Как оценивали современники уходящий 18 век чем
1) Как оценивали современники уходящий XVIII век? Чем объяснялись эти оценки? 2)Каковы границы «настоящего, не календарного» «Де
Объяснение: на остальные не писала ответы
Аркадий Голиков (Гайдар) – детский писатель, участник кровопролитной Гражданской войны и каратель антисоветского подполья. Голиков – одна из самых противоречивых личностей в советской истории. Кто же он: жестокий убийца мирного населения, закоренелый алкоголик, или талантливый детский писатель?Аркадий Петрович появился на свет 9(22) января 1904 года в городке Льгов, что в Курской губернии. По материнской линии писатель был потомственным дворянином (более того, мать Наталья была в родстве с Михаилом Лермонтовым), по отцовской – внуком крепостного крестьянина.Позже семья переехала в город Арзамас. Аркадий был первенцем, и на новом месте у него появилось три сестры – Наташа, Катя и Оля. Исследователи утверждают, что талант проснулся в писателе еще в ранние годы: сочинять и говорить в рифму он научился раньше, чем писать и считать.
В возрасте 10 лет мальчика определяют в Арзамасское реальное училище. Здесь юный гимназист предпринял попытку сбежать на фронт, куда ранее забрали отца, однако мальчика под конвоем вернули домой. Обучаясь в училище, Аркадий изумлял учителей своей превосходной памятью – он наизусть запоминал целые книги и тексты учебников.После падения царской семьи в Арзамасе появилось много партий и ученических комитетов. Летом 1917 года Голиков получил должность рассыльного, а в 1918-м вступил в большевистскую дружину. Изначально большевики взяли юношу в РКП(б) в качестве кандидата, а полноправным членом партии 15-летний Голиков стал 15 декабря 1918 года. Вначале он служил адъютантом, позже возглавлял отдел охраны железной дороги.Юноша постоянно просился на фронт, но командир настоял, чтобы парень вначале прошел профильное обучение. Так и произошло – Голиков отправился на Московские командные курсы Красной Армии. Позже учреждение перебазировалось в Украину, в Киев. Оказавшись в Киеве, Аркадий воевал с петлюровцами и украинскими повстанцами.
В 1919 году Голиков стал командиром, в 1920 – комиссаром штаба. В 17-летнем возрасте он знал о военном деле больше, чем многие полководцы. В 1921 году получил звание командира отделения полка. Голиков воевал на разных фронтах (в Сочи, на Дону, на Кавказском фронте), где он переболел тифом, был ранен и дважды контужен. В 1922 году был отправлен подавлять антисоветское восстание в Хакасию. Здесь молодой командир и проявил себя как кровожадный тиран, недолюбливающий евреев и расстреливающий население по подозрению в бандитизме. о мнению историков, Гайдар сталкивал женщин и детей с обрыва и убивал всякого, кого заподозрит в антисоветской деятельности. В 1922 году его обвинили в злоупотреблении служебными полномочиями. Гайдара лишили должности и исключили из партии, направив на психиатрический осмотр. Закончилось дело диагнозом «травматический невроз».
От Александров к Николаю: приближение катастрофы
Взгляд на царствование Александра III весьма неустоявшийся. При нем Россия не воевала, развивалась промышленность, осваивались окраины империи. Но император совершенно отказался от политических и либеральных изменений, быстро отстранил от власти чиновников, работавших при отце, преследовал всякие проявления свободомыслия. Это время называют эпохой контрреформ.
Глядя уже из другого времени, но опираясь на суждения современников, поэтический образ времени создал А. Блок в незаконченной поэме «Возмездие» (1911), Здесь Россия предстала сказочной красавицей, заколдованной злыми силами, а главным злодеем-колдуном оказался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, непримиримый консерватор, ближайший советник императора.
Вопросы и задания
1. Как оценивали современники уходящий 18 век? Чем объяснялись эти оценки?
2. Каковы не календарные, а исторические границы «настоящего, не календарного» «Девятнадцатого века»? Какие исторические события обозначают его начало и конец?
3. Какие императоры правили Россией в ХIХ веке?
4. Славянофил А. С. Хомяков в начале царствования Александра II вывел шутливый закон исторического чередования: «В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: Петр III был плохой, Екатерина I I – хорошая, Павел I плохой, Александр I хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!». Оправдалась ли эта закономерность в дальнейшей русской истории ХIХ века? А в ХХ веке?
5. Какие эпохи русской истории обозначают как двадцатые годы, тридцатые годы, сороковые годы, шестидесятые годы, семидесятые годы, восьмидесятые годы? В чем главный смысл этих эпох?
6. Какой смысл вкладывают в определения «люди двадцатых годов», «люди тридцатых годов», «люди сороковых годов», «шестидесятники», «семидесятники», «восьмидесятники»?
7. Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае его зовут иначе.
Какое слово имеет в виду автор этой эпиграммы? Как, с вашей точки зрения, можно назвать события на Сенатской площади?
8. В чем смысл полемики Чаадаева и Пушкина о судьбе России? Кто, с вашей точки зрения, оказался прав в этом споре?
9. В какую из эпох ХIХ века развертывался спор западников и славянофилов? Чем различались эти общественные лагеря?
10. В 1856 году Л. Н. Толстой пишет повесть «Отец и сын», которая получает окончательное заглавие «Два гусара». Повесть начинается с огромного предложения-периода (193 слова), представляющего характеристику целой эпохи.
Прокомментируйте, опираясь на словари и энциклопедии предметные реалии и имена этого фрагмента (дамы-камелии, пожарские котлеты, мартинисты, Милорадович и пр.).
Попробуйте, опираясь на детали этого отрывка, определить, в какие времена живут толстовский отец и сын (ему посвящена вторая половина повести).
Какой толстовский замысел предсказывает эта характеристика эпохи?
Какое произведение русской литературы шестидесятых годов предсказывает первоначальное толстовское заглавие?
Попробуйте, подражая Толстому, дать в одном предложении-периоде характеристику нашего времени.
11. В исторической поэме и двух исторических романах замечательных русских
писателей ХХ века, созданных примерно чрез столетие после описываемых событий, в
толстовской манере энциклопедического периода даются характеристики
Б. Л. Пастернак Девятьсот пятый год (1936)
Тут бывал Достоевский.
Затворницы ж эти,
Не чаяв,
Что у них,
Что ни обыск,
То вывоз реликвий в музей,
Шли на казнь
И на то,
Чтоб красу их подпольщик Нечаев
Скрыл в земле,
Утаил
От времен и врагов и друзей.
Особое место эпохи, охватившей 18 столетие, отразилось в полученных ею эпитетах «Век Разума», «Эпоха Просвещения», «Галантный век».
Просвещение – необходимая ступень в культурном развитии любой страны, находящейся на стадии становления раннего капитализма. Это мост между поздним средневековьем и «новым временем».
«Просвещение» в основе своей демократично, это культура «для народа» в противовес обособленной дворянской культуре.
Главную свою задачу оно видит в воспитании и образовании, в приобщении к знаниям всех и каждого, а не узкого круга «избранных». Как любая эпоха, «Век Разума» сформировал свой идеал и стремился к осуществлению его на практике как можно полнее и быстрее.
Эпоха Просвещения одна из самых ярких в развитии философии и духовной культуры в Европе. Стоит особняком между долгим периодом Средневековья (6-17 вв) и эпохой «промышленного переворота» (сер.19 в.)
Многие социальные идеи и политические модели пришли в современность именно из второй половины 18 века (демократическая республика, права человека и др.)
Умы просветителей волновали идеи равенства людей, не только перед Богом, что признавали и в средневековье, но и перед законом и перед другими людьми.
Избавление от современных социальных проблем просветители 18 века видели в раскрепощении умов, в распространении образования среди народа.
Неудивительно, что деспотичная власть церкви, ограничивавшая научные изыскания и развитие, защищающая произвол королевской (царской) власти и бесправие народа казалась им враждебной тёмной силой.
Защитники «старого режима» в свою очередь, «обличали» просветителей и их учеников, как «злокозненных масонов», третировали, как «врагов Бога и короля». Обе стороны, по-своему были упрямы и нетерпимы друг к другу, в годы революции во Франции эта психология проявит себя в одинаковой взаимной ненависти и жестокости, «враги нации» (дворяне-роялисты) против разночинцев-республиканцев («врагов Бога и короля»). И это уже отдельная тема.
Благодаря крупным достижениям естественных наук в 18 столетии возникло несколько самоуверенное представление о том, что загадок и тайн для человека в природе больше нет. По мере развития знаний далее, в течение 20 века люди становились в чем-то менее самоуверенными.
Идея победы разума (рассудка, логики) и науки, приоритет инноваций перед старыми традициями, приоритет знаний перед нерассуждающей слепой верой – вот еще один характерный психологический признак этой эпохи.
К сожалению, враждебное отношение к церковной организации философы просветители перенесли на религию в целом, объявив ее «вымыслом древних жрецов для обмана и эксплуатации народов», грубый материализм и атеизм был характерен для «вольтерьянцев».
Но не все просветители были материалистами, Руссо и его сторонники верили в Бога, но эта их внутренняя вера не выражалась в посещении церкви и соблюдении ритуалов и обрядов.
Еще один признак психологии Века Просвещения это исторический оптимизм, вера в возможность изменить человека к лучшему, с помощью качественного воспитания, а также дав миллионам темных и неграмотных людей образование, изменив условия их жизни.
Ориентиром для политических утопий 18 века было «особое» состояние общества, не знающего войн, крупной частной собственности и огромных капиталов, сословно-кастовых различий и барьеров между людьми, общество живущее согласно разуму и совести.
В своих произведениях просветители условно помещали это уникальное общество то к американским индейцам, то к китайцам, то на тихоокеанские острова, изображали человека нового типа, к уровню которого надо стремиться. Но это скорее умозрительный, вымышленный тип общества, не существовавший в реальности нигде и никогда, но к которому нужно стремиться человеку, отвергающему и душой и умом современное ему монархическое общество с его узаконенным неравенством дворян и разночинцев.
Условно эпоха Просвещения началась с английской революции 1689 года и завершилась 100 лет спустя революцией во Франции. В центре внимания просветителей – проблема справедливого переустройства устаревших позднее-феодальных институтов.
На смену средневековой феодальной идеологии «божественного права» королей и идеологии «прирожденного дворянского превосходства» пришло время философов, социологов, экономистов, деятелей культуры и науки.
В философии Просвещение резко выступало против любого рода мистики и метафизики, упрощенно отрицая существование всего, чего нельзя увидеть, пощупать, измерить. Это, конечно, было слишком самонадеянно.
Не знали еще люди 18 века ни о радиации, ни о рентгеновских лучах, воздействие которых человек не воспринимает непосредственно, ни об инфра-красном спектре, в котором глаз человека ничего не видит, ни об ультра-звуке, в диапазоне которого человек ничего не слышит, в отличие от животных.
Только сложные высокоточные приборы помогли человеку 20-21 века и увидеть и услышать и заметить то, что прошло мимо наших органов чувств.
В области морали и педагогики Просвещение проповедовало идеалы гуманности и возлагало огромные надежды на магическую силу воспитания.
В области юриспруденции, политики идеи 18 столетия – запрет пыток и зверских видов казней, освобождение человека от унизительных ограничений сословного неравенства, крепостного права, колониального рабства, уважение к человеческой личности независимо от происхождения человека.
Большинство философов просветителей 18 века, деятелей науки и культуры были выходцами из образованного, но незнатного «среднего» класса. Разночинцы играли решающую роль и в экономике предреволюционной Франции, но и при этом были неравноправны с представителями дворянства.
Движение Просвещения 18 столетия было в значительной степени и антимонархическим и антицерковным, направляясь против засилья церкви к светском обществе, мешающего распространению знаний в толще народа. К тому же, церковь всегда жестко выступала на стороне монархии против демократизации.
Философы представляли собой идейно монолитную группу людей, уже к 1770 году активно влияющую на формирование общественного мнения, не быть «либералом» и «свободомыслящим» в 18 веке означало открыто расписаться в невежестве, косности и мракобесии, поэтому даже дворянство и немалое количество священников были хорошо знакомы с сочинениями Вольтера, Руссо, Дидро, д,Аламбера и прочих.
Это была своеобразная моральная победа над идеологией «старого режима». Идеологическую войну «старый режим» проиграл почти без боя, ему нечего было предложить народу, кроме обещаний вечного бесправия, кроме обоснования дворянских привилегий их «умственным и физическим превосходством» над народом и кого же привлечет этот дикий социальный «расизм», кто станет умирать, защищая свой ошейник и барские привилегии?
Сторонники «новых идей» объединялись в дореволюционной Франции в своеобразные кружки по интересам, рассеянные во всей стране и связанные тесной перепиской. Большинство будущих участников Революции состояло в таких кружках, которые и будут преобразованы из философских и литературных в политические клубы во второй половине 1780-х. Это будущая сеть якобинских обществ Франции 1790-х.
Философия Просвещения была своеобразной подготовкой умов, обучением масс новым идеям и эти ученики к концу 1780-х «подросли» и уже не желали быть «верноподданными рабами короля», они видели себя равноправными гражданами новой Франции. Новым идеям горячо сочувствовало большинство французов, как среди образованных людей, так и среди самых простых.
Революции, как мощные и организованные общественно-политические движения национального масштаба всегда имеют шансы на успех в отличие от стихийных крестьянских бунтов, легко и жестоко подавлявшихся веками.
Революции всегда начинаются в умах и в мировоззрении определенной части образованных людей и лишь позднее распространяются среди масс, распространяются намеренно. Образованное меньшинство становится мозгом будущего движения, но, без народа эти «вожди», что генералы без армии.Но и народ без них, что бойцы без командира.
На раннем этапе часть привилегированных, в своих целях, любят заигрывать с «новыми идеями», изображать из себя «либералов», одни рвутся к власти, другим просто нравится эпатировать, возмущать «собратьев по классу».
Но по мере углубления Революции эти салонные лже-либералы отшатываются от нее и занимают резко враждебную позицию. Что и произошло с Мирабо, с генералом Лафайеттом.
Как в России завязка революционных событий не в 1917 и даже не в 1905 году, так и во Франции завязка грандиозных событий лежит не в 1789, а лет так на 15-20 ранее.
Старый режим был обречен, он защищал только интересы королевской династии и аристократов и ничего не гарантировал 95% населения страны.
Монархисты-либералы, конституционалисты смогли привлечь на свою сторону еще часть крупных собственников-буржуа, но и они оставили за бортом интересы 80-85% французов.
Поколение французских революционеров, рожденных в середине 18 столетия (1750-е-1760-е гг.), выросло на последнем завершающем этапе эпохи Просвещения, когда период политического воспитания масс был в основном закончен, началось время активных действий.
Публицистика Марата и особенно Робеспьера логически завершили труд Руссо «Общественный договор», просветители оставались теоретиками, якобинцам предстояло переосмыслить, дополнить прямо по ходу событий и осуществлять на практике их планы.
Жизнь сложнее любых кабинетных теорий и не их вина, что «молочных рек с кисельными берегами, мира хищников и травоядных» не вышло. Руссо ярко живописал некое совершенное общество будущего, но он ничего не написал о бешеном сопротивлении дворян-сторонников старого режима, об анти-французской коалиции и интервенции, о гражданской войне и прочем.
Просвещение имело свои национальные различия в разных странах.
В России с неграмотным крепостным большинством роль просветителей играли либеральные единицы из дворян и разночинцев, составлявших менее 10% жителей империи. В силу тотальной неграмотности народ был отрезан от «плодов просвещения» и жил своей, обособленной жизнью и отдельной от дворянства культурой. Это было характерно для России не только в 18-м, но и в следующей 19-м столетии. Российское Просвещение никогда не носило выраженного анти-религиозного характера.
Никакого подобия национального единства не было в сословно-кастовом монархическом обществе, было два разных «общества», словно два племени внутри страны – мир аристократических дворцов и салонов и вся остальная страна.
И только первой категории в ее ослеплении роскошью и властью могло казаться, что в стране все тихо и лучезарно, все довольны своим положением.
Руссо, Вольтер, Дидро и другие деятели французского Просвещения были «разночинцами», выходцами из народа, их имена будут помнить веками, но кто помнит их современников из знати, этих надменных герцогов и маркизов, мнивших себя «элитой и сливками общества»?
Но исчезни эти пятьдесят или сто тысяч привилегированных с лица земли и в стране (Россия, Франция или другая страна) ровно ничего бы не изменилось, но если бы исчезли люди труда, науки или культуры, потери для нации оказались бы невосполнимые.
«Элита». Господа, не всё, что плавает на поверхности, является сливками
От Александров к Николаю: приближение катастрофы
Взгляд на царствование Александра III весьма неустоявшийся. При нем Россия не воевала, развивалась промышленность, осваивались окраины империи. Но император совершенно отказался от политических и либеральных изменений, быстро отстранил от власти чиновников, работавших при отце, преследовал всякие проявления свободомыслия. Это время называют эпохой контрреформ.
Глядя уже из другого времени, но опираясь на суждения современников, поэтический образ времени создал А. Блок в незаконченной поэме «Возмездие» (1911), Здесь Россия предстала сказочной красавицей, заколдованной злыми силами, а главным злодеем-колдуном оказался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, непримиримый консерватор, ближайший советник императора.
Вопросы и задания
1. Как оценивали современники уходящий 18 век? Чем объяснялись эти оценки?
2. Каковы не календарные, а исторические границы «настоящего, не календарного» «Девятнадцатого века»? Какие исторические события обозначают его начало и конец?
3. Какие императоры правили Россией в ХIХ веке?
4. Славянофил А. С. Хомяков в начале царствования Александра II вывел шутливый закон исторического чередования: «В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: Петр III был плохой, Екатерина I I – хорошая, Павел I плохой, Александр I хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!». Оправдалась ли эта закономерность в дальнейшей русской истории ХIХ века? А в ХХ веке?
5. Какие эпохи русской истории обозначают как двадцатые годы, тридцатые годы, сороковые годы, шестидесятые годы, семидесятые годы, восьмидесятые годы? В чем главный смысл этих эпох?
6. Какой смысл вкладывают в определения «люди двадцатых годов», «люди тридцатых годов», «люди сороковых годов», «шестидесятники», «семидесятники», «восьмидесятники»?
7. Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае его зовут иначе.
Какое слово имеет в виду автор этой эпиграммы? Как, с вашей точки зрения, можно назвать события на Сенатской площади?
8. В чем смысл полемики Чаадаева и Пушкина о судьбе России? Кто, с вашей точки зрения, оказался прав в этом споре?
9. В какую из эпох ХIХ века развертывался спор западников и славянофилов? Чем различались эти общественные лагеря?
10. В 1856 году Л. Н. Толстой пишет повесть «Отец и сын», которая получает окончательное заглавие «Два гусара». Повесть начинается с огромного предложения-периода (193 слова), представляющего характеристику целой эпохи.
Прокомментируйте, опираясь на словари и энциклопедии предметные реалии и имена этого фрагмента (дамы-камелии, пожарские котлеты, мартинисты, Милорадович и пр.).
Попробуйте, опираясь на детали этого отрывка, определить, в какие времена живут толстовский отец и сын (ему посвящена вторая половина повести).
Какой толстовский замысел предсказывает эта характеристика эпохи?
Какое произведение русской литературы шестидесятых годов предсказывает первоначальное толстовское заглавие?
Попробуйте, подражая Толстому, дать в одном предложении-периоде характеристику нашего времени.
11. В исторической поэме и двух исторических романах замечательных русских
писателей ХХ века, созданных примерно чрез столетие после описываемых событий, в
толстовской манере энциклопедического периода даются характеристики
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.)
Образы XVIII века: призраки и фантомы
Восемнадцатое столетие было первым, подвергшимся беспощадной и разносторонней рефлексии. Разумеется, и более ранние эпохи становились предметом критического разбора. Однако то были именно эпохи с относительно размытыми границами или же конкретные исторические события. Восемнадцатый век первым предстал перед судом Истории, и никогда еще суд этот не был так суров, ибо он сам вырастил своих критиков, приучив их не щадить никакие авторитеты.
1. «Век просвещения! Я не узнаю тебя!»
Двадцать лет спустя подобным же образом, но более сдержанно и взвешенно охарактеризовал духовную ситуацию предреволюционных лет Алексис де Токвиль: «Религиозная терпимость, мягкость во властвовании, человеколюбие и даже доброжелательность никогда не проповедовались так широко и, казалось, не пользовались таким признанием, как в XVIII веке. (. ) И тем не менее в среде столь кротких нравов суждено было зародиться самой бесчеловечной революции» [14, c.163].
2. «Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро».
Однако далеко не всем XVIII столетие представлялось в свете Французской революции. Для большинства образованных русских ключевым событием было правление Петра I и его последствия.
Уходящей эпохе посвящена ода А.Н.Радищева «Осьмнадцатое столетие», написанная в 1801 году, после возвращения из ссылки, когда он был членом Комиссии по составлению законов и, возможно, надеялся на либеральные преобразования нового императора.
«Царства погибли тобой, как раздробленный корабль;
Царства ты зиждешь; они расцветут и низринутся паки;
Смертный что зиждет, все то рушится, будет все прах».
О незабвенно столетье! радостно смертным даруешь
Истину, вольность и свет, ясно созвездье вовек;
Мудрости смертных столпы разрушив, ты их паки создало;
Но ты творец было мысли: они ж суть творения Бога,
И не погибнут они, хотя бы гибла земля (. ).
Мужественно сокрушило железны ты двери призраков,
Идолов свергло к земле, что мир на земле почитал. (. )
Мощно, велико ты было, столетье! дух веков прежних
Пал пред твоим алтарем ниц и безмолвен, дивясь. [13, c.424-426]
Дмитрий Левицкий «Портрет князя
Однако книга М.М.Щербатова была гласом вопиющего в пустыне: в России ее полный текст увидел свет лишь в 1896-1898 гг.
3. «Мы ведем войну против восемнадцатого столетия».
До сих пор мы говорили о мыслителях, сравнивавших XVIII век с прошлыми эпохами. Теперь настало время предоставить слово тем, кто, созерцая его на изрядном расстоянии, сравнивал его с XIX столетием и, вопреки традиции, отдавал предпочтение не прошлому, а настоящему.
В 1832 году 26-летний будущий славянофил, а в то время убежденный западник И.В.Киреевский опубликовал в журнале «Европеец» статью «Девятнадцатый век». В ней Киреевский воздает хвалу своему времени, сравнивая его с XVIII столетием. У XVIII века, по его мнению, основная тенденция – разрушительная. Он критикует его за грубый материализм, пренебрежение к религии, стремление к крайностям. XIX столетие отличается, как считал тогда Киреевский, терпимостью, уважением к религии, реализмом, практичностью в лучшем смысле слова (религия стремится сблизиться с жизнью и более не уделяет догмам чрезмерного внимания) и простотой. Вот как характеризует И.В.Киреевский свой век, противопоставляя его восемнадцатому: «Терпимость, вместе с уважением к религии, явилась на место ханжества, неверия и таинственной мечтательности. (. ) Общество высшим законом своим признало изящество образованной простоты. (. )Господствующее направление умов (. ) заключалось в стремлении к успокоительному уравновешению нового духа с развалинами старого времени. (. ) Человек нашего времени уже не смотрит на жизнь как на простое условие развития духовного, но видит в ней вместе и средство и цель бытия» [6, c. 9-11, 18].
Мыслители, рассуждавшие о XVIII веке на его исходе или в первой половине следующего столетия, обычно подчеркивали его разрушительный характер, отзываясь о нем то с ненавистью, то с восторгом. Однако со временем в его постепенно теряющем живую осязательность образе стали проявляться новые черты, которые становились все явственнее на фоне приближающегося к концу XIX века.
И все же в XIX веке еще встречаются фантомы восемнадцатого. Это, по словам Ницше, «»утопия», «идеальный человек», обожествление природы, суетность самовыставления, подчинение пропаганде социальных идей, шарлатанство»[7, c.77].
4. «Куда девалалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь?»
«Ретроспективными мечтателями» назвал их критик С.К.Маковский, размышляя о причинах и нюансах любви художников объединения «Мир искусства» к XVIII веку. Впрочем, они не только самозабвенно созерцали красоту прошлой эпохи, но и немало сделали для того, чтобы привлечь внимание образованного общества к почти неизвестному тогда периоду русского искусства. В 1905 году в Петербурге при активном участии С.П.Дягилева и А.Н.Бенуа была организована историко-художественная выставка русских портретов; мирискусники активно сотрудничали с журналами «Художественные сокровища России» (1901-1903), «Старые годы» (1907-1916), «Столица и усадьба» (1913-1917) и «Аполлон» (1909-1917), на страницах которых публиковались статьи о русском искусстве XVIII-начала XIX века; обсуждались вопросы, связанные с сохранением архитектурного облика Петербурга и памятников постепенно уходящей в небытие усадебной культуры.
С чем же, по мнению С.К.Маковского, в свое время тоже очарованного обаянием XVIII столетия, связана «ретроспективная мечтательность» столь многих живописцев Серебряного века? Она, по его мнению, «не только следствие той «любви к редкому и невозвратному», которой овеяно все искусство конца XIX века, но несомненно объясняет и более глубокой потребностью: вернуться к хорошей художественной традиции, к забытой красоте екатерининской и александровской эпохи, после гнетущей прозы и фальши искусства 50-80-х годов. Русский XVIII век (…) открылся нам во всем неожиданном великолепии своего расцвета. Впервые русские художники «нового века» оглянулись назад с благоговейной вдумчивостью и прикоснулись к забытым сокровищам уже далекого русского прошлого (…). Из пыльных кладовых и музейных чердаков, из опустевших дворцов Петербурга и Москвы, из дворянских гнезд провинции выглянули снова на свет Божий произведения напудренных предков и вместе с ними – вся жизнь, колоритная, зачарованная своей невозвратностью жизнь былой, помещичьей и придврной России. И сами предки ожили! (…) И мы полюбили их какой-то новой любовью, немного болезненной, грустной, волнующей загадками смерти. Полюбили их чопорное изящество в золоченых гостиных и стриженых боскетах, их тщеславную роскошь и эксцентрический вкус, их улыбки, слезы и любовные похождения – томные взгляды светских красавиц, переливы шелка и бархата в усадебных интерьерах, красивые турецкие шали на бледных, точеных шеях, плюмажи, треуголки и огромные цилиндры уличных франтов, всю странную декорацию, окружавшую забытых мастеров времен Елизаветы, Екатерины, Александра» [8, c.188]
Впрочем, каждый из художников «Мира искусства» по-своему любил XVIII век. Глубоко личное отношение связывало с ним А.Н.Бенуа. Будучи выходцем из франко-итало-немецкой петербургской семьи, он видел в русской придворной жизни XVIII столетия отражение блистательной культуры своей исторической родины эпохи Короля-Солнца: «Александр Бенуа – художник Версаля. (…) Версальская греза как бы обнаружила древнюю душу Бенуа. (…) Редчайший случай – это тяготение вкуса и ума к стране отцов (…), к пышности Короля-Солнца, к величавой изысканности барокко, этот сладкий недуг воспоминаний о пережитом когда-то на бывшей родине, вновь обретенной творческим наитием. (…) Смотрит он на Россию «оттуда», из прекрасного далека, и любит в ней «странной любовью» отражения чужеземные и бытовые курьезы послепетровских веков. Отсюда увлечение его преобразователем, пушкинским «Медным всадником», Санкт-Питербурхом и его окрестными парадизами и монплезирами, всей этой до жути романтической иностранщиной нашего императорского периода. Европейство Бенуа не поза, не предвзятая идея, не вывод рассудка, не только обычное российское западничество. Это своего рода страсть души. (…) Мне всегда казалось, что живопись для Бенуа – отчасти лишь повод, а не цель, повод воплотить влечение свое (…) к тому великолепию прошлого, которое должно воскреснуть, которого так недостает настоящему, нашим русским, да и всеевропейским, сереньким, мещанским будням» [7, c.67] – писал лично знавший А.Н.Бенуа С.К.Маковский.
У К.А.Сомова свой XVIII век. Он, пишет критик, «отдает дням минувшим тоску свою и насмешку. Призраки, которых он оживляет, знакомы ему до мельчайших подробностей. Он знает их мысли тайные, и вкусы, и пороки, одним воздухом дышит с ними, предается одним радостям и печалям. Его искусство какое-то щемящее, сентиментально-ироническое и немного колдовское приятельство с мертвыми. Среди современников он чувствует себя одиноким. Он ничуть не историк. Он участник им изображаемых любовных забав и приключений. Лирик, чувственный и прихотливый (…) Сомов (…) как будто и не живет настоящим, вращаясь в заколдованном королевстве кукольных призраков, с которыми он породнился душой, жертвенной, отдающейся наваждению».[7, c.67]
5. «Он верит или учит, что надо верить»
В начале ХХ столетия, когда воспоминания о Французской революции и породивших ее идеях постепенно теряли былую яркость и болезненность, XVIII век и в Европе, и в России все чаще воспринимался как галантный, превращаясь преимущественно в объект эстетического созерцания или исторического любопытства, жадного до всевозможных курьезов. Однако Первая мировая война и последовавшие за ней события вновь сделали актуальным полузабытый исторический опыт и заставили многих задуматься: не витает ли снова над миром призрак позапрошлого столетия?
Да, восемнадцатый век вернулся, принеся в мир ту фальшь и лживость и те опасные иллюзии, о которых в свое время писал Ф.Ницше. Такова одна из идей книги Томаса Манна «Наблюдения аполитичного». Она была написана в годы Первой мировой войны и отражает умонастроения, в той или иной степени характерные для немецких и российских интеллектуалов второй половины XIX-начала ХХ века. Исходя из распространенной тогда теории о противоположности культуры и цивилизации, Томас Манн стремится убедить читателей в изначальной аполитичности и духовности немцев, обреченных на трагическое «одиночество между Востоком и Западом» [13, c.48], и в их принадлежности именно культуре, ее более высоким ценностям, а не цивилизации (представителем которой является Запад, то есть Франция). «Разница между духом и политикой включает также разницу между культурой и цивилизацией, душой и обществом, свободой и избирательным правом (. ); немцы же это культура, душа, свобода, искусство и не цивилизация, общество, избирательное право» [19, c.31].
Однако тени восемнадцатого века нет-нет да и появлялись среди призраков европейской и русской культуры.
В 1922 году вышла в свет статья О.Мандельштама «Девятнадцатый век» (которая во многом была откликом на статью А.Блока «Крушение гуманизма»). Как и в одноименной статье И.В.Киреевского, написанной 90 лет назад, в ней подчеркивается разрушительный, антицерковный характер XVIII столетия: «Восемнадцатый век был веком секуляризации, то есть обмирщения человеческой мысли и деятельности. (…) Архитектура, музыка, живопись – все излучалось из единого центра, а этот центр подлежал уничтожению». Его заменило, пишет О.Мандельштам, «выдуманное язычество, мнимая античность (…) вспомогательная, утилитарная, сочиненная для удовлетворения назревшей исторической потребности».
О.Мандельштам обращает внимание на игры с прошлым, которыми была пронизана предреволюционная и революционная эпоха: «По мере приближения Великой французской революции псевдоантичная театрализация жизни делала все большие успехи, и к моменту самой революции практическим деятелям пришлось уже двигаться и бороться в густой толпе персонификаций и аллегорий, в узком пространстве настоящих театральных кулис, на подмостках инсценированной античной драмы». Однако игры с прошлым опасны, ибо могут вызвать к жизни неподконтрольные разуму, иррациональные силы, разбудить доселе спящие инстинкты и страсти. «Дух античного беснования» пришел на смену рациональной классической античности и подчинил себе и вождей, и народ.
По мнению О.Мандельштама, ХХ век не должен с презрением отвергать наследие восемнадцатого. Напротив, «элементарные формулы, общие понятия восемнадцатого столетия могут снова пригодиться. (…) Теперь не время бояться рационализма. Иррациональный корень надвигающейся эпохи (…), подобно каменному храму чужого бога, отбрасывает на нас свою тень. В такие дни разум – ratio энциклопедистов – священный огонь Прометея». [9, с.196-201]. Таким образом, возрождение XVIII века проявляется еще и в пробуждении иррациональных сил, однако победить их, «европеизировать и гуманизировать двадцатое столетие» можно с помощью его же наследия – разума, скептицизма и материализма.
О необходимости обратиться к наследию восемнадцатого столетия в это же время писал и Альберт Швейцер. В книге «Философия культуры» (1923) он, сравнивая духовную атмосферу современного мира с позапрошлым столетием, сделал вывод не в пользу настоящего. По мнению ученого, современный человек деградирует, ибо, в силу перегруженности и постоянной нехватки времени, он не хочет да и не может самостоятельно мыслить и полноценно общаться.
«Вся наша духовная жизнь протекает в рамках организации. (. ) Столкновения между идеями и людьми, составлявшие в свое время славу XVIII века, ныне уже не имеют места. Тогда благоговение перед групповыми мнениями не признавалось. (. ) Ныне постоянное уважение к господствующим в организованных объединениях воззрениям стало (. ) правилом. (. ) В век рационализма и расцвета философии общество давало опору индивиду, вселяя в него глубокую уверенность в торжество всего разумного и нравственного (. ). Людей того времени общество поднимало, нас оно подавляет». По мнению А.Швейцера, люди ХХ века вступили в новое средневековье, избавление от которого будет намного труднее, чем от прежнего, ибо в настоящее время задача состоит в том, «чтобы побудить миллионы индивидов сбросить с себя
собственноручно надетое ярмо духовной несамостоятельности». [17, c.53-54]. Нетрудно заметить, что А.Швейцер здесь следует за Кантом, определившим Просвещение как выход из состояния духовного несовершеннолетия, в котором мы находимся по собственной вине, вследствие нашей лени и трусости. («Ответ на вопрос: что такое Просвещение»).
6. «Просвещенная планета воссияла под знаком триумфирующего зла»
Совершенно иначе воспринимали понятие Просвещения Т.Адорно и К.Хоркхаймер. В работе «Диалектика Просвещения» (1947), пытаясь найти истоки национал-социализма и Второй мировой войны, они обращаются к истории европейской культуры, дабы найти там тот роковой надлом, который и стал причиной катастрофы. Этим надломом, по их мнению, стало Просвещение, выходящее далеко за рамки XVIII столетия.
Что же такое Просвещение, по мнению Т.Адорно и К.Хоркхаймера?
Просвещение привело не только к тоталитаризму и мировым войнам. Его последствия неизбывны: «Человечество, чье мастерство и эрудиция все более и более дифференцируются с развитием разделения труда, одновременно оттесняется на антропологически более примитивную ступень. (. ) Фантазия чахнет. (. ) Проклятием безудержного прогресса является безудержная регрессия. (. )Чем сложнее и изощреннее социальная, экономическая и хозяйственная аппаратура, (. ) тем беднее переживания. (…) Люди опять превращаются именно в то, против чего был направлен закон развития общества: они всего лишь видовые существа, друг другу тождественные благодаря изолированию в принудительно управляемой коллективности». Итак, Просвещение победило, и «просвещенная планета воссияла под знаком триумфирующего зла». [1, c.16-60]
Так каким оно было, XVIII столетие: преступным, кровавым, героическим, трусливым, безумным, мудрым, лживым, самоуверенным, сомневающимся, безобразным или прекрасным? Ответ на этот вопрос рассеян в бесчисленных книгах, архивных документах, произведениях искусства и более в том, что было уничтожено и забыто. Он рассеян и никогда не может быть собран воедино для вынесения обвинительного или оправдательного вердикта. Отдельный же человек видит то, что может, и, главное, хочет. Наблюдая совершенно одинаковые явления, каждый из нас видит их по-своему, инстинктивно или сознательно сосредотачиваясь на одном и отметая другое. Что же говорить о прошлом, фрагменты которого мы пытаемся разглядеть сквозь затуманенные увеличительные стекла настоящего?
1. Адорно Т., Хоркхаймер М. Понятие просвещения // Диалектика просвещения. Философские фрагменты. М-СПб.: Медиум, 1997. С.16-60
7. Маковский С.К. Ретроспективные мечтатели // Маковский С.К. Силуэты русских художников. М., Республика, 1998. С. 187-211
8. Маковский С.К. Стилисты «Мира искусства» // Маковский С.К. Силуэты русских художников. М., Республика, 1998. С. 65-80
9. Мандельштам О. Девятнадцатый век // Мандельштам О. Сочинения в двух томах. Т.2. М.: Художественная литература, 1990. С. 195-201
16. Томан И.Б. Образы XVIII столетия в европейской и русской культуре (конец XVIII-начало ХХ века) // Актуальные вопросы изучения духовной культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия – Запад – Восток. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения”. 13 мая 2014 года. М-Ярославль:Ремдер, 2014. – С.240-250
17. Швейцер А. Философия культуры // Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М.: Прогресс, 1992
Томан Инга Бруновна
кандидат исторических наук, доцент
кафедры социально-гуманитарных дисциплин
Государственного института русского языка им. А.С.Пушкина