На что по мнению ломоносова похоже общество без родного языка
Ломоносов и иностранные языки
Родившийся на русском Севере, Ломоносов, разумеется, владел своим родным, русским, языком в его северном диалектном варианте. В то же время, как православный, Ломоносов в той или иной степени владел и языком богослужения, церковнославянским. Такое соединение двух близкородственных, но всё же разных языков было достаточно распространено среди грамотных людей на Руси в XVIII веке. Однако, будучи гениально одарённым, Ломоносов выступал как «трилингв» (слово, образованное по той же модели, что и «билингв» – «носитель двух языков»). Помимо русского языка, Ломоносов свободно владел (не только читал, но и писал) латинским языком, который в то время был международным языком, в какой-то мере напоминая современное положение английского языка (Именно тот факт, что большинство естественнонаучных сочинений Ломоносова написано на латинском языке, был одним из затрудняющих обстоятельств при издании его собрания сочинений на русском языке уже в новейшее время). Кроме того, в силу жизненных обстоятельств (обучение в Германии, контакты с немецкими учёными, работавшими в России) Ломоносов владел ещё и немецким языком.
Таким образом, будучи триязыковой личностью, Ломоносов не только обеспечивал себе возможность научных, деловых и иных контактов со всеми, кто принадлежал к кругу его профессиональных и личных интересов, но и обладал серьезной базой для лингвистических штудий, опирающихся на практическое владение языками из трёх групп индоевропейской семьи: славянской, романской, германской. Известны его переводы с французского, английского и итальянского языков.
Однако наш гениальный соотечественник направил свои знания и таланты не на решение общих проблем лингвистики, но на совершенствование современного ему русского языка, который тогда должен был поспевать за теми многообразными изменениями, которые происходили в жизни русского общества в петровское и послепетровское время. Ломоносов не только представил одну из первых классификаций грамматических характеристик русского языка, упорядочив, таким образом, соответствующие языковые факты. Он также эффективно стремился к пополнению лексического запаса русского языка. В частности, именно Ломоносов «придумал» такие слова, без которых мы и теперь не можем себе представить наш словарь: маятник, насос, притяжение, созвездие, рудник, чертеж. По количеству введенных в русский язык слов Ломоносов уступает лишь Н.М. Карамзину. Уникальное положение для представителя естественных наук! Специальное внимание уделял Ломоносов внедрению в русский язык слов из церковнославянского языка, обозначающих понятия абстрактные и духовно возвышенные.
По поводу крылатой фразы М. В. Ломоносова о русском языке
Виталий Дмитриевич Арнольд (4 октября 1968 года — 4 января 2017 года) — соучредитель и зам. директора Московского центра непрерывного математического образования, организатор олимпиад по математике и Летней школы «Современная математика» в Дубне, учитель информатики московской гимназии № 1543. Погиб в автокатастрофе на трассе «Балтия».
Несколько лет назад с Виталием Дмитриевичем Арнольдом мы задумали подготовить публикацию о научных основаниях (или их отсутствии) постоянно впопад и невпопад цитируемого высказывания М. В. Ломоносова из его «Российской грамматики». Первоначально предполагали попросить написать об этом болезненно важном для российского уха вопросе Андрея Анатольевича Зализняка. Однако после разговора с А. А., убедившись, что никакого научного содержания в этом высказывании нет, В. Д., с чрезвычайным уважением относившийся к А. А., решил, что беспокоить его (и вообще кого-либо из крупных специалистов) по столь вненаучному вопросу непозволительно, а про околонаучный контекст высказывания Ломоносова мы можем написать и сами. Эту задачу мы попытались решить, однако в силу несходства ряда исходных позиций и представлений о том, каким должно быть содержание статьи, решили попробовать «рыть с двух сторон, а на середине встретиться».
Прорытое Виталием Дмитриевичем показалось мне совершенно законченной, целостной статьей. Однако на мои призывы скорее публиковать ее он отвечал в своей характерной манере: «Пока не справился найти сообщников (даже сообщника), который бы четко посоветовал мне выкинуть написанный по Вашему наущению текст в мусорницу… Пока ищу». Тем не менее он показал свой труд Андрею Анатольевичу и рад был услышать его отзыв, который передал мне всё в той же самоироничной форме: «Теперь дописывать-редактировать придется…»
Всё это происходило в конце лета — осенью 2016 года. «Дописывать-редактировать» времени уже не хватило. Тем не менее, мне кажется, даже в таком виде этот текст представляет большую ценность. Не хочется говорить об «актуальности» — слишком навязли эти слова из административно-научного обихода, хотя именно здесь они были бы наиболее уместны. Да и написан талантливо. А что в нем остались авторские шероховатости да неточности — надеюсь, что обнаружившие их найдут время написать, исправить, уточнить. На то ведь и была задумана эта работа, чтобы вывести вопрос из сферы чисто «патриотической» и ввести в сферу нормальной научной дискуссии.
В. В. Птушенко,
науч. сотр. НИИ ФХБ им. А. Н. Белозерского
Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие испанскаго, живость французскаго, крепость немецкаго, нежность итальянскаго, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческаго и латинскаго языка.
М. В. Ломоносов
Этой весьма знаменитой цитатой, по сути дела, открывается «Российская грамматика» Михаила Васильевича Ломоносова. За прошедшие два с половиной века эта мысль не раз возникала (и исчезала) в многочисленных дискуссиях «западников» и «славянофилов» — иногда в виде аргумента, порою как лозунг. Мы попробуем разобраться в истории этой цитаты, сказать несколько слов о ее контексте — и полемическом, и историческом, и языковом.
I
Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики.
М. В. Ломоносов,
Российская грамматика
М. В. Ломоносов. Гравюра Э. Фессара и К. А. Вортмана (1757)
«Грамматика» Ломоносова была первым научным грамматическим трудом по русскому языку. Работа над ней продолжалась около десяти лет, сопровождаясь прямыми и косвенными обсуждениями с современниками — от В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и Л. Эйлера до чиновников канцелярии Академии наук. 20 сентября 1755 года Ломоносов «с позволения президента» Академии лично преподнес переписанную набело (И. С. Барковым) «Грамматику» великому князю Павлу, которому в этот день исполнился ОДИН год.
Из этого уже можно было бы понять, что все строки посвящения (второй абзац которого и составляет цитата в эпиграфе) адресованы не столько этому ребенку (который через 41 год станет на четыре года российским императором) и даже не столько его родителям, сколько высшему обществу современников и потомков. Посвящением этим Ломоносов убеждает (довольно немногочисленных в то время) читателей в необходимости вкладывать «разум и прилежание» в изучение и овладение современным РОДНЫМ языком (а не только принятыми в ту пору в дворянском обучении иностранными языками).
В комментариях к седьмому тому Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова (М.: АН СССР, 1952) читаем:
И конечно, современники знали, что автор собирался не только «представить на возвышенном месте престол, на котором сидит российский язык в лице мужеском, крепком, тучном, мужественном и притом приятном; увенчан лаврами, одет римским мирным одеянием», но и создать научный труд, заложить основы для будущих учебников русского языка.
Самое беглое чтение основного текста «Грамматики» показывает, что там Ломоносов описывает довольно простым языком именно грамматические правила — от самых основных до сравнительно тонких. При этом в посвящении читатель не отыщет ни одного грамматического правила, ни одного научного суждения о языке, тут Ломоносов, видимо, выступает не столько как ученый, сколько как трибун, политик, оратор, использующий доступные средства для привлечения внимания и полемического заострения мысли.
Так было более чем принято в соответствующих трудах того времени — интересующиеся могут, например, посмотреть первые 20 страниц семисотстраничной книги Л. Ф. Магницкого «Арифметика» (1703).
«Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобнопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее, от древнейших же и новейших, в разные времена живших изряднейших арифметиков изобретенное и изложенное».
За триста лет истории этой книги ни одного серьезного исследования этой фразы с точки зрения математического ее содержания или научного обоснования не предпринималось. Но в разговорах об очевидной полезности математики и ее роли в образовании эта цитата появляется не реже, чем исходная цитата Ломоносова в разговорах о сравнении русского языка с разными европейскими (в контексте как выбора пути развития России, так и вопросов о том, какие языки и как стоило бы выучить).
II
Главная беда цитат в Интернете в том, что все сразу верят в их подлинность!
В. И. Ленин
(шутка начала XXI века)
Император Карл V. Портрет кисти Тициана (1550‑е годы)
Цитата Магницкого перепечатывается практически в неизменном виде, в то время как Ломоносову (или Карлу V) «повезло» существенно меньше, но если Карл V не оставил (видимо) письменных источников на эту тему, то Ломоносов (казалось бы!) напечатал эту мысль в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся книге. И всё равно эту мысль многие столетия передают изустно, практически как фольклор, допуская при этом многочисленные вольности (разрешая каждому исполнителю добавить «от себя» красок и деталей). Впрочем, как будет видно из дальнейшего, и Ломоносов тут выступал в роли такого же «сказителя», а впрочем, еще и переводчика…
Попробуем разобраться, что же мы знаем об исходной мысли и ее авторе — императоре Карле V, правившем Испанией с 16 лет и Священной Римской империей с 19 лет.
Император Карлос I Испанский, он же Карл V Габсбург (1500–1558) — крупнейший государственный деятель Европы своего времени — считается одновременно первым в истории королем объединенной Испании и последним коронованным императором Священной Римской империи.
Сын герцога Филиппа Бургундского Красивого и испанской инфанты Хуаны, внук знаменитой Изабеллы Кастильской (которая вместе с мужем в 1492 году и «снарядила» Колумба, и завершила Реконкисту, и изгнала мавров и евреев из объединяемой Испании), он родился и вырос в Генте (Фландрия, на территории современной Бельгии). Его родным языком был французский, информацию о знании им в детстве других языков найти не удалось. При вступлении на испанский престол Карл выучил кастильский, а к концу жизни уже неплохо владел многими европейскими языками.
Вообще, выбор языка у этого человека, мечтавшего объединить большую часть Европы в единую империю, часто носил явный политический характер. Так, в обсуждении религии (как глава Священной Римской империи в ситуации с Мартином Лютером) в 1521–1526 годах, по некоторым данным, он демонстративно говорил по-французски, при этом всем своим видом показывал, что некоторые теологические тонкости на немецком ему воспринимать сложно (или не хочется?). А, например, в речи, адресованной посланникам французского короля в Риме 17 апреля 1536 года (в присутствии папы Павла III), Карл V намеренно говорил по-испански, и когда его попросили перевести некоторые тонкости, перевел на итальянский и сообщил о необходимости понимать испанский.
Цитату Карла V (прообраз того, что пересказывал Ломоносов) чаще всего можно встретить в таком виде: «Я говорю с Богом на латыни, с музыкантами — на итальянском, с дамами — на испанском, со своим двором — на французском, с лошадьми — на английском, а со слугами — на немецком» («Hablo latin con Dios, italiano con los musicos, espanol con las damas, frances en la corte, ingles con los caballos y aleman con los lacayos»).
Будучи императором большой части современной Германии (и Австрии), Карл общался со своими подданными на их языке, кроме того, в его армии было немало немецкоязычных солдат, участвовавших в многочисленных войнах того времени (например, с Францией и Османской империей). Таким образом, можно думать о его пренебрежении к немецкому или об оценке твердости и однозначности этого языка, а можно — о традиции, о естественном словоупотреблении императора, о том, в каких ситуациях ему был УДОБЕН немецкий язык (недаром в части источников «с солдатами — на немецком»).
С кем Карл V «предпочитал» общаться по-французски, а с кем по-итальянски, источники расходятся (дамы, музыканты, двор, дворяне…), но абсолютно явно его намерение при удобном случае превозносить язык испанский (отдельная тема — какой именно язык в это время и в этом контексте надо считать испанским).
Вообще пафос всего этого высказывания направлен «за» язык испанский и «против» языка английского, что опять-таки отражает политические интересы и вкусы автора в те годы.
Наконец, как уже отмечалось выше, в разные годы и в разных контекстах император Карл использовал разные языки и приводил разные доводы, поэтому для более точного восприятия и этой цитаты полезно было бы знать ее более точную датировку — где и в каком контексте это было сказано (например, кому). Но таких источников в доступности нет.
Напомним, например, что Карл V в 1522–1527 годах был помолвлен с дочерью английского короля Генриха VIII (и Екатерины Арагонской, тети Карла) принцессой Марией (будущей королевой Марией I Тюдор), помолвка была позже расторгнута, а через 30 лет, летом 1554 года уже королева Мария вышла замуж за сына Карла V (будущего короля Филиппа II Испанского). Несмотря на то что все эти брачные контракты не принесли участникам никакого счастья, легко вообразить себе (твердо осознавая, что это именно фантазии, имеющие более чем слабое отношение к реальной истории) как то, что Карлу V в какой-то момент подарили в Англии хорошую породистую лошадь (с которой естественно говорить на «ее родном» языке), так и то, что в этом месте император шуткой имел в виду уязвить Генриха VIII, отношения с которым были крайне непростыми как из-за прекращения его брака с Екатериной Арагонской, так и из-за европейской политики или религиозных (конфессиональных) «расхождений».
А вот что пишут комментаторы об источнике цитаты у Ломоносова. «Источником этого является следующая фраза из весьма популярной в XVIII веке книги французского писателя XVII века Доминика Бугура „Разговоры Ариста и Ежена“ (D. Bouhours. Les entretiens d’Ariste et d’Eugène), вышедшей в свет анонимно в 1671 году и не раз переиздававшейся: „Если бы Карл V восстал из мертвых, он не одобрил бы, что вы ставите французский язык выше кастильского, — он, говоривший, что, если бы ему захотелось побеседовать с дамами, то он повел бы речь по-итальянски; с мужчинами — по-французски; лошадью — по-немецки; но с Богом — по-испански“. («Si Charles-Quint revenoit au monde, il ne trouveroit pas bon que vous missiez le françois au dessus du castillan, lui qui disoit, que s’il vouloit parler aux dames, il parleroit italien; que s’il vouloit parler aux hommes, il parleroit françois; que s’il vouloit parler à son cheval, il parleroit allemand; mais que s’il vouloit parler à Dieu, il parleroit espagnol»).
Этот текст, цитируемый по парижскому изданию 1737 года, Ломоносов мог прочитать также (в не совсем точной передаче) в „Историческом и критическом словаре“ Пьера Беля («Dictionnaire historique et critique» par M. Pierre Bayle. Amsterdam, 1734)».
Конечно, здесь «мужчины» — синоним слова «дворяне». Явно имеются в виду мужчины того же круга, а не «мужики» (крестьяне). Явно уже к середине XVII века французский язык занял господствующее место в общении многих дворов Европы, что и отражено в этом пересказе. Разговор с Богом на «родном» языке тоже стал за полтораста лет гораздо более обычным. А вот пафос отрицания (или принижения) в этом пересказе перенесен с английского на немецкий язык.
Заметим, что Ломоносов вторую часть фразы говорит уже от своего имени — никаких подобных суждений «о свойствах» языков со ссылкой на Карла V ни в каких источниках не читается. Но и в первой части фразы… Михайло Васильевич иногда прямо повторяет свой предполагаемый источник (про испанский язык для Бога 3 ), но тут же и меняет акценты (тема «музыкантов», «лошадей», «слуг» в этом пересказе отсутствует), а «пьедестал» для французского языка сделан еще более высоким.
III
… А всё Кузнецкий мост и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы…
А. С. Грибоедов (1825)
…Мне хочется воздать немецкой речи
За всё, чем я обязан ей бессрочно.
О. Э. Мандельштам (1932)
…Заиграла в жилах кровь коня Троянского,
Переводим мы любовь с итальянского…
Ю. А. Кукин (1965)
Принято считать, что наиболее активное время приезда в Россию думающих людей из Европы начинается во времена Петра Великого. При нем в Россию переезжают, например, Доминико Трезини и Витус Беринг, Бурхард Миних и Абрам Ганнибал, а чуть-чуть позже смерти Петра I — молодой Леонард Эйлер. Но, главное, если около юного Петра сложно представить себе юношу или девушку хорошего дворянского рода, читающих по-французски (или по-немецки), то после Петра (например, при дворе его дочери Елизаветы) многие дворянские дети уже активно учат в детстве иностранные языки. Это становится «общественно модно».
К середине XVIII века в России уже легко увидеть обилие делового общения по-немецки («засилье» немцев на русской службе гарантирует это не меньше, чем складывающиеся традиции европейской науки, — можно вспомнить и имена Эйлера, Бернулли, Лейбница, и обучение самого Ломоносова в Марбурге, и обилие немецких книг) и по-голландски (последствия Петровских реформ: например, многие морские термины напрямую заимствованы из голландского — вспомним слово «вахта», которое переводится как «дежурство»). Недаром именно на немецкий язык планируют переводить (и потом долго переводят) и первое издание «Российской грамматики» (кстати, именно на немецком языке В. Е. Адодуров пересказывал «Грамматику» Мелетия Смотрицкого). Немецкий язык как основной для науки бытует (в России, по крайней мере) уже во времена молодости Ломоносова (и остается таковым почти на два века). Ломоносов, возможно, в некоторой степени пытается бороться с единственностью немецкого языка в этой роли.
С петровских времен Россия почти непрерывно ведет войны, среди основных противников — немецкоговорящие армии (война может при этом быть с Австрией или с Пруссией, но язык немецкий, «чтобы говорить с неприятелем», остается всё время, вплоть до середины XX века). Напомним, что по-немецки с неприятелем Карл V разговаривать и не планировал, напротив, известны случаи, когда он намеренно говорил в таком случае по-французски с немцами и по-испански — с французами. Но Ломоносова и его вероятный французский источник военные аспекты более склоняют к немецкому, чем главу Священной Римской империи.
В то же время практически основным языком дворянского бытового и культурного общения российских дворян (а впрочем, и большей части ведущих дворов Европы) прочно становится французский. Во всяком случае, мода на одежду, танцы и музыку, фейерверки и изысканные блюда в середине XVIII века приходит ко двору Елизаветы именно из Парижа. Немецкая принцесса Фике, будущая российская императрица Екатерина Великая, в меру своих сил выучила русский язык, но переписку с Вольтером вела, естественно, по-французски. Во времена Пушкина уже немыслимо представить себе грамотного русского человека, не понимающего французские тексты, — недаром вся классическая русская литература изобилует французскими цитатами, а в «Войне и мире» можно найти страницы французского текста, которые в первых изданиях никому и в голову не приходило переводить — все потенциальные читатели легко понимали оба языка. Кроме того, сложно представить себе оперного певца или певицу, не владеющих итальянским.
Таким образом, образованному россиянину времен Ломоносова (а главное, через 30–40–50 лет после Ломоносова) вполне естественна мысль о применении французского, немецкого или итальянского языка в ежедневной житейской ситуации. И цитата из посвящения к «Российской грамматике» (если она была известна) вполне отвечала реалиям времени, отсылая не к каким-то внутренним свойствам того или иного языка, а исключительно к обычному их применению. Ибо, конечно, известно много хороших и красивых песен по-немецки (не говоря уже о немецких композиторах и музыкантах), известно немало французских философских и научных трудов, «общение с Богом» в это время уже более чем естественно на родном языке: испанский король — по-испански, русские люди — по-русски…
А суждения о «великолепии» или «живости», «крепости» или «нежности» языка оставались некоторыми красивыми словами, имеющими к собственно языку не очень серьезное касательство — хотя бы потому, что язык Ломоносова и Тредиаковского сильно отличается от языка Жуковского и Карамзина, тем более Пушкина и Грибоедова или Толстого и Чехова. Кроме того, абсолютно не похожи друг на друга с точки зрения такого рода свойств язык деревенский и язык городской, язык поэтический и язык научный, язык газетных новостей и язык государственных бумаг (того и другого становится довольно много уже и при Ломоносове). Совсем особняком стоит церковный язык — а он звучит в ушах большинства русских людей того времени в гораздо большей степени, чем язык телепрограмм или сообщений в Интернете в наше время.
IV
На этом можно было бы и закончить обсуждение этой цитаты в разных ее смыслах. Но хочется, немного пофантазировав, смоделировать, как бы сейчас могла звучать такого рода мысль… Конечно, сегодня несравнимо меньше людей, родившихся и выросших в России, понимают по-испански или по-итальянски, не говоря уже о древних языках (мало кто в школьном детстве «список кораблей прочел до середины» даже в переводе, тем более — на языке оригинала). Сегодня светские разговоры не обязаны вестись по-французски (и трудно судить, что тут сыграло бо́льшую роль — следы французских революций или наполеоновских войн, общая «рационализация» жизни или стремительное развитие технологий). Довольно мало научных публикаций можно встретить по-немецки, в этой роли прочное лидерство захватил (и удерживает) язык английский.
Оставим в стороне вопрос «когда и почему так произошло» — это тема для другого и отдельного разговора. Хотя хочется сказать, что и в начале XX века многие технические термины в Россию приходили из Германии (достаточно вспомнить машинки «Зингер» и «Ундервуд», словарь Брокгауза и Ефрона или, например, термины и чины в горном деле), в обучение образованных юношей и девушек на курсах гимназий и лучших училищ входило хорошее знание не только русского языка, но и латыни, греческого и французского. (Например, моя прабабушка, учившаяся в гимназии в начале века в Санкт-Петербурге, в 1980-е годы свободно читала французские книги, хотя никогда в жизни взрослой языками не занималась и за границей не была. Моя бабушка, проходившая в 1920-е годы «домашнее обучение», — но у тех, кто окончил гимназию, — знала шесть языков на уровне свободного разговора и вполне профессионального перевода.) Но в следующем уже поколении в России такого повального увлечения и тяги к языкам не было, а некоторые (в том числе моя бабушка) после войны сознательно «забыли» выученный немецкий язык.
Сегодня, во время такой искрометно меняющейся реальности (на время жизни одного поколения пришлось распространение и электричества, и радио, и телефона, и телевидения, и мобильной связи, и бытовых компьютеров, а потом за какие-то 10–20 лет возникли и отмерли магнитофонные и видеокассеты и CD-, DVD-диски, на которых записывали и хранили сотни часов аудио-, видео- и фотоматериалов, что уж тут говорить о текстах), сложно делать обобщения за годы и на года. И, уж конечно, для этого надо было бы слушать политиков, ученых, литераторов или других «владетелей дум» соизмеримого с Ломоносовым уровня и соизмеримой длительности влияния на ситуацию. Таких людей сегодня мы не очень знаем, еще менее знаем их высказывания на тему об использовании языка.
Профессиональному научному общению в «культуре Старого света» и сегодня сильно помогает знание немецкого и французского (реже — испанского, голландского или итальянского), и это принято как в гуманитарных науках, так и, например, в мире физики или математики. Но представить себе в мире серьезной мировой науки сегодня работающего человека, не понимающего по-английски, всё же мучительно сложно. В быту каждый делает свой выбор, но, конечно, применимость языков очерчивается последствиями колониальных освоений мира (а, например, Япония и Китай с глубокой и древней культурой и совсем особыми хранимыми традициями далеко выходят за рамки этого разговора), в более слабой степени — по-прежнему обсуждаемой темой (с некоторыми музыкантами, а точнее, о некоторой музыке и сегодня «эффективнее» по-итальянски или по-испански).
Суждения о выразительных и интонационных свойствах языка — удел профессионалов. Читателям и носителям языка, надеюсь, становится обидно, что сегодня русский язык порою становится неосознаваемо могучим инструментом, плохо используемым по прямому назначению.
«Наличие в руках фагота или Ромена Роллана не дает хаму возможность надеяться, что перед ним интеллигентный человек.
Усиленные занятия каратэ и знание мата без словаря приближает час всеобщего трамвайного равенства».
Михаил Жванецкий
(не позже 1987)
«Разум и прилежание», вкладываемые в изучение и овладение родным языком (по завету Ломоносова), дадут следующим поколениям (после того как «улягутся» все последствия огромных социальных катаклизмов страны в XX веке) возможность судить о том, в какой мере современный русский язык сочетает «великолепие, живость, крепость, нежность, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость».
20–30 августа 2016 года
Реально по материалам обсуждений вопросов В. Птушенко
Включая ОЧЕНЬ интересную (но краткую) беседу с А. А. Зализняком
От редакции: Мы публикуем текст с незначительными сокращениями и надеемся на продолжение дискуссии в академическом ключе.
1 Эта цитата (как и некоторые другие) чуть сокращена нами без искажения смысла. Все цитаты Ломоносова буквально переведены в современную орфографию. Тексты Ломоносова удобны для работы в электронном научном издании, подготовленном к его 300-летию и выложенном в свободном доступе на сайте feb-web.ru. Все цитаты из книг Ломоносова взяты нами именно из этого архива, создателей которого, пользуясь случаем, мы благодарим за замечательную работу. — В. А.
2 Первый перевод Библии на испанский (La Biblia Alfonsina) был выполнен по велению короля Альфонсо X Кастильского и окончен в 1240 году, однако несколько веков оставался в «спецхране» королевской библиотеки. В 1569 году монах-иероминит Кассиодоро де Рейн напечатал свой перевод в Базеле. Эту книгу прозвали «Медвежья Библия» (La Biblia del Oso) — гравюра на обложке изображает медведя, который охотится за медом. — Ред.
3 Хотя мы не знаем, насколько Ломоносов знал и изучал историю Реформации и католической церкви XVI века, рискнем предположить, что мог и просто не задумываться. — В. А.
4 Из сборника решений Стоглавого собора 1551 года. — Ред.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.