Кабаре и варьете чем отличаются
Не только «Мулен Руж»: почему понадобилось больше века, чтобы культура кабаре прижилась в России
Кот на мельнице. Парижские кабаре — рай для богемы
Филологи считают, что слово кабаре во французский язык попало из пикардского или валлонского, где «cambrete» или «cambret» означало «маленькую комнату». В 13-м веке в документах мелькает слово «kaberet», а в средненидерландском «кабаре» начинают называть дешевые ночлежки и рестораны.
Наличие скатерти и еды сразу же отделило кабаре от таверн, сделав их в глазах посетителей более достойными заведениями. Хотя ни о каких шоу тогда речи не шло: занятую едой публику развлекали разве что музыканты, да и то не всегда. Скудный репертуар не мешал кабаре привлекать богему: здесь собирались актеры, поэты, писатели, художники и их приближенные, от баснописца Жана де Лафонтена до крестного отца комедий Жана Батиста Мольера. Постепенно богема насытилась ужинами и разговорами и решила перебраться из-за столика на сцену. В 18-м веке стали множится так называемые «кафе-шантаны» (от фр. «chantant» — пение). Гостей развлекали живой музыкой и цирковыми номерами, словом, старательно удивляли. Известно, например, что в «Cafe des Aveugles» в погребе парижского Пале-Рояль за программу отвечал оркестр слепых музыкантов.
Первое кабаре в современном смысле слова открыли, разумеется, в сердце богемного Парижа: в 1881-м на холм Монмартр запрыгнул «Черный кот» (La Chat Noir). Детище Луи Салиса окончательно отвлекло посетителей от еды и заставило их внимательно следить за происходящим на сцене. Салис также выполнял роль острого на язык конферансье, который отпускавшего политические шутки. В зале бок о бок сидели как богачи, так и нищие артисты. Угадайте, в чей адрес были направлены все колкости?
Знаменитый «Мулен Руж» («Красная мельница») открылся в Париже аккурат ко Всемирной выставке 1889-го, завлекая местных и заезжих зрителей весьма откровенной программой и соблазнительным местоположением: в паре шагов находился квартал красных фонарей. Интересно, что вызвало больший интерес у парижан: построенная в том же году Эйфелева башня или все-таки придуманный в «Мулен Руже» танец канкан. Программа кабаре становилась эротичнее буквально с каждым днем. По мнению многих, именно здесь в 1983-м придумали современный стриптиз. Правда не могут определиться, где это было: на сцене, где выступала обнаженная «Клеопатра» в сопровождении раздетых спутниц, или в зале, где две подвыпившие натурщицы вдруг сбросили с себя одежду. В итоге многочисленные скандалы и красочные афиши художника Анри де Тулуз-Лотрека быстро прославили «Мулен Руж» на весь мир. К концу 19-го века кабаре-лихорадка охватила Нидерланды, а в начале 20-го прокатилась по Германии, Польше, Швейцарии, США, Великобритании и другим странам.
Недолгая жизнь кабаре в Российской империи
В Российской империи тоже были свои кабаре, правда каждый хозяин трактовал европейский формат по‑своему. Московский театр-кабаре «Летучая мышь», открытый в 1908-м как закрытый клуб актеров МХТ, был скорее театром миниатюр, чем кабаре в привычном нам смысле слова. Репертуар был максимально юмористичным, зрителей кормили, но литературовед Борис Эйхенбаум все равно остался недоволен : «Здесь нет того ядовитого алкоголя, который знаком посетителю петроградских подвалов. Лубочные панно, лубочный юмор и стильные сценки и, наконец, сама фигура хозяина, хлопочущего о гостях, — это все такое московское, что петроградец зевает до конца и уходит разочарованный».
В 1911-м в Петербурге появился Троицкий театр миниатюр, который также вдохновлялся традициями кабаре. Глава антрепризы А. М. Фокин прямо сообщал прессе, что ориентируется на европейские кабаре и хочет всячески развлекать зрителей своего небольшого (350−400 мест) театра буффонадой, пародией и прочими «легкими» жанрами. Столиков тут не было, да и сцена была четко отделена от зрителей. Вскоре хозяева перестали упоминать слово «кабаре», а в 1918-м театр закрылся.
Первое послереволюционное десятилетие «буржуазная» культура Европы и США жила на территории СССР по большей части в виде пародий, а к 1930-х смотреть на Запад стало даже опасно. У искусства больше не было миссии развлекать: теперь оно должно было быть полезным и информативным. В 1937-м закрылись мюзик-холлы, а уж о кабаре речи идти не могло. Чтобы понять, насколько неуместен жанр был в СССР, можно вспомнить, что получивший рекордные 8 «Оскаров» фильм-мюзикл «Кабаре» (1972) добрался до отечественного проката только в конце 1980-х. Иронично, что музыка из фильма совершенно легально издавалась «Мелодией» на виниловых пластинках.
Правда и с развалом СССР кабаре не спешило покорять наши реалии. К чему кокетство и ирония, когда можно взять быка за рога и просто наплодить по стране стрип-клубы? Режиссер театра-кабаре Crave Василий Козарь связывает долгое отсутствие кабаре в современной России с нехваткой кадров: «Этот жанр присутствовал всегда, но в очень небольших количествах и скромных реализациях. Специалистов и людей, кто горит этим, не так много». В 2000-х и 2010-х о кабаре чаще всего вспоминали либо в связи с единичными театральными постановками (а кабаре без столиков — уже не кабаре), либо из-за гастролей французского титана Crazy Horse.
Живучее, как лошадь. Почему кабаре Crazy Horse не закрепилось в России
«Дикая лошадь» взобралась на парижскую кабаре-сцену сильно позже своих предшественников: камерный зал с уютными столиками и высоким ценником Ален Бернарден открыл в 1951-м году. Кабаре быстро прославилось не только первоклассным шоу, но и жесточайшими требованиями к отбору танцовщиц. Тут впору пошутить, что правила действительно конские: девушки должны подходить по росту, весу, объему груди и чертам лица. Впрочем, помимо фабрики танцовщиц еще было полно других артистов, от мимов до иллюзионистов.
В отличие от «Черного кота», свернувшего деятельность после кончины своего основателя, у Crazy Horse дела идут полным ходом даже после самоубийства Бернардена в 1992-м. Кабаре давно превратилось в полноценный бренд, который прекрасно чувствует себя далеко за пределами Парижа, а в труппе девушки со всего света. В 2011-м даже организовали громкий кастинг в России в фойе гостиницы «Космос» (там же проводили первые гастроли кабаре). Хотя к тому моменту в команде Crazy Horse уже и так были российские танцовщицы.
Crazy Horse продолжили регулярно приезжать с гастролями, но Маренникова к этому отношения уже не имела: «На мой взгляд, следующие московские площадки не соответствовали качеству кабаре. И, кажется, интерес к Crazy Horse у нас стал угасать. Это жалко, потому что у парижского оригинала очень сильный менеджмент и команда в целом. Это механизм, работающий как часы. Все девушки удивительные, талантливые и абсолютно идеальные. Это шоу, которое безусловно стоит своих денег. Удивительно, что они столько лет держат и развивают свой бренд, не изменяя своему формату. Если бы шоу нашло постоянный театр в Москве, история сложилась бы совсем иначе».
Crave: первый полноценный театр-кабаре в современной России
Поворотным моментом в истории российских кабаре стала осень 2019-го, когда на Китай-городе открылся проект Crave. Детище бизнесмена Олега Кулухова с ходу решило главную проблему Crazy Horse: Crave приглашал гостей в собственный театр, построенный специально под шоу. Кстати именно сюда в марте 2020-го собирались приехать с очередными гастролями и Crazy Horse, но помешала пандемия.
У Crave все получилось одновременно камерно и эффектно. На каждом столике — бутылка игристого (подсветка столика тоже участвует в постановке), в фойе перед шоу и в антракте — дополнительные развлечения. Пить в зале можно, а есть разрешают только шоколад, ягоды и черную икру. Как говорят организаторы, «чтобы не привносить в атмосферу лишние ароматы». Уже в фойе можно купить и брускеты с белыми грибами, устрицы, и прочие деликатесы.
Так в современной России появился театр-кабаре. Впрочем, первые полгода Crave сознательно избегали упоминания слова «кабаре», боясь неправильных ассоциаций. Но вдруг в зале мелькнула Людмила Путина, и все выдохнули: искушенная московская публика приняла и поняла новый формат. В Crave уже прошло более 170 выступлений, билет на одно из таких стоит от 10 до 30 тысяч рублей.
Директор по развитию Crave Елизавета Павлова не лукавит, когда говорит, что шоу «лучше увидеть, потому что словами не описать». «Crave — это симбиоз всего лучшего, что было со времен создания кабаре, и всех современных инноваций, художественных решений, технологичных нововведений и драматургической мысли», — говорит Василий Козарь. По его словам, представления в кабаре дают зрителю «ощущение откровенности в воображении и мыслях».
Очевидная звезда шоу и один из немногих мужчин-артистов проекта — 31-летний алтайский танцор Айхан Шинжи, за плечами которого годы работы в государственных театрах России, звездный выход в клипе Artik & Asti и ряд телепроектов («Танцы», «Comedy Woman», «Танцуй!»). Crave — его первый опыт в кабаре. Но вы никогда не догадаетесь об этом, глядя на то, как он бегает в гигантском колесе, гримасничает в ироничном «постельном» номере или развлекает зрителей бродвейскими танцами в антракте. «Кабаре мне нравится практически всем, — признается Айхан, — Культура и эстетика тела, линии, акцент на человеческой красоте. Привлекает камерность этого направления: зрители близко и лучше чувствуют нашу энергетику. И, наконец, все очень насыщенно, всегда что-то происходит. Постоянное движение».
Режиссер Василий Козарь добавляет, что артист кабаре должен быть «очень мобильным, универсальным, уметь быстро переключаться из одного состояния на другое, держать темп». Шоу Crave и правда целиком построено на контрасте: то томный сольный танец на огромном пистолете, то пышный групповой выход в туфлях с каблуками-ножами. Менять приходится не только настроение, но и костюмы (их шьют специально под каждого артиста). «Порой на полную смену образа есть всего минута, — рассказывает главная солистка Crave, 29-летняя Светлана Камбур, — Иногда даже нет времени отдышаться после активного и сложного танцевального номера. Просто бежишь дальше. Добавим к этому огромное количество разнообразных характеров и перевоплощений на протяжении всего шоу. Вот, с чем мы работаем 5−6 раз в неделю, каждый раз по 150 минут».
Но Камбур, в резюме которой есть и выступление на Церемонии открытия Олимпийских игр в Сочи, и шоу «Танцы на ТНТ», совершенно не жалуется: «Во мне всегда присутствовал дух бунтарства. Возможно, этим мне и нравится кабаре: здесь, несмотря на всю его женственность, флирт и дух праздника, присутствует легкий шлейф провокации и вызова себе, окружающим и, может быть, всему миру. Особенность работы именно в кабаре еще и в контакте со зрителем. Это всегда волнительная и непредсказуемая игра. Также приятно, что ты, танцовщик, наконец-то выходишь на первый план и получаешь свою порцию внимания. Тут твой труд и проделанную работу точно оценят по достоинству». Стереотипов, связанных с кабаре, Камбур не боится: «Наверное, многие думают, что это слишком откровенный жанр, потому что он пришел из Франции. Но лично для меня нагота — просто изюминка, деталь, а не главная составляющая. Главным в кабаре всегда было импровизированное представление из самых разных жанров. У нас так же».
Ее коллега, 32-летняя Карина Ким, добавляет, что ей кабаре ценно «волшебной атмосферой праздника»: «Создается впечатление, что этот праздник и есть сама жизнь. А зритель будто сам становиться его частью». Праздник будет продолжаться: по словам Козаря, в Crave уже идет работа над следующим представлением. «Мы готовим большую премьеру, в которой добавляем новые виды искусств, такие как stand up».
Бурлеск: ваше личное кабаре
Команда Crave — исключительные профессионалы. Но что делать тем, кто только осваивает мир кабаре? Для начала обратить внимание на бурлеск. Его часто путают с кабаре, а в наше время границы и вовсе размылись. Но если пойти к истокам, то можно вспомнить, что бурлеск начинался как комичный литературный жанр на закате Средневековья. Во главу угла было поставлено сочетание несочетаемого (само слово происходит от итальянского «burla», то есть шутка).
В середине 19-го века слово ассоциировалось уже с варьете, в котором девушки исполняли весьма игривые танцевальные номера. Мода на бурлеск сохранялась примерно до Второй мировой, но к тому моменту речь шла уже скорее о классическом стриптизе. В наши дни бурлеск прочно прописался в поп-культуре: тут можно вспомнить, например, фильм «Бурлеск» (2010), в котором героиня Шер учила Кристину Агилеру игриво подкидывать ноги в сетчатых колготках.
Интересно, что фильм снял Стив Энтин, родной брат Робин Энтин. Именно она в 1995-м основала бурлеск-труппу The Pussycat Dolls, которая 10 лет спустя трансформировалась в полноценную музыкальную группу. В 2009-м она рекрутировала бывшую танцовщицу из французского кабаре Crazy Horse, Арию Крэсцендо, в новый коллектив Paradiso Girls, но эта затея не увенчалась успехом (группа распалась после пары синглов). Однако факт остается фактом: именно Робин Энтин познакомила уже несколько поколений с бурлеском и доказала, что он совершенно комфортно может чувствовать себе и 21-м веке.
Театр меж столиков
В России и Франции жанр кабаре при всех взлетах «Летучей мыши» и изяществе Le Chat Noir не пронизал собой собственно театральную культуру. Зато в Германии традиция политического кабаре, которой отдали дань Ведекинд и Брехт, оплодотворила весь современный немецкий театр.
В 1912 году театральный деятель Михаил Бонч-Томашевский, издатель и критик журнала «Маски», окрестил кабаре «театром пародии и гримасы». Невольно задумываешься: а есть ли у этого театра приметы, хотя бы одна, которые отличали бы его принципиально от кафешантана, варьете, бурлеска, буфф, ревю, мюзик-холла? Или это все одного поля ягоды, чьи формальные различия (в виде отсутствия или наличия официантов, например) не столь уж принципиальны? Не секрет, что молва привычно считает эти театральные формы едва ли не синонимами.
Меж тем при изучении истории кабаре и сравнении национальных его вариаций — французского, венско-итальянского, немецкого, русского, польского — отличие сразу же бросается в глаза. Это очевидная причастность кабаре не только к низовой, но и к высокой театральной (и не только театральной) культуре. Именно кабаре, в отличие от варьете и кафешантана, в своих вершинных проявлениях становилось театром пародии и сатиры, театром независимой творческой богемы и, наконец, на самой вершине — истинно политическим театром.
От «Черного кота» к «Красной мельнице»
В прародителях кабаре числятся и средневековые придворные менестрели, и бродячие труппы эпохи Ренессанса, и — это особенно важно! — интермедии великих комедиографов Мольера и Гольдони, развлекавших титулованных зрителей во время званых обедов. Впрочем, такие застольные развлечения бытовали и раньше.
«В те варварские времена, — писал маркиз де Сад, имея в виду пятнадцатый век и ранее, — знатные сеньоры во время трапез имели обыкновение приглашать шутов, дабы те развлекали их… Сей жестокий обычай отошел в Лету только при Людовике ХV» («Тайная история Изабеллы Баварской»).
Насчет варварства и жестокости можно, наверное, поспорить, тем более с таким «гуманистом», как маркиз. Однако кабаретная традиция налицо. Кафешки Латинского квартала, где обычно собирались художники, музыканты, поэты, охотно выступавшие со своими песенками и стихами, пожалуй, тоже можно считать родителями кабаре. Так что некий культурный изыск был генетически заложен в эту театральную форму. Известна точная дата рождения кабаре. 18 ноября 1881 года. Расцвет La Belle Époque. Точный диагноз этому плодотворному и развратному времени убийственно поставил «Милый друг» Мопассана. Именно тогда в самом центре Монмартра открываются двери первого публичного кабаре под названием Le Chat Noir («Черный кот»). Одна из версий гласит, что черный полубродячий кот привык навещать мастерскую известного художника Стейнлена, ставшего главным оформителем кабаре и автором знаменитой афиши. Его предприимчивый основатель Рудольф Салис, в прошлом неудачливый художник, оказался блестящим конферансье-импровизатором (последняя специальность стала непременной приметой кабаре-театра — так же как соучастие в его действе зрителей). В книге «Жизнь Тулуз-Лотрека» автор, Анри Перрюшо, не жалует Салиса. Смачно описывает его тягу (на грани лизоблюдства) к знати и роскоши, резкую неприязнь к «нечистой» публике, корыстолюбие. Между тем его кабаре стало местом, где нашла себя та самая полуизгойная, истинно творческая богема. Знать (реальная и поддельная), выскочки-нувориши, дамы света и полусвета, преуспевающие борзописцы хлынули в заведение, где театр теней соседствовал с арлекинадой, масками, ироническими (а подчас лирическими) шансонами, юморесками, остроумной пантомимой и беззлобно пародийными уколами. Цена за вход была невысока, зато обязательный бокал пива обходился посетителям баснословно дорого. Салис привлек к делу целую толпу художников, поэтов, певцов и музыкантов и среди них того, кто стал чуть позже его невольным преемником и столь же невольным предателем, — поэта и шансонье Аристида Брюана.
Артисты перед центральным входом в кабаре Le Chat Noir, Париж, 1895
Когда местные гуляки и скандалисты, обиженные на Салиса за его предпочтение «чистой публики», вынудили последнего сменить адрес своего заведения, Брюан откололся и остался в старом кабаре, которое круто обновил и назвал «Мирлитон» (тростниковая дудка). Это кабаре, переиначенное в сторону окраинного демоса — матросов, сутенеров, мелких лавочников, проституток, дешевой обслуги, мастеровщины, клошаров, — стало не менее популярным, чем Le Chat Noir. И надо отдать должное чутью и таланту Брюана, верно ощутившему потребность этой публики в непринужденном, лишенном фанаберии и ханжества обращении, в хамоватой насмешке, в грубоватом и сентиментальном шлягерном надрыве:
…Законы ваши мне смешны —
Один-единый
Я знаю твердо: все равны
Пред гильотиной…
Будь проклят ваш неправый суд
И лживый свет,
И ты, последний мой приют,
На Ла-Рокетт.
Именно эти два кабаре (больше второе, чем первое) и породили бум, который в течение двух-трех лет вызвал волну подражаний, завоевал французскую провинцию, а в последующие несколько лет успешно перекочевал в колониальные Тунис и Алжир, потом в Бельгию и Швейцарию, позднее в Австрию и Германию, еще позднее — в начале ХХ века — в Россию и Польшу. Правда, в некоторых цивилизованных странах — в Англии, Италии, Скандинавии, Испании, в Америке — кабаре, если и привилось, то с трудом и отнюдь не стало модным явлением. Своеобразие кабаретного театра оказалось чуждым для них.
Во Франции же вместе с волной общественного интереса к кабаре начинается его упадок. В первых кабаре сквозь декоративность и чисто развлекательную мишуру был различим протест против помпезного, салонного, квазиромантического искусства. Затем все явственнее начинает задавать тон чистая развлекательность, что кончается торжеством Moulin Rouge («Красная мельница»). В какой-то мере Moulin Rouge оставался причастным высокому искусству — в лице своих знаменитых шансонье, танцовщиков, клоунов и клоунесс. Здесь все делалось (и продолжает делаться) по высшему разряду: костюмы, декорации, дизайн, кордебалет, спецэффекты, шум и гам. Даже непристойный канкан здесь выглядел (Ла Гулю) зажигательно, огнеметно, истинно вакхически (или дьявольски) сладострастно и вызывающе. Зато конферанс стал держаться лишь легкого, поверхностного (расхоже-галльского) остроумия, не претендующего на мало-мальски серьезный щелчок в чей-то адрес. Разумеется, шансонье — и не только первоклассные — изливали в своих песенках и насмешку, и грусть, и даже порой страдание, но оно, как правило, не слишком беспокоило публику — разве что вносило в праздничный настрой мимолетную толику меланхолии. В 1915 году Moulin Rouge по понятной причине был закрыт, хотя в самом начале войны кабаре отдало дань патриотизму в виде ежевечернего гимна и скудоумных насмешек над гуннами-немцами.
Особенно отличилось в последнее десятилетие века «Фоли-Бержер», ставшее впоследствии вдвойне известным благодаря знаменитой картине Эдуарда Мане. В 1886 году оно развернуло широкую программу самых разнообразных выступлений: шансоны, комические скетчи, хореографические и цирковые миниатюры. Более того: конферанс включал непременные монологи на злобу дня (вплоть до «дела Дрейфуса») и пародий на известных политиков (вплоть до популярного президента Феликса Фора, соратника Гамбетты). На какое-то время «Фоли-Бержер» стал подлинно политическим театром-кабаре, хотя чаще именовался мюзик-холлом.
Менее приметные или совсем неприметные кабаре уже в начале ХХ века выродились в чисто развлекательные, малоинтересные, отдаленные подобия Moulin Rouge. Атмосфера La Belle Époque заражала все эти зрелища оптимизмом и благодушием.
Справедливости ради пометим один короткий период, когда французские — прежде всего парижские — кабаре, словно вспомнив о своей неистраченной протестной потенции, обратились к злободневным политическим темам. Это было в бурное трехлетие становления и разложения Народного фронта. НФ был реакцией на фашизм, который попытался — к счастью, неудачно — править бал в довоенной Франции. Тогда-то в кабаре объявились ядовитые пародии на Гитлера и Муссолини, скетчи и песенки, высмеивающие фашистов, капитулянтов, а заодно и кое-кого из одиозных правых журналистов. Однако все это фактически сошло на нет после ренегатства Даладье и Мюнхенского соглашения.
Незлобная «Мышь» и некусачая «Собака»
В 1908 году первое кабаре появилось в России. В Москве. Это была знаменитая «Летучая мышь», поначалу закрытая для широкой публики, открытая только «для своих», то есть для МХТ и его дружеского круга. Но круг «своих» невольно расширился, и уже через год стало невозможно держать круговую оборону. В число избранных стали попадать приятели и знакомые («друзья друзей») и в конце концов подвал наполнился артистической молодежью, бойкими журналистами, преуспевающими чиновниками, студентами-белоподкладочниками, писателями, думскими членами, видными интеллигентами. В начале 1910 года кабаре, руководимое Никитой Балиевым (он же конферансье), дало первое платное представление. Яркая, долгая и, что естественно, драматичная история «Летучей мыши» довольно подробно описана историками театра и хорошо известна. Если вспомнить определение кабаре как «театра пародии и гримасы», то гримас у Балиева — резко-гротескных, остросатирических, ядовито-карикатурных — было много меньше, чем добродушных пародий, шаржей, юморесок. «Мышь» не была злобной мышью. Тем временем в Петербурге накануне и в начале десятых годов стали возникать кабаре, более или менее близкие по духу «Летучей мыши». «Лукоморье», «Дом интермедий», «Бродячая собака». Наиболее знаменитой и долговременной была «Бродячая собака» — возмутитель спокойствия в узком кругу петербургской богемы. Она же была наиболее типическим кабаре — и обликом, и образом изысканного литературно-художественного пристанища. Здесь, в просторном подвале с модно и броско расписанными стенами, отводили душу известнейшие выразители Серебряного века: поэты (за исключением Блока), популярные литераторы, художники, композиторы, оперные, балетные и драматические артисты. Здесь случались скандалы, возбудителями которых, как правило, были футуристы. «Привал комедиантов», созданный на обломках «Собаки», стал ее менее удачной, хотя и более общедоступной репликой.
Близким подобием кабаре был Троицкий театр. Отдаленными же подобиями были Литейный театр и театр Валентины Лин. Разумеется, было много кабаре-однодневок, причем больше в Петербурге (западно-европейском городе), в консервативной и домоседной Москве много меньше.
«Литейный» был, в сущности, театром миниатюр — репертуар его был пестр, часто сменяемые режиссеры пытались его облагородить, но бес коммерческой выгоды неизменно брал верх. Все же в этом театре были впервые показаны замечательные пародии Е. Мировича «Графиня Эльвира» и «Театр купца Епишкина».
Театр Валентины Лин (Театр Фарс) пытался изредка подражать кабаретному стилю, точнее, кафешантанному — иногда вводил столики и конферанс, но не привилось. Репертуар был сам по себе весьма красноречив: «Девушка с мышкой», «Блудница Митродора», «Фиговый листок», «Брачная ночь», «Лечу только дам», «Старички и девочки», и все в таком духе. Однако чрезмерной скабрезности в этих фарсах отнюдь не было. Театр помещался на Невском проспекте, то есть на самом виду, что, естественно, обязывало.
Миниатюра «Лунная серенада», театр «Летучая мышь», Москва, 1909
Но самым сильным и популярным был Троицкий театр, который являл собой полноценное кабаре и как бы даже не одно. Спектакли, вечерне-ночные, именовались по-разному: «Художественное кабаре» (где наряду с юморесками, танцорами, романсами, веселыми антрактами были и дуэты из опер, и драматические отрывки), «Кабаре 96-й пробы», чье название не вполне отвечало данной высокой пробе и чей девиз звучал несколько странно, хотя и забавно: «Хочешь сиди, хочешь ходи». (Здесь иной раз демонстрировались довольно подозрительные сенсации вроде «Балета мух на потолке», ради чего зрителей просили запастись биноклями.)
В Троицком театре-кабаре в начале войны пытались активно взбадривать русский патриотизм. Читали сатиры Александра Рославлева:
Вильгельм подкрутил молодецки усы,
Торжественной думой волнуем,
Нахмурившись гневно, взглянул на часы
И молвил: «Ну что ж, повоюем!»,
пели на мотив популярной городской песенки «А поутру она вновь улыбалась» все про того же Вильгельма:
А поутру он по фронту катался,
Из Аахена к Мецу спеша…,
разыгрывали стихотворные скетчи-пародии на дипломатические пересуды накануне войны:
Сестра моя Сербия — не бутерброд,
Что всяким быть может проглочен.
Однако первые же поражения и доподлинные тяготы войны усмирили гаерское словоблудие. И кабаре занялись своим прямым делом, то есть предались беззаботному веселью.
Другие приметные кабаре Москвы, Петербурга и провинции, открытые перед войной (ростовский «Гротеск»), в начале войны («Эксцентрион» Таирова), в течение и вскоре после нее (марджановские «Би-ба-бо», «Кривой Джимми», «Хромой Джо»), не ставили перед собой никаких сатирических, тем паче политических задач. Так же, как и неприметные. «Эксцентрион» был чисто эстетическим (и малопродуктивным) дополнением к объемным проектам Камерного театра. У всех прочих бывали моменты большего или меньшего подъема (и, соответственно, успеха), но лишь «Гротеск» и «Кривой Джимми», прошедший в гражданскую войну крестный путь от Киева до Тифлиса, оказались по-настоящему значимыми явлениями — за счет остроумия, легкости, эффектных трюков, «бродяче-комедиантской» сочности. Впрочем, и тут не затрагивали острых вопросов, не задевали видных персон, обывателя, нэпмана, никого не ругали, не высмеивали, не пародировали ничьих вкусов.
Это кажется даже странным. Как?! Как при наличии «Сатирикона», сатирической периодики 1905–1908 годов,наконец, при наличии черносотенных сатирических журналов, невольно провоцирующих хлесткий ответ, российское кабаре практически не воспользовалось ни авторами, ни готовыми их произведениями? Увы. Разве что изредка в программах мелькают юморески Тэффи и Аверченко. Впрочем, отчуждение, как ни печально, было взаимным.
Кто-то скажет на это — раздумчиво или решительно: похоже, сатира, тем более с политическим уклоном, отнюдь не профиль кабаре. Но из этого правила было одно блистательное и великое исключение.
Многоглавая вершина — немецкое кабаре
…Я был когда-то бравый лейтенант,
В герои метил и ходил в героях,
По улицам фланировал, как франт,
И от красоток не было отбоя.
Я кровь свою на фронте проливал,
Четыре года — как одна минута,
И вот вернулся и ненужным стал —
Ни денег, ни работы, ни приюта.
Мундир мой продан. Все пошло к чертям!
И нет надежд — умолкли барабаны…
Теперь, как жиголо, я развлекаю дам —
Танцую с ними ночью в ресторанах.
Я ненавижу этот гнусный мир,
Где царствуют, жирея, плутократы.
О, если бы вернули мне мундир!
О, если б снова сделаться солдатом!
Я расстрелял бы этот подлый сброд
И подпевал их грязных и продажных
За кайзера, за мой родной народ,
За ветеранов, честных и отважных!
Сегодня этот некогда популярный кабаретный зонг поет в Берлине известный эстрадный певец, великолепный имитатор стиля 20-х годов Макс Раабе. К теме этого зонга мы еще вернемся.
История немецкого кабаре достаточно известна. Мы упомянем лишь те его вехи, которые дают повод коснуться малоизвестных фактов и порассуждать о них.
1901 год — дата рождения первого германского кабаре. Называлось оно Buntes Theater («Пестрый театр») и находилось в центре Берлина. Его основателем был барон Эрнст фон Вольцоген, посредственный литератор и деятельный созидатель, страстный поклонник Фридриха Ницше. Последнее сразу придало серьезный привкус его начинанию. Недолгое, но плодотворное партнерство с великим Арнольдом Шенбергом не менее ясно подтверждало его курс.
Практически одновременно молодой поэт и драматург Франк Ведекинд, также из поклонников Ницше, организовал со своими друзьями кабаре в Мюнхене. Оно называлось по числу друзей «Одиннадцать палачей». Однако в труппе скоро начались трения, и через два года кабаре распалось. Ведекинд, будучи франкофилом, в какой-то мере следовал стилю французского кабаре. Но лишь поверхностно. Немецкое начинание с первых шагов было серьезнее и колючее. Ведекинд сам пел под гитару свои стихотворные опусы, подчас довольно смелые и не только в гривуазном смысле — там были стрелы в адрес кайзера (за что поэт отсидел однажды в тюрьме), клерикалов, зарвавшихся бонз, тупых обывателей. Он был пропагандистом и в некотором роде теоретиком кабаре. Другим теоретиком был поэт Отто Бирбаум, собравший антологию песен для сцены — «Немецкий шансон».
Кабаре виделось немцам как новое искусство современного города — с его индустриальным ритмом, с его страстями и страстишками, с его прогрессом и рутиной, амбициями и комплексами. Ницше тут оказался кстати, как и набравшая силу социал-демократия. Ведекинд, один из ведущих авторов популярного сатирического журнала «Симплициссимус», переносил на сцену кабаре — сцену, которая врывалась в зрительный зал, прямо к столикам — шутки и шпильки с журнальных страниц. То же делали его коллеги.
Кабаре множились. Очень скоро фактически не осталось ни одного заметного немецкого города без кабаре. Притом немцы, как исстари водится, любили шутки с солью и перцем — все, что естественно, не стыдно — и если здесь положено издеваться, так пусть будет по полной! Без стеснения. Без обиды. Нечего разводить нежности и миндальничать! Беспорядок должно пресекать, но в известных местах и в известное время (читай: времена) самый беспорядок принимает облик порядка.
Помнится, Чехов издевательски говорил, что многим прекраснодушным мечтателям на самом деле всего желанней севрюжина с хреном. Сочетание мечты и севрюжины — это и впрямь пошлое сочетание, но отнюдь не безоговорочно пошлое. Иначе откуда б взялись Санчо Панса, Ламме Гудзак, Сэм Уэллер, Панург. (Аналогии этим персонажам — безотрывным спутникам и довескам романтичных героев — в русской классике я припомнить не могу, разве что карикатурный Янкель при Тарасе Бульбе.) Ну, и куча других витальных мечтателей, вроде Симплициссимуса и Кола Брюньона. Это к тому, что в западноевропейском культурном пространстве отношение к такому сочетанию вполне терпимое. Иногда чуть насмешливое, ироничное, но почти всегда снисходительное, а в сущности дружелюбное. Пошлости (читай: севрюжины) — самодовольной узколобости — в немецком бюргерском укладе всегда хватало. Хватает и сейчас. Но нигде она так близко и тесно не сопряжена с горней Мечтой. С высоким искусством. Достаточно почитать Ганса Сакса, Гофмана и Дёблина, достаточно посмотреть Кранаха и Босха, чтобы уловить традиционную упоенность этой связью Верха и Низа.
Не в этом ли суть кабаретной идеи, которую сразу уловила и призвала к жизни немецкая ментальность?
Ведекинд недаром считается одним из предтеч экспрессионизма. Его творчество шокировало фривольными откровениями (снятый по его роману «Ящик Пандоры» с Луизой Брукс стал хитом кинематографа двадцатых годов). Уже в предвоенные годы эти откровения стали просачиваться в театр, и прежде всего в кабаретный театр. Но рискованными были не только фривольные эскапады. Немецкое кабаре изначально приучило публику относиться к себе с почтением. Его причастность к настоящей литературе ощущалось даже в коловороте фиглярской чепухи. Кроме Ведекинда, немецкое кабаретное движение блистало такими именами, как Петер Альтенберг, Эрих Мюзам, Макс Рейнхардт, Оскар Штраус, Рода-Рода и др. Чуть позднее к ним присоединились Курт Тухольский, Эрих Кестнер. Это был истинный театр пародии и едкой сатиры, и гомерический гогот зала (от всей души!) нисколько не был помехой ответным шуткам, подначкам и обильным возлияниям.
Фасад Buntes Theater, Берлин, 1901
Война не изменила существа дела, хотя большинство записных остряков, лидеров буффонады и шутовства вдруг поддались на угар шовинизма и резко сменили ориентацию. Теперь они высмеивали наглых чужеземцев и делали это, признаться, немногим остроумнее тех, кому от них доставалось. Великий перелом в кабаретном разливе начался сразу после войны. После поражения. После версальского приговора.
Как выразился Алексей Н. Толстой в «Эмигрантах», «миллионы немцев упали на колени». Однако стоять на коленях великой нации было органически неудобно.
Но была и смежная, еще более мощная волна, которая энергично смывала рудименты шовинизма, солдафонства, мещанского лицемерия и самодовольства, разительного социального неравенства — всей этой накипи немецкой истории. Веймарская эпоха полна противоречий. Общество разрывалось между ультралевыми и ультраправыми, между деятельным авангардом и консервативной элитой, между хаосом и резигнацией. За четырнадцать лет демократии сменилось двадцать кабинетов, двенадцать канцлеров. Никому не удалось серьезно стабилизировать республику. Однако она не пала и даже пережила период относительной стабильности, и кто знает, куда повернула бы фортуна, если б в 29-м году не разразился мировой кризис. Ведь никогда Германия не была так творчески продуктивна, как в этот период. Немецкие ученые между 1919 и 1933 годом получают треть всех Нобелевских премий в научной области. Страна радиофицирована, как ни одна другая в Европе. Первый реактивный самолет поднимается в воздух в 1928 году. Литература, изобразительное искусство, архитектура, театр и кинематограф, где тон задают экспрессионизм и конструктивизм, занимают в мире самые передовые позиции.
…Три санитара — следом за ним,
Стерегут его каждый шаг,
Чтоб не терял по дороге костей
Бравый этот мертвяк.
И бабы толпами у дорог —
Цветами усыпан путь,
Чтоб никому не шибала в нос
Его смердящая суть…
«Да, это позор! — одернул публику друг Брехта Вальтер Меринг, также автор многих кабаретных сатир. — Но не для поэта, для вас!»
Кабаре развлекает — грубо, злачно, цинично (смотрите «Кабаре» Боба Фосса). Но оно же не боится дразнить, провоцировать, ставить на место, издеваться и оскорблять (смотрите его же). Под прицел попадают партийные демагоги, судьи, продажные адвокаты, патриоты-реваншисты, тупоголовые вояки, спекулянты, бездарные сочинители, сутенеры и маргиналы. Достается и «маленькому человеку» — благонамеренному и трусливому обывателю, всеми силами стремящемуся уйти от «проклятых вопросов». И еще одно: именно в кабаретных гнездах высиживалось множество новых имен — драматургов, композиторов, художников, режиссеров и артистов. Именно здесь родилось, по сути, новое театральное начинание, ставшее вехой в истории современного театра, начинание, в котором стерты границы между смешным и трагичным, — легендарная «Трехгрошовая опера». Самая эффективная из попыток победить искусство искусством.
Приход нацистов к власти похоронил эту культуру как большевистско-еврейскую. Многие кабаретисты, не пожелавшие изменить ядовитому стилю, оказались в концлагерях. Другие быстро перестроились: бывший экспрессионист Ганс Иост, ставший ведущим драматургом нацистского театра, уже в апреле 1933 года демонстрирует премьеру своей пьесы «Шлагетер» (о рурском герое-фашисте). Но культура оказалась живучей даже в период нацизма, хотя непоправимо искалеченной.
Сначала она попыталась ожить в эмиграции. Успешней всего в соседней Голландии, чей язык и цивилизация были схожи с германскими. Затем в период оккупации в пересыльном лагере Вестерборк, где популярные немецкие таланты — все, разумеется, еврейской крови — создали свой ансамбль, развлекавший эсэсовское начальство. Естественно, никакого политического содержания тут не было и в помине. Это были просто веселые номера. Состав менялся из-за постоянных депортаций. Никакого спасения это творчество не давало, только отсрочку. Ради этой отсрочки и мало-мальских бытовых привилегий и работали эти люди. В конце концов почти все они погибли в Освенциме и Треблинке.
Как однажды повезло удачно сказать другому тирану, «гитлеры приходят и уходят, а народ Германии остается» (в его устах эта фраза обрела истинно кабаретную шутейность). Но народ действительно остается. Вместе с воскресением страны моментально воскресло и немецкое кабаре. И воскресло в том же зубасто-непримиримом, ехидно-насмешливом виде, как бы продолжая курс, завещанный классиками кабаретного стиля: Франком Ведекиндом, Куртом Тухольским, Бертольтом Брехтом, Вальтером Мерингом, Эрихом Кестнером.
Сегодня оно приметно присутствует в немецких городах, оно прижилось на кино- и телеэкране. Чего стоит знаменитый фильм Курта Гофмана «Мы — вундеркинды»! И сегодня можно часто видеть, как невзирая на лица кабаретные буффоны пародируют политиков, медийных персон, видных модераторов, писателей, арабских и азиатских кумиров, героев дня, поставщиков архисенсаций. Не забывают они и былых знаменитостей — не раз приходится слышать, как издеваются они над мемуарами политиков, звезд Третьего рейха, которые непременно упоминают о своем вызывающем антинацизме (например, в виде капнутого на брюки Геббельса вина).
И как в былые времена, среди однодневок звучат ехидные вирши, которые не стыдно было бы подписать хоть Тухольскому, хоть самому Брехту. Вот одно из таких — это зонг популярнейшей кабаретной пары, супругов Крайслер, «Фрау Шмидт». («Грета Шмидт» — собирательный образ немецкой бюргерши.)
У сестрицы моей отвратительный муж:
Он артист, да и нищий к тому ж…
У подруги моей ни мужей, ни детей,
Ей политика с детства милей.
Я иная, и мой благоверный
Работящий, послушный и верный,
Не спесив, не болтлив, от меня никуда,
С ним приятно везде и всегда.
Я тогда пойти за Феликса могла бы
И теперь женой профессора была бы,
Но папаша был антисемит,
И осталась фрейлейн фрау Шмидт.
Если б Герхард меня сделал своей дамой,
Я бы стала в государстве самой-самой,
Но плюгав он был тогда на вид,
И осталась фрейлейн фрау Шмидт.
Фрау Шмидт не ищет райских кущей,
Фрау Шмидт скромна, но вездесуща,
Каждый день встречаетесь вы с ней
У родных, знакомых и друзей.
…Не люблю я этих умников-евреев,
Всех смутьянов и студентов я бы в шею!
Чернокожий тоже мне не друг,
Как увижу, так берет меня испуг!
Обожаю я подкармливать собачек,
А вот нищий для меня не человек,
Ведь от этих развращающих подачек
Он бездельником окажется навек.
Я всегда на страже конституции,
Есть закон, и следуйте ему!
Вот только отменить бы проституцию,
Она приличным людям ни к чему.
Упаси нас Бог от всяких потрясений,
Ведь проблем достаточно и так.
Лучше жить без лишних рассуждений,
А в Берлине разберутся что и как.
Каждый немец согласится со мной,
Я ведь в сущности каждый второй.
Пусть меняется погода!
Пусть меняется природа!
Пусть меняется искусство,
Вкусы, нравы, моды, чувства!
Пусть меняется оружье!
Все, что нужно и не нужно,
Только фрау Шмидт все та же под луной.
Стихи немецкого и французского кабаре приведены в статье
в переводе автора.