­условно, при­вет­ству­ется. «Воз­да­вайте обеты Гос­поду, Богу вашему», гово­рится в Псал­тири ( Пс.75:12 ), и это не един­ствен­ное место поло­жи­тель­ного отно­ше­ния Писа­ния к обетам. Однако боль­шин­ством учи­те­лей Тал­муда польза от при­не­се­ния обетов была постав­лена под сомне­ние, а то и прямо отвер­га­лась. Так, толкуя выра­же­ние Эккле­си­а­ста: «Когда даешь обет Богу, то не медли испол­нить его… Лучше тебе не обе­щать, нежели не испол­нять обе­щан­ного» (5:3–4), рабби Меир пола­гал, что «лучше обоих (т.е. и даю­щего, и испол­ня­ю­щего – А.К.) тот, кто вообще не дает обета». Рабби Дими назы­вал даю­щего обет греш­ни­ком (Нед. 77б); выска­зы­ва­лось даже мнение, что в нака­за­ние дети даю­щего обет умрут моло­дыми (Шаб. 32б). Трак­тат Шулхан арух (ИД. 203:7) раз­ре­шает давать только обеты, име­ю­щие целью избав­ле­ние от дурных при­вы­чек. Видимо, часто про­яв­ляв­ши­еся на прак­тике дер­зость и само­уве­рен­ность, свя­зан­ные с при­ня­тием на себя обетов, или наобо­рот, ужас и отча­я­ние при их невы­пол­не­нии заста­вило этих учи­те­лей сле­до­вать здра­вому смыслу более чем слову Писа­ния. С другой сто­роны (и, скорее всего, это было даже глав­ным), обеты каза­лись им в чем-то подоб­ными «инвен­та­ри­за­ции» («счис­ле­нию») народа Божьего, опро­мет­чиво про­ве­ден­ной царем Дави­дом ( 1Пар.21:1-7 ), вели к уста­нов­ле­нию фор­маль­ных, объ­ек­ти­ви­ро­ван­ных, опо­сре­до­ван­ных отно­ше­ний чело­века с Богом.

Кре­щаль­ные обеты

Одно­значно запре­щая клятвы («А Я говорю вам – не кля­нись вовсе» в Мф.5:34 ), Хри­стос, тем не менее, нигде не гово­рил, что он запре­щает обеты, если они даются Богу сво­бодно, от пол­ноты сердца. Поэтому неуди­ви­тельно, что в тексте книги Деяний апо­сто­лов мы нахо­дим тож­де­ствен­ное поня­тию «обет» слово «обя­за­тель­ство». Оно отно­сится к кре­ще­нию. Когда тот же ап. Петр напо­ми­нает народу о про­хож­де­нии древ­него Изра­иля, спа­са­ю­ще­гося бег­ством от егип­тян, через Черм­ное море, он гово­рит о воде: «…кото­рая и вас теперь спа­сает, как испол­не­ние про­об­раза кре­ще­ния, кото­рое не есть уда­ле­ние нечи­стоты плоти, но обя­за­тель­ство (в сино­даль­ном пере­воде – «обе­ща­ние») доброй сове­сти пред Богом, через вос­кре­се­ние Иисуса Христа» ( 1Пет.3:21 ). Итак, само кре­ще­ние, кото­рое внешне есть погру­же­ние в воду, а внут­ренне, таин­ственно – в Дух Святой и огонь ( Мф.3:11 ), ста­но­вится также и обя­за­тель­ством иметь добрую совесть перед Богом. Отсюда – един­ствен­ность такого обя­за­тель­ства.

Наи­бо­лее ярким при­ме­ром испол­не­ния этого обета был ап. Павел, кото­рый дерз­но­венно отве­тил обви­ни­те­лям в отвер­же­нии им Закона: «Я по всей доброй сове­сти прожил жизнь мою пред Богом до сего дня» ( Деян.23:1 ). В Писа­нии есть и другие силь­ные выра­же­ния, каса­ю­щи­еся сове­сти: «пороч­ная совесть» ( Евр.10:22 ), «осквер­нен­ная совесть» ( Тит.1:15 ), «про­жжен­ная совесть» ( 1Тим.4:2 ), также харак­те­ри­зу­ю­щие чело­века в целом. Им про­ти­во­стоят уже упо­мя­ну­тая «добрая совесть» (также 1Пет.3:16 и мн. др.), а также «непо­роч­ная совесть» ( Деян.24:16 ) и «чистая совесть» ( 1Тим.3:9 ).

Что это значит кон­кретно? То, что апо­стол ничем иным, кроме испол­не­ния запо­ве­дей Божиих, не зани­мался. У него это могло полу­чаться очень и не очень хорошо, воз­можно, когда-то даже плохо, но совесть его была чиста. Потому что он ни в чем не отхо­дил от Бога, ради Него совер­шая всякое свое дело, т.е., проще говоря, ника­ких «своих» дел у него просто не было. В этом ему вторит ап. Иоанн, говоря: «мы… запо­веди Его соблю­даем и угод­ное пред Ним делаем» ( 1Ин.3:22 ), и более того: «… каков Он, таковы и мы в этом мире» ( 1Ин.4:17 ). Итак, повто­рим: все обеты кре­ще­ния заклю­ча­ются в обя­за­тель­стве иметь пред Богом добрую совесть, а испол­не­ние этого обя­за­тель­ства ведет чело­века к упо­доб­ле­нию Христу.

Многие, навер­ное, скажут, чуть-чуть пере­фра­зи­руя слова апо­сто­лов в начале их духов­ного пути: ну, если тре­бо­ва­ния к кре­ще­ному таковы, то лучше и не кре­ститься, или, как самое мини­маль­ное: ну, это было воз­можно только апо­сто­лам. Да, совре­мен­ные хри­сти­ане обычно не дер­зают даже смот­реть на такую высоту. О.А. Седа­кова, высту­пая на нашей кон­фе­рен­ции «Сво­бода – дар Духа и при­зва­ние в церкви и обще­стве», вспом­нила, как одна­жды в Иеру­са­лиме писа­тель-иудей спро­сил ее: «Что вы празд­ну­ете в Пасху, какое осво­бож­де­ние?» – желая срав­нить это с осво­бож­де­нием древ­него Изра­иля от еги­пет­ского раб­ства. «От смерти, – отве­тила я, недолго думая. – От греха. От мира сего». Он с инте­ре­сом спро­сил меня: «Да? И вы теперь, в самом деле, уже не там?» (по-англий­ски это звучит короче, и поэтому еще более убий­ственно-иро­нично: «Really? And you are outside now?») … мне оста­лось только вздох­нуть»2.

Но, в самом деле, разве можно обыч­ному чело­веку брать на себя в кре­ще­нии обет всегда иметь добрую совесть пред Богом? Ведь и в чине кре­ще­ния нет таких слов Свя­щен­ник спра­ши­вает кре­ща­е­мого: «Отре­ка­ешься ли ты от сатаны, и от всех дел его, и от всех анге­лов (или: слуг) его, и от всего покло­не­ния ему, и от всего вели­ко­ле­пия его?
… Огла­ша­е­мый: Отре­ка­юсь!»
… Свя­щен­ник: «Соче­та­ешься ли ты со Хри­стом?
… Огла­ша­е­мый: Соче­та­юсь!»3.

Соб­ственно, ника­ких кон­крет­ных обя­за­тельств кре­ща­е­мый на себя как будто не берет. Однако это не так, поскольку само отре­че­ние здесь – фак­ти­че­ски про­из­не­се­ние «отри­ца­тель­ного» обета или «зарока» (евр. – «‘esar»). В отли­чие от вет­хо­за­вет­ных обетов, отно­ся­щихся к отдель­ным чело­ве­че­ским грехам и поро­кам (напом­ним, такие обеты раз­ре­шали брать даже те зако­но­учи­тели, кото­рые отвер­гали воз­мож­ность других обетов), отри­ца­ние здесь про­из­но­сится на «мир (мiр) сей», потому что он «лежит во власти лука­вого (по синод. пере­воду: во зле лежит)» ( 1Ин.5:19 ). А «поло­жи­тель­ная» часть обета (евр. – «n‘eder») – соче­та­ние со Хри­стом – рас­про­стра­няет обя­за­тель­ство пожерт­во­ва­ния на весь мир (уже не «мiр сей»). Он еще несо­вер­ше­нен, он «стонет и мучится родами доныне» ( Рим. 8:22 ), но зло над ним и в нем не власт­вует, этот мир во многом даже пре­кра­сен. Однако отдать Богу нужно и его. Ведь кре­щаль­ное погру­же­ние «во Христа» пред­по­ла­гает: кре­ще­ный ста­но­вится с Ним одним целым, и ничего своего после этого иметь невоз­можно. Только тогда чело­век ста­но­вится под­линно сво­бод­ным – что и выра­жено так просто и после­до­ва­тельно в Первом посла­нии Иоанна.

Итак, повто­рим: все обеты кре­ще­ния заклю­ча­ются в обя­за­тель­стве иметь пред Богом добрую совесть, что озна­чает уме­реть для мира греха и даже пере­стать быть просто «лучшей частью» мира вообще, испо­ве­дуя, что «наше граж­дан­ство уже теперь на небе­сах» ( Флп.3:20 ).

Поэтому, в прин­ципе, можно было бы отве­тить тому иудею, вопро­шав­шему о нашем осво­бож­де­нии – да, мы «outside», мы вне греха, про­кля­тия и смерти. Правда, лишь когда имеем плоды наших обетов: любим не только любя­щих нас, но и без­раз­лич­ных, и врагов ( Мф.5:44 ), и пола­гаем или даже только готовы пола­гать за них душу (т.е. жизнь) свою ( Ин.15:13 ) с одной целью – чтобы они обра­ти­лись ко Христу и вечной жизни.

Но даже в эпоху апо­сто­лов так было не всегда и не у всех (доста­точно вспом­нить Ананию и Сап­фиру — Деян.5:1-11 ). Тем более – в после­до­вав­шую за ней эпоху «мужей апо­столь­ских», и еще более – в эпоху ран­не­ви­зан­тий­скую, на рубеже III–IV вв. В это время у многих членов церкви воз­никло твер­дое ощу­ще­ние, что цер­ковь все лучше устра­и­ва­ется в обще­стве, так ска­зать, врас­тает в землю. И, как след­ствие этого, от нее уходит полу­чен­ная в кре­ще­нии при­част­ность Христу и рож­да­ю­ща­яся от нее сво­бода.

Мона­ше­ские обеты

Появи­лась острая необ­хо­ди­мость под­кре­пить эту при­част­ность новыми обе­тами, дан­ными в формах куль­туры «греко-рим­ского син­теза», вклю­чав­шего и куль­туру Пале­стины, причем в формах наи­бо­лее жест­ких. Да и давали эти обеты теперь не все хри­сти­ане, а только те, кто, как еги­пет­ский юноша Анто­ний (буду­щий св. Анто­ний Вели­кий), услы­шав слова Христа в еван­ге­лии: «Оставь все и следуй за Мною», обра­тил их к себе бук­вально. Даже слиш­ком бук­вально, поскольку он прак­ти­че­ски отож­де­ствил «мир сей» и мир Божий. И потому ушел в пустыню, место «пустое» не только от куль­туры, но и от людей, став, таким обра­зом, одним из первых «мона­хов» (от греч. «monos» – один).

Вскоре пустыня напол­ни­лась ищу­щими такой же жизни, и поэтому давав­шими такие, весьма ради­каль­ные – мона­ше­ские – обеты слу­же­ния Христу. Обеты были кон­кре­ти­зи­ро­ваны напо­до­бие «‘esar» – «n‘eder», «нет» – «да» Вет­хого завета. Это были обеты «нес­тя­жа­ния», т.е. пол­ного отсут­ствия личной соб­ствен­но­сти; «цело­муд­рия», т.е. прежде всего – без­бра­чия; и, нако­нец, «послу­ша­ния», пони­ма­е­мого, прежде всего, как под­чи­не­ние своей гре­хов­ной воли стар­шему, более духовно опыт­ному. Напом­ним, однако, что к отказу от личной соб­ствен­но­сти в еван­ге­лии при­зы­ва­лись лишь те, кто был к ней слиш­ком при­вя­зан, т.е. творил из нее кумира (см. притчу о бога­том юноше – Мф.19:16-26 ). Без­бра­чие, кото­рое не пред­по­ла­га­лось ни в каких обетах Вет­хого завета, в т.ч. назо­рей­ства – только воз­дер­жа­ние от супру­же­ских отно­ше­ний на время и в исклю­чи­тель­ных слу­чаях (см., напр., вопрос об этом царю Давиду и его спут­ни­кам перед вку­ше­нием хра­мо­вого хлеба – 1Цар.21:4-5 ), в Новом завете счи­та­лось лучшим состо­я­нием, чем брак ( 1Кор.7:38 ), но никак не обя­за­тель­ным для спа­се­ния. Обет же послу­ша­ния появился во многом в связи с меха­ни­че­ским рас­про­стра­не­нием на всех, жела­ю­щих мона­ше­ства, выра­же­ния ап. Павла «под­ра­жайте мне» (в сино­даль­ном пере­воде добав­лено «как я Христу»), хотя оно было обра­щено лишь к тем, кого он сам лично «…родил во Христе Иисусе … через Еван­ге­лие» ( 1Кор.4:15-16 ).

В резуль­тате про­изо­шло раз­де­ле­ние церкви уже не только на клир и «мир» (окру­жа­ю­щий мир кроме алтаря – «мир сей»), но также на «мона­хов» и «мирян» (мир кроме «пустыни» – «мир сей»). Окон­ча­тельно это раз­де­ле­ние офор­ми­лось почти одно­вре­менно со сло­же­нием зна­ме­ни­той «сим­фо­нии» церкви и госу­дар­ства в VI–VII вв.

При­ве­дем более полно пере­чень мона­ше­ских обетов. Вот вопросы, кото­рые в тече­ние многих веков зада­ются вся­кому при­ни­ма­ю­щему мона­ше­ство: «… по своей ли воле при­сту­пает он ко Гос­поду? Согла­сен ли отречься от мира по запо­веди Гос­под­ней? Пре­бу­дет ли в мона­стыре и пост­ни­че­стве даже до послед­него изды­ха­ния? Сохра­нит ли себя в дев­стве, цело­муд­рии и бла­го­го­ве­нии даже до смерти? Сохра­нит ли до смерти послу­ша­ние к насто­я­телю и ко всем во Христе бра­тьям? Пре­бу­дет ли до смерти в нес­тя­жа­нии и воль­ной Христа ради нищете? Пре­тер­пит ли всякую скорбь и тес­ноту мона­ше­ского жития Цар­ствия ради Небес­ного? На все эти вопросы постри­га­е­мый отве­чает: “Ей, Богу содей­ству­ющу, чест­ный отче”, – и таким обра­зом дает ино­че­ские обеты» (архиеп. Авер­кий (Таушев)).

Только в ХХ веке в этой обла­сти про­изо­шла неко­то­рая пере­оценка цен­но­стей. Обеты «нес­тя­жа­ния» и «послу­ша­ния» луч­шими пред­ста­ви­те­лями мона­ше­ства – напр., архи­манд­ри­том (впо­след­ствии – архиеп. и сщмч.) Ила­ри­о­ном (Тро­иц­ким) – были отне­сены к обще­хри­сти­ан­ским осно­вам жизни, что, сле­до­ва­тельно, не пред­по­ла­гало при­не­се­ния их в виде осо­бого обета. «Мона­ше­ские обеты, – писал он в 1915 г., – будучи по своему мораль­ному содер­жа­нию обе­тами обще­хри­сти­ан­скими, имеют зна­че­ние, так ска­зать, субъ­ек­тив­ное. Они пред­став­ляют созна­тель­ное повто­ре­ние данных при кре­ще­нии обетов. Мона­ше­ский обет при постри­же­нии есть тор­же­ственно заяв­лен­ная реши­мость серьезно отне­стись к своему званию хри­сти­а­нина»4.

Однако оста­ется вопрос: почему нельзя отне­стись серьезно к этому званию уже при кре­ще­нии? Ведь таким обра­зом кос­венно утвер­жда­ется невоз­мож­ность испол­не­ния обетов кре­ще­ния иначе как в мона­ше­стве! Ответа на этот вопрос архим. Ила­рион не дает. Более того, в его под­ходе видно отно­ше­ние к мона­ше­ским обетам все-таки не совсем в ново­за­вет­ном духе. Во-первых, он вос­при­ни­мает их не как радост­ную жертву от пол­ноты веры и любви, а как суро­вую необ­хо­ди­мость. «…Иной и без повто­ре­ния обетов, без постри­же­ния лучше нас. Ведь здо­ро­вый и без лекарств бывает крепче боль­ного. А боль­ному лекар­ство нужно. Обеты – лекар­ство» (Там же.). Во-вторых, он назы­вает основ­ным отли­чием этих обетов от обще­хри­сти­ан­ских лишь суще­ство­ва­ние у мона­хов особой дис­ци­плины и строго опре­де­лен­ных правил пове­де­ния. «При постри­же­нии монах при­ем­лет и с любо­вью лобы­зает все ино­че­ского жития уставы и пра­вила, от святых отцов состав­лен­ные» (Там же.).

Впро­чем, хри­сти­ан­ская жизнь вно­сила в эти уставы и пра­вила свои кор­рек­тивы. Так, инте­рес­ным вари­ан­том мона­ше­ских обетов стали обеты рыцар­ских орде­нов. Изна­чально чисто мона­ше­ские (бед­ность-послу­ша­ние-без­бра­чие), они слу­жили для под­го­товки к лич­ному воин­скому подвигу. Подвиг же имел целью для рыцаря не столько «пока­зать себя», сколько обес­пе­чить общую победу над ино­вер­цами (напр., осво­бо­дить Иеру­са­лим). Но в XIV в. в ордене «Стра­стей Гос­под­них» Филиппа де Мезьера обя­за­тель­ное без­бра­чие было заме­нено тре­бо­ва­нием цело­муд­рен­ной жизни супру­гов. Затем в этом же ордене был введен неиз­вест­ный ранее в рыцар­стве обет «summa perfectio», т.е. выс­шего совер­шен­ства, имев­ший, прежде всего, духов­ный харак­тер5. Экзо­ти­че­ские и экс­цен­трич­ные част­ные обеты, вроде обя­за­тель­ства выпи­вать перед вступ­ле­нием в бой три чаши винной похлебки во славу Святой Троицы и т.п., или широко извест­ный обычай вызы­вать любого на бой ради дамы своего сердца (спра­вед­ливо осме­ян­ный, напри­мер, в «Дон Кихоте»), были в рыцар­стве рас­про­стра­нен­ными, но, все-таки, неглав­ными.

Совре­мен­ная же прак­тика при­ня­тия мона­ше­ских обетов обо­га­ща­ется все новыми и новыми фор­мами. Так, в одном из ЖЖ недавно было поме­щено опи­са­ние при­ход­ского пострига (фак­ти­че­ски, мона­ше­ства в миру, что явля­ется, в неко­то­ром смысле, про­ти­во­ре­чием в тер­ми­нах), и попутно изла­га­лись инте­рес­ные раз­мыш­ле­ния о его чине и содер­жа­нии. Вот они: «Мона­ше­ские обеты, кото­рые пола­га­ется про­из­но­сить согласно нынеш­нему Боль­шому Треб­нику, под­верг­нуты там силь­ной редак­ции по срав­не­нию с доре­во­лю­ци­он­ной прак­ти­кой. Так, напри­мер, в совре­мен­ном после­до­ва­нии мона­ше­ского пострига из Боль­шого Треб­ника совер­шенно отсут­ствуют какие-либо обеты отно­си­тельно запрета на вла­де­ние личным иму­ще­ством. Это вполне разумно, т.к. все совре­мен­ные монахи, так или иначе, вла­деют соб­ствен­ным иму­ще­ством, а вре­мена стро­гого обще­жи­тель­ного устава, по кото­рому нельзя было вла­деть даже малей­шей соб­ствен­но­стью, давно уже ушли в про­шлое. Мы пошли далее по этому же пути (автор текста при­над­ле­жит к РПЦЗ – А.К.) и убрали из после­до­ва­ния мона­ше­ства те обеты, кото­рые отно­сятся исклю­чи­тельно к мона­стыр­ской жизни (обет нико­гда не поки­дать мона­стырь и обет слу­шаться насто­я­теля). Поскольку у нас нет мона­стыря и насто­я­теля, то давать подоб­ные обеты совер­шенно бес­смыс­ленно» (Дмит­рий Шаба­нов – logothet).

Поскольку таких слу­чаев мно­же­ство – от мас­со­вых тайных постри­гов в миру как сред­ства сохра­не­ния веры и церкви в эпоху гос­под­ства воин­ству­ю­щего ате­изма в СССР до «при­ход­ского мона­ше­ства» как обы­ден­ного явле­ния (име­ются в виду не только духо­вен­ство, но и алтар­ницы), можно уве­ренно ска­зать, что грань между мона­хами и рев­ност­ными миря­нами ста­но­вится все более тонкой, а фор­мула «даже плохой монах лучше хоро­шего миря­нина», можно наде­яться, скоро окон­ча­тельно уйдет в про­шлое.

Итак, появ­ля­ется нечто необыч­ное: мона­ше­ство без обетов нес­тя­жа­ния и послу­ша­ния? Да! Архим. Ила­рион неслу­чайно един­ствен­ным соб­ственно мона­ше­ским обетом назы­вает без­бра­чие. И хотя он сам – вдох­но­вен­ный апо­ло­гет мона­ше­ства, для него без­бра­чие, в соот­вет­ствии с пози­цией ап. Павла (см. выше, 1Кор.7:38 ), есть лишь лучшая воз­мож­ность послу­жить Богу: «… при равном жела­нии уго­ждать Богу у без­брач­ного больше бла­го­при­ят­ных усло­вий для осу­ществ­ле­ния своего доб­рого жела­ния, нежели у жена­того. Но искать в словах апо­стола учение о мораль­ном пре­вос­ход­стве без­бра­чия срав­ни­тельно с браком, по моему мнению (не моему, впро­чем, только), было бы ошиб­кой» (Там же.).

Но огра­ни­чи­вать без­бра­чие только мона­ше­ством нет осно­ва­ний. Сам Хри­стос, до Него – Иоанн Пред­теча, а после Него – ап. Павел, являя (послед­ние, понятно, свою меру) образцы цело­муд­рен­ного слу­же­ния Богу и людям, не были «мона­хами», т.к. они не искали еди­не­ния с Богом через жизнь в уеди­не­нии, молитве и посте по детально про­пи­сан­ному уставу. Их «обеты без­бра­чия» вряд ли были как-то вер­ба­ли­зо­ваны, поскольку есте­ственно про­ис­те­кали из любви к Богу и рев­но­сти по доме Его ( Пс. 68:10 ; Ин. 2:17 ). А это значит – из жела­ния как можно лучше испол­нить слу­же­ние, к кото­рому они (опять же понятно, что пророк и апо­стол – отно­си­тельно, а Хри­стос – абсо­лютно), были при­званы.

Брач­ные обеты

В древ­ней церкви заклю­че­ние брака про­ис­хо­дило через бла­го­сло­ве­ние буду­щих супру­гов епи­ско­пом в при­сут­ствии общины и затем – через при­ча­стие от одной Чаши. Ника­ких спе­ци­аль­ных клятв муж и жена друг другу не давали, поскольку они уже дали «обя­за­тель­ство доброй сове­сти» Христу. Из такого обя­за­тель­ства вер­ность друг другу сле­до­вала сама собой, явля­ясь след­ствием при­ме­не­ния обетов кре­ще­ния к новой жиз­нен­ной ситу­а­ции.

Однако чин вен­ча­ния, уста­нов­лен­ный для всех членов церкви как обя­за­тель­ный зна­чи­тельно позже, не ранее XIII в., пред­став­ляет из себя отдель­ную от Евха­ри­стии тор­же­ствен­ную цере­мо­нию. И хотя основ­ным содер­жа­нием его молитв и чтений явля­ется един­ство веры всту­па­ю­щих в брак и необ­хо­ди­мость для них сов­мест­ного слу­же­ния Христу и Церкви, акцент в нем во многом ока­зался пере­не­сен с «небес­ного» на «земное». Напри­мер, чтение Апо­стола во время вен­ча­ния гово­рит о един­стве мужа и жены по образу Христа и Церкви. В конце чтения звучат слова о том, что ТАК (как Хри­стос – Цер­ковь) муж должен любить свою жену, а жена должна бояться своего мужа ( Еф.5:18, 20-33 ). Эта фраза в чине вен­ча­ния (в т.ч. и потому, что она про­из­но­сится громче преды­ду­щего текста) пред­стает как отдель­ная обет­ная фор­мула, почти закли­на­ние, а слово «ТАК» вообще про­хо­дит мимо слуха. Ново­за­вет­ный смысл этого текста при таком про­чте­нии прак­ти­че­ски не вос­при­ни­ма­ется. Более того, в молитве 2‑й гла­вен­ство мужа и пови­но­ве­ние жены мужу упо­ми­на­ется вообще без ссылки на отно­ше­ния Христа и Церкви6. Неслу­чайно и то, что почти во всех молит­вах звучит про­ше­ние, прежде всего, о мирной изобиль­ной жизни и чадо­ро­дии ново­брач­ных7, но ничего не гово­рится об их цер­ков­ном слу­же­нии.

Никто из буду­щих супру­гов от своего лица о любви и вер­но­сти по образу Христа и Церкви также не гово­рит. Каждый выска­зы­вает лишь «доброе и сво­бод­ное жела­ние и твер­дое наме­ре­ние взять себе в жены (мужья) ту (того), кого он (она) «здесь пред собою видит», т.е. с кем стоит перед ана­лоем8. А поскольку в каче­стве обета эти слова все же недо­ста­точно выра­зи­тельны, может про­ис­хо­дить уси­ле­ние «обет­но­сти» за счет мест­ного литур­ги­че­ского твор­че­ства, чему мне при­шлось быть сви­де­те­лем в сере­дине 1970‑х гг. во Львове. Там во время вен­ча­ния свя­щен­ник под­во­дил каж­дого из моло­дых к аналою, тре­бо­вал поло­жить руку на еван­ге­лие (как во время при­сяги в доре­во­лю­ци­он­ном суде) и гово­рил: «Повто­ряй за мной!» Далее сле­до­вал очень выра­зи­тель­ный, с ярким наци­о­наль­ным коло­ри­том, текст:

«Я, Богдан (жених повто­ряет), бэру соби (повтор) тэбэ, Люба (повтор), и буду вэрэн тэбэ (повтор) аж до смэрти! (повтор)».

То же, с соот­вет­ству­ю­щим изме­не­нием имени, гово­рит вслед за ним супруга.

Это озна­чает, что брач­ные обеты из таин­ствен­ных легко могут стать раци­о­наль­ными, почти юри­ди­че­скими. В этом случае они в боль­шой сте­пени упо­доб­ляют заклю­че­ние хри­сти­ан­ского брака вступ­ле­нию в некую орга­ни­за­цию, состо­я­щую, в данном случае, из двух чело­век. Фор­мула свет­ской при­сяги – «перед лицом своих това­ри­щей» – здесь, пожа­луй, была бы нелиш­ней. Но этими «това­ри­щами» чаще всего, как известно, явля­ются свет­ские друзья и род­ствен­ники жениха и неве­сты, а отнюдь не цер­ков­ная община, зна­ю­щая их как хри­стиан. Поэтому то, что древ­ние воз­гласы «Хри­стос вен­чает!» и «Хри­стос при­сут­ствует!» (Там же. С. 111–112) в совре­мен­ном чине вен­ча­ния опус­ка­ются, в подоб­ных слу­чаях, как ни печально, при­хо­дится при­знать оправ­дан­ным.

И все же есть осно­ва­ние наде­яться, что осмыс­ле­ние брач­ных обетов в кон­тек­сте закона, а цели брака, в основ­ном, как дето­рож­де­ния посте­пенно пере­ме­стится к вос­при­я­тию их в кон­тек­сте явле­ния в браке един­ства Христа и Церкви, в содер­жа­нии же чина будет сделан боль­ший акцент на освя­ще­нии и воцер­ко­в­ле­нии вза­им­ной любви супру­гов9.

В заклю­че­ние хоте­лось бы ска­зать, что пока мы оста­емся во плоти, а «мир сей» лежит во зле, воз­мож­ность при­не­се­ния обетов Богу и ближ­нему как в узком, так и в широ­ком смысле, про­дол­жает суще­ство­вать. Но ста­но­вится все более оче­вид­ным, что эти обеты могут быть пло­до­творны лишь на осно­ва­нии пра­виль­ного пони­ма­ния обетов кре­ще­ния. Когда все обеты, осо­бенно свя­зан­ные с браком или без­бра­чием, будут вос­при­ни­маться лишь в каче­стве кон­кре­ти­за­ции кре­щаль­ных, но не как неза­ви­си­мая от них система запре­тов и обя­за­тельств, не при­дется больше искать и путей «закон­ного» отказа от них (вроде тал­му­ди­че­ской фор­мулы-закли­на­ния «ты осво­бож­да­ешься, ты осво­бож­да­ешься» или нашей епи­ти­мьи), а к дающим их не при­дется при­ме­нять печаль­ные строки Е. Бара­тын­ского:

«…Не властны мы в самих себе
И, в моло­дые наши леты,
Даем поспеш­ные обеты,
Смеш­ные, может быть,
Все­ви­дя­щей судьбе».

При­ме­ча­ния:

1 Здесь и далее – пере­вод Нового завета под ред. еп. Кас­си­ана (Без­об­ра­зова).

2 Сво­бода – дар Духа и при­зва­ние в церкви и обще­стве // Мате­ри­алы меж­ду­на­род­ной научно-бого­слов­ской кон­фе­рен­ции. Москва, 16–17 авгу­ста 2006 г. М., 2009. С. 29.

3 «Пра­во­слав­ное бого­слу­же­ние в пере­воде с гре­че­ского и цер­ков­но­сла­вян­ского языков». Книга. 4. М., 2008. С. 37, 38.

4 Архим. Ила­рион (Тро­иц­кий). Един­ство Идеала Хри­стова (письмо другу). http://rusorthodox.com/books/ilarion_troitsky_ideal_christ.htm.

5 См.: Й. Хей­зинга. «Рыцар­ские ордена».

6 «Пра­во­слав­ное бого­слу­же­ние в пере­воде с гре­че­ского и цер­ков­но­сла­вян­ского языков». Книга 5. М., 2008. С. 107.

7 Там же. С. 105, 106, 108, 111, 115, 119, 120.

9 См., напри­мер, издан­ную в 1933 г. работу проф. С.В. Тро­иц­кого, одно­фа­мильца сщмч. Илла­ри­она, «Хри­сти­ан­ская фило­со­фия брака».

Источник