На чем обычно сосредоточена басня
Басня в литературе
Басня известна российскому читателю, как правило, лишь благодаря творчеству И.А. Крылова, главного русского баснописца. В действительности эта форма литературного произведения имеет огромную историю, и не так проста, как может показаться поначалу.
Понятие басня
Басня – это небольшой, обычно стихотворный, рассказ. Персонажами произведений могут быть не только люди и животные, но и неодушевленные предметы, которым придаются те или иные человеческие качества. Главным элементом басни является мораль, формулируемая обычно в финале произведения. По роду литературы басня относится к эпосу.
История происхождения басни
Один из самых древних жанров, басня появилась после мифа. Она зародилась еще в Древней Греции и пользовались огромной популярностью. Интересно, что сначала это были прозаические произведения.
Ученые спорят, кто первый был автором басни. Есть сторонники, что это Гесиод. Другие ученые утверждают, что это Эзоп.
Лишь во II в. н.э. поэт Бабрий сделал стихотворные переложения басен Эзопа, и с тех пор они сочинялись, как правило, в поэтической форме.
К XVI-XVII вв. жанр достиг своего расцвета в Западной Европе. Наиболее известными авторами были Жан де Лафонтен и Р.Л’Эстранж чьими историями зачитывалась знать того времени.
В России басни обрели популярность к началу XVIII в. На развитие жанра повлияли произведения В.К. Тредиаковского, А.П. Сумарокова и И.И. Дмитриева. Но подлинно народной басню сделал И.А. Крылов, с творчеством которого знаком, наверное, каждый.
И хотя, в чистом виде басня практически не существует с конца XVIII в., мораль заложенная в этих историях остается актуальной и через много столетий.
Признаки басни
Она отличается краткостью. Этим она схожа с притчей.
В конце произведения кратко формулируется мораль произведения.
В басне часто используется прием антитезы, то есть прием контраста( «Лев и Мышь» у И.А. Крылова).
Метафоры практически не употребляются. Язык близок к разговорному жанру.
Сатира — важный инструментом басни.
В баснях часто используется прием типизации, обобщения.
Басня и притча: в чем отличие?
Басня выражена более прямолинейно. Притчу нужно додумать.
В Басне герои чаще всего животные, птицы, рыбы. В притче — люди.
Притча больше близка к загадке, так как должна быть разгадана.
Басня выступает как самостоятельное литературное произведение. Притча чаще всего рассказывается в контексте другого произведения.
Басни Крылова
До Крылова к басне относились как к «низшему» жанру, так как она описывала жизненные сюжеты.
Интерес к басне в России возродил И. А. Крылов. О его баснях с восторгом отзывался Белинский, называя их повестями, комедиями, злой сатирой только не просто баснями.
Крылов писал свои произведения на злобу дня. Прием аллегории и аллюзии помогал ему обходить цензуру.
Он высмеивал все перегибы властей. На реформу управления он написал басню «Квартет». На палочную аракчеевщину — «Рыбью пляску». Даже на царя, Александра I Крылов не побоялся написать басню «Воспитание Льва».
Когда на Россию напал Наполеон, Крылов живот откликнулся. Из-под его пера вышли такие басни, как: «Волк на псарне», «Обоз».
Крылов высмеивал все отрицательные черты характера: жадность, трусость, произвол царского режима.
Афоризмы из его басен вошли в народный обиход. Вот некоторые из них: «А Васька слушает да есть», «А вы, друзья, как не садитесь, все в музыканты не годитесь», «А Ларчик просто открывался».
После Крылова жанр басни уже не мог держать заданную великим баснописцем планку.
Басня
теория по литературе 📖 формы произведений
Басня – это небольшое литературное произведение нравоучительного, сатирического характера (в стихах или прозе), героями в котором выступают животные, предметы или растения.
История возникновения (зарождения) басни
Жанр басни зарождается в V в. до н. э.
В Древней Греции к этому жанру обращается Эзоп. Древнегреческий поэт пишет сборник басен в прозе, который состоит из 426 басни («Две лягушки», «Курица и Яйцо», «Олень и Лев», «Собака и Волк» и др.).
Ещё один древнегреческий поэт-баснописец Бабрий (II век н. э.) известен стихотворным переложением басен Эзопа и написанием собственных («Зевс и дубы», «Мул», «Собака и повар», «Старый конь» и др.). В своих баснях Бабрий пишет об олимпийских богах с иронией. Нравоучительность и обличение пороков в его произведениях практически отсутствует.
В Древнем Риме разрабатывает жанр басни Федр (I в. н. э.). Он переводит произведения Эзопа, подражает им и пишет собственные («Корова, Коза, Овца и Лев», «Воробей и Заяц», «Лиса и Аист», «Орёл и Ворона» и др.).
В начале V в. в этом жанре работает римский поэт Авиан. Его перу принадлежат 42 басни, из которых 37 восходят к Бабрию («Краб и его мать», «Верблюд и Юпитер», «Козёл и Бык», «Дуб и Тростник» и др.). В основе произведений Авиана лежит не нравоучение, а развлечение. Он пишет: «…пришёл мне на ум басенный слог: ведь басни не чуждаются изящного вымысла и не обременяют непременным правдоподобием».
Во многих странах Европы, начиная с XVI века, писатели увлекаются переводами античной литературы. С начала XVII века басня активно развивается и переходит в разряд литературного жанра. К известным европейским баснописцам причисляют немецкого поэта Г. Лессинга и Х. Геллерта, французского поэта Ж. де Лафонтена, английского поэта Т. Мура.
И. А. Крылов, портрет
Французский баснописец Нового времени (XVII в.) Ж. де Лафонтен создал новый жанр, заимствуя содержание произведений у древних авторов («Кузнечик и муравей», «Заяц и Черепаха», «Лягушка и Крыса», «Шершни и Пчёлы» и др.).
Первые попытки писать басни в России делают С. Полоцкий (XVII в.), А. Д. Кантемир и В. К. Тредиаковский (начало XVIII в.). Однако развитие басни приходится на середину XVIII – начало XIX вв. К этому жанру обращаются А. Е. Измайлов, А. П. Сумароков, И. И. Дмитриев, И. И. Хемницер.
Русский поэт А. П. Сумароков заложил основы национальной басенной традиции. Его поэтическим девизом становятся следующие слова: «Доколе дряхлостью иль смертью не увяну, Против пороков я писать не перестану…».
Вершиной в развитии жанра благодаря произведениям И. А. Крылова становится XIX в. Басни писателя вобрали в себя опыт двух с половиной тысячелетий. Он написал 236 басен, которые вошли в 9 сборников, опубликованных ещё при жизни автора.
По словам критика В. Г. Белинского: «Басни Крылова – это повесть, комедия, юмористический очерк, злая сатира, словом, что хотите, только не просто басня».
Вслед за И. А. Крыловым создают басни B. А. Жуковский, А. К. Толстой, Л. Н. Толстой, К. Прутков и др.
В советский период басня не утратила своей популярности. Известны революционные басни Д. Бедного, который высмеивал остатки буржуазного менталитета.
Позднее к басенному жанру обращается С. В. Михалков. Писатель находит собственный интересный стиль современной басни. Он наделяет своих героев выраженным сатирическим характером, который направлен на разоблачение подхалимства и других низких с точки зрения нравственности поступков.
Основоположники басни
Основоположником басни считается легендарный древнегреческий поэт Эзоп (ок. 600 г. до н. э.). Его произведения дошли до нас в позднейших поэтических переработках Федра, Бабрия и Авиана. Иносказательная форма повествования Эзопа получила название «эзопов язык».
Характерные особенности басни
Басня имеет ряд характерных особенностей:
Особенности построения сюжета и композиции в басне
Композиция басни включает две части: рассказ и моральный вывод (мораль, назидание). По объёму эти части могут быть разными. Мораль может располагаться как в конце (С. В. Михалков «Две подруги»), так и в начале произведения (И. А. Крылов «Ворона и Лисица»).
И. А. Крылов, «Ворона и Лисица», иллюстрация
В басне авторская речь обращена к читателю. Диалог между героями присутствует почти всегда. Обычно в таких произведениях высмеиваются человеческие пороки и недостатки общественной жизни (жадность, трусость, невежество и т.д.).
Художественные приемы в басне
Самым частым приёмом в басне является аллегория, с помощью которой баснописец изображает какие-либо понятия через образы растений, животных или других неживых существ. Например, за образом Лисы часто угадывается хитрость, ложь и коварство, а за образом Свиньи – невежество.
Кроме того, в баснях нередко используются народный разговорный язык с обильным включением просторечий, фразеологизмы. Баснописцы умело включают в произведения сравнения, метафоры, пословицы и поговорки, уменьшительно-ласкательные слова и преувеличения.
Также многим басням свойственна ирония – тонкая скрытая насмешка. Например, в басне И. А. Крылова «Лисица и Осёл» Лиса спрашивает Осла: «Отколе, умная, бредёшь ты, голова?». Однако на самом деле Лиса считает Осла глупым.
Аудитория жанра
Впервые дети знакомятся с басней в начальной школе. Благодаря чтению произведений этого жанра они учатся отличать плохие поступки от хороших, начинают понимать юмор и делать выводы.
Чтение басен интересно и взрослым. Ведь в современном мире люди не избавились от пороков, описанных в баснях прошлых веков.
Схожесть с другими жанрами
Своей повествовательной манерой басни сближаются со сказками, анекдотами и новеллами, а моралистической частью басни схожи с пословицами. Также басни имеют такие общие черты с притчами и сказками: поучительный характер, аллегорическая форма, главными героями могут быть животные, растения.
Яркие представители
Мастерами басенного жанра являются: Эзоп, Федр, Авиан, Бабрий, Ж. де Лафонтен, Л. Хольберг, А. Д. Кантемир, А. П. Сумароков, И. И, Хемницер, А. Е. Измайлов, И. И. Дмитриев, В. К. Тредиаковский, И. А. Крылов, Л. Н. Толстой, Д. Бедный, С. В. Михалков.
Представители жанра в школьной программе
В школьную программу включены многие басни И. А. Крылова: «Стрекоза и муравей», «Мартышка и очки», «Лебедь, рак и щука», «Ворона и лисица», «Чиж и голубь», «Свинья под дубом», «Кукушка и петух», «Волк на псарне», «Зеркало и обезьяна», «Ларчик», «Слон и Моська», «Обоз», «Квартет», «Волк и журавль», «Осёл и соловей», «Кукушка и петух», «Два мальчика», «Волк и ягнёнок», «Лисица и виноград» и др.
Басня как жанр литературы. Форма речи басни
*Знаменитая басня Крылова «Волк и Ягненок» была написана в 1808 году и тогда же опубликована в журнале «Драматический вестник».
Сюжет ее дан Эзопом:
«Волк увидел Ягненка, который пил воду из речки, н захотелось ему под благовидным предлогом ягненка сожрать. Встал он выше по течению и начал попрекать ягненка, что тот мутит ему воду и не дает пить. Ответил ягненок, что воды он едва губами касается, да и не может мутить ему воду, потому что стоит ниже по течению. Видя, что не удалось обвинение, сказал волне «Но в прошлом году ты бранными словами поносил моего отца!» Ответил ягненок, что его тогда еще и на свете не было. Сказал на это волк: «Хоть ты и ловок оправдываться, а все-таки я тебя съем!»
Басня показывает: кто заранее решился на злое дело, того и самые честные оправдания не остановят.
Несколько моментов в басне Эзопа должны быть подчеркнуты. Во-первых, Эзоп выбрал таких зверей, отношения между которыми определены их «природой» и потому естественны. Во-вторых, он намекнул на мотив «благовидного предлога». Волку не просто захотелось съесть ягненка, а выставив достаточно убедительные причины. В-третьих, все обвинения волка легко отводятся ягненком, и благодаря этому в басне параллельно существуют два плана: волк выставляет мнимые аргументы в пользу своего желания, а ягненок каждый раз оправдывается. Момент полного оправдания ягненка совпадает с моментом катастрофы. Казалось бы, ягненок одерживает победу, и волку не удается доказать его вину, но, признав свое поражение («ловок оправдываться»), волк все-таки исполняет свое намерение. Победа ягненка оборачивается гибелью. В заключительных словах волка, нарушающих всякую «логику», басня сливает оба плана. Наконец, мораль басни восстанавливает «логику», но не рассказанного случая, а более общих закономерностей: в ней говорится о людях, которые, решившись на злое дело, не внимают самым честным оправданиям. Легко установить, что мораль Эзопа еще достаточно отвлеченна и касается оценки злых людей вообще. Сочувствие Эзопа безусловно отдано ягненку, но добродетель в басне не торжествует: волк съел ягненка. Басня не стремится к восстановлению справедливости, печальный вывод излагается в ней эпическим тоном.
В дальнейшем Федр конкретизирует мораль басни, придя к заключению, что слабый часто бывает притеснен более сильным. Этот вывод согласовался с сюжетом Эзопа, поскольку у того взяты сильный волк и слабый ягненок.
Новую жизнь в старый сюжет вдохнул Жан Лафонтен. Он воспользовался не только сюжетом Эзопа, но и апологом Гезиода о копчике и соловье. Нравоучение, которое вывел Гезиод, гласит: «слабейший должен уступить сильнейшему и не раздражать его бесполезным противодействием, ибо никогда не смог бы победить, но лишь навлек на себя стыд и несчастье». Лафонтену совершенно ясно, что в действительном мире у ягненка нет возможностей для спасения. И эта горькая истина вызывает у него сопротивление. Он отрицательно относится к ней, как и к существующему порядку, противопоставляя его некоей идеальной моральной норме, более высокой, чем бытующая в реальности. Поэтому Лафонтена больше заботит, с одной стороны, общий моральный принцип, а с другой — житейская мудрость, которой должен придерживаться слабый в его отношениях с сильным, в своем практическом поведении. За непосредственным изображением Лафонтен всегда приоткрывает второй план, более важный, чем видимый и предметный. Такой взгляд на басню позволил Лафонтену значительно углубить функцию рассказчика, за «простодушием» которого таилось и трезвое знание реальной жизни, и ее полное расхождение с идеальными гуманными принципами. В некоторых очень существенных чертах Лафонтен предварил Крылова: он избежал как угрюмого и всеохватывающего скептицизма, так и восторженного, но недостаточно обоснованного оптимизма. Ему, как впоследствии и Крылову, чужда всякая бесплодная мечтательность, сентиментальность, но он не уповает исключительно и на разум как панацею от всех зол. Вместе с тем Лафонтен часто смягчает конфликты и рационалистически описывает эмоции своих персонажей, не передавая их чувств во всей психологической полноте и конкретности. У Лафонтена, например, волк говорит в гораздо более спокойном тоне, чем у Крылова, и обещает ягненку «наказать» его за «дерзость» («du seres chaie de ta temarite»), а не «сорвать голову». Наконец, Лафонтен стремится подсказать, как надо практически строить свое поведение. К этому сводится его фраза: «Довод сильнейшего всегда наилучший» («La raison du plus fort est toujour le meilleure»). В ней дидактическая сентенция адресована слабому и одновременно заключено обобщение неудовлетворяющих Лафонтена реальных моральных принципов, осуждаемых им. В этом последнем пункте басня Лафонтена направлена против общества, где неправый сильный всегда побеждает правого слабого, Лафонтен отказался идеализировать суровость жизненных коллизий и не подчинил рассказ идеальному моральному правилу, но вместе с тем предложил практический выход для слабого. Он в значительной степени проложил дорогу Крылову, который бесспорно опирался на него в разработке сюжета (рассказа и образа рассказчика). Однако еще до Крылова ла-фонтеновская басня использовалась русскими баснописцами, и не учитывать национальную традицию нельзя.
Именно на Лафонтена опирался,йнапример, А.П. Сумароков, создавая басню «Волк и Ягненок»-
А. Сумароков сосредоточен на рассказе, совершенно опуская мораль и назидание. Он подробно мотивирует невинность Ягненка и вводит уточнение, отсутствующее у Эзопа, — «голодный Волк». Далее он тщательно описывает состояние Ягненка, ввергнутого в ужас. И, наконец, после трехкратного оправдания Ягненка выдумывает нелепицу о блеющей пастушке, ссылаясь на ответ Ягненка, который гибнет не из-за собственной мнимой вины, а из-за мнимой чужой. Баснописца заботит не столько Волк, сколько Ягненок, и он проникнут к нему искренним сочувствием. Рассказчику жаль Ягненка, и эта жалость выражается в том умилении, с каким Сумароков описывает грустные предчувствия своего героя. Он с этой целью сознательно вводит мотив сиротства («Всея моей родни на свете нет. » — говорит Ягненок) и упоминает о прекрасной пастушке. Вместе с тем у Сумарокова появляются детали, которые предваряют Крылова. К ним нужно отнести намек на социальное различие между Волком и Ягненком, выраженное в словах: «ко мне учтивства не храня» и в ироническом отзыве о пастушке: «Пастушке я твоей покорнейший слуга. » Ясно, что Волк стоит на более высокой ступени социальной лестницы, чем Ягненок. Это дало основание А.С. Шишкову в статье «Сравнение Сумарокова с Ла Фонтеном» отдать предпочтение русскому автору. В обвинениях Волка все дальше и дальше отодвигается степень близости дерзких родственников: сначала мать, отец, а затем дядя, брат, а потом — предположительно — сват («Иль, может быть, и сват. «), пока наконец родство не пропадает окончательно («пастушка»). Этот мотив отчасти используется и Крыловым.
В целом, однако, басня Сумарокова построена на классицистических принципах. Баснописцу важно оттенить нелепость происходящего. У Волка, который называет Ягненка «бездельником» и «плутишкой», не находится довода, чтобы съесть Ягненка. И это в духе басни. Однако приводимый им довод лежит не в природе Волка, что нарушает скрытую в сюжете естественность. Нелепость нужна Сумарокову не для того, чтобы подчеркнуть характер социальных отношений, а как антитеза превратного басенного мира логично устроенному и прекрасному действительному миру, хотя бы и нарушаемому печальными и трагическими случаями. Недаром Ягненок перед смертью вспоминает зеленый луг, игру с ягнятами, пастушку, бравшую его на руки, свирель и пенье птичек. Не случайно Сумароков столь логично мотивирует и сами обстоятельства, предшествующие встрече и диалогу. Все это призвано оттенить, с одной стороны, неразумность басенного мира, абсолютную нелепость тех нравственных норм, которых держатся басенные персонажи, а с другой — приписать истинное знание самому рассказчику. Волк воздвигает одну ложь над другой, и это ставит его вне морали. Особенно ярок портрет пастушки, в котором перечисляются ее свойства: пастушка блеяла, у нее комолые рога, длинный хвост, густая шерсть, копыта не велики. Темному, непросветленному эгоистическому миру, лежащему вне разумных нравственных законов, противостоит светлое, истинное сознание рассказчика. Задача баснописца состоит в осмеянии нарочито нагроможденных мнимых обвинений, чтобы смехом способствовать их исправлению. Вследствие этого рассказчик у Сумарокова ближе к басенным персонажам, чем у Лафонтена. Он не предстает философом, анализирующим рассказанный случай, а живет рядом с персонажами, уклоняясь от какой-либо оценки рассказанного и не вводя, как в данной басне, морального поучения. Но ему присуще истинное знание, с высоты которого он сатирически описывает басенный мир. Антитеза между непросвещенными басенными персонажами и наделенным разумом рассказчиком находит в баснях Сумарокова четкое стилистическое воплощение. Как правило, рассказчик изъясняется книжным, а осмеиваемые басенные персонажи просторечным языком. Сумароков резко сталкивает книжный и просторечный стили речи, демонстрируя уродство басенных героев и высокую моральность рассказчика. Он достигает этим дополнительного сатирического эффекта.
Вслед за Сумароковым на тот же сюжет написал басню «Ягненок и Волк» Г. Р. Державин.
Державин сохраняет появившуюся у Сумарокова жалость к Ягненку и даже усиливает ее, придавая ей большую чувствительность. Об этом свидетельствует обилие слов с уменьшительными суффиксами — «маленький», «тучненький», «беленький», «речки», «жем-чужком», «зелененьким». Ему, как и другим баснописцам, не надо мотивировать злость Волка, потому что она заключена в его природе, но он считает необходимым подробно объяснить, почему Ягненок остался один. Баснописец выдвигает разнообразные причины: недосмотр пастуха и оплошность Ягненка. Благодаря этому случайность происшествия намеренно нагнетается: Ягненок, нечаянно отставший от стада, одновременно лишается защитника. «Великое несчастье» Ягненка происходит от того, что у него нет покровителей, и он остался наедине с кровожадным Волком. По сравнению с Волком Сумарокова державинский, повторяя оскорбления («плутишка»), их множит («Молокосос, овечий сын, мальчишка. «) и, чувствуя свою безнаказанность (некому дать ему отпор), все больше распаляется. Вздорность обвинений постепенно становится резче: Волк не допускает возражений и не терпит оправданий («Ты говоришь еще!»).
— На то она
Сотворена
Чтоб всех поить!
Державин сокращает оправдания Ягненка, но зато увеличивает обвинения Волка. И тут оказывается, что в их основе лежит некая изначальная неприязнь («Но я твою породу издревле не терпел»). Мораль басни («К барашку применить — невинность, зависть — к Волку») плохо соотносится с рассказом. Если Ягненок оправдался и тем самым его невинность доказана, то зависть Волка не вытекает из текста. Чему, собственно, завидовал Волк? Можно лишь предположить, что Волк испытывает зависть к невинной и безмятежной, чуждой корысти, естественной и простой жизни Ягненка. Если она обеспечена покровительством, то зависть перед ней бессильна, но как только она остается без поддержки (Волк «увидел, что один Ягненок воду пьет. «), то становится легкой добычей зависти. При достаточно сильном покровителе (ср. упоминание о пастушке и пастухе) зависть может и не обнаружиться, но без него она наглеет. Державин открыл ту истину, что в мире корыстных интересов невинность чрезвычайно хрупка. Она не может охранить сама себя и вынуждена искать поддержку со стороны более могущественных людей, чем всегда готовые к жестокой расправе завистники. Басня требовала от монарха («пастуха») и государства деятельной и энергичной защиты подданных от жадных и ненасытных вельмож и сановников.
Этот экскурс в историю разработки басенного сюжета о Волке и Ягненке нужен для более отчетливого представления о новаторских идейно-художественных принципах Крылова.
Басня Крылова «Волк и Ягненок» начинается с утверждения общего морального принципа:
У сильного всегда бессильный виноват.
Он выступает благодаря своей категоричности непреложным законом Истории:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим.
В дальнейшем История, то есть действительность, противопоставляется Басням, закрепляющим конкретные случаи:
Но мы Истории не пишем;
А вот о том, как в Баснях говорят.
Конкретный басенный случай в силу индивидуальности богаче общего морального закона. Крылов с самого начала затевает игру: действительность поверяется вымыслом, абстрактная истина — конкретным эпизодом. Вымысел должен в чем-то подправить действительность и типизировать ее. История и Басни не только противопоставлены, но и сопоставлены. Крылов отказывается от той прямой антитезы Истории и Басни, которой Вольтер закончил свою статью «Басня», предназначенную для «Философского словаря»:
Между Историей и Басней сразу же намечены сложные отношения. История не отвергается начисто, но и не принимается полностью. Кроме того, История «пишется», тогда как в Баснях «говорят».
Наконец, во вступлении к басенному рассказу начинает вырисовываться и рассказчик как личность. Рассказчик скромно заявляет, что не пишет Историю и не рассказывает Басню, а всего лишь передает содержание басенной «молвы». Но всем известно, что именно он-то и сочинил Басню, хотя прикрывается множеством баснописцев и как бы прячется за них. Далее можно заметить, что рассказчик говорит не от лица «я», а от некоего собирательного «мы». Рассказчик не хочет выделять себя из обширного целого и встать над другими: он, по-видимому, остается рядом со всеми, среди них. Занятая им позиция обеспечивает рассказу эпический тон и мешает проникновению открытого авторского начала в повествование, не навязывая личного освещения и оценки событий.
Рассказ и в самом деле развивается в эпическом ключе, причем отношения между Волком и Ягненком самые, что называется, «естественные». Волк — хищник, Ягненок — его лакомая добыча. Животные у Крылова ведут себя в соответствии со своими инстинктами.
В отличие от других баснописцев он уклоняется в вымысле от произвола воображения.
Крылов, вымышляя рассказ, нигде не допускает противоречия с действительным поведением животных в природе.
Столь же достоверно и просто мотивируется причина появления Ягненка у ручья. Сумароков не дает никакой мотивировки, Державин пишет: «Захотел воды испить». У Крылова описание содержит причину: «в жаркий день. напиться». В поведении Ягненка есть логика, как и в поведении Волка: «голодный рыскал Волк», «Ягненка видит он, на добычу стремится». Благодаря соблюдению причинной связи событий Крылову не нужно описывать ни Волка, ни Ягненка. Он сразу погружает нас в действительные отношения. В результате встреча Ягненка и Волка оказывается случайной и в то же время предопределенной их естественным поведением. Самому случаю Крылов придает закономерность, но не лишает его непреднамеренного характера. Он молчаливо допускал необязательность встречи. Но раз уж Волк оказался «около тех мест», то Ягненку не миновать беды.
Рассказчик в басне, таким образом, умудрен жизненным опытом. Но он предстает еще с одной стороны. Волку в его изображении недостаточно просто съесть Ягненка. Рассказчик замечает: «Но, делу дать хотя законный вид и толк, // Кричит. » Оказывается, Волк не только кровожаден, но он еще и лицемер, уверенный в своих возможностях безнаказанно нарушать установленные законы. Но беззаконию он желает придать вид законности. С этого момента рассказ приобретает сатирическое освещение благодаря иронии рассказчика. Лафонтен, Сумароков и Державин оставили этот мотив без внимания. В русской басне он появился у Тредиаковского, который шел от Эзопа («под благовидным предлогом»):
Сего как съесть ему намерение вспало,
А справедливым бы казалось дело то.
Он говорил.
Сообщая рассказу сатирический оттенок, Крылов продолжил античную и русскую басенную традицию. Ирония, возникающая в речи рассказчика, сразу же выдает в нем человека с острым психологическим зрением. Он приоткрывает тайные намерения Волка. Тут существен и другой, чисто психологический штрих: Волк не удосуживается и даже не успевает обдумать свое дело. Он сразу кричит (у Сумарокова и Державина это место подано нейтрально: «начал говорить», «сказал»). Глагол «кричит» тотчас выдает в Волке некое значительное лицо, и тем самым устанавливается очевидная дистанция между Волком и Ягненком. С этого момента басенный рассказ строится как комическая сцена, приводящая к трагической развязке. Рассказчик появляется только в заключительном стихе: «Сказал, и в темный лес Ягненка поволок». Содержание рассказанного представляет собой сплошной диалог, выявляющий через речи персонажей их социальные черты. В этом же месте естественность животных инстинктов сменяется ненормальными, но вместе с тем типичными социально-нравственными отношениями.
Как обычно, басенный диалог развивается в двух планах: обвинения Волка отвергаются Ягненком, и пока дело касается «юридической» стороны, Ягненок кажется неуязвимым: но одновременно обвинения только предлог, скрывающий истинную цель Волка — съесть свою жертву, и потому каждое новое оправдание приближает Ягненка к гибели. Искусство баснописца состоит в игре этими двумя планами. Крылов очень изобретательно ее поддерживает. Волк не в силах придумать какое-либо реальное обвинение, и от досады, что миг расправы с Ягненком отдаляется, он гневается все сильнее и сильнее, спеша привести дело к развязке. Он держит в уме цель, неизвестную Ягненку, а Ягненок принимает ложные обвинения за чистую монету и поэтому сосредоточен исключительно на прямом смысле придирок. Диалог получается нестройный: Волк и Ягненок слышат только то, что хотят услышать. Но в этой нестройности и состоит сатирический эффект. По мере роста гнева Волка все более краткими и достойными становятся речи Ягненка. Он парирует обвинения Волка легко, потому что действует в пределах обычной логики и в нормах как бы простой, естественной нравственности. Мораль Волка держится как раз на праве презирать принципы простой и естественной этики. Отсюда понятно, что ни логика Волка, ни его нравственность не могут совпасть с логикой и нравственностью Ягненка. Опровержение ложных обвинений само оборачивается «ложью», а мнимые грехи посторонних тут же переносятся на неповинное конкретное лицо, и злым становится не носитель зла, а его противники и жертвы. Диалог возвращается к началу, но обвинение предстает обессмысленным и в то же время полным нового смысла.
В речи Волка звучат открытые угрозы, презрительные, оскорбительные и надменно-фамильярные («приятель») выражения, которые выдают в нем значительное лицо, по своему социальному положению занимающее высокое место в обществе. Вообще по сравнению с другими баснописцами Крылов сообщил речи Волка большую резкость, грубость и отрывистость. Его Волк не привык стеснять себя бранными речениями и сдерживать гнев. Волк как бы изначально наделен правом вершить суд по своему усмотрению («За дерзость такову // Я голову с тебя сорву») и видит врагов во всех, кто, по его мнению, мешает его хищническим интересам. Он поднаторел в «распекацнях» и мнит себя чрезвычайно занятым важными делами («Досуг мне разбирать вины твои. «). Он, наконец, привык к тому, что ему не могут возразить, и потому каждое возражение воспринимает не иначе, как личное оскорбление («Поэтому я лгу!») и заведомую дерзость. Самой речью Волка Крылов рисует выразительный портрет недалекого, но обладающего полнотой власти хищника, удовлетворяющего лишь свои эгоистические цели. Недаром в речи Волка столь подчеркнуто звучит «мое» (Крылов выделяет это слово), «я», «мне».
Волк считает своим состоянием все, принадлежащее ему. Его собственные аппетиты безграничны. Крыловский Волк, однако, знает, что нарушает закон, и поэтому его хитрость глуповата. В конечном итоге он не может скрыть корысть («Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»), лежащую в основе его социального характера. Видимая нелепость этой фразы не только сводит воедино оба плана басенного диалога, но и обнажает реальный социально-общественный фундамент, на котором строится мораль Волка.
Не менее показательна с этой точки зрения и речь Ягненка. Он прямо относит к Волку титул «светлейший», «Светлость», подчеркивая то социальное расстояние, которое разделяет его и Волка. В речи Ягненка появляются обороты («Когда светлейший Волк позволит.// Осмелюсь я донесть», «гневаться напрасно он изволит»), сообщающие ей подобострастие, которое оттеняет всемогущество Волка и ничтожность Ягненка. Однако его ничтожество коренится не в природе Ягненка. В дальнейшем он достойно противостоит Волку, и речь его не содержит никакого унизительного оттенка («Нет братьев у меня», «Ах, я чем виноват?»). Он даже с третьего лица в обращении переходит на второе («ты») — «Помилуй, мне еще и отроду нет году». Показательно, что растущий гнев Волка не вызывает в Ягненке никакого противодействия. Он лишь отвечает на смысл обвинений, но не обращает внимания ни на тон, ни на резкость выражений. Он их допускает, не возмущаясь и оставаясь спокойным, потому что оскорбления и грубость ему привычны, это, так сказать, в порядке вещей. По сравнению с речью Волка, состоящей из грозных вопросов и окриков, речь Ягненка выдержана в основном в повествовательных интонациях. Различие речевой манеры характеризует опять-таки социальное положение басенных персонажей. Крылов развертывает маленькую драму, в которой действующие лица своей речью характеризуют и себя, и свои моральные принципы. Рассказчик как бы уходит из басни, на время оставляя персонажей наедине. Сочувствие Крылова Ягненку нигде не выражено в авторской речи, оно скрыто в ней и вытекает из самой сцены как ее наглядный результат. Крылов отказывается не только от сочувствия Ягненку, но и от осуждения Волка. Оно тоже не выступает открыто, непосредственно. Это происходит потому, что баснописец избегает морализаторства, дидактики, маскирует назидательность басни. Он руководствуется не абстрактными нормами добра и зла, а конкретным раскрытием социальных отношений, которое выявляет их реальные этико-психологические следствия. Крылова не занимают Волк и Ягненок с точки зрения их индивидуальной психологии и личных душевных качеств. Они нужны Крылову как характеры, сформировавшиеся в конкретных социальных условиях, в процессе национально-исторического развития. Его интересуют их социальные роли, которые обусловили их психологию,, поведение и мораль. Крылов оставил как совершенно отвлеченное и бесполезное сочувствие или осуждение сложившейся реальности. С его точки зрения, бессмысленно осуждать Волка за то, что он терзает Ягненка, а Ягненка за то, что он дает себя терзать Волку.
Крылов исходит из установившихся социальных отношений как непреложной данности. Драматическая коллизия между Волком и Ягнёнком призвана воссоздать систему социальных связей, которая такова, что в ней с необходимостью закона складывается принцип, позволяющий одному съесть, а другому быть съеденным. Та же основа формирует психологию обоих персонажей, их поведение и нравственность. Один наивно придерживается естественной морали, а другой ее презирает, почитая своим кумиром произвол. Нарушение моральных норм ведет к безнаказанному произволу, предопределенному всей социальной системой. Место естественных, простых и справедливых отношений занимают ложные, извращенные, по сути своей аморальные и безнравственные. Вот эта трезвость и проницательность социально-этической оценки современного Крылову общества противостоит всякому приукрашиванию, идеализации действительности и (чего нет у других русских баснописцев) мешает проникновению чувствительности, умиления по адресу страдающих и несчастных персонажей. Она исключает открытое выражение сочувствия или осуждения. С такой точки зрения драматическая форма, в которую отливается содержание басни, наиболее, конечно, соответствовала тем идейно-художественным принципам, которых держался Крылов.
Валентин КОРОВИН( 1932 года рождения. Доктор филологических наук (1983), заведующий кафедрой русской литературы. Почетный профессор МПГУ (2012).Окончил факультет русского языка и литературы МГПИ им. В.И. Ленина.Работал заведующим редакциями литературы и искусства журналов «Семья и школа», «В мире книг», старшим научным сотрудником сектора теоретических основ эстетического воспитания Научно-исследовательского института художественного воспитания Академии педагогических наук, возглавлял Пушкинский кружок. С 1987 г. – председатель Совета по защите кандидатских и докторских диссертаций по филологии, член экспертного совета Высшей аттестационной комиссии по филологии (1989 – 1998). Длительное время преподавал
в Хельсинкском и Иллинойском университетах).
Знаменитая басня Крылова «Волк и Ягненок» была написана в 1808 году и тогда же опубликована в журнале «Драматический вестник».)