Мужество это когда заранее знаешь что ты проиграл
10 цитат из романа «Убить пересмешника» Харпер Ли
Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать
Всемирная известность к писательнице Харпер Ли пришла после публикации ее дебютного (и на долгие годы единственного) романа «Убить пересмешника». Написанная в жанре южной готики, эта во-многом автобиографичная книга стала одним из самых известных произведений американской литературы XX века. В 1961 году она была отмечена Пулитцеровской премией, а в 1962 на экраны вышла ее знаменитая экранизация с Грегори Пеком в главной роли.
Мы отобрали 10 цитат из «Убить пересмешника»:
Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.
Чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой.
Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, — это его совесть.
Почти все люди хорошие, когда их в конце концов поймешь.
Можно вытащить человека из грязи, но нельзя вытащить грязь из человека.
Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать.
Просто есть такие люди, они. они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом.
Одни только дураки гордятся своими талантами.
Когда ребенок о чем-нибудь спрашивает, ради всего святого, не увиливай, а отвечай. И не заговаривай зубы. Дети есть дети, но они замечают увертки не хуже взрослых, и всякая увертка только сбивает их с толку.
Некоторые негры лгут, некоторые негры безнравственны, некоторых негров должны опасаться женщины — и белые, и черные. Но ведь то же самое можно сказать обо всем человечестве, а не только об одной какой-то расе.
Три цитаты из книги Харпер Ли «Убить пересмешника», которые научили меня, как надо жить.
Добрый день, дорогие читатели.
Роман «Убить пересмешника» написала американская писательница Харпер Ли в 1960 году. В 1961 году роман получает Пулитцеровскую премию, а сама писательница «пропадает с радаров».
В 2015 году была издана вторая книга Харпер Ли «Пойди, поставь сторожа», которая была написана даже ранее романа «Убить пересмешника», но не была в своё время опубликована. Сама же писательница умерла во сне утром 19 февраля 2016 года на 90-м году жизни.
«Убить пересмешника» — это чуть ли не библия для американских учителей литературы и их можно понять, ведь книга про зарождение толерантности в США, когда чернокожих стали признавать людьми и воспринимать не просто, как рабочую скотину, а как личностей.
Пересказывать сюжет этой книги я не вижу смысла, тут либо надо читать, либо делать вид, что прочитал, так как роман «Убить пересмешника» — на самом деле очень крутая книга. Я специально отобрал всего три цитаты и хочу поговорить о них, поделиться своими мыслями.
«Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.»
Этой цитатой выражена вся суть романа «Убить пересмешника».
Мужественный человек — это тот, кто четко осознает свою цель и движется к ней, принимая (без упрека) любые обстоятельства, возникающего у него на пути. Нужно иметь железную волю, чтобы игнорировать свои слабости, которые всячески пытаются увести в сторону, запугать, соблазнить…
Именно таким мужественным человеком в романе является Аттикус Финч. Он адвокат и берется защищать в суде чернокожего человека, который обвиняется в изнасиловании белой женщины. Дело происходит в штате Алабама, который у американцев имеет официальное прозвище: «Сердце Юга».
Я думаю не надо объяснять, какие шансы были у Аттикуса Финча в этом деле… Впрочем, я считаю он победил, невзирая ни на что!
«Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать…»
Эту цитату я произношу, как мантру, когда начинаю «разгребать» завалы комментариев, некоторых из которых настолько неприятные, что я просто хватаюсь за голову в попытках «понять» их авторов.
Но если быть честным, то стоит признать, что и я страдаю этим недугом. Сколько раз замечал за собой, что начитавшись негатива, и сам не обращал внимание на какие-то детали в тексте. В итоге превратно понимал написанное, делал неправильные выводы.
В умных книгах я читал, что потеря объективности при восприятии информации происходит из-за эмоционального фона. То есть, если мы испытываем сильные эмоции (даже положительные), то мы совершенно иначе воспринимаем одни и те же события: либо в мрачных тонах, либо сквозь «розовые очки», но при этом, объективностью тут и не пахнет.
Так что, если я чувствую, что «поплыл», то в эти моменты, я стараюсь ни с кем не спорить и ничего не доказывать, и уж тем более не принимаю никаких важных решений.
«Если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им.»
Я давно уже обратил внимание на то, как малознакомые люди ведут беседу, и пришел к неутешительным выводам: мы (как личности) совершенно не интересны нашим собеседникам. Нами могут искренне интересоваться разве что сами близкие люди (родители, дети, супруги). Зато про себя, те люди, с кем мы ведем диалог, могут распространяться часами, причем, по-кругу и об одном и том же.
Так, что если вы хотите быть вежливыми людьми, то приготовьтесь к тому, что про себя вы сможете вставить буквально одну фразу, что-то вроде: «я нормально, вы то как?» и после этого нужно просто слушать, кивать и задавать наводящие вопросы. Ведь ваш собеседник на полном серьезе думает, что он очень интересный, ну а вы… вам просто нечего о себе рассказать.
Недавно был случай в комментариях, когда один читатель, написал кучу текста, явно желая поделиться каким-то фактом из своей биографии. Я, как вежливый человек задал тот самый вопрос, который он видимо ожидал услышать, но в итоге получил ответ: «А это уже не ваше дело».
Хотел побольше рассказать про книгу, а получилось про себя. Ну что поделать? Терпите, вы пришли ко мне в гости, а мне надо с кем-то поделиться своими мыслями и переживаниями. Если вы не читали роман Харпер Ли «Убить пересмешника», чрезвычайно рекомендую. Сам перечитываю его раз в 3-4 года и при этом получаю огромное удовольствием.
Убить пересмешника (26 стр.)
— Она умерла, сын, — сказал Аттикус. — Только что.
— А… — сказал Джим. — Хорошо.
— Ты прав, это хорошо, — сказал Аттикус. — Она больше не страдает. Она была больна очень долго. Знаешь, что у неё были за припадки?
Джим покачал головой.
— Миссис Дюбоз была морфинистка, — сказал Аттикус. — Много лет она принимала морфий, чтобы утолить боль. Ей доктор прописал. Она могла принимать морфий до конца дней своих и умерла бы не в таких мучениях, но у неё для этого был слишком независимый характер…
— Как так? — спросил Джим.
— Незадолго до той твоей выходки она попросила меня составить завещание. Доктор Рейнолдс сказал, что ей осталось жить всего месяца два-три. Все её материальные дела были в идеальном порядке, но она сказала: «Есть один непорядок».
— Какой же? — в недоумении спросил Джим.
— Значит, от этого у неё и делались припадки?
— Да, от этого. Когда ты читал ей вслух, она большую часть времени ни слова не слыхала. Всем существом она ждала, когда же наконец зазвонит будильник. Если бы ты ей не попался, я всё равно заставил бы тебя читать ей вслух. Может быть, это её немного отвлекало. Была и ещё одна причина…
— И она умерла свободной? — спросил Джим.
— Как ветер, — сказал Аттикус. — И почти до самого конца не теряла сознания. — Он улыбнулся. — И не переставала браниться. Всячески меня порицала и напророчила, что ты у меня вырастешь арестантом и я до конца дней моих должен буду брать тебя на поруки. Она велела Джесси упаковать для тебя эту коробку…
Аттикус наклонился, поднял конфетную коробку и передал её Джиму.
Джим открыл коробку. Там на влажной вате лежала белоснежная, прозрачная красавица камелия «горный снег».
У Джима чуть глаза не выскочили на лоб. Он отшвырнул цветок.
— Старая чертовка! — завопил он. — Ну что она ко мне привязалась?!
Аттикус мигом вскочил и наклонился к нему, Джим уткнулся ему в грудь.
— Ш-ш, тише, — сказал Аттикус. — По-моему, она хотела этим сказать тебе — всё хорошо, Джим, теперь всё хорошо. Знаешь, она была настоящая леди.
— Леди?! — Джим поднял голову. Он был красный как рак. — Она про тебя такое говорила, и, по-твоему, она — леди?
— Да. Она на многое смотрела по-своему, быть может, совсем не так, как я… Сын, я уже сказал тебе: если бы ты тогда не потерял голову, я бы всё равно посылал тебя читать ей вслух. Я хотел, чтобы ты кое-что в ней понял, хотел, чтобы ты увидел подлинное мужество, а не воображал, будто мужество — это когда у человека в руках ружьё. Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и всё-таки берёшься за дело и наперекор всему на свете идёшь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда всё-таки побеждаешь. Миссис Дюбоз победила. По её воззрениям, она умерла, ничем никому и ничему не обязанная. Я никогда не встречал человека столь мужественного.
Джим поднял с полу коробку и кинул в камин. Поднял камелию, и, когда я уходила спать, он сидел и осторожно перебирал широко раскрывшиеся лепестки. Аттикус читал газету.
Джиму теперь было двенадцать. С ним стало трудно ладить — то он злился, то дулся, настроение у него менялось пятнадцать раз на день. Ел он так много и жадно, даже смотреть было страшно, и всё огрызался — не приставай ко мне! — так что я не выдержала и спросила Аттикуса:
— Может, в нём сидит солитёр?
Аттикус сказал — нет, просто Джим растёт, и надо набраться терпенья и поменьше ему докучать.
И ведь он переменился так за какой-нибудь месяц. Миссис Дюбоз похоронили совсем недавно, а пока Джим ходил читать ей вслух, он, кажется, был очень доволен, что я тоже с ним хожу. И вдруг чуть не за одну ночь у него появились какие-то новые, непонятные убеждения, и он стал навязывать их мне, иной раз даже принимался поучать — делай то, не делай этого! Как-то мы поспорили, и Джим заорал:
— Научись ты вести себя, как полагается девочке! Пора уж!
Я разревелась и побежала к Кэлпурнии.
— Ты не очень-то расстраивайся из-за мистера Джима, — начала она.
— Да, он уже почти что мистер.
— Он ещё не дорос до мистера, — сказала я. — Просто его надо отлупить, а я не могу, я ещё не такая большая.
— Мистер Джим становится взрослый, тут уж ничего не поделаешь, малышка, — сказала Кэлпурния. — Теперь он захочет быть сам по себе, и у него пойдут свои дела, все мальчики такие. А ты, когда заскучаешь, приходи сюда. У нас с тобой тут работы найдётся сколько хочешь.
Лето обещало быть не таким уж плохим; Джим пускай делает что хочет, а пока не приедет Дилл, я и с Кэлпурнией проживу. Она как будто даже радовалась, когда я приходила в кухню, а я смотрела, как она там хлопочет, и думала — пожалуй, девочкой быть не так-то просто.
Но вот и лето, а Дилл не едет и не едет. Только прислал письмо и карточку. У него новый папа — это он снят на карточке, — и Диллу придётся на лето остаться в Меридиане, потому что они задумали смастерить лодку для рыбной ловли. Новый отец Дилла — адвокат, как Аттикус, только не такой старый. На карточке отец Дилла был славный, хорошо, что Дилл такого заполучил, но я была в отчаянии. Под конец Дилл писал — он будет любить меня вечно, и чтоб я не огорчалась, он скопит денег, приедет и женится на мне, так что, пожалуйста, пиши письма.
Конечно, я всё равно невеста, но от этого мало радости, если Дилла тут нет. Прежде я как-то не замечала, что лето — это значит, у пруда сидит Дилл и курит сигарету из бечёвки, и глаза у него блестят, сразу видно — опять придумал, как выманить из дому Страшилу Рэдли; лето — значит, стоит Джиму отвернуться, Дилл торопливо чмокнет меня в щёку, и иногда мы минуты не можем жить друг без друга. С Диллом жизнь была проста и понятна, без него жизнь стала невыносимая. Целых два дня я была несчастна.
А ко всему законодательное собрание штата собралось на какую-то внеочередную сессию, и Аттикус уехал на две недели. Губернатору вздумалось устроить приборку и избавиться от кое-каких ракушек, присосавшихся к днищу государственного корабля; в Бирмингеме начались сидячие забастовки; в городах всё росли очереди безработных за бесплатным супом и куском хлеба; фермеры всё нищали. Но события эти происходили в мире, очень далёком от нас с Джимом.
Однажды утром мы с изумлением увидели в «Монтгомери эдвертайзер» карикатуру, под которой стояло: «Мейкомбский Финч». Аттикус — босой, в коротких штанишках, прикованный цепями к парте, — прилежно писал что-то на грифельной доске, а какие-то легкомысленные девчонки дразнили его и улюлюкали.
— Это комплимент, — объяснил Джим. — Он всегда берётся за такие дела, за которые никто больше не берётся.
Ко всем своим новым качествам Джим ещё и заважничал так, будто он один на свете умный — прямо даже зло брало.
— Ну, Глазастик, это вроде того, как перестраивать налоговую систему в округах и всякое такое. Большинство людей этим не интересуется.
— Ах, отстань, видишь, я читаю газету.
Ладно, будь по-твоему. Я ушла от него на кухню. Кэлпурния лущила горох и вдруг сказала:
— Что же мне с вами делать в воскресенье, как вы в церковь пойдёте?
— Да очень просто. Деньги на церковную кружку нам Аттикус оставил.
Кэлпурния прищурилась, и я сразу угадала её мысли.
— Кэл, — сказала я, — ты же знаешь, мы будем хорошо себя вести. Мы уже сколько лет в церкви не балуемся.
Видно, Кэлпурния вспомнила один дождливый воскресный день — мы тогда оставались одни, ни отца, ни учительницы не было. Ребята всем классом отвели Юнис Энн Симпсон в котельную и привязали к стулу. А потом забыли про неё, поднялись наверх и тихо и смирно слушали проповедь, как вдруг поднялся гром и звон: где-то чем-то колотили по трубам парового отопления; под конец кто-то пошёл узнать, что случилось, и извлёк на свет божий Юнис Энн, и она заявила, что не желает больше играть в мученика, — Джим Финч говорил, если у неё довольно веры, она не сгорит, но внизу очень жарко.
— И потом, Кэл, ведь Аттикус не первый раз оставляет нас одних, — протестовала я.
— Да, когда наверняка знает, что ваша учительница будет в церкви. А в этот раз он ничего не сказал — видно, забыл.
Кэлпурния озабоченно почесала в затылке. И вдруг улыбнулась.
— А может, вы с мистером Джимом завтра пойдёте в церковь со мной?
— Ты, видно, не против? — засмеялась Кэлпурния.
Убить пересмешника
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь.
Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь.
Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать.
Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать.
Одни только дураки гордятся своими талантами.
Одни только дураки гордятся своими талантами.
Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать.
Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать.
А не обязательно выставлять напоказ все, что знаешь. людям вовсе не по вкусу, когда кто-то умней их.
А не обязательно выставлять напоказ все, что знаешь. людям вовсе не по вкусу, когда кто-то умней их.
Если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им.
Если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им.
– Прежде попробуй выучиться одному нехитрому фокусу, Глазастик, – сказал он. – Тогда тебе куда легче будет ладить с самыми разными людьми. Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения…
– Надо влезть в его шкуру и походить в ней.
– Прежде попробуй выучиться одному нехитрому фокусу, Глазастик, – сказал он. – Тогда тебе куда легче будет ладить с самыми разными людьми. Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения…
– Надо влезть в его шкуру и походить в ней.
Убить пересмешника
«Уби́ть пересме́шника» (англ. To Kill a Mockingbird ) — роман американской писательницы Харпер Ли, написанный в жанре воспитательного романа. Опубликован в 1960 году. На следующий год получил Пулитцеровскую премию. Его изучают приблизительно в 80 % американских школ.
Цитаты [ править ]
Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь.
Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.
Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, — это его совесть.
Не знаю, может, Джим, когда станет постарше, и правда будет лучше понимать людей, а я не буду. Это уж я знаю точно.
Их жёнам нравится, когда от бороды щекотно.
Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать…
А между тем вам известна и правда, вот она: некоторые негры лгут, некоторые негры безнравственны, некоторых негров должны опасаться женщины — и белые и чёрные. Но ведь то же самое можно сказать обо всём человечестве, а не только об одной какой-то расе. В этом зале не найдётся ни одного человека, который ни разу за всю свою жизнь не солгал, ни разу не поступил безнравственно, и нет на свете мужчины, который хоть раз не посмотрел бы на женщину с вожделением.
Никогда, никогда, никогда на перекрестном допросе не задавай свидетелю вопрос, если не знаешь заранее, какой будет ответ. — это правило я усвоила с колыбели. А то ответ может оказаться совсем не такой, как надо, и погубит всё дело.
— Ну, ну, Глазастик! — шепнул он. — Не обращай на неё внимания, знай держи голову выше и будь джентльменом. — (Джим дает совет сестре)
— Смотри! — сказала мисс Моди и, щёлкнув языком, показала мне, как вынимается её вставная челюсть, чем окончательно скрепила нашу дружбу.
Странная у людей привычка — при самых удивительных обстоятельствах они ведут себя как ни в чем не бывало.
А не обязательно выставлять напоказ всё, что знаешь. Женщине это не к лицу. И во-вторых, людям вовсе не по вкусу, когда кто-то умней их.
Ещё в начале лета он сказал – выходи за меня замуж, но очень скоро про это забыл. Как будто участок застолбил, и я его собственность – сказал, что всю жизнь будет любить одну меня, а потом и внимания не обращает. Я его два раза поколотила, но это не помогло…
Она — одна из немногих особ женского пола, которых он в состоянии терпеть около себя сколько угодно времени.
Если не считаешь себя виноватым, незачем извиняться.
— Аттикус, ты, наверно, не прав.
— Как так?
— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет.
— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус.
— Нет, Джим, по-моему, все люди одинаковые. Просто люди.
— В твои годы я тоже так думал. Если все люди одинаковые, почему ж они тогда не могут ужиться друг с другом? Если все одинаковые, почему они так задаются и так презирают друг друга? Знаешь, я, кажется, начинаю кое-что понимать. Кажется, я начинаю понимать, почему Страшила Рэдли весь век сидит взаперти. Просто ему не хочется на люди.
В суде, более чем где бы то ни было, с человеком должны поступать по справедливости, какого бы цвета ни была его кожа, но люди ухитряются приносить с собой на скамью присяжных все свои предрассудки. Становясь старше, ты все больше будешь замечать, как белые каждый день на каждом шагу обманывают черных. Но вот что я тебе скажу, сын, и ты это запомни: если белый так поступает с черным, кто бы ни был этот белый, как бы он ни был богат, из какой бы хорошей семьи ни вышел, все равно он — подонок.
Просто есть такие люди, они. они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом.
– Ты знаешь, что такое компромисс?
– Это когда обходят закон?
– Нет, когда уступают друг другу и таким образом приходят к соглашению
Все дети в известном возрасте начинают ругаться, а когда поймут, что бранью никого не удивишь, это проходит само собой.
Страшила был наш сосед. Он подарил нам две куколки из мыла, сломанные часы с цепочкой, два пенни на счастье — и еще он подарил нам жизнь. Но соседям отвечаешь на подарок подарком. А мы только брали из дупла и ни разу ничего туда не положили, мы ничего не подарили ему, и это очень грустно.
Чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой.
.. Когда ребенок о чем-нибудь спрашивает, ради всего святого, не увиливай, а отвечай. И не заговаривай зубы. Дети есть дети, но они замечают увертки не хуже взрослых, и всякая увертка только сбивает их с толку.
Ничего нет хорошего, когда приходится кого-то ненавидеть.
— А я когда вырасту, наверно, стану клоуном, — сказал Дилл.
Мы с Джимом от удивления стали как вкопанные.
— Да, клоуном, — сказал он. — Ничего у меня с людьми не получается, я только и умею, что смеяться над ними, вот я и пойду в цирк и буду смеяться до упаду.
— Ты все перепутал, Дилл, — сказал Джим. — Сами клоуны грустные, а вот над ними все смеются.
— Ну и пусть, а я буду другой клоун. Буду стоять посреди арены и смеяться всем в лицо.
Понимаешь, малышка, если кто-то называет тебя словом, которое ему кажется бранным, это вовсе не оскорбление. Это не обидно, а только показывает, какой этот человек жалкий. Так что не огорчайся, когда миссис Дюбоз бранится. У неё довольно своих несчастий.
Одни только дураки гордятся своими талантами.
Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения. Надо влезть в его шкуру и походить в ней.
Людям взрослым уже не пристало решать спор кулаками, и мы пошли и спросили Аттикуса.
Саймону не нравилось, что в Англии людям, которые называли себя методистами, сильно доставалось от их более свободомыслящих братьев.
Если бы мистер Канингем не говорил лишнего, его взяли бы на общественные работы, но, если он бросит свою землю, она пропадет, а он предпочитает голодать, но сохранить ее и притом голосовать, за кого хочет.
– Ты еще слишком мала и не поймешь, – сказала она сурово, – но бывают люди, в руках у которых библия опаснее, чем. чем бутылка виски в руках твоего отца.
– Одну минуту, мисс Рейчел, – сказал он. – Я никогда раньше не слыхал, чтобы они занимались чем-либо подобным. Вы что же, играли в карты?
Джим очертя голову кинулся спасать положение:
– Нет, сэр, просто в спички.
Не всякий сумеет так найтись, как мой брат! Спички – штука опасная, но карты – верная погибель.
– Понимаешь, Глазастик, – тихо сказал он, – сколько я себя помню, Аттикус меня ни разу не ударил. И мне неохота пробовать.
Что ж, если снег послан нам в наказание, пожалуй, стоит грешить.
. у каждого адвоката хоть раз в жизни бывает дело, которое задевает его самого.
Сейчас мы воюем не с янки, а со своими друзьями. Но помни, как бы жестоко ни приходилось воевать, все равно это наши друзья и наш родной край.
Бранные слова мне нравились и сами по себе, а главное, я рассудила – Аттикус увидит, что в школе я научилась ругаться, и больше меня в школу не пошлет.
Не понимаю, почему разумные люди впадают в буйное помешательство, как только дело коснется негра. просто понять не могу.
Она как будто даже радовалась, когда я приходила в кухню, а я смотрела, как она там хлопочет, и думала – пожалуй, девочкой быть не так-то просто.
Губернатору вздумалось устроить приборку и избавиться от кое-каких ракушек, присосавшихся к днищу государственного корабля.
Когда она училась в школе, ни в одной хрестоматии не упоминалось о внутренних сомнениях, и тетя Александра понятия о них не имела.
Аттикус когда-то мне объяснил: если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им.
Что бы там ни было, а всякая толпа состоит из людей.
А ведь это что-нибудь да значит, если стадо диких зверей все-таки можно остановить, ибо в последнем счете они все же люди. М-да, может быть, нам нужны полицейские-дети.
Я не идеалист и вовсе не считаю суд присяжных наилучшим из судов, для меня это не идеал, но существующая, действующая реальность.
Вот что я хочу вам сказать: есть на свете люди, которые для того и родились, чтобы делать за нас самую неблагодарную работу. Ваш отец тоже такой.
Есть в нашей жизни что-то такое, от чего люди теряют облик человеческий: они бы и хотели быть справедливыми, да не могут.
Том был обречен в ту самую минуту, когда Мэйелла Юэл подняла крик.
Раз в неделю у нас бывал час текущих событий. Каждый должен был вырезать из газеты статью, внимательно прочитать и пересказать в классе. Предполагалось, будто это убережет ребят от многих бед: ученику придется стоять у всех на виду, и он постарается принять красивую позу и приобретет хорошую осанку; ему придется коротко пересказать прочитанное, и он научится выбирать слова; ему придется запомнить текущие события, а это укрепит его память; ему придется стоять одному, а это усилит его желание оказаться опять вместе со всеми.
Аттикус сказал – Джим очень старается что-то забыть, но забыть он не сможет, он может только до поры до времени об этом не думать. А немного погодя он опять сможет об этом думать – и тогда во всем сам разберется. И тогда он опять станет самим собой.
У нас тут умер черный, погиб ни за что ни про что, и тот, кто за это в ответе, тоже помер. И пускай на этот раз мертвые хоронят своих мертвецов, мистер Финч. Пускай мертвые хоронят своих мертвецов.
Если у вас кто-нибудь умер, соседи приносят вам поесть, если кто-нибудь болен – приносят цветы, и так просто иной раз что-нибудь подарят. Страшила был наш сосед. Он подарил нам две куколки из мыла, сломанные часы с цепочкой, два пенни на счастье – и еще он подарил нам жизнь. Но соседям отвечаешь на подарок подарком. А мы только брали из дупла и ни разу ничего туда не положили, мы ничего не подарили ему, и это очень грустно.
Аттикус прав. Однажды он сказал – человека по-настоящему узнаешь только тогда, когда влезешь в его шкуру и походишь в ней. Я только постояла под окном у Рэдли, но и это не так уж мало.
Мистер Эйвери сказал — на Розеттском камне записано: когда дети не слушаются родителей, курят и дерутся, тогда погода портится; на нас с Джимом лежала тяжкая вина — мы сбили природу с толку и этим доставили неприятности всем соседям и напортили сами себе.