Как далеко вы зайдете что бы разочек взглянуть
Том 5. Просто любовь. Когда загорится свет (61 стр.)
— Вы утомились, Алексей Михайлович? Я сейчас, сейчас, еще только несколько штрихов.
— И как назло я к старости стал дальнозорок… Хорошо, что хоть рисунки небольшие. А то один мой ученик, так тот выходит во двор, чтобы посмотреть на свою работу… С четвертого этажа вниз, потому что нет места посмотреть, как следует. Ну, ничего, война кончится, и тогда…
Алексей действительно чувствовал себя немного усталым. Он уже второй раз позировал старому художнику, который уверял, что ему нужна голова Алексея. Неизвестно почему это неподвижное сидение на месте утомляло больше, чем работа; как раз среди этой тишины и покоя невозможно было не думать о всех неприятностях. Но он вежливо возразил:
— Утомился? Нет, нет, что вы!
Старик покачал головой.
— Я вижу, я же вижу. У вас очень изменчивое лицо, Алексей Михайлович, и это сразу видно… Ну с меня хватит, это только набросок.
Алексей без особого интереса взглянул на рисунок. Он показался себе совершенно непохожим. Но старик, видимо, был доволен.
— Как-нибудь я еще разочек попрошу вас. Но это уж потом, потом. А теперь я покажу вам еще несколько рисунков. Пока светло, можно поглядеть.
Открыв большой кованый сундук, он стал вытаскивать из него рисунки. Алексей обратил внимание на свернутую в трубку картину.
Профессор вдруг словно смутился.
— Да это… Старая, старая работа… Одна копия. Еще в Петербурге медаль за нее получил. Сколько же это лет? Лет пятьдесят, а то и больше. На заре туманной юности, как говорится… Спрятал вот, на память.
Он не торопился показывать, но Алексей настаивал:
— Покажите, Андрей Федорович…
Он вынул коричневую трубку и не спеша, осторожно разворачивал ее длинными, прозрачными пальцами. Наконец, разложил на столе, придерживая руками упрямо загибающиеся края.
С темного фона смотрели глаза, прозрачно-зеленые, как вода в тени нависших деревьев, из-под черного кружева выбивались рыжие волосы. Соблазнительная улыбка дрожала на розовых губах.
— Это неизвестного автора, итальянская школа. «Дама с розой».
Стоя рядом, они смотрели в зеленые глаза, на чарующую улыбку незнакомой. Седая голова склонилась, и на устах старого человека появилась детская улыбка.
— Забавно мне сейчас поглядеть, Алексей Михайлович. Будучи студентом, я был влюблен в эту даму, вы можете смеяться, по-настоящему был влюблен… В Петербурге, в галерее…
Алексей молчал. Да, это была она, «Дама с розой».
— Понравилась работа? Это я писал влюбленный, понимаете? Вот и лежит у меня здесь пятьдесят лет.
— А вы разве знаете оригинал?
— Да, видел в музее, тоже в студенческие времена.
Профессор придавил край полотна книжкой и стал осторожно свертывать из розовой бумажки папиросу, доставая из деревянной коробки махорку.
Профессор сворачивал полотно, оно сухо шуршало в его осторожных руках.
— Да, это собственно начало моей художественной деятельности… А закончить я хотел бы тем, о чем вам рассказывал… Чтобы годы спустя люди взглянули и почувствовали то, что мы чувствуем теперь, веяние величия, величия нашего времени. Этим я хотел бы закончить.
— Вы напишете еще много картин, Андрей Федорович.
— Сколько раз вам уже обещали, Андрей Федорович?
— Обещали, обещали… Это не так-то легко, я же понимаю, что не легко. А я пока делаю наброски, обдумываю, подготавливаю. Работаешь ведь не только в мастерской или дома, даже и не замечаешь, как оно растет, зреет, рождается. Я вот на скрипке играю, а оно между тем…
В дверь постучали, и вошла Людмила. Алексей встал.
Алексей протянул руку.
— Ну, мне уже пора. Спасибо вам, Андрей Федорович.
Людмила стояла в нерешительности.
Она не знала, пойти ли ей с ним, или оставаться, но художник уже провожал Алексея в коридор.
Но профессор засуетился, подавая ей стул.
Это Алексей? Да, это, несомненно, Алексей.
— Похож, разумеется… Только…
— Тут как будто не его выражение.
Художник опять свернул тоненькую папиросу из розовой бумажки. Он не смотрел на Людмилу.
Да, это был Алексей. Глаза смотрели вдаль, и что-то горькое было в выражении губ, что-то мягкое, почти детское, и в то же время суровое в правильных мужских чертах. Разве он такой?
— А вы присмотритесь, Людмила Алексеевна, а вы присмотритесь. По-моему, набросок удачен. Дело ведь не в том, чтоб передать фотографическое сходство. Сходство заключается в другом. Если бы не это, достаточно было бы фотографии. Да даже и фотография… Нужно уловить существенное, в данный ли момент, или вообще…
Она подозрительно взглянула на него. Он говорил медленно, тягуче, словно думал о чем-то другом, что, однако, было тесно связано с предметом разговора. Он взглянул на нее, и она улыбнулась, но он не ответил ей улыбкой. Она заметила суровость в его обычно добродушных глазах и внутренне насторожилась. Что ему нужно? О чем они говорили здесь с Алексеем?
— Не знаю… Мне трудно сказать…
Людмила удивилась, она как-то не думала об этом.
— Сначала его очень мучили головные боли. Сейчас ему лучше.
— Головные боли… Нет, я не об этом… Вы когда-нибудь присматриваетесь к нему, к Алексею Михайловичу?
— Я вижу Алексея ежедневно.
— Ежедневно… Этим сказано и много и мало. Вы простите, но мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на Алексея Михайловича не так, как ежедневно, а внимательно, по-человечески.
Вишнёвый сад (Чехов А. П., 1903)
Декорация первого акта. Нет ни занавесей на окнах, ни картин, осталось немного мебели, которая сложена в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Я ш а держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик. За сценой в глубине гул. Это пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».
Яша. Простой народ прощаться пришел. Я такого мнения, Ермолай Алексеич: народ добрый, но мало понимает.
Гул стихает. Входят через переднюю Любовь Андреевна и Гаев; она не плачет, но бледна, лицо ее дрожит, она не может говорить.
Гаев. Ты отдала им свой кошелек, Люба. Так нельзя! Так нельзя!
Любовь Андреевна. Я не смогла! Я не смогла!
Лопахин (в дверь, им вслед). Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. Из города не догадался привезть, а на станции нашел только одну бутылку. Пожалуйте!
Что ж, господа! Не желаете? (Отходит от двери.) Знал бы — не покупал. Ну, и я пить не стану.
Яша осторожно ставит поднос на стул.
Яша. С отъезжающими! Счастливо оставаться! (Пьет.) Это шампанское не настоящее, могу вас уверить.
Лопахин. Восемь рублей бутылка.
Холодно здесь чертовски.
Яша. Не топили сегодня, все равно уезжаем. (Смеется.)
Яша. От удовольствия.
Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь.
Трофимов в пальто входит со двора.
Трофимов. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои калоши. Пропали. (В дверь.) Аня, нет моих калош! Не нашел!
Лопахин. А мне в Харьков надо. Поеду с вами в одном поезде. В Харькове проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие.
Трофимов. Сейчас уедем, и вы опять приметесь за свой полезный труд.
Лопахин. Выпей-ка стаканчик.
Лопахин. Значит, в Москву теперь?
Трофимов. Да, провожу их в город, а завтра в Москву.
Лопахин. Да… Что ж, профессора не читают лекций, небось всё ждут, когда приедешь!
Трофимов. Не твое дело.
Лопахин. Сколько лет, как ты в университете учишься?
Трофимов. Придумай что-нибудь поновее. Это старо и плоско. (Ищет калоши.) Знаешь, мы, пожалуй, не увидимся больше, так вот позволь мне дать тебе на прощанье один совет: не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки — размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так — это тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…
Лопахин (обнимает его). Прощай, голубчик. Спасибо за все. Ежели нужно, возьми у меня денег на дорогу.
Трофимов. Для чего мне? Не нужно.
Лопахин. Ведь у вас нет!
Трофимов. Есть. Благодарю вас. Я за перевод получил. Вот они тут, в кармане. (Тревожно.) А калош моих нет!
Варя (из другой комнаты). Возьмите вашу гадость! (Выбрасывает на сцену пару резиновых калош.)
Трофимов. Что же вы сердитесь, Варя? Гм… Да это не мои калоши!
Трофимов. Твой отец был мужик, мой — аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.
Лопахин вынимает бумажник.
Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек. И все, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
Дойду, или укажу другим путь, как дойти.
Слышно, как вдали стучат топором по дереву.
Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
Аня (в дверях). Мама вас просит: пока она не уехала, чтоб не рубили сада.
Трофимов. В самом деле, неужели не хватает такта… (Уходит через переднюю.)
Лопахин. Сейчас, сейчас… Экие, право. (Уходит за ним.)
Аня. Фирса отправили в больницу?
Яша. Я утром говорил. Отправили, надо думать.
Аня (Епиходову, который проходит через залу). Семен Пантелеич, справьтесь, пожалуйста, отвезли ли Фирса в больницу.
Яша (обиженно). Утром я говорил Егору. Что ж спрашивать по десяти раз!
Епиходов. Долголетний Фирс, по моему окончательному мнению, в починку не годится, ему надо к праотцам. А я могу ему только завидовать. (Положил чемодан на картонку со шляпой и раздавил.) Ну, вот, конечно. Так и знал. (Уходит.)
Яша (насмешливо). Двадцать два несчастья…
Варя (за дверью). Фирса отвезли в больницу?
Варя. Отчего же письмо не взяли к доктору?
Аня. Так надо послать вдогонку… (Уходит.)
Варя (из соседней комнаты). Где Яша? Скажите, мать его пришла, хочет проститься с ним.
Яша (машет рукой). Выводят только из терпения.
Дуняша все время хлопочет около вещей; теперь, когда Яша остался один, она подошла к нему.
Дуняша. Хоть бы взглянули разочек, Яша. Вы уезжаете… меня покидаете… (Плачет и бросается ему на шею.)
Яша. Что ж плакать? (Пьет шампанское.) Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд и закатим, только нас и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс. [Да здравствует Франция! (фр. Vive la France!)] Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество — будет с меня. (Пьет шампанское.) Что ж плакать? Ведите себя прилично, тогда не будете плакать.
Дуняша (пудрится, глядясь в зеркальце). Пришлите из Парижа письмо. Ведь я вас любила, Яша, так любила! Я нежное существо, Яша!
Яша. Идут сюда. (Хлопочет около чемоданов, тихо напевает.)
Входят Любовь Андреевна, Гаев, Аня и Шарлотта Ивановна.
Гаев. Ехать бы нам. Уже немного осталось. (Глядя на Яшу.) От кого это селедкой пахнет?
Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Аня. Очень! Начинается новая жизнь, мама!
Гаев (весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже… Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно.
Любовь Андреевна. Да. Нервы мои лучше, это правда.
Ей подают шляпу и пальто.
Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане.) Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго.
Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
Любовь Андреевна. Приеду, мое золото. (Обнимает дочь.)
Входит Лопахин. Шарлотта тихо напевает песенку.
Гаев. Счастливая Шарлотта: поет!
Шарлотта (берет узел, похожий на свернутого ребенка). Мой ребеночек, бай, бай…
Слышится плач ребенка: «Уа, уа. »
Замолчи, мой хороший, мой милый мальчик.
Мне тебя так жалко! (Бросает узел на место.) Так вы, пожалуйста, найдите мне место. Я не могу так.
Лопахин. Найдем, Шарлотта Ивановна, не беспокойтесь.
Гаев. Все нас бросают, Варя уходит… мы стали вдруг не нужны.
Шарлотта. В городе мне жить негде. Надо уходить… (Напевает.) Все равно…
Лопахин. Чудо природы.
Пищик (запыхавшись). Ой, дайте отдышаться… замучился… Мои почтеннейшие… Воды дайте…
Гаев. За деньгами небось? Слуга покорный, ухожу от греха… (Уходит.)
Пищик. Давненько не был у вас… прекраснейшая… (Лопахину.) Ты здесь… рад тебя видеть… громаднейшего ума человек… возьми… получи… (Подает Лопахину деньги.) Четыреста рублей… За мной остается восемьсот сорок.
Лопахин (в недоумении пожимает плечами). Точно во сне… Ты где же взял?
Пищик. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас один молодой человек рассказывал в вагоне, будто какой-то… великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды.
Лопахин. Какие же это англичане?
Пищик. Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года… А теперь, извините, некогда… надо скакать дальше… Поеду к Знойкову… к Кардамонову… Всем должен… (Пьет.) Желаю здравствовать… В четверг заеду…
Любовь Андреевна. Мы сейчас переезжаем в город, а завтра я за границу…
Пищик. Как? (Встревоженно.) Почему в город? То-то я гляжу на мебель… чемоданы… Ну, ничего… (Сквозь слезы.) Ничего… Величайшего ума люди… эти англичане… Ничего… Будьте счастливы… Бог поможет вам… Ничего… Всему на этом свете бывает конец… (Целует руку Любови Андреевне.) А дойдет до вас слух, что мне конец пришел, вспомните вот эту самую… лошадь и скажите: «Был на свете такой, сякой… Симеонов-Пищик… царство ему небесное»… Замечательнейшая погода… Да… (Уходит в сильном смущении, но тотчас же возвращается и говорит в дверях.) Кланялась вам Дашенька! (Уходит.)
Любовь Андреевна. Теперь можно и ехать. Уезжаю я с двумя заботами. Первая — это больной Фирс. (Взглянув на часы.) Еще минут пять можно…
Аня. Мама, Фирса уже отправили в больницу. Яша отправил утром.
Любовь Андреевна. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она, как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет бедняжка…
Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала… выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. (Шепчет Ане, та кивает Шарлотте, и обе уходят.) Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Лопахин. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу — и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
Любовь Андреевна. И превосходно. Ведь одна минута нужна, только. Я ее сейчас позову…
Лопахин. Кстати и шампанское есть. (Поглядев на стаканчики.) Пустые, кто-то уже выпил.
Это называется вылакать…
Любовь Андреевна (оживленно). Прекрасно. Мы выйдем… Яша, allez! [Идите! (фр.)] Я ее позову… (В дверь.) Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит с Яшей.)
Лопахин (поглядев на часы). Да…
За дверью сдержанный смех, шепот, наконец входит Варя.
Варя (долго осматривает вещи). Странно, никак не найду…
Лопахин. Что вы ищете?
Варя. Сама уложила и не помню.
Лопахин. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?
Варя. Я? К Рагулиным… Договорилась к ним смотреть за хозяйством… в экономки, что ли.
Лопахин. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет.
Вот и кончилась жизнь в этом доме…
Варя (оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…
Лопахин. А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова… Я его нанял.
Лопахин. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.
Варя. Я не поглядела.
Да и разбит у нас градусник…
Пауза. Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеич. »
Лопахин (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)
Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. Отворяется дверь, осторожно входит Любовь Андреевна.
Любовь Андреевна. Что?
Варя (уже не плачет, вытерла глаза). Да, пора, мамочка. Я к Рагулиным поспею сегодня, не опоздать бы только к поезду…
Любовь Андреевна (в дверь). Аня, одевайся!
Входит Аня, потом Гаев, Шарлотта Ивановна. На Гаеве теплое пальто с башлыком. Сходится прислуга, извозчики. Около вещей хлопочет Епиходов.
Теперь можно и в дорогу.
Гаев. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…
Варя. Дядечка, не нужно!
Гаев (уныло). Дуплетом желтого в середину… Молчу…
Входит Трофимов, потом Лопахин.
Трофимов. Что же, господа, пора ехать!
Лопахин. Епиходов, мое пальто!
Любовь Андреевна. Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…
Гаев. Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь…
Любовь Андреевна. Все вещи забрали?
Лопахин. Кажется, все. (Епиходову, надевая пальто.) Ты же, Епиходов, смотри, чтобы все было в порядке.
Епиходов (говорит сиплым голосом). Будьте покойны, Ермолай Алексеич!
Лопахин. Что это у тебя голос такой?
Епиходов. Сейчас воду пил, что-то проглотил.
Яша (с презрением). Невежество…
Любовь Андреевна. Уедем — и здесь не останется ни души…
Лопахин. До самой весны.
Варя (выдергивает из узла зонтик, похоже, как будто она замахнулась).
Лопахин делает вид, что испугался.
Что вы, что вы… Я и не думала.
Трофимов. Господа, идемте садиться в экипажи… Уже пора! Сейчас поезд придет!
Варя. Петя, вот они, ваши калоши, возле чемодана. (Со слезами.) И какие они у вас грязные, старые…
Трофимов (надевая калоши). Идем, господа.
Гаев (сильно смущен, боится заплакать). Поезд… станция… Круазе в середину, белого дуплетом в угол…
Любовь Андреевна. Идем!
Лопахин. Все здесь? Никого там нет? (Запирает боковую дверь налево.) Здесь вещи сложены, надо запереть. Идем.
Аня. Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!
Трофимов. Здравствуй, новая жизнь. (Уходит с Аней.)
Варя окидывает взглядом комнату и не спеша уходит.
Уходят Яша и Шарлотта с собачкой.
Лопахин. Значит, до весны. Выходите, господа… До свиданция. (Уходит.)
Любовь Андреевна и Гаев остались вдвоем. Они точно ждали этого, бросаются на шею друг другу и рыдают сдержанно, тихо, боясь, чтобы их не услышали.
Гаев (в отчаянии). Сестра моя, сестра моя…
Любовь Андреевна. О мой милый, мой нежный, прекрасный сад. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай. Прощай.
Голос Ани весело, призывающе: «Мама. »
Голос Трофимова весело, возбужденно: «Ау. »
В последний раз взглянуть на стены, на окна… По этой комнате любила ходить покойная мать…
Гаев. Сестра моя, сестра моя.
Голос Трофимова: «Ау. »
Любовь Андреевна. Мы идем.
Сцена пуста. Слышно, как на ключ запирают все двери, как потом отъезжают экипажи. Становится тихо. Среди тишины раздается глухой стук топора по дереву, звучащий одиноко и грустно.
Слышатся шаги. Из двери, что направо, показывается Фирс. Он одет, как всегда, в пиджаке и белой жилетке, на ногах туфли. Он болен.
Фирс (подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа. (Лежит неподвижно.)
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.
То, насколько далеко вы зайдете, определяется людьми, которыми вы себя окружили
Прочтите эту цитату Авраама Линкольна и подумайте над ее значением:
«Дайте мне шесть часов на то, чтобы срубить дерево, и я потрачу первые четыре из них на то, чтобы хорошенько наточить топор».
Как вы думаете, какой смысл заключен в этих словах?
Смысл их в том, что, если вы решили чего-то добиться, то, возможно, есть смысл потратить какую-то часть вашего времени и усилий на подготовку к достижению этой цели, и обзаведение знаниями и инструментами, которые вам для этого нужны.
Но что же нам делать, если нашей основной целью является полноценная и замечательная жизнь.
Если мы попытаемся применить жизненный урок Линкольна к этой цели, как именно нам это сделать?
Ответ на этот вопрос может изрядно вас удивить… а может, и огорчить.
Качество нашей жизни зависит от нашей жизненной философии
Так какие же инструменты, способные сделать нашу жизнь лучше, нам доступны в принципе, и как мы можем отточить их до бритвенной остроты?
Наиболее важным инструментом, способным помочь нам в достижении жизни, о которой мы всегда мечтали, являются… окружающие люди!
Люди, которыми мы окружаем себя, и в особенности те из них, кого мы впускаем в свой ближний круг общения, оказывают невероятно сильной воздействие на наше поведение, характер и то, чего мы добиваемся в этой жизни. Те, с кем мы идем по нашему жизненному пути — то, к каким мыслям, словам и делам они вас подталкивают — устанавливает курс, по которому движется корабль нашей жизни.
Говоря словами всемирно известного гуру мотивации Джима Рона:
«Вы — это средняя сумма пяти людей, с которыми проводите большую часть своего времени».
Люди, в компании которых вы проводите большую часть своего времени, определяют то, кто вы есть, и кем можете стать. Они определяют, какие вопросы и интересы находятся на переднем краю вашего внимания. Они влияют на то, с какими шаблонами поведения и убеждениями вы имеете дело на постоянной основе. Рано или поздно, каким бы волевым и убежденным человеком вы ни были, вы начинаете думать и вести себя абсолютно так же, как они.
Как писал Даррен Харди в «Накопительном эффекте»:
«В соответствии с результатами исследования, проведенного социальным психологом Дэвидом МакКлелландом из Гарвардского университета, люди, с которыми вы имеете дело на постоянной основе, примерно на 95 процентов определяют то, добьетесь ли вы успеха на своем жизненном пути, или же потерпите неудачу».
Это очень, очень сильно влияет на вашу жизнь, замечаете вы это или нет.
Ваша самая сокровенная мечта может быть намного выше и больше людей, которые окружают вас прямо сейчас. И порою для того, чтобы увидеть эту мечту воплощенной в реальность, вам не обойтись без радикальной смены этого окружения.
Изменив ваше окружение, измените себя
Когда мы хотим добиться какой-то цели, мы очень много говорим о том, как правильно ставить передо собою цель, мотивировать себя, и самосовершенствоваться, но при этом зачастую забываем о том, насколько большую роль играет во всем этом наше окружение. Мы ведем себя так, словно личностный рост происходит в вакууме, и на него ничего не влияет. К сожалению, ничто не может быть дальше от истины, чем это утверждение.
То, в какой степени вы оказываетесь способны реализовать свой потенциал, всецело зависит от того, какими людьми вы себя окружили.
Нельзя недооценивать то, насколько сильное воздействие оказывает наш ближний круг общения на нашу работоспособность и мотивацию, благополучие, счастье и успешность.
И у этого факта есть два следствия, которые попросту нельзя игнорировать.
Первое: Циники никогда и ни за что не отказываются от своей предельной (и весьма ограничивающей!) убежденности в том, что люди якобы никогда не меняются, так что нечего и стараться. В этом они абсолютно неправы. Как психолог из Гарварда Шон Эйкор указал в своей книге «Большой потенциал», «это абсолютно не подтверждается с научной точки зрения». Люди постоянно передают свои эмоции, настроение и убеждение окружающим. Постоянно. Мы постоянно меняем людей, находящихся с нами рядом, и меняемся сами. Измените ваш круг общения, и вы измените себя.
Второе: Лучшее, что можно сделать для максимальной реализации своего потенциала — окружить себя людьми, которые будут этому способствовать. Принимайте активное участие в создании своего социального окружения. Не позволяйте ему зависеть от обычной близости или привычности, вместо этого сознательно определяя для себя, какие мнения, шаблоны поведения и жизненную философию вы готовы видеть в окружающих вас людях, а какую — не готовы видеть ни при каких обстоятельствах.
Верните себе контроль: управляйте своим окружением
Истина в том, что, если вы не будете контролировать свое окружение, оно будет контролировать вас.
К примеру, вы просто не можете постоянно общаться с негативными людьми, при этом ожидая, что ваша жизнь будет позитивной.
Более того, даже если вы будете делать все возможное для того, чтобы добиться успеха, но при этом будете окружены людьми, убеждающими вас в том, что у вас ничего не получится, в конечном итоге они могут оказаться правы.
В последнее время мы часто говорим, что все мы живем в своем собственном «пузыре», особо не соприкасающемся с другими. Но если это и так, то почему бы не позаботиться о том, чтобы наш пузырь неизменно поднимался вверх — настолько высоко, чтобы добраться до нашей цели.
Создание своего отряда
А теперь давайте сделаем последний шаг.
Мы начали со сравнения хорошей жизни и реализации своей мечты с тем деревом, которое хотел срубить Линкольн, но теперь мы можем переформулировать нашу цель: вместо того, чтобы хотеть срубить дерево, мы пытаемся жить максимально хорошо и интересно, и поэтому вместо того, чтобы точить топор, мы собираем команду, способную нам в этом помочь.
На этом этапе вы, скорее всего, захотите узнать, как выбирать членов своей команды — какой критерий использовать в создании своего непосредственного окружения.
Собственно говоря, именно об этом данная статья и должна была заставить вас задуматься, но, так как все люди разные, и мои цели могут существенно отличаться от ваших, я не могу поделиться с вами конкретным планом и четкими критериями, которым вы сможете воспользоваться сразу же и безоговорочно.
Я убежден, что стать невероятно успешным и счастливым человеком можете лишь вы сами, и за вас этого не сделает никто… и, соответственно, лишь вы сами способны понять, какие люди могут вам в этом помочь лучше всех остальных. Это зависит от вас, и только от вас.
Но при всем этом я все же могу дать вам один принцип подбора своего ближнего круга общения, который работает почти для всех и в любых ситуациях…
Окружите себя людьми, которыми вы восхищаетесь.
Мы неизбежно становимся похожими на людей, с которым постоянно общаемся и проводим свободное время. А значит, вы вполне можете ускорить свое личное развитие в нужном направлении, проводя время с людьми, уже являющимися теми, кем вы только хотите стать.
Так вы «заразитесь» от них теми шаблонами поведения и взглядом на жизнь, которые помогли им добиться успеха, и это сделает куда более вероятным то, что в будущем вы добьетесь сходных результатов.
Так что задайте себе несколько простых вопросов: С кем вы проводите большую часть вашего времени? Кем из знакомых вам людей вы больше всего восхищаетесь? Совпадают ли эти две категории людей? А если нет, то почему?