На чем исполняли былины
Как и кем исполнялись олонхо и былина
Манера исполнения, текст звучит торжественно, что сразу вводит в атмосферу героических преданий, это нужно для того, чтобы уловить нечто общее между якутским эпосом и русскими былинами.
В деревнях сказители пользовались почетом и уважением. Вокруг них всегда собиралось много слушателей, которые с трепетом и вниманием переживали истории богатырей. Особенно часто исполнялись былины долгими зимними вечерами, когда в крестьянской жизни наступало некоторое затишье.
Сказители знали только сюжет, события, связанные с тем или иным богатырем, а также владели определенным набором таких вот общих мест, повторяющихся эпизод, из которых, как из кубиков, складывался как бы костяк, каркас былины. Все остальное рождалось на глазах слушателей. Поэтому даже один и тут же исполнитель не дважды повторить былину дословно, ничего не меняя в ней. Каждое исполнение былины было одновременно и процессом ее создания, а каждый исполнитель творцом. Иначе певцу пришлось бы держать в памяти многие тысячи стихотворных строк.
Художественно выразительные средства
Важную роль играют иллюстрации к произведениям. Сравнивая иллюстрации к двум национальным эпосам, можно находить много общего и во внешнем облике героев.
Богат язык якутского эпоса и русской былины «Илья Муромец и Соловей Разбойник», насыщены эпитетами, метафорами, сравнениями, гиперболами.
Для того, чтобы изобразить мощь богатырей, показать величие их подвига, авторы олонхо и былин пользовались приемом преувеличения. Такой прием называется гиперболой.
Сравнениями изобилует весь текст олонхо: стройный, как копье; стремительный, как стрела; огромен, как утес; как большая рыба, зимой вытащенная из полыньи.
В тексте былины сравнением «как черна ворона» рисуется несметная враждебная сила, собравшаяся под Черниговом.
Большое место в олонхо занимают повторы. Наиболее часто повторяются эпитеты к именам героев, героинь, богатырей айыы и абааьы, а также к названиям стран и миров, к кличкам богатырских коней. Особенно сложны. Красочны и полны эпитеты богатырских коней. Постоянный перечень эпитетов коня при каждом упоминании имени героя является традицией олонхо.
И в былинах можно встретить обилие всякого рода повторов. Обычно самые важные дела удаются герою с третьего раза или он совершает три подвига, из которых последний выделяется из остальных.
В якутском эпосе богатырь – боотур перемещается вертикально: по особым проходам – аартык, своеобразным черным дырам, он попадает из одного мира в другой, третий.
Время действия былин тоже особенное. Главное его отличие от современности в том, что тогда все изображаемые в былинах чудеса невероятные события могли случиться и представлялись нормальными- мир существовал по другим законам.
Былинное время и течет по-другому, не как наше. Поэтому Илья, отправляясь в путь, «заутреню стоял во Муроме, а к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град», и это не воспринимается как что- то невозможное. Зато некоторые важные события, вроде сборов в дорогу, поединка и.т.д., описываются медленно, подробно, обстоятельно, и время как бы замедляет свое течение, ненадолго приостанавливается.
Сказители-звезды
7 коротких рассказов (с аудиопримерами) о главных певцах былин Русского Севера, которые собирали полные залы, а в конце жизни оказались совершенно забыты
Мода на народную поэзию возникла в конце XIX века в Москве и Петербурге. Собиратели фольклора стали охотиться на носителей старин, часто вырывая их из естественной среды. В результате судьбы многих сказителей непоправимо изменились — и не всегда в лучшую сторону.
Семья сказителей Рябининых. Фотография сделана московской экспедицией Государственной академии художественных наук. Начальник экспедиции — профессор Юрий Соколов. 1926 годРябинины: Марфа, Алексей Михайлович, Ольга Ивановна, Анна Михайловна, Кирик Гаврилович, Василий Михайлович, Михаил Кирикович, Татьяна, Марья Кириковна (Сарафанова), Агропена Петровна. © Музей-заповедник «Кижи»
Династия Рябининых
«В русской фольклористике, пожалуй, нет другого имени, которое было бы окружено таким почетом и уважением, как Рябинины. Несколько поколений этой славной династии стали гордостью отечественной культуры».
Трофим Григорьевич Рябинин (1791–1885)
На первого из сказителей династии старообрядцев Рябининых наткнулся, путешествуя по Олонецкому краю, знаменитый русский этнограф Павел Николаевич Рыбников, тогда еще ссыльный студент.
Трофим Григорьевич Рябинин. Гравюра Лаврентия Серякова © «Книга о киевских богатырях. Свод 24 избранных былин древнекиевского эпоса». 1876 год
Трофим Григорьевич Рябинин родился в 1791 году недалеко от Кижей, рано остался сиротой и кормился за счет крестьянской общины. Свой будущий репертуар — 26 сюжетов — он еще подростком начал перенимать во время учебы в артелях. Не имея своего дома, Рябинин пошел примаком в дом отца жены и очень гордился позднее, что постепенно обзавелся собственным хозяйством, сам встал на ноги и даже стал после смерти тестя главой жениного рода. Для этого кроме основного занятия — хлебопашества — ему пришлось зарабатывать рыбным промыслом. Так что, когда следующий славист, посетивший Рябинина, А. Ф. Гильфердинг, в 1871 году вывез его в Петербург, оказалось, что тот бывал уже в столицах — по рыбным делам.
На публичном выступлении Рябинина в битком набитом зале Русского географического общества присутствовал и его председатель — великий князь Константин Николаевич. После выступления князь преподнес сказителю серебряный кубок в древнерусском стиле и сто рублей. А годом позже Трофим Рябинин был представлен к медали «За полезное», став, таким образом, одним из первых крестьян, удостоенных правительственной награды.
Трофим Григорьевич не дожил до начала активного использования фонографа, зато несколько былин из его репертуара с голоса записал Мусоргский и использовал в последней сцене «Бориса Годунова», а тексты вошли в школьные хрестоматии.
Иван Трофимович Рябинин (1845–1910)
Через 22 года после триумфа в Петербурге Трофима Рябинина его сына Ивана разыскал и привез на гастроли в Петербург петрозаводский учитель Виноградов. Десятки выступлений перед различными аудиториями, запись на фонограф, шум и успех приводят в смущение старовера строгих правил. Иван Трофимович серьезен, вина не пьет, не курит, постами питается капустой и квасом, ходит с собственным стаканом в кармане. Рябинин стал неплохо зарабатывать концертами, но вскоре, затомившись, вернулся в деревню.
Иван Трофимович Рябинин. Деревня Гарницы, 1909 год © Музей-заповедник «Кижи»
Прошло несколько лет — и его снова вызывают, записывают для Чикагской всемирной выставки, приглашают в светские салоны; о нем пишут газеты, сам Николай II с супругой слушает его с текстом в руках, награждает медалью «За усердие» и золотыми часами. Рябинина везут в Константинополь, Софию, Вену, Прагу, Варшаву, Белград, Одессу, Киев (последний особенно интересовал Рябинина, столько раз певшего о «стольном граде»); он встречается с послами, с самим Шаляпиным. Рябинин восхищает всех своей воздержанностью, неизменно пользуясь своей липовой ложкой, деревянной чашкой и граненым стаканом, который дала ему в дорогу жена, чтобы не «обмирщиться». Через несколько лет после триумфальных гастролей Иван Трофимович умер в родной деревне, практически забытый.
Иван Трофимович Рябинин. «Вольга и Микула»Былины Русского Севера. Сказители Рябинины, запись 1894 года © ИРЛИ (Пушкинский Дом)
Иван Герасимович Рябинин-Андреев (1873–1926)
Фольклористы познакомились с пасынком Ивана Трофимовича Рябинина в 1921 году, когда петроградский Институт живого слова, занимавшийся изучением живой речи, обратился к былинному наследию и послал в деревню Гарницы за И. Т. Рябининым. Сам Иван Трофимович к тому времени уже давно скончался, но сотруднице института удалось привезти в Петроград Рябинина-Андреева, который к тому времени уже дважды побывал рабочим Ижорского завода в Колпине, семь месяцев отслужил на фронтах Первой мировой и вернулся в деревню. Родственники вспоминают, как еще раньше неоднократно звали его выступать в Петербург и Москву с соседской сказительницей Богдановой-Зиновьевой, но Иван Герасимович от таких предложений отказывался — не хотел «с бабами этим делом заниматься».
За несколько месяцев, что он провел в Петрограде, от него было записано 15 былин, которые отличались от остальных тем, что только пелись, но никогда не сказывались. Предполагалось продолжить работу с Рябининым-Андреевым, но, когда экспедиция вновь посетила его родную деревню в 1926 году, его уже не было в живых.
Иван Герасимович Рябинин-Андреев. «Добрыня и Маринка» Былины Русского Севера. Сказители Рябинины, запись 1921 года © ИРЛИ (Пушкинский Дом)
Петр Иванович Рябинин-Андреев (1905–1953)
Поскольку в поездках за Иваном Герасимовичем ученые наконец запомнили дорогу в Гарницы, о существовании наследника его таланта, сына Петра, они уже хорошо знали и с детства окружили его этнографическим вниманием: былину «Вольга и Микула» маленький Петя исполнил в шесть лет, а в 20-е годы уже выступал перед большими столичными аудиториями. На заре славы он был в два раза моложе своих коллег, что вызывало неодобрительные отклики — «молодой и топорящийся». Петр Иванович оказался хорошим импровизатором: в тех случаях, когда событие задевало его, он, используя древние формулы, создавал собственные произведения — как, например, плач о погибшем брате. А поскольку время требовало новин, к нему выехали новые советские этнографы с заказом на современные темы. Фольклорист М. И. Кострова водила Петра Ивановича в Музей Красной армии, снабжала его материалами о Чапаеве, Сталине и партии, демонстрировала фильмы, в результате чего рождались новины, неоднократно исполнялись автором, перепечатывались в прессе. Однако сам Рябинин-Андреев был недоволен собой и позже, когда актуальность тех произведений ушла, никогда уже не упоминал о таком сочинительстве. После войны он получил персональную пенсию, квартиру в Петрозаводске, был принят в члены Союза писателей — но интерес к сказительству угас, и он не находил себе занятия в городе. В последние годы он работал сторожем на кладбище, выпивал и ходил с прошениями о переиздании сборника былин, считал себя недооцененным. Рассказывают, что характер у него к тому времени сильно испортился, хотя он с радостью всегда соглашался на лекции и выступления перед студентами. Петр Иванович умер, не дожив до пятидесяти.
Петр Иванович Рябинин-Андреев. «Добрыня и змей» Былины Русского Севера. Сказители Рябинины, запись 1926 года © ИРЛИ (Пушкинский Дом)
Ирина Андреевна Федосова (1827–1899)
«Встречается современный читатель с образом вопленицы Ирины Федосовой и обращаясь к книгам М. Горького. Писатель посвятил ей два очерка. Поместил М. Горький „кривобокую старушку“ и на страницах своего романа-хроники „Жизнь Клима Самгина“».
Федосова известна не только как сказительница, но и как лучшая вопленица Заонежья — ее свадебные, похоронные и рекрутские причитания имели невероятное воздействие на слушателей. Рассказывают, как в годы особой ее популярности Федосова была приглашена для выступления в один богатый дом, где светская дама попросила ее исполнить плач о дочери, живой, но в результате семейного конфликта покинувшей дом. Старушка так оплакала девушку, что мать повалилась в обморок, а остальные зрители рыдали. О поэтическим таланте Федосовой писал Горький, нежно отзывался Шаляпин; несколько плачей в «Кому на Руси жить хорошо» списаны с ее «авторских» плачей, и сама она стала прообразом некрасовской Матрены Тимофеевны; художники, композиторы были вдохновлены ее лирикой. При этом Федосова полжизни нищенствовала, была неграмотна, а все, что знала, держала в голове. На заработанные выступлениями деньги она построила в родной деревне школу, попросив учителя: «Ты девочек, девочек больше учи».
Современники отмечали яркую жестикуляцию сказительницы, а потомки называли народной поэтессой и Ахматовой девятнадцатого века. Незадолго до кончины Ирину Андреевну приглашали выступать в Америку, но она отказалась, сославшись на здоровье.
Ирина Андреевна Федосова. «Голубиная книга» («Что в восьмом году, в восьмой тисиче. ») © ИРЛИ (Пушкинский Дом)
Мария Дмитриевна Кривополенова (1843–1924)
«Жизнь М. Д. Кривополеновой в чем-то схожа с судьбой И. А. Федосовой — те же тяготы в первой половине жизни и неожиданная всероссийская известность в старости».
Для широкой публики Марию Дмитриевну Кривополенову открыла Ольга Эрастовна Озаровская — разносторонне одаренный химик и артистка кабаре. Летом 1914 года Озаровская начала ежегодные поездки на Русский Север с сыном, собакой и фонографом за впечатлениями и пополнением репертуара, а также в поисках новых ораторских приемов в среде народной речи. Там, «собирая словесный жемчуг», она и познакомилась с пинежской старушкой-нищенкой. Свой репертуар Кривополенова переняла от деда, который ходил по морю. Затем она неудачно вышла замуж — муж пил и бросил жену без копейки, а дом был без крыши, и часто Марья Дмитриевна ходила по соседним деревням за милостыней, даже и когда стала уже известной. Озаровская привезла бабушку в Москву, где та впервые увидела места, где разворачивается действие многих былин, а затем устроила ей длительные гастроли по всей стране. Спустя четырнадцать лет Борис Пастернак вспоминал в письме Озаровской один из таких концертов: «Вы тогда с бережностью, свойственной дару в отношении дара, впервые выводили за руку, как ребенка, старуху Кривополенову. Это было в Политехническом музее, та же бережность подсказала вам, что лучше бы, чем эстрада, этому голосу, помнящему Грозного, прикатиться из края, который его сложил, и недолго думая, вы всего этого моментально достигли. Вы разбросали по аудитории, точно все это было у вас в горсти, вороха нетерпеливой олонецкой скороговорки». После успешных гастролей бабушку на некоторое время забыли, а когда снова вспомнили, по ходатайству той же Озаровской, в ней принял участие уже нарком просвещения Луначарский. Он лично беспокоился о «государственной бабушке», по его ходатайству ей было назначено пособие, снабжение всем необходимым, а в 1921 году ее вызвали в Москву. Очевидец А. А. Морозов так рассказывает о встрече Кривополеновой с Луначарским:
«…С нетерпением ожидала Кривополенова встречи с Луначарским. Но он не сразу смог к ней приехать. И бабушка на него дулась. А когда он все же приехал и бабушку пошли звать, то она ответила: „Я еще чулок не довязала“. Пошли звать второй раз: „Когда будет пора, приду. Я дольше ждала“. — И, дождавшись третьего раза — как полагалось в старину, — вышла строгая и поклонилась в пояс. Вскоре бабушка разошлась — пела песни и сказывала сказки. Луначарский засиделся до поздней ночи. После его отъезда Кривополенова сказала: „Человек, видать, хороший. Надо ему рукавички связать“». Была Кривополенова и у Луначарского в гостях; выпила рюмку и попросила «убрать стыдобу» — портрет Айседоры Дункан. В июле 1921 года Кривополенова возвратилась домой, на Пинегу, где три года спустя скончалась среди людей, к которым напросилась на ночлег, до последнего вздоха продолжая петь.
Мария Дмитриевна Кривополенова. «Илья Муромец и чудище» (зачин) © ИРЛИ (Пушкинский Дом)
Тимофей Туруев, годы жизни неизвестны
«Наши песни, наши сказки-побывальщины метче пули, крепче стали, штыка вострого — поет колхозник из Карело-Финской ССР Т. Туруев».
Уникальный сказитель-билингва Тимофей Туруев с одинаковым успехом пел былины и по-русски, и на родном карельском языке, переключаясь прямо в процессе исполнения. Собиратели отмечали однако, что Туруев вольно обращается с сюжетом, часто выпуская из него целые куски на свой вкус. Основным занятием Туруева были переводы русского эпоса на карельский язык; известен он также несколькими новинами: «Дело Сталина», «Былина о Сталине» и др.:
Сделал он дела свои великие:
Построил он заводы и фабрики огромные,
на заводах тех машины с автоматами,
а у нас, в деревне, во колхозушках
Отошла на отдых крива сошенька.
(«Дело Сталина»)
И говорит Иосиф Виссарионович
Своемы товарищу Ворошилову:
«Ай же ты, Климентий свет-Ефремович!
Ты пойди-ка по правой сторонушке
Со своей дружиной храброю
Бить силу вражеску Деникина,
Я поеду ко городу Царицину
очищать дорожки прямоезжие».
(«Былина о Сталине»)
В 1941 году сказитель был принят в Союз писателей Карело-Финской ССР.
Музыкальные инструменты в зеркале русских былин
Если обратиться не к словесной, а к звуковой ткани русских былин, то она предстанет перед нами довольно насыщенной и насыщенной, прежде всего, гусельным звоном и гудением гудков. На первый взгляд партитура русской былины это партитура двух музыкальных инструментов: щипковых гуслей и смычковых гудков, в которой тема гуслей и гусельной игры является, к тому же, доминирующей. Но это только на первый взгляд.
Правда, нельзя сказать, что словесная ткань русской былины изобилует инструментальной терминологией, но и сводить ее только к двуединству гусли-гудок было бы ошибочно, ибо при внимательном чтении былин перед нами неожиданно возникает целый клубок инструментальных образов, многие из которых наделены известной мерой таинственности. Мы не будем пытаться распутать все его нити (в рамках одной статьи это просто невозможно), но попытаемся расплести хотя бы верхние его слои.
«Гусли, гусли-самозвоны,
Вся забавушка моя…»
«Ты бренчи, гусляр, задай нам пиру-звону…»
М.Цветаева «Царь-девица»
Начинаются многие былины, как правило, с традиционного описания «пированья-столованья» у князя Владимира:
«В том-то во городе во Киеви,
У ласкова князя Владымира,
Завелсо, завелсо почестен пир…» (4,449)
и мы сразу же погружаемся в мир былины, тонущей в музыке. В нашем воображении возникает картина княжеского пира, на котором мы видим «…многыя играюща…: овы гусельные гласы испущающея, другыя же оръганныя гласы поющемъ, и инемъ замарныя пискы гласящем…» (9,272)
«…Овы гусельные гласы испущающея…». Действительно, из всех музыкальных инструментов, которые знает былина, первое место, несомненно, принадлежит гуслям. И здесь мы вправе поставить вопрос – каким?
«Ен начал гуселка налаживать
Ен начал струночки натягивать
Ен перву наладил с Киева
Ен другую наладил с Чернигова
Ен ведь третью из каменной Москвы…» (6,114-115).
«Онъ первую завел отъ Киева до Еросолима,
А другую отъ Еросолима да до Царьграда…» (18,200).
Что же могли представлять собой двух,- трехструнные былинные гусли? Если это были инструменты псалтыревидные, то инструменты с очень ограни-ченными возможностями. Например, на двуструнных гуслях можно было исполнять только попевки в диапазоне либо дихорда (c – d), либо терцовой (c – e(es) или квартовой (c – f) «секунды». На трехструнных инструментах – в диапазоне большесекундового трихорда (c – d – e), а также ангемитонные попевки, основанные на трихордах в кварте (c – es – f) и квинте (c – f – g). Следовательно, былинные гусли должны были по конструкции отличаться от традиционных гуслей псалтыревидного типа. Можно предположить, признавая всю услов-ность былинной терминологии, что это были танбуровидные двух,- трехструнные танбуровидные музыкальные инструменты, для которых одним из основных характерных признаков являлось наличие шейки и ограниченного количества струн.
«А въ третьемъ терему-то гудки гудут…»
«Там вси скачут, пляшут оны, песенки поют,
Во музыки да во скрыпочки наигрывают…»
А. Гилфердинг «Онежские былины»
Другим музыкальным инструментом, который знала русская былина, был гудок – самобытный русский смычковый инструмент – «род трехструнной скрипки (17,9), но «без выемок по бокам с плоским дном и покрышкой» (7,405). Помимо этого, в русской инструментальной культуре существовал еще один не менее самобытный смычковый инструмент, но с «выемками» (т.е. с «талией») по бокам. Объединяет эти два типа русских смычковых музыкальных инстру-ментов способ держания – вертикальный («a gamba»). По сути дела это был один и тот же музыкальный инструмент. Однако, разная форма резонаторного корпуса не позволяет ставить между ними знака равенства. Речь, в данном случае, идет о самобытном русском гудке и самобытной русской скрипке.
Там вси скачут, пляшут оны, песенки поют,
Во музыки да во скрыпочки наигрывают…» (15,499).
Под «скрыпочкой», в нашем случае крестьянин Никифор Прохоров (деревня Буракова Купецкой волости) мог подразумевать как собственно скрипку либо с горизонтальным, либо с вертикальным способ держания, либо русский гудок.
В новгородской былине XVI века «Вавило и скоморохи», сюжет которой своими корнями уходит в XI столетие, скоморохи в образах Козьмы и Демьяна, обращаясь к Вавиле, говорят следующее:
«Ты пойдем, Вавило, с нами скоморошить…» (4,734).
На что Вавило отвечает:
«Я ведь песен петь да не умею,
Я в гудок играть да не горазен…» (4,739).
Тогда «Козьма да с Демьяном» предлагают ему следующее:
«Заиграй, Вавило, во гудочек…» (4,739), т.е. предлагают ему поиграть на гудке – струнном смычковом музыкальном инструменте. Такое прочтение инструментального термина традиционно и вполне оправдано. Иное значение он приобретает в следующем контексте:
«Заиграй, Вавило, во гудочек,
А во звончатый во переладец…» (4,739).
Что касается собственно гудка, то помимо резонаторного корпуса груше-видной формы с талией и без талии этот русский смычковый музыкальный ин-струмент до конца XVIII века представлял собой простой трехструнный (реже четырехструнный) хордофон с плоскими деками. На верхней деке располагалась плоская или почти плоская подставка. В головку инструмента с двух сторон вставлялись поперечные колки, с помощью которых производилась настройка струн мелодической и двух бурдонных.
Если говорить о приемах игры, то практически все, кто описывал русский гудок, сходятся на том, что мелодию (наигрыш) гудочник обычно исполнял на мелодической (верхней) струне, сопровождая ее звучанием нижних открытых струн. В отношении строй трехструнного гудка существует мнение, согласно которому он был квинтовым с удвоенной в унисон (A – A – e1) или в октаву (A – a1 – e2) бурдонными струнами, либо кварто-квинтовым (A – e1 – a1). Какому соотношению струн следует отдать предпочтение? Выведенные гипотетическим путем инструментальные строи гудка, требуют научного обоснования. Традиционным материалом научной реконструкции строя гудка XVIII века нам послужит замечательный исторический памятник русского народного творчества, носящий название «Сборник Кирши Данилова».
Рукописный вариант сборника, по мнению специалистов, относится к 80-м годам XVIII столетия. Музыкальный материал памятника имеет две особенности. Во-первых, необычный способ записи мелодий – «отдельно от текста без подтекстовки последнего под мелодией» (2,10). Во-вторых, «это не столько за-писи мелодий целиком…, сколько запись попевок и их мелодических вариантов, употребляемых исполнителями по выбору в зависимости от желания, а так же других условий» (2,10). Под другими условиями следует, по-видимому, подразумевать традицию исполнения былин с инструментальным сопровождением. Попевки и их мелодические варианты сборника Кирши Данилова изложены одноголосно, в скрипичной традиции, в высоком регистре, что «дает основание предполагать здесь скрытую традицию пения с сопровождением гудка» (13,339). «В основе большинства из них лежит характерная для русской скорой песни последовательность, складывающаяся из двух ходов: постепенного нисхождения от верхней D к T (a2 – g2 – f(fis)2 – e2 – d2) и следующего за ним поступенного же восхождения от нижней D к той же T (a1 – h1 – c(cis)2 – d2)» (2,10). Для исполнения данной последовательности достаточно двухструнного смычкового инструмента квартового строя, позволяющего народному музыканту максимально использовать открытые струны – a1 и d2. Если действительно изложение мелодий сборника Кирши Данилова предназначалось для гудка или скрипки, то гудок, как и народная скрипка, должны были иметь не квинтовый, а кварто-квинтовый строй – d1 – a1 – d2.
«Ножки, что дудки; брюшко, что волыночка»
Строй трехструнного гудка, а также приемы игры находятся в прямом родстве с еще одним музыкальным инструментом, который входил в партитуру русской былины:
«Да к тому ли к большому быку
Да к быку Рободановскому
Да был никаков волынщичек…
Да он другом пузырь допустил
Да как сделал волыночку…
Да как стал он по рынку гулять
Да как стал в волыночку играть…»(5,308).
История волынки – этого одного из древнейших аэрофонов, снабженных воздушным резервуаром и распространенного под разными названиями у многих народов мира – парадоксальна. С одной стороны это – «безыскунственнейший в мире Dudelsack» (19,115), «самый примитивный музыкальный инструмент» (6,275), «греховный… вульгарный деревенский инструмент» (8,221), богомерзская дуда» (6,138). С другой – волынки (musettes) в конце XVII века появляются в партитурах оперных оркестров. В марше из оперы “Изиды” (1677) Ж.Б. Люли “musetttes” «играют в унисон с гобоями и скрипками». В не-которых партитурах Ж.Ф. Рамо также «встречается несколько партий…волынок» (11,125). Волынка становится модным музыкальным инструментом и в придворном быту. Появляются даже виртуозы-волыночники, «среди которых имелись выдающиеся музыканты вроде Готтетера, Филидора и Детуша» (3,40). К числу волыночников можно отнести еще одного исполнителя:
«по средневековым поверьям, дьявол охотно пользовался волынкой, которую сам же и изобрел» (8,221). Создавая волынку, он взял за основу уже существовашие в природе инструменты кларнетового или гобойного типов. Но пошел не по линии их усовершенствования или реконструкции, а по пути создания новой конструкции уже существовавших инструментов, добавив к ним воздушный резервуар. В результате получился новый лингвальный аэрофон с нетрадиционным способом звукоизвлечения. В его основу был положен принцип непрерывности воздушного потока. Такой способ звукоизвлечения «во многом сходен с исполнительской манерой древнегреческих авлетов, применявших при игре на авлосе нетрадиционную технику дыхания – перманентный выдох» (12,66). Эта техника позволяла музыканту «дышать носом и возобновлять воздушный запас без перерывов в игре» (14,37). В конструкции волынки естественный резервуар, т.е. «ротовая полость и раздудые щеки исполнителя» (12,66) были заменены искусственным – мехом (пузырем).
Поскольку русская волынка уже вышла из употребления, а лингвальные дудки остались, то она в свое время являлась, по-видимому, не чем иным как «сложной и получившей дальнейшее развитие деревянной дудкой» (10,372). Другими словами, появление волынки, возможно, есть не что иное, как зигзаг в эволюции лингвальных аэрофонов.
Русская волынка, в различные эпохи своего существовании, меняла как свое название, так и конструкцию, и бытовала, вероятно, в трех основных вариантах.
2. Волынка с двумя отверстиями в мехе. В одно вставлялась тростниковая (деревянная) трубка с запирающимся клапаном, через которую мех наполнялся воздухом. В другое – мелодическая трубка с грифными отверстиями, которых было, предположи-тельно, 3-4. В верхний конец мелодической трубки, закрепленной в мехе, вставлялся пищик (бытовое название трости) – тонкая камышовая рубка с одинарным бьющим язычком.
3. Волынка обычная с тремя отверстиями в мехе, т.е. с одной мелодической и двумя бурдонными трубками. В начале XIX века этот тип русской волынки постепенно приобретает тот вид, который имели украинские и белорусские инструменты. Свиной или бычий пузырь заменяет кожаный мех, в который вставляли три трубки – для нагнетания воздуха, мелодическую с 5-6 грифными отверстиями и бурдонную. Тем не менее, русская волынка сохранила одну свою характкерную черту. Ее мелодическая и бурдонная трубки не заканчивались раструбом из коровьего рога, а обычно имели «на свободном изогнутом конце широкое отверстие» (10,372).
Проведенный анализ инструментальной терминологии некоторых русских былин показал, что даже знакомые широкому кругу читателей и как бы лишенные таинственности инструментальные термины – гусли, гудок и волынка, готовы рассыпаться перед нами фейерверком самых различных ассоциаций. Любой из этих терминов может быть прочитан по-разному. Число их можно было бы умножить, но этого не позволяют рамки статьи. Опубликование всего корпуса инструментальной терминологии, содержащегося в текстах русских былин, позволит еще глубже понять суть этого практически исчезнувшего жанра устного народного творчества.