На что похожа устрица по мнению собакевича
На что похожа устрица по мнению собакевича
Николай Васильевич Гоголь был мастером словесных натюрмортов. Например, в одной из глав романа «Мертвые души» Чичиков попадает к помещице Коробочке, у которой на столе чего только нет. Многие из названий кушаний современному читетелю практически неизвестны. Например, всем нам знакомы пирожки, шанешки (или шаньги) тоже вспоминаются хотя бы по фильму «Девчата» 🙂
А вот что такое скородумки? Так раньше называли яичницу, действительно, чтобы приготовить это нехитрое блюдо, не нужно долго думать 🙂
Ну а сняточки, на мой взгляд, это сливки (от слова «снять»), хотя, многие говорят, что это рыба такая.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
Показать полностью.
— У губернатора, однако ж, недурен стол, — сказал Чичиков.
— Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете.
— Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.
— Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
— Фу! какую ты неприятность говоришь, — сказала супруга Собакевича.
— А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. Все что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!
— Ты за столом всегда эдакое расскажешь! — возразила опять супруга Собакевича.
— Что ж, душа моя, — сказал Собакевич, — если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, — продолжал он, обращаясь к Чичикову, — это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это все не то, это всё выдумки, это всё. — Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. — Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье — фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. — Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки.
«Да, — подумал Чичиков, — у этого губа не дура».
Что имел в виду Собакевич: «. устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа?
Неужели в этой реплике завуалирован порнографический намёк?
Но ведь правда похожа, чоуж.
Но вы ошибаетесь, если думаете, что я продолжу на эту тему.
Тема пришла на ум после прочтения вчера поста у Садальского, который приводит анекдот, конечно же, не имеющий под собой никакой реальной исторической основы.
Анекдот бородатый и глупый, призванный показать в очередной раз мнимое превосходство русских над «глупыми французами».
Французский посол на одной из выпивок у Александра III спрашивает:
— Ваше величество, это правда, что у вас в России гречку едят?
— Да, а что?
— А у нас во Франции эту гадость только скотине дают.
Александр III, почесав затылок, спрашивает у посла:
— Мосье, это правда, что у вас во Франции лягушек едят?
— Да, а что?
— А у нас в России эту гадость даже скотина не ест.
Оставим в стороне факт, что послы и цари квасят не на выпивках, а на приёмах. Заинтересуемся,
Их любят практически в каждом азиатском государстве, особенно в Китае и Таиланде.
Во многих ресторанах Германии, Бельгии и США готовят лягушек, которых выращивают на специальных фермах и экспортируют из Азии.
Но французы все равно остаются нацией № 1 в мире по поеданию лягушачьих лапок.
Подобная любовь к ним вызвана тем, что мясо очень нежное по вкусу, похожее на рыбу и курицу, и при этом низкокалорийное.
А французы, особенно Françaises за талией пока худо-бедно следят, если сравнить с Северо-американками, так вообще все стройняшечки.
• Самая распространенная версия говорит нам о том, что французы стали употреблять лягушек в пищу в период Столетней войны.
Эту войну с 1337 по 1453 гг. Франция вела с Англией с перерывами на перемирия, браки между особами королевского рода обеих стран и выпивку.
Ресурсы Франции были настолько истощены, что стали лопать улиток, варить луковый суп, ну и лягушки в ход пошли. А с XVI века простой народ снова стал употреблять говядину, свинину и прочих баранов с курами, аристократия, известная своими извращениями, так и продолжала вкушать земноводных.
• Второй по популярности считается версия, согласно которой деликатес в рационе питания французов появился из-за королевских запретов охотиться в лесах аристократии. А мяса хотелось. Поэтому и пришлось искать альтернативу оленям и дичи. Отличной заменой стали лягушки;
• Довольно интересной является версия, которая связана с религиозными праздниками и постами. Церковь запрещала во время постов кушать мясо. Лягушки приравнивались к рыбам, поэтому их и разрешали готовить во время поста. Ученые считают, что этот исторический факт нельзя ни опровергнуть, ни доказать. С одной стороны, лягушка была центральным персонажем в верованиях и суевериях жителей Франции в период средних веков. С другой же стороны, кушать в пост хотелось всем, поэтому и были найдены обходные пути того, чтобы есть мясо.
Где появилось блюдо?
Родиной лягушачьих лапок как блюда считают регион, который территориально охватывает Альпийские горы, Рону и Овернь.
Здесь сосредоточено огромное количество водоемов – от ручьев до прудов и рек.
Погодные условия тут также идеальны для лягушек – постоянно идут дожди, что обеспечивает высокий уровень влажности.
В еду употребляются самые разные виды этих животных, но самым вкусным и съедобным является pelophylax kl. Esculentus.
Этот вид появился более 5 тыс. лет назад, представляя собой гибрид между прудовой и озерной лягушкой.
Историческая традиция есть лягушек никуда с веками не исчезла, поэтому французы много едят лапок.
Вылов земноводных стал настолько массовым к концу 1970-х гг., что Французское Министерство, занимающееся сельским хозяйством, запретило ловить животных. На это отводилось всего 15 дней в течение года. Поэтому пришлось наладить экспорт лягушек из Советского Союза, стран Азии, Албании и Греции.
Для приготовления одного блюда нужно от трех до шести лягушек (вес одной тушки равен, в среднем, 50 граммам.
В наше время французы едят лапки только по праздникам.
Блюдо из лягушки считается любимым лакомством гурманов, которые по-настоящему способны оценить неповторимый вкус мяса.
Марк Курлански об устрицах
Вопрос на засыпку: «Почему Собакевич не захотел бы жить в Нью-Йорке?» Ответ самого Собакевича: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму; я знаю, на что устрица похожа…». А между тем жить в Нью-Йорке и не есть устриц – это все равно, что в Туле не есть пряников, в Киеве сала и в Новосибирске пельменей.
Да и не знал глубоко континентальный житель Собакевич, на что устрица похожа. Внешне она похожа на живую жемчужину, на серебрящуюся морскую поверхность в тихий пасмурный день, на ровный бессолнечный свет, освещающий картины Вермеера. «Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду», – пишет Ахматова. Это блюдо ей подавали в Петербурге или в Париже. И там и там устрицы были привозные, а вот Нью-Йорк возник и стоит на одном из самых устричных мест в мире. Там, где Гудзон впадает в океан, приливно-отливные отмели, промываемые пресной, богатой питательными веществами речной водой, – идеальное место для устриц, и в лучшие времена вблизи Манхэттена было 350 квадратных миль устричных отмелей.
Устриц ели индейцы, населявшие Манхэттен до появления европейских поселенцев. Голландцы, основавшие тут Новый Амстердам, объедались устрицами, равно как и англичане, переименовавшие Новый Амстердам в Новый Йорк. И сами ели, и родственников в Старом Свете снабжали. В XVIII веке корабли, груженые бочками нью-йоркских устриц, пересекали Атлантику, потому что таких вкусных моллюсков, как американские, в Англии не было. Так и видится, как английские джентльмены толпятся порту в нетерпеливом ожидании клиппера из Нью-Йорка.
Что, устрицы пришли? О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном…
Марк Курлански посвятил устрицам свою новую книгу [Mark Kurlansky The Big Oyster, Ballantine Books]. Две предыдущие были о продуктах, более привычных российскому потребителю. Одна называлась «Треска», другая – «Соль». И треска, и необходимая к ней соль – продукты, так сказать, глобального значения. Курлански рассказал о том, как треска выкормила Европу и открыла Америку. Устрицы, о которых идет речь в его новой книге, – местные, нью-йоркские устрицы. Курлански не пытается утверждать, что не будь устриц, не было бы Нью-Йорка, он просто использует историю любимого нью-йоркского лакомства как отражение истории самого города на Гудзоне.
Кто, когда и как поедал нью-йоркских устриц – эта тематическая нить позволяет Курлански рассказать и о голландских колонистах, и об участии ньюйоркцев в войне за независимость, и о том, какие изменения в экономике и экологии города произошли с изобретением парохода в начале XIX века, и о золотом веке устрицемании в конце XIX столетия.
В 1880-е годы ньюйоркцы потребляли 700 миллионов устриц в год. В России устрицы, наподобие трюфелей, были изысканным лакомством для гурманов. В рассказе Чехова «Устрицы» голодный мальчик смотрит, как их пожирают богачи в дорогом ресторане. В Нью-Йорке в то же, чеховское, время они были поистине эгалитарной едой: их подавали и в изысканных ресторанах, и в дешевых забегаловках, которые зазывали клиентов объявлениями «Заплати 6 центов и ешь устриц сколько влезет». Правда, поясняет Курлански, если регулярный посетитель пожирал уж слишком много устриц, то ему в таком заведении незаметно подсовывали одну несвежую, после чего он не только уcтриц, но и вообще ничего есть не мог в течение нескольких дней.
Над входом во многие такие устричные заведения вывешивался красный фонарь, как над входом в бордель. Это намекало на устойчивое поверье, согласно которому устрицы обладают афродиазикальными свойствами. Те, кто смотрел замечательный английский фильм «Том Джонс», конечно, помнят сцену, где по мере того, как герой и его дама с аппетитным хлюпающим звуком засасывают устриц, взгляды, бросаемые ими друг на друга, становятся все определеннее, и вскоре они поспешают от стола в спальню. Современная медицина, говорит Курлански, в этом сомневается. В устрицах много цинка, который необходим для выработки тестостерона, но чтобы так уж сразу…
Вслед за устричной вакханалией конца XIX века для гудзонских устриц наступили трудные времена. Рост города, развитие промышленности в долине Гудзона все больше и больше загрязняли реку, и если устрицы и выживали, то есть их становилось просто опасно. Однако предприимчивые ньюйоркцы научились «засевать» устрицами отмели в незагрязненных местах побережья, а в 1972 году был принят закон об очистке американских рек. Сейчас Гудзон уже значительно чище, чем полсотни лет назад, и есть надежда, что устрицы вернутся в воды, непосредственно омывающие Манхэттен.
Описывая в стихотворении «Пророчество» постапокалиптическую идиллию, когда поэт со своей подругой будет жить, отгородившись от опасного мира, на берегу моря, Иосиф Бродский писал: «Мы будем устриц жарить за порогом…». В книге Курлански по ходу дела приводится множество рецептов приготовления устриц. Их действительно можно и жарить, и употреблять в супах, и запекать в пирог, и даже делать пельмени с устрицами. Но все же лучше всего они прямо из раковины, «свежо и остро пахнущие морем» и – Пушкин прав – слегка обрызнутые лимоном. Только слегка.
Гоголевская проза. О еде
(Из тетр. «Литфак / Мёртвые души»*)
В отличие от Тургенева, который как будто нарочно избегал этой темы в своих произведениях, Гоголь обыгрывает еду своих персонажей и всё, что с ней связано, на протяжении всей поэмы:
Гл. 1-я: «щи с слоеным пирожком», «мозги с горошком», «сосиски с капустой», «пулярка жареная», «огурец соленый», «слоеный сладкий пирожок».
Там же: «День… был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей…»
Гл. 2-я: «Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах; у нас просто, по русскому обычаю, щи, но от чистого сердца…»
Там же: «Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли».
Там же: «…начал… грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром…»
Гл. 3-я: «…на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припёками: припёкой с лучком, припёкой с маком, припёкой с творогом, припёкой со сняточками, и нивесть чего не было».
Там же: «Пресный пирог с яйцом!» сказала хозяйка. Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее. «А блинков?» сказала хозяйка. В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой… Настасья Петровна тут же послала Фетинью… принести еще горячих блинков. «У вас, матушка, блинцы очень вкусны», сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие».
Гл. 4-я: «…господа средней руки… на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем не бывало садятся за стол, в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молОками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плесом…»
Там же (в тот же день, в трактире): «Поросенок есть?» с таким вопросом обратился Чичиков к стоявшей бабе.
«Есть». «С хреном и со сметаною?» «С хреном и со сметаною». «Давай его сюда!»
(Чичиков «докушал» заказанного поросёнка, по свидетельству автора, до последнего куска, и это через пару часов после обильного застолья в имении Коробочки!)
Там же (в тот же день, в имении Ноздрёва, через пару часов после поглощения поросёнка в трактире): «Гости слышали, как он (Ноздрёв) заказывал повару обед; сообразив это, Чичиков, начинавший уже несколько чувствовать аппетит, увидел, что раньше пяти часов они не сядут за стол».
(Да он просто обжора, этот ненасытный Чичиков!)
«Обед, как видно, не составлял у Ноздрева главного в жизни; блюда не играли большой роли… Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец — он сыпал перец, капуста ли попалась — совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдет. Зато Ноздрев налег на вина: еще не подавали супа, он уже налил гостям по большому стакану портвейна…»
Гл. 5-я: «…подошедши к столику, где была закуска, гость и хозяин выпили, как следует, по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то-есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую…»
Там же:
«Щи, моя душа, сегодня очень хороши!» сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. «Эдакой няни», продолжал он, обратившись к Чичикову: «вы не будете есть в городе, там вам чорт знает что подадут!» «У губернатора, однако ж, недурен стол», сказал Чичиков. «Да знаете ли, из чего всё это готовится? вы есть не станете, когда узнаете». «Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны». «Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
«Фу! какую ты неприятность говоришь!» сказала супруга Собакевича. «А что ж, душенька, так у них делается; я не виноват, так у них у всех делается. Всё, что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!» «Ты за столом всегда эдакое расскажешь!» возразила опять супруга Собакевича. «Что ж, душа моя», сказал Собакевич: «если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана», продолжал он, обращаясь к Чичикову: «это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это всё выдумали доктора немцы да французы; я бы их перевешал за это! Выдумали диэту, лечить голодом! Что у них немецкая жидкокостая натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это всё не то, это всё выдумки, это всё. » Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. «Толкуют — просвещенье, просвещенье, а это просвещенье — фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина, всю свинью давай на стол; баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует». Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел всё, обгрыз, обсосал до последней косточки».
(Тургеневу не снились подобные описания на грани раблезианских…)
Гл. 6-я. (О Чичикове): «Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке…»
В той же главе упоминается вскользь и об ужине Плюшкина, более чем скромном – «щи с кашею».
Задержимся, однако, на коллекционной гиперболе насчёт «лёгкого ужина» Чичикова. Получается, что, в рамках нашего занимательного литературоведения, Ч. за пару дней уговорил, или уписал, двух поросят, до последнего кусочка… о! дас ист фантастишь… хотя нет, это всё-таки по-нашему, по-русски – настоящий барин! Впрочем, прошу прощения, всё же есть повод для немалого удивления: при таком безразмерном аппетите Ч. дамы города N не видели в нём не только «толстого», но даже «полного» мужчину. Не иначе как у того был идеальный желудок? и такой же «обмен веществ»? Но это предположение вряд ли оправданно, ибо Ч. «обильно потел», что свидетельствовало о серьёзном недуге в его нутре и прежде всего с мочевым пузырём, что сводит на «нет» версию об образцовой циркуляции соков в его, с виду здоровом, организме…
Здесь будет уместно более подробно обсудить эту сугубо выразительную деталь о постоянно потевшем Чичикове, тем более что этот факт никем никогда не комментировался. Вспомним, в какой пот вогнала Ч. вздорная Коробочка; после более чем эмоционального разговора с глупой бабой наш «весьма щепетильный» (характеристика Гоголя) герой «чувствовал, что был весь в поту, как в реке: всё, что ни было на нем, начиная от рубашки до чулок, всё было мокро». То бишь взмок до исподнего… «Эк уморила как, проклятая старуха!»
Далее говорится, что Ч. «немного отдохнувши» отпер заветную шкатулку и… начинается подробнейшее описание её замысловатого содержимого. Далее речь о составлении документа, после чего… «Оканчивая писать, он потянул несколько к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего в масле». Однако!
Здесь какой-то явный провал в самом содержании текста. Ибо щепетильный Чичиков, после того как «взмок» и его одежда промокла до нитки, должен был, говоря современным языком, как минимум принять душ, приказав через хозяйку подсушить свои шёлковые кальсоны («чулки»>, тем более стесняться он не привык: к примеру, накануне, в том же доме Коробочки «желая получше заснуть, скинул с себя совершенно всё» (!), а поутру, когда проснулся, увидел, что платье, уже высушенное и вычищенное, лежало подле него».
Ещё один довод. Спутник обильного пота – известный запах. Чичиков неоднократно корил Петрушку, слугу своего, за то что тот не проветривает своей каморки и вообще, негодник такой, ложится спать и спит не раздеваясь; отсюда ambre, от которого Ч. «помарщивался и встряхивал головою, приговаривая: ты, брат, чорт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню». Однако же сам, потеющий изрядно, по баням не ходил: всего-то раз в неделю «обтирался влажной губкой»…
Думаю, что обнаруженный здесь секрет кроется в самом авторе, который, по свидетельству современников, «вообще не потел». То есть такая штука, как «гипергидроз» (говоря языком современных терапевтов), ему была вовсе не знакома. Отсюда, наверное, и поверхностное знание об этом досадном недуге. Кстати, отсутствие потоотделения – тоже недуг, и нешуточный, по поводу которого специалисты говорят о серьёзных проблемах со здоровьем на грани жизнеспособности организма.
И далее: «Я думаю, приятно будет узнать, что он всякие два дни переменял на себе белье, а летом во время жаров даже и всякой день: всякой сколько-нибудь неприятный запах уже оскорблял его. По этой причине он всякой раз, когда Петрушка приходил раздевать его и скидавать сапоги, клал себе в нос гвоздичку…»
Да уж, «щекотливее» чичиковской натуры и не придумать при всём желании, если, конечно, не падать ниц в беспамятстве перед гением гоголевским)
Вернёмся, однако, к нашим белугам с осетрАми.
Гл. 7-я: «…появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, это всё было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки 9-пудового осетра, другой пирог с груздями, пряженцы, маслянцы, взваренцы».
(Да уж, повторюсь, в прозе Тургенева такую роскошь и такое воистину русское раздолье для «желудка господина средней руки» даже трудно представить…)
Там же: «Гости, выпивши по рюмке водки. приступили со всех сторон с вилками к столу и стали обнаруживать, как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая кто на икру, кто на семгу, кто на сыр. Собакевич, оставив без всякого внимания все эти мелочи, пристроился к осетру, и покамест те пили, разговаривали и ели, он в четверть часа с небольшим доехал его всего…»
Гл. 8-я: «Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу…».
Там же: «калачи и кренделя из заварного теста»; «пирог-курник и пирог- рассольник…».
Гл. 9-я: «. все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на расхлебку пятисотрублевой ухи, с двух-аршинными стерлядями и всякими тающими во рту кулебяками…»
Гл. 10-я (О капитане Копейкине): «…приютился в Ревельском трактире, за рубль в сутки; обед — щи, кусок битой говядины. »
Там же: «Зашел в Палкинский трактир выпить рюмку водки, пообедал в «Лондоне», приказал подать себе котлетку с каперсами, пулярку спросил с разными финтерлеями…».
Там же: «То бывало едал щи, говядины кусок; а теперь в лавочке возьмет какую-нибудь селедку или огурец соленый да хлеба на два гроша, — словом, голодает бедняга, а между тем аппетит, просто, волчий. Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана — повар там, можете себе представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией… (…) котлетки с трюфелями, — словом, рассупе деликатес такой, что, просто, себя, то-есть, съел бы от аппетита. Пройдет ли мимо Милютинских лавок: там из окна выглядывает, в некотором роде, семга эдакая, вишенки по пяти рублей штучка, арбуз-громадище… словом, на всяком шагу соблазн такой, слюнки текут…»
Там же: «Сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня».
«…невыносимый аппетит в желудке (у Чичикова, конечно)…».
На этом, господа, позвольте завершить цитирование гоголевского menu, а ежели отдельные фрагменты сего, украшенного цитатами обзора кого-то не на шутку вдохновили, то дай ему бог чичиковского аппетита в потреблении тех съестных запасов, кои имеются в его распоряжении.
*Здесь и далее цитаты из «Мёртвых душ» воспроизводятся по академическому ПСС Н.В.Гоголя (1951 г., том VI).