На что живут талибы
«Кто не сбежал, тот прячется» Как афганцы привыкают к новой жизни после победы талибов. Репортаж из Афганистана
Боевики «Талибана» во дворе Голубой мечети, Мазари-Шариф. Фото: Александра Ковальская
Захват власти в Афганистане движением «Талибан» (террористическая организация запрещена в России) вселил страх не только в их идейных противников, но и в простых граждан. В Афганистане у талибов практически не осталось врагов, но новые власти так и не решили, чем занять оставшихся без дела боевиков. Задача эта непростая, потому что за годы вооруженного противостояния единственное, чему научились эти люди, — воевать. Сегодня в Кабуле на каждый район приходится сразу несколько полевых командиров, и каждый из них считает, что именно он главный. При такой концентрации скучающих вооруженных людей контролировать ситуацию становится все сложнее. Тем более, что афганцы еще хорошо помнят, каково жилось при талибах в конце 1990-х. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская проехала от афгано-узбекской границы до Кабула, чтобы выяснить, как живет Афганистан после победы талибов, как простые афганцы приспосабливаются к новой жизни и правда ли, что талибы любят Россию.
Новый мир
Регулярное авиасообщение между Афганистаном и остальным миром так и не возобновилось, несмотря на неоднократные обещания талибов. Зато появилась возможность проехать по пыльным дорогам и своими глазами увидеть, как живет страна, получившая долгожданный мир после десятилетий гражданской войны.
Сборщики металлолома, пригород Мазари-Шарифа, провинция Балх
Фото: Александра Ковальская
Вопреки стереотипам, мне, единственной женщине и единственной иностранке на переходе Термез — Хайратон, улыбаются и даже помогают поднять багаж на ленту рентгена. Новые хозяева Афганистана непреклонны только в одном — никаких фотографий на пограничном переходе
Седобородый талиб, сидящий у выезда в обнимку с автоматом, машет рукой на прощанье, и наша машина выезжает в государство, которому всего полтора месяца от роду, — Исламский Эмират Афганистан.
Дорога до Мазари-Шарифа, административного центра провинции Балх, напоминает кадры из фантастического фильма: до самого горизонта тянется выжженная солнцем пыльная земля, где изредка попадаются пустые дома и заброшенные военные базы. Машин и людей в этом мире почти нет, только в получасе от города встречаются одинокие фигуры — мужчины, собирающие металлолом, и дети, просящие милостыню.
«А ведь сегодня суббота, это как у вас понедельник», — говорит мой водитель. На вопрос о том, куда все делись, пожимает плечами: «Сбежали. Когда талибы взяли Кабул, люди кинулись к границе и в аэропорт. Много людей, десятки тысяч. Не удивляйтесь, что сейчас так пусто — кто не сбежал, тот прячется, особенно если служил в армии или полиции. Говорят, что талибы за это будут казнить».
Чай, голуби и палец на курке
Мазари-Шариф — город небольшой. В центре знаменитая Голубая мечеть, где, по легенде, похоронен шиитский святой имам Али и где живут сотни белых голубей. Вокруг базар, жилые кварталы и несколько дипломатических представительств, которые сейчас закрыты.
Сотрудники отделения Министерства информации и культуры Афганистана, Мазари-Шариф
Фото: Александра Ковальская
В отделении офиса информации и культуры опять приходится подождать. Причина та же: начальник, который выдает иностранной прессе разрешение на работу, читает намаз. В его пустом кабинете красуется белый флаг «Талибана», а остальная обстановка — стол, книжные шкафы и кожаные диваны — явно перешла по наследству от бывших хозяев.
Первым делом нам предлагают чай, это непреложный закон афганского гостеприимства. Получение нужной бумаги, как и досмотр на границе, занимает не больше 15 минут, а вместе с разрешением мне выдают двух охранников, которые будут сопровождать меня в прогулках по городу. Их присутствие объясняют так: безопасность гостей превыше всего.
Один из сотрудников службы информации на хорошем английском предлагает помочь мне с фото. Я пытаюсь пошутить о том, что в Москве никто не поверит в такое дружелюбие «Талибана».
— Я не талиб, — отвечает мой собеседник. — Я работал здесь при Ашрафе Гани (действующий президент Афганистана, покинувший страну после переворота, — прим. «Ленты.ру»), а теперь продолжаю уже при новом правительстве. Для меня ничего не изменилось.
— И вы не боитесь?
Он с улыбкой пожимает плечами.
— Нет. Теперь мои начальники не хуже, чем были раньше.
За те полчаса, что я провела за осмотром мечети, ко мне подошли познакомиться все местные руководители, включая начальника службы безопасности. Экскурсия заканчивается неизбежным чаепитием и импровизированным интервью: меня просят задавать вопросы, таким случаем нельзя не воспользоваться. Отвечают в основном талибы постарше и повыше рангом. Меня предупреждали, что с рядовыми беседовать не стоит, потому что они «недостаточно информированы». Разговор получается вежливым и уклончивым.
— Разве вам не запрещено разговаривать с женщиной, которая к тому же не закрывает лицо?
— Вы гость, разве можно обидеть гостя? — отвечают мне вопросом на вопрос. — Закрывать лицо или нет — личный выбор. Мы не можем на этом настаивать.
— Но пару недель назад западные журналистки рассказывали следующее: командиры «Талибана» отказываются с ними говорить, потому что они не носят хиджаб…
— Разве должностное лицо в любой другой стране не может отказаться с кем-то говорить? Таких людей везде хватает. Кто сказал, что мы ограничиваем права женщин? Они могут вернуться на работу, когда захотят. Могут вернуться в школы, когда обстановка нормализуется. Даже в местном аэропорту работают женщины, можете сами посмотреть.
Если хотя бы половина того, о чем мне говорили, правда, то ситуация в Афганистане переменилась к лучшему. Но верят в это не все: гостиницы в Мазари-Шарифе переполнены теми, кто надеется покинуть страну, как только возобновятся пассажирские рейсы
Двенадцать часов без приключений
Пару месяцев назад и речи не могло быть о том, чтобы проехать от северной границы до Кабула — вдоль дороги шли бои локального значения между талибами и правительственными войсками. Однако теперь дорога практически безопасна, а на обочине идет мирная жизнь.
Мы выезжаем из Мазари-Шарифа в пять утра и добираемся до Кабула в пять вечера. Главной трудностью за все это время становятся ремонтные работы и пробки на перевале Саланг. Сам факт того, что теперь на Саланге что-то чинят, кажется довольно обнадеживающим, а рабочие в ярких жилетах и экскаваторы — это не то, что обычно можно увидеть в афганских сводках.
Ремонтные работы в тоннеле, перевал Саланг, провинция Парван
Фото: Александра Ковальская
На въезде и выезде из городов и на перекрестках стоят блокпосты «Талибана» — десяток боевиков и белое знамя. Машины замедляют ход, и молодые люди с длинными бородами и автоматами Калашникова наперевес спрашивают у водителей, откуда и куда они направляются. На этом проверка обычно заканчивается, а если в автомобиле есть женщина, то его пропускают без вопросов. То же повторялось и позже, уже в Кабуле: меня просили пересесть на переднее сиденье, чтобы как можно скорее проехать чекпойнт. «Ты — наш паспорт», — шутили мои афганские помощники.
У постов припаркованы мотоциклы и джипы, которые пару месяцев назад принадлежали Национальной армии Афганистана. Теперь они перекрашены из защитного цвета в белый, а на боку вместо афганского триколора появилась эмблема эмирата
Один из таких внедорожников, украшенный искусственными цветами, обгоняет нас в районе Чарикара. Из установленных на крыше колонок звучат суры на арабском. В провинции Баглан пейзаж становится почти идиллическим — на полях собирают урожай и сгребают в стога сено. Однако меня предупреждают, что приближаться к местным жителям и фотографировать их не стоит.
— Почему?
— У дороги могут быть мины. А еще у многих в этих местах погибли родственники от рук американцев. Сложно сказать, как люди отреагируют на появление человека с Запада.
Эти предупреждения, как и двухметровая воронка на дороге, где на мине подорвался армейский джип, разрушенный полицейский участок, сгоревшие полицейские машины, сложенные друг на друга, напоминают о войне. И все же за двенадцать часов пути трудно поверить, что Афганистан воевал всего полтора месяца назад. Впрочем, эта страна всегда умела возрождаться из пепла.
«Россия — хорошо!»
На закате мы въезжаем в Кабул. Казалось, что после паники, охватившей город с приходом талибов, после бегства президента и того ада, что развернулся в кабульском аэропорту, после месяца неуверенности и страха Кабул должен был измениться до неузнаваемости, но нет.
Афганская столица осталась такой же, какой я видела ее полгода назад: та же суета, те же дорожные пробки, те же воздушные змеи в небе. Талибы, одетые в армейскую форму, зачастую неотличимы от правительственных солдат, стоявших здесь до них
Впрочем, возможно, что в нынешней армии и полиции немало тех, кто был там при Ашрафе Гани, — «Талибан» пригласил их вернуться на службу.
Мальчик продает хлеб, Мазари-Шариф
Фото: Александра Ковальская
На первый взгляд, все по-прежнему. На улицах много женщин, лица у многих по-прежнему открыты, и даже большая часть граффити в центре города не пострадала — талибы успели закрасить только некоторые из них, написав поверх призывы к патриотизму и цитаты из Корана. Так же работают магазины и кафе, так же улыбаются люди.
Но мне известно, что и сейчас есть те, кто прячется, ожидая ареста. Те, кто мечтает покинуть страну как можно скорее и стоит в очередях у нескольких работающих посольств. Те, для кого Афганистан кончился 15 августа. Те, чьи мечты уже не осуществятся. Те, кто ждет на границе с Ираном или Пакистаном, надеясь ее перейти. Те, кто живет в наспех созданных лагерях беженцев в кабульских парках
Но пока новые законы и запреты не вступили в силу, Кабул жизнерадостен. Ключевое слово — пока. Что будет дальше, предсказать трудно. После того как Кабул был взят талибами за один день, прогнозировать афганские сценарии — дело неблагодарное.
На очередном блокпосту в центре города у меня впервые проверяют документы.
— Откуда? США? — спрашивает талиб, по самые глаза закутанный в черный платок.
— Россия, — отвечаю я.
— Россия — хорошо, Россия — друг, — говорит он на ломаном английском и делает жест — проезжайте.
На первый взгляд, в Кабуле все по-прежнему. Только запутавшийся в колючей проволоке триколор — флаг Исламской Республики Афганистан — напоминает о том, что что-то ушло навсегда.
История «Талибана»: что за группировка захватывает Афганистан и даёт пресс-конференции в Москве
Правление группировки в 1990-х: публичные казни, дружба с бен Ладеном и запрет всего западного вплоть до шахмат и телевизоров.
Летом 2021 года благодаря событиям в Афганистане знатоки истории поймали дежавю. Иностранные войска готовятся покинуть страну, законное правительство стоит на грани краха, а исламские радикалы анонсируют скорый приход ко власти, — всё как в конце 1980-х годов.
Фундаменталисты из движения «Талибан», режим которых американцы и их союзники свергли 19 лет назад, готовятся вернуться ко власти с новыми силами. Группировка уже заявляет о том, что реально контролирует большую часть страны и позиционирует себя как умеренную силу, готовую вести диалог с оппонентами и соблюдать права человека.
«Талибан» признан в России террористической организацией, деятельность которой запрещена в стране, но это не помешало представителям формирования трижды провести переговоры и дать большую пресс-конференцию в Москве.
Современные талибы дистанцируются от своих предшественников из 1990-х, которые установили в Афганистане одну из самых мрачных диктатур в истории 20 века. Как так получилось, что ставшая в 1978 году на просоветский путь развития страна в итоге получила только череду гражданских войн, иностранных вторжений и несколько лет экстремистов во власти?
Основные источники статьи:
Организации «Талибан» и «Исламское государство» признаны в Российской Федерации террористическими и их деятельность запрещена на территории страны.
На протяжении веков Афганистан служил перепутьем между Индией, Средней Азией и Ираном. Эта горная страна входила в состав разных империй с редкими и недолгими периодами самостоятельности. Только в 1919 году Афганистан провозгласил полную независимость от Великобритании и окончательно стал суверенным.
Раздробленность Афганистана усиливал этнический фактор. Титульная нация, пуштуны, составляли только около половины от общего населения страны. Следом за ними шли таджики — их было примерно вдвое меньше, чем пуштунов, но исторически именно таджики преобладали среди жителей городов и немногих образованных людей. Оставшуюся четверть представляли разнообразные меньшинства: узбеки, хазарейцы, туркмены, белуджи и другие.
Слабость Афганистана как централизованного суверенного государства символизирует частота смен официальной символики. С 1880 года афганские власти уже 23 раза меняли национальный флаг.
Этническое разнообразие осложняет религиозный фактор: большинство афганцев (около 80%) исповедует суннитский ислам, меньшинство — придерживается шиизма. Исторически мусульман-шитов в Афганистане считали неблагонадёжными, пятой колонной соседнего Ирана.
В 1933 году власть в Афганистане после череды смут и цареубийств перешла к королю Мухаммеду Захир-шаху. Политик осознавал отсталость страны и необходимость её модернизации. Но также король понимал, что в условиях традиционного родоплеменного общества радикальные реформы только спровоцируют мятеж племенной верхушки с последующей гражданской войной. Поэтому Захир-шах осторожно, одну за другой, внедрял новации в жизнь афганского общества.
При этом монархе в стране впервые появились парламент, независимые СМИ, промышленное производство и вузы. Благодаря Захир-шаху афганские женщины стали участвовать в выборах, получать образование и носить западную одежду. Крупнейший город и столица страны Кабул вырос в несколько раз, в нём появились новые здания и широкие автомобильные дороги.
Со временем немногочисленная прослойка образованных горожан-афганцев стала тяготиться низким темпом реформ. В 1973 году, когда король находился в зарубежной поездке, его же кузен Мухаммед Дауд возглавил антиправительственный заговор. Дауд объявил государство республикой, а себя — его президентом. Спустя пять лет, 27 апреля 1978 года, в Кабуле произошёл новый переворот. Власть захватила прокоммунистическая НДПА, Народно-демократическая партия Афганистана.
Власти и спецслужбы СССР не участвовали в переворотах 1973 и 1978 годов. Захир-шах и Мухаммед Дауд считались лояльными в отношении Москвы политиками, и Кремль тогда устраивал уровень советско-афганского партнёрства.
Новый глава государства, лидер НДПА Нур-Мухаммед Тараки, немедленно приступил к тому, чего в своё время так опасался король Закир-шах — серии коренных преобразований страны. Тараки искренне верил, что Афганистан под его руководством за несколько лет совершит колоссальный рывок в развитии.
«То, что сделано в Советском Союзе за 60 лет, в Афганистане будет осуществлено за пять лет», — восклицал президент [Тараки]. На мой вопрос, какой будет позиция новой власти в отношении ислама, последовал примечательный ответ: «Приезжайте к нам через год — и вы увидите, что наши мечети окажутся пустыми». Пожалуй, одного этого заявления было достаточно для того, чтобы понять: новый режим обречён.
Тараки несколькими декретами инициировал передел земли, списал все долги беднякам, объявил борьбу религии и обычаям, уравнял в правах мужчин и женщин, обязав всех немедленно учиться грамоте, причём не в школах при мечетях, а на специальных светских курсах. Патриархальное большинство населения Афганистана восприняло такую политику как объявление войны.
В марте 1979 года против революционных властей восстали жители Герата, третьего по величине афганского города возле границы с Ираном. Вскоре мятежи охватили всю страну. Духовенство прямо благословляло народ на вооружённую борьбу против безбожных властей. А действия сторонников НДПА, преимущественно малочисленного городского населения, только усугубляли раскол внутри страны.
Режим [НДПА] стал проводить в отношении их [мусульманского духовенства] жёсткие репрессивные мероприятия. При этом многие служители культа расстреливались на глазах верующих. Подобная практика возводила их в число шахидов [мучеников], что наносило прямой ущерб авторитету госвласти.
Руководство СССР пыталось уладить кризис в соседней стране, но принятые решения только превратили стихийные восстания в полномасштабную войну. 27 декабря 1979 года спецподразделение советского ГРУ провело четвёртый за шесть лет государственный переворот в Кабуле. Спецназовцы низложили и расстреляли заподозренного в связях с США и Китаем Амина — вместе с родными и приближёнными. Ещё до переворота, 10 декабря 1979 года, в Кремле решили, что в Афганистан необходимо ввести свои войска. Об этом Москву и раньше просили разочаровавшиеся в своей армии деятели НДПА.
Леонид Брежнев и его соратники долгое время отказывал, считая сомнительной саму идею строительства социализма в Афганистане. Затем они передумали, посчитав, что иначе дружественный режим в соседней стране не спасти, а новые власти неизбежно переориентируются во внешней политике на Пекин или Вашингтон. Предполагалось, что войсковая операция будет недолгой, словно в Чехословакии в 1968 году.
Ввод советских войск в Афганистан придал гражданскому конфликту внутри страны новый размах. Событие окончательно убедило тысячи жителей страны, что идёт не просто антиправительственный мятеж, а джихад, священная война против безбожников. В условиях неграмотности и религиозного сознания у подавляющего большинства афганцев ислам стал идеологией сопротивления кабульскому правительству и его советским союзникам.
Война 1979-1989 годов свела на нет все успехи, достигнутые во времена Захир-шаха и президента Дауда. В боевых действиях погибли до двух миллионов афганцев: лоялистов, боевиков разных оппозиционных группировок, мирных жителей. Около пяти миллионов граждан бежали из республики, прежде всего, в соседний Пакистан. Люди не просто потеряли свои дома и нехитрый скарб, они испытали культурный шок от разрушения не менявшейся веками жизни в афганской глубинке. И теперь они ждали прихода той силы, которая восстановила бы в стране жизнь на основе религии и исконных ценностей.
Девятилетняя междоусобица с участием иностранных солдат разрушила афганскую экономику и государственный аппарат. На излёте Перестройки, 15 февраля 1989 года, советские войска ушли из Афганистана. Режим последнего лидера НДПА Мухаммеда Наджибуллы, выстоял ещё три года. 16 апреля 1992 года отряды моджахедов заняли его последний оплот — столицу Кабул.
Моджахеды — «борцы за веру», собирательное название афганских боевиков, воевавших сначала против режима НДПА и советской армии, а затем против «Талибана».
Прежняя Республика Афганистан пала, вместо неё победители провозгласили новое Исламское государство Афганистан, которое международное сообщество сразу признало легитимной властью. За рубежом тогда считали, что с уходом Советов все беды страны остались позади. Марионеточного прокремлёвского режима уже нет, и бывшая оппозиция восстановит в стране нормальную жизнь, словно в постсоциалистических Польше или Венгрии.
Если фундаментализм возобладает в Афганистане, то война будет продолжаться долгие годы, а страна превратится в центр мировой контрабанды наркотиков и терроризма.
На деле в 1992 году война в Афганистане не закончилась, просто моджахедские группировки стали делить власть уже между собой. Во время действий против СССР крупнейшие формирования объединились в два альянса по конфессиональному принципу — шиитскую «Тегеранскую восьмёрку» и суннитскую «Пешаварскую семёрку». Теперь оба непрочных союза распались. Номинально единый Афганистан превратился в конгломерат «княжеств» под управлением полевых командиров.
На крупных дорогах каждые несколько километров стояли блокпосты, собиравшие дань каждый в пользу своего командира. Торговля пришла в упадок. Земледельцы вместо пшеницы выращивали коноплю и опий — продажа сырья для наркотиков на экспорт для многих стала средством выживания. Столица Кабул лежала в руинах. Её никак не могли поделить две главные моджахедские группы с похожими названиями: «Исламская партия Афганистана» пуштуна Гульбеддина Хекматияра и «Исламское общество Афганистана» таджика Бурхануддина Раббани.
В сентябре 1994 года «Талибан» основал ветеран борьбы против НДПА и СССР мулла Мухаммед Омар. Костяк бойцов группировки составили молодые люди из афганских семей, бежавших от войны в Пакистан. Власти соседнего государства создали для беженцев сеть медресе, воспитанники которых бесплатно получали кров и пищу. Инициативу с ведома ЦРУ США финансировали исламские фонды из государств Персидского залива.
«Талибан» стал наследником деобандизма — возникшего в 19 веке среди индийских мусульман радикального учения, близкого к саудовскому ваххабизму. Деобандисты призывали к воссозданию единого исламского халифата со строгой жизнью в соответствии со средневековыми нормами.
В пакистанских медресе для беженцев преподавали проповедники-фундаменталисты, учившие юношей, что их долг — бороться за истинно исламское общество, очищенное ото всякого влияния еретиков и иноверцев. В середине 1990-х годов пакистанские спецслужбы использовали выпускников этих школ в своих целях. Исламабад хотел привести ко власти в Афганистане новую силу, которая бы навела у себя порядок и утрясла бы с Пакистаном старый спор о границе между двумя государствами. Создание группировки курировал один из руководителей национальной разведки Султан Амир Тарар.
Это был удачный для «Талибана» симбиоз, поскольку гильзаи в Афганистане исторически считались самыми дикими и воинственными, а дуррани — грамотными и зажиточными.
Талибские лидеры неоднократно подчёркивали, что их движение — не чисто пуштунское, а исламское, и они рады видеть у себя «настоящих мусульман» любой национальности, языка и цвета кожи. Но на практике к таджикам, хазарейцам и другим этническим меньшинствам новые хозяева страны относились как к людям второго сорта.
Другие радикальные группировки моджахедов быстро примкнули к талибам. Более умеренные ополчения, лояльные центральному правительству, безуспешно пытались бороться против новой силы. Весной 1995 года «Талибан» захватил западные афганские провинции и стал контролировать уже всю южную половину страны.
На этом талибы не остановились, они провели серию новых успешных наступлений, захватив около 90% афганской территории. Уцелевшие ополчения моджахедов сплотились в Объединённый исламский фронт спасения Афганистана (за рубежом известный как Северный альянс). Группировка под руководством полевого командира Ахмада Шаха Масуда удержала только северо-западную провинцию Бадахшан, позиционируя себя как войска легитимного афганского государства. Фактически же война 1992-1996 годов закончилась победой талибов и их союзников.
3 апреля 1996 года мулла Мухаммед Омар на церемонии в Кандагаре принял специфический титул амира аль-муминин, «повелителя правоверных», отсылавший к первым векам существования ислама. В средневековье так величали халифов, правителей единой исламской империи, преемников пророка Мухаммеда. Титул намекал как на то, что талибы собираются реставрировать в Афганистане средневековые порядки, так и на внешнеполитические амбиции движения.
29 октября 1997 года мулла Омар провозгласил подконтрольные территории Исламским эмиратом Афганистан. Очередное государственное образование в истерзанной многолетней войной стране не получило широкого признания в мире. Из участников ООН официальные отношения с талибским эмиратом установили только ближайшие союзники: Пакистан, ОАЭ и Саудовская Аравия.
Даже на общеисторическом фоне 20 века, с его обилием разнообразных диктатур, режим талибов в Афганистане выглядел весьма специфически. Сам фактический глава государства, мулла Омар, очень редко появлялся на публике и почти не давал интервью журналистам. Его изображения не появлялись в печати и не выставлялись в публичных местах. До сих пор есть лишь только фотороботы, но не полноценные портретные снимки этого загадочного человека, скончавшегося предположительно в 2013 году.
В Исламском эмирате не проводились выборы, не работал парламент и не действовала конституция или какой-либо её аналог. Официальные спикеры режима объясняли, что так и нужно: мол, у афганского народа вместо ложных западных конституций есть Коран и Сунна, свод преданий о жизни пророка Мухаммеда, где уже даны ответы на все важные для мусульманина вопросы.
Своей главной задачей талибы видели восстановление в стране исламских порядков в их первозданной чистоте. С этой целью помимо истихаба, обычной госбезопасности, выискивавшей бывших членов НДПА и сторонников Северного альянса, в эмирате действовала организация «Мункар ва-Накир», шариатская полиция нравов. Её служащие следили за тем, чтобы жители страны вели благочестивый образ жизни.
Согласно талибским декретам, преступлениями против религии считались такие поступки как:
Употребление алкоголя и наркотиков;
Игра на музыкальных инструментах, танцы и слушание музыки;
Содержание собак в жилых домах;
Хранение дома фотографий людей или любых иллюстрированных изданий;
Просмотр фильмов и телевидения;
Ношение европейской одежды;
Бритьё усов и бороды;
При этом женщины де-факто не могли ни работать, ни получать образование. Власти эмирата разрешали им выходить на улицу только в скрывающей лицо и фигуру одежде и исключительно в сопровождении супруга или другого родственника-мужчины.
Наряду с откатом общественной жизни в средневековье, талибы решали хозяйственные проблемы разорённого войной Афганистана. На подвластных территориях они отстраивали города и сёла, восстанавливали дороги и ремонтировали электростанции и кяризы, распространённые в Средней Азии подземные оросительные системы. Состоятельных граждан власти исламского эмирата вынуждали жертвовать средства в пользу сирот, вдов и нищих.
Талибы активно боролись с расплодившейся во время анархии в стране преступностью. Они публично проводили жестокие расправы над пойманными убийцами, насильниками, ворами и грабителями, не делая поблажек для оступившихся активистов своей организации. Это закрепило у части афганцев имидж «Талибана» как суровой, но справедливой силы, способной поддерживать порядок внутри страны.
Мы хотим жить так, как пророк Мухаммед жил 1400 лет назад, и борьба ради этой цели — наше право. Мы хотим воссоздать времена пророка и делаем только то, что афганский народ хотел на протяжении последних лет.
Вакиль Ахмад Мутаваккиль
Полноценного экономического подъема в Афганистане при талибах ожидаемо не случилось. Пожертвования от зарубежных спонсоров движения уходили на войну против Северного альянса. Введение дополнительных налогов разоряло земледельцев, торговцев и ремесленников и провоцировало рост инфляции. Национальная валюта афгани при талибах обесценилась в 3-4 раза.
Долгое время талибы терпели, что немалая часть афганцев продолжает жить за счёт выращивания и продажи опия. К концу 1990-х страна ежегодно экспортировала до четырёх тысяч тонн наркотического сырья. Афганская эмиграция и Северный альянс утверждали, что талибы, при внешней набожности, сами имеют доход с однозначно греховного бизнеса. Тогда мулла Омар в 2000 году серией декретов запретил жителям эмирата под страхом смерти любое участие в наркоторговле. После этого производство афганского опия резко упало, что ещё сильнее усугубило нищету в стране.
К концу 1990-х «Талибан» раскололся на фракции условных ортодоксов и технократов. Первых представлял мулла Омар вместе с ближайшим окружением в фактической столице Кандагаре. А верхушка чиновничьего аппарата в Кабуле во главе с министром иностранных дел Вакилем Ахмадом Мутаваккилем перешла на более умеренные позиции.
Противоречия между ними напоминали дискуссии 1920-х годов внутри большевиков в Советской России. Мулла Омар выступал за распространение ортодоксального ислама за рубеж и наводил мосты с родственными движениями в Узбекистане, Таджикистане и на российском Северном Кавказе. Его сторонники считали, что их лидер способен стать лидером «настоящих мусульман» во всём мире.
Если сегодня мы не вступимся за Чечню [ичкеркийских сепаратистов], то завтра мусульман в какой-нибудь другой стране или регионе постигнет та же участь.
Мутаваккиль и близкие к нему деятели предлагали более взвешенную политику. Они считали, что талибскому Афганистану нужно добиться полноценного признания в мире и продолжать восстанавливать разрушенную войной страну. «Талибы-технократы» безуспешно призывали муллу Омара принять хотя бы подобие конституции и учредить аналог всенародно избираемого парламента.
По неофициальным контактам Мутаваккиль убеждал зарубежных коллег, что эксцессы вроде публичных казней, отсечений рук за воровство и побивания камнями за адюльтер — вынужденные и временные, что эмират постепенно эволюционирует и откажется от этих крайностей. Но на деле мулла Омар не собирался пересматривать свою политику. Власти «Исламского эмирата Афганистан» сохраняли крайнее неравноправие женщин и мужчин вместе с унизительной дискриминацией для шиитской общины и немногочисленных остававшихся в стране немусульман.
События 11 сентября 2001 года привели к санкционированному ООН вторжению американских и союзных войск в Афганистан. В 2001-2002 годах режим талибов пал, но движение в течение следующих 19 лет не прекращало партизанской войны. По мере вывода из страны иностранного контингента, «Талибан» готовится вновь вернуться к власти.
Группировка под началом новых лидеров Хайбатуллы Ахундзады и Абдула Гани Барадара позиционирует себя уже как более умеренную силу в сравнении со своими предшественниками из 1990-х годов. Талибы утверждают, что они готовы соблюдать права человека, препятствовать наркотрафику и бороться с влиянием настоящих экстремистов — группировкой «Исламское государство».
На деле новый прагматизм «Талибана» многим наблюдателям кажется вынужденным и неискренним, который лишь скрывает прежнее желание навязать стране средневековые порядки и свою неограниченную власть.
Один из уроков, который «Талибан» усвоил из 2000-х, заключается в том, что им не стоит позволять международным джихадистам использовать Афганистан как базу, где можно укрыться и тренироваться, чтобы потом атаковать Запад, Россию или страны Центральной Азии. «Талибан» сейчас пытается показать себя лучшей из альтернатив для Афганистана. Но тут сложность в том, что раньше их слова часто расходились с делами.
Статья создана участником Лиги авторов. О том, как она работает и как туда вступить, рассказано в этом материале.