Казалось будет мгла что в этот
Middle-earth Shadow of War: как открыть итильдиновые двери и получить комплект Светлого Властелина
В мире Middle-earth Shadow of War сокрыто пять древних могильников, внутри которых Талиона поджидают легендарные предметы из комплекта Светлого Властелина. Нужно лишь восстановить утраченное стихотворение — и дверь откроется.
Собираем Итильдины
Отыскать Итильдин случайно почти невозможно: Талион видит символы только призрачным зрением. Придется очищать все Хэдиры в локации, отмечать Итильдины на карте и только потом идти их собирать. Долог путь до легендарного снаряжения.
Восстанавливаем стихотворение
Итильдиновая дверь Минас-Итиля
Для попадания в сокровищницу могильника Минас-Итиля вам нужно собрать эти Итильдины: Вызов, Домом, Обрекает, Теней, Праведным и Знамена.
В Мордоре мрачном, жилище Теней,
Выше Знамена, и шаг наш быстрей.
Праведным пламенем гнева ведомы,
Бьемся за край, что когда-то был Домом.
Кто бросит Вызов нам? Глуп или смел
Итильдиновая дверь Кирит-Унгола
В Кирит-Унголе вам придется добраться до шести Итильдинов: Бесконечно, Пришла, Светлый, Восток, Клинка, Изгонит.
Казалось, Бесконечной будет мгла,
Что в этот мир незваною Пришла.
Но Светлый Властелин воспрял, как солнце:
С заката на Восток оно вернется,
Сиянием кольчуги и Клинка
Итильдиновая дверь Нурнена
Для двери в нурненском могильнике Талиону нужно добыть вот эти Итильдины: Превозможет, Когортам, Гадов, Ров, Раны, Мнили.
Пусть строит стены враг и роет Ров глубоко,
Зовет зверей и Гадов на подмогу,
Не Превозможет полчищ, коим равных нет и не будет.
Мы нанесем тем сумрачным Когортам,
Что Мнили свет сдержать, грядущий в Мордор.
Итильдиновая дверь Серегоста
Чтобы добраться до сокровищ могильника Серегоста Талиону придется отыскать следующие Итильдины: Гниль, Окутан, Отравлен, Павших, Коварство, Ярость.
Мордор Окутан тьмою, будто покойник саваном.
Сломанной клятвы ядом сам навеки Отравлен он.
В землях его Коварство с распрей стоят на страже.
Он обречен угаснуть в хладных объятьях Павших.
Скоро, как пламя, Ярость Светлого Властелина
Выжжет весь тлен и Гниль, и вновь зацветет равнина.
Итильдиновая дверь Горгорота
В могильнике Горгорота, как и во всех других локациях, нужно найти шесть Итильдинов: Кольчуги, Стены, Уверен, Вливая, Побеждает, Мраке.
В тенях и Мраке скрываясь подло, враг тщится нас одолеть,
Искусно сделанные Кольчуги от смерти нас защитят.
Пусть враг Уверен в своем успехе, но стоит узнать ему,
Что войско Светлого Властелина всегда Побеждает тьму.
За каждой из пяти итильдиновых дверей лежит по легендарному предмету из комплекта Светлого Властелина. Остается добыть только кольцо: его вы получите после прохождения всех воспоминаний Келебримбора на уровень не ниже Бронзы. Список всех легендарных комплектов приведен здесь.
Задание 16 ЕГЭ 2022 по русскому языку
Практика по материалам открытого банка ФИПИ.
Расставьте знаки препинания. Укажите предложения, в которых нужно поставить ОДНУ запятую. Запишите номера этих предложений
1.
1) Иногда взгляд Илюши наполнялся выражением безразличия усталости или скуки.
2) Художник был увлечен не только красотой открывшегося перед ним вида но и разнообразием природных форм.
3) Пианист виртуозно исполнял свои и чужие сочинения и с легкостью читал с листа незнакомые произведения.
4) Картины и вазы в комнате отражали утонченность вкуса её хозяина.
5) В зеркальных стеклах качались сосны и плыли грузные серые облака.
2.
1) Русский дух ощущается в творчестве Пушкина в юморе и иронии в силе чувств и лиризме отступлений в пафосе всей поэмы и в характерах действующих лиц.
2) Иван Иванович всегда дает каждому из детей или по бублику или по кусочку дыни.
3) Сравнительный метод одинаково полезен и необходим как в анатомии отдельного человека так и в социальной науке.
4) Лодка шла вдоль берега и попадала то в полосы прохладного морского воздуха то в струи теплого сыроватого ветерка.
5) Направо белела низменная песчаная коса и темнела груда дальних гор.
3.1) Санин ощущал во всем своем существе если не удовольствие то некоторую легкость счастья.
2) Среди сибирских рек есть и большие и малые и спокойные и буйные.
3) Снаряды рвались справа слева и впереди.
4) По небу голубому проехал грохот грома и снова лес молчит.
5) От него не было ни слуху ни духу.
4.
1) Солнышко село и зорька погасла.
2) Для Алевтины Васильевны хотя и привычна но тяжела была власть Ерофея Кузьмича.
3) Отрывистый и ломаный звук метался и прыгал и бежал куда-то в сторону от других.
4) И день и ночь не утихала работа в поле.
5) Листья в поле пожелтели и кружатся и летят.
5.
1) Вода быстро поднималась и заливала луга и огороды жителей деревни.
2) Зарево распространилось не только над центром города но и далеко вокруг.
3) Ни свет ни заря отправилась Матрена в город.
4) Часовой дошел до противоположного угла и повернул обратно но вдруг остановился
5) Здесь краски не ярки и звуки не резки.
6.
1) На суше на море молодые и сильные руки творят чудеса.
2) Не то сон не то наваждение не то видение чудное показалось старому монаху.
3) Задолго до рассвета Ильинична затопила печь выпекла хлеб и насушила две сумы сухарей.
4) И день и ночь мой Ленинград стоял и жил сражался и мечтал.
5) Над Невой покачивался слюдяной солнечный блеск и пролетали легкие ветры со взморья.
7.
1) Я имею поручение как от судьи так равно и от всех ваших знакомых примирить вас с приятелем вашим.
2) И радости встреч и горечь разлук мы все испытали товарищ и друг.
3) Слушайте тишину и тогда осень лесная покажет вам все богатства.
4) Здесь барство дикое без чувства без закона присвоило себе насильственной лозой и труд и собственность и время земледельца.
5)Вот уж и стука и крика и бубенцов не слыхать.
8.
1) Клёны и берёзки столпились на пригорках и лощинах.
2) Он слеп упрям нетерпелив и легкомыслен и кичлив.
3) Русский народ смышлён и понятлив усерден и горяч ко всему благому и прекрасному.
4) Ты внемлешь грохоту громов и гласу бури и валов и крику сельских пастухов.
5) Солнышко село и зорька погасла и птицы затихли в лесу
9.
1) Ни побоища ни стана ни надгробного кургана не встречает царь Дадон.
2) Как недостатки так и достоинства «Полтавы» были равно не поняты тогдашними критиками и тогдашнею публикой.
3) И сегодня рифма поэта — ласка и лозунг и штык и кнут.
4) Не железным ключом открывается сердце а добротой.
5) Бесхитростная тишина и воздух прозрачен до боли до слёз
10.
1) Наставник внимательно и придирчиво оглядывал выполненную работу обсуждал все тонкости механизма со своим помощником и его учеником.
2) Ветер приносит холод ясность и некую пустоту всего тела.
3) Буду ли я пеною в море или голубою мглой на горах или вечерней тенью степной — я всегда буду помнить о тебе.
4) Осенней свежестью листвою и плодами благоухает сад.
5) Мой отец любил порядок и порядок любил его.
11.
1) Калитка открылась и мы вошли в узкий дворик подошли к хозяйке.
2) Ветер срывал с берез мокрые и пахучие листья и швырял их в ночь.
3) Он рощи полюбил густые уединенье тишину и ночь…
4) Долго ль мне гулять на свете то в коляске то верхом то в кибитке то в карете то в телеге то пешком?
5)Необходимо побывать если не во всех то в большинстве районов.
12.
1) Писательский талант равно проявит себя как в книгах для взрослых так и в детской литературе.
2) Крылов и Даль и Гончаров были чиновниками и не утратили из-за этого своих дарований.
3) Фокусник обманывает зрителей однако никогда не выдает иллюзию за «чистую монету».
4) Небосвод покачивался то приближался то отходил.
5) У нас выпал снег и начался санный путь.
13.
1) Внезапно закружил листопад и постепенно похолодало.
2) Серый коршун с растопыренными шевелящимися кончиками крыльев пролетел над гребнем горы.
3) Вся мебель в комнате состояла из стола кровати да табурета.
4) В праздник кто-нибудь в доме варил варенье или пек торт или готовил еще что-нибудь вкусное и обязательно угощал соседей.
5)Я сижу один над обрывом глажу добрейшую собаку с невероятно забавными в своей ложной свирепости желтыми мужичьими глазами.
14.
1) Брат был умен и ловок легко решал задачи и легко научился делать фокусы.
2) Черная дыра тоннеля то виднелась отчетливо то пропадала в подымавшемся от раскаленных камней мареве.
3) Сама площадь и позлащенные солнцем листья и памятник казались какими-то чужеземными.
4) Мне пришлось читать Ане и стихи и сказки и потешки.
5) Совсем стемнело и в темноте мы очень скоро потеряли наших товарищей.
16.
1) Зоя придерживала двумя пальчиками край широкой шляпы и посматривала то вбок то назад.
2) Все уселись вокруг разостланной скатерти и принялись за паштет и прочие яства.
3) Инсаров прочёл Берсеневу свой перевод двух или трёх болгарских песен и пожелал узнать его мнение.
4) Внезапный порывистый ливень без грому и молний только что промчался над нашей широкой равниной.
5) Лесная путаница тропинок окончилась и открылся великий простор.
17.
1) С самого раннего утра убегал он или на пруд или в рощу или на сенокос.
2) А я не только впредь не трону здешних стад но сам за них с другими грызться рад.
3) Татьяна верила преданьям простонародной старины и снам и карточным гаданьям и предсказаниям луны.
4) Даша кивнула головой и на шапочке закивали ромашки.
5) Ни конца ни края не было их задушевным беседам.
18.
1) Овсянников разъезжал либо на беговых дрожках либо в небольшой красивой тележке с кожаным верхом
2) Листья распускаются если не в апреле то в мае.
3) Пускай послужит он в армии да потянет лямку да понюхает пороху да будет солдат а не шаматон.
4) Добровольцы давно промокли до нитки и продрогли до мозга костей
5) Далеко за воротами кричали лягушки и пел в саду соловей.
19.
1) Иногда взгляд Обломова наполнялся выражением усталости скуки.
2) Я или зарыдаю или закричу или в обморок упаду.
3) То ль от зноя то ль от стона подошла усталость.
4) Я видел только верхушки лозняка да извилистый край противоположного берега.
5) Дождями каждодневными кончается лето и начинается осень холодом.
20.
1) Жизнь удивительна и прекрасна.
2) Борьба учила хитрости и осторожности зоркости и смелости.
3) Дорога то проваливалась между горных гребней то поднималась на округлые холмы то исчезала в траве.
4) Все блещет и нежится и радостно тянется к солнцу.
5) Я гашу лампу и ночь начинает медленно светлеть.
21.
1) Он поминутно останавливался и только при блеске молнии делал шаги.
2) Лунный свет поблескивал не только на стёклах окон но и на глади реки.
3) Всю ночь не сходил месяц с неба и утром готовился настоящий мороз.
4) Дай мне карандаш или ручку.
5) Ночью ветер злится да стучит в окно.
22.
1) Агроном сначала осмотрел посевы пшеницы и гороха потом что-то записал в блокнот.
2) Юбиляра поздравляли не только сотрудники но и совершенно незнакомые люди.
3) Здесь побывала анаконда или какая-нибудь другая крупная змея.
4) Серебро и злато брильянты и жемчуг дарил боярин своей ладушке.
5) Третий выстрел и птица снялась с дерева широкими взмахами своих крыльев.
1) 1 2
2) 2 3 4
3) 13 4
4) 12
5) 24
6) 134
7) 13
8) 4 5
9) 15
10) 12 4 5
11) 13
12) 1 3
13) 135
14) 12 5
15) 2 3 4 5
16 15
17) 2 4
18) 125
19) 13 5
20) 25
21) 2 3
22) 12 45
Казалось будет мгла что в этот
В коллаже на переплете использованы репродукции работ художников Константина Сомова и Константина Коровина
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Семья моей матери причастна к литературе и к науке.
Дед мой, Андрей Николаевич Бекетов, ботаник, был ректором Петербургского университета в его лучшие годы (я и родился в «ректорском доме»). Петербургские Высшие женские курсы, называемые «Бестужевскими» (по имени К. Н. Бестужева-Рюмина), обязаны существованием своим главным образом моему деду.
Он принадлежал к тем идеалистам чистой воды, которых наше время уже почти не знает. Собственно, нам уже непонятны своеобразные и часто анекдотические рассказы о таких дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-Щедрин или мой дед, об их отношении к императору Александру II, о собраниях Литературного фонда, о борелевских обедах, о хорошем французском и русском языке, об учащейся молодежи конца семидесятых годов. Вся эта эпоха русской истории отошла безвозвратно, пафос ее утрачен, и самый ритм показался бы нам чрезвычайно неторопливым.
В своем сельце Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии) дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком; совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев, разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки краски с подъезда, обещая отдать все, что ни спросят, лишь бы отвязались.
Встречая знакомого мужика, дед мой брал его за плечо и начинал свою речь словами: «Eh bien, mon petit…»[1] Иногда на том разговор и кончался. Любимыми собеседниками были памятные мне отъявленные мошенники и плуты: старый Jacob Fidèle[2], который разграбил у нас половину хозяйственной утвари, и разбойник Федор Куранов (по прозвищу Куран), у которого было, говорят, на душе убийство; лицо у него было всегда сине-багровое – от водки, а иногда – в крови; он погиб в «кулачном бою». Оба были действительно люди умные и очень симпатичные; я, как и дед мой, любил их, и они оба до самой смерти своей чувствовали ко мне симпатию.
Однажды дед мой, видя, что мужик несет из лесу на плече березку, сказал ему: «Ты устал, дай я тебе помогу». При этом ему и в голову не пришло то очевидное обстоятельство, что березка срублена в нашем лесу.
Мои собственные воспоминания о деде – очень хорошие; мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли особенный цветок ранней грушевки, вида, неизвестного московской флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу, – очевидно, он засеялся случайно и потом выродился.
Все это относится к глухим временам, которые наступили после событий 1 марта 1881 года. Дед мой продолжал читать курс ботаники в Петербургском университете до самой болезни своей; летом 1897 года его разбил паралич, он прожил еще пять лет без языка, его возили в кресле. Он скончался 1 июля 1902 года в Шахматове. Хоронить его привезли в Петербург; среди встречавших тело на станции был Дмитрий Иванович Менделеев.
Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка моя были с ним дружны. Менделеев и дед мой, вскоре после освобождения крестьян, ездили вместе в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два имения – по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать там часто. Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго брака – Любовь Дмитриевна – стала моей невестой. В 1903 году мы обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находится между Шахматовым и Бобловым.
Жена деда, моя бабушка, Елизавета Григорьевна, – дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии Григория Силыча Корелина. Она всю жизнь работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден; последние годы она делала до 200 печатных листов в год; она была очень начитанна и владела несколькими языками; ее мировоззрение было удивительно живое и своеобразное, стиль – образный, язык – точный и смелый, обличавший казачью породу. Некоторые из ее многочисленных переводов остаются и до сих пор лучшими.
Переводные стихи ее печатались в «Современнике», под псевдонимом «Е. Б.», и в «Английских поэтах» Гербеля, без имени. Ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма «ЛаллаРук»), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт-Гарта, Жорж-Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лесажа. Этот список авторов – далеко не полный. Оплата труда была всегда ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый с антикварными ценами знает, как дороги уже теперь хотя бы так называемые «144 тома» (изд. Г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения.
Отвлеченное и «утонченное» удавалось бабушке моей меньше, ее язык был слишком лапидарен, в нем было много бытового. Характер на редкость отчетливый соединялся в ней с мыслью ясной, как летние деревенские утра, в которые она до свету садилась работать. Долгие годы я помню смутно, как помнится все детское, ее голос, пяльцы, на которых с необыкновенной быстротой вырастают яркие шерстяные цветы, пестрые лоскутные одеяла, сшитые из никому не нужных и тщательно собираемых лоскутков, – и во всем этом – какое-то невозвратное здоровье и веселье, ушедшее с нею из нашей семьи. Она умела радоваться просто солнцу, просто хорошей погоде, даже в самые последние годы, когда ее мучили болезни и доктора, известные и неизвестные, проделывавшие над ней мучительные и бессмысленные эксперименты. Все это не убивало ее неукротимой жизненности.
Эти жизненность и живучесть проникали и в литературные вкусы; при всей тонкости художественного понимания она говорила, что «тайный советник Гете написал вторую часть «Фауста», чтобы удивить глубокомысленных немцев». Также ненавидела она нравственные проповеди Толстого. Все это вязалось с пламенной романтикой, переходящей иногда в старинную сентиментальность. Она любила музыку и поэзию, писала мне полушутливые стихи, в которых звучали, однако, временами грустные ноты:
Она мастерски читала вслух сцены Слепцова и Островского, пестрые рассказы Чехова. Одною из последних ее работ был перевод двух рассказов Чехова на французский язык (для «Revue des deux Mondes»). Чехов прислал ей милую благодарственную записку.
К сожалению, бабушка моя так и не написала своих воспоминаний. У меня хранится только короткий план ее записок; она знала лично многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими, Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым. Я берегу тот экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для перевода Ф. М. Достоевский. Перевод этот печатался во «Времени».
Бабушка моя скончалась ровно через три месяца после деда – 1 октября 1902 года.
От дедов унаследовали любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком значении их дочери – моя мать и ее две сестры. Все три переводили с иностранных языков. Известностью пользовалась старшая – Екатерина Андреевна (по мужу – Краснова). Ей принадлежат изданные уже после ее смерти (4 мая 1892 года) две самостоятельных книги «Рассказов» и «Стихотворений» (последняя книга удостоена почетного отзыва Академии наук). Оригинальная повесть ее «Не судьба» печаталась в «Вестнике Европы». Переводила она с французского (Монтескье, Бернарден де Сен-Пьер), испанского (Эспронседа, Бэке́р, Перес Гальдос, статья о Пардо Басан), переделывала английские повести для детей (Стивенсон, Хаггарт; издано у Суворина в «Дешевой библиотеке»).
Ленинградская поэма
Я как рубеж запомню вечер:
декабрь, безогненная мгла,
я хлеб в руке домой несла,
и вдруг соседка мне навстречу.
— Сменяй на платье, — говорит, —
менять не хочешь — дай по дружбе.
Десятый день, как дочь лежит.
Не хороню. Ей гробик нужен.
Его за хлеб сколотят нам.
Отдай. Ведь ты сама рожала…—
И я сказала: — Не отдам.—
И бедный ломоть крепче сжала.
— Отдай, — она просила, — ты
сама ребенка хоронила.
Я принесла тогда цветы,
чтоб ты украсила могилу.—
…Как будто на краю земли,
одни, во мгле, в жестокой схватке,
две женщины, мы рядом шли,
две матери, две ленинградки.
И, одержимая, она
молила долго, горько, робко.
И сил хватило у меня
не уступить мой хлеб на гробик.
И сил хватило — привести
ее к себе, шепнув угрюмо:
— На, съешь кусочек, съешь… прости!
Мне для живых не жаль — не думай.—
…Прожив декабрь, январь, февраль,
я повторяю с дрожью счастья:
мне ничего живым не жаль —
ни слез, ни радости, ни страсти.
Перед лицом твоим, Война,
я поднимаю клятву эту,
как вечной жизни эстафету,
что мне друзьями вручена.
Их множество — друзей моих,
друзей родного Ленинграда.
О, мы задохлись бы без них
в мучительном кольце блокады.
О да — иначе не могли
ни те бойцы, ни те шоферы,
когда грузовики вели
по озеру в голодный город.
Холодный ровный свет луны,
снега сияют исступленно,
и со стеклянной вышины
врагу отчетливо видны
внизу идущие колонны.
И воет, воет небосвод,
и свищет воздух, и скрежещет,
под бомбами ломаясь, лед,
и озеро в воронки плещет.
Но вражеской бомбежки хуже,
еще мучительней и злей —
сорокаградусная стужа,
владычащая на земле.
Казалось — солнце не взойдет.
Навеки ночь в застывших звездах,
навеки лунный снег, и лед,
и голубой свистящий воздух.
Казалось, что конец земли…
Но сквозь остывшую планету
на Ленинград машины шли:
он жив еще. Он рядом где-то.
На Ленинград, на Ленинград!
Там на два дня осталось хлеба,
там матери под темным небом
толпой у булочной стоят,
и дрогнут, и молчат, и ждут,
прислушиваются тревожно:
— К заре, сказали, привезут…
— Гражданочки, держаться можно…—
И было так: на всем ходу
машина задняя осела.
Шофер вскочил, шофер на льду.
— Ну, так и есть — мотор заело.
Ремонт на пять минут, пустяк.
Поломка эта — не угроза,
да рук не разогнуть никак:
их на руле свело морозом.
Чуть разогнешь — опять сведет.
Стоять? А хлеб? Других дождаться?
А хлеб — две тонны? Он спасет
шестнадцать тысяч ленинградцев.—
И вот — в бензине руки он
смочил, поджег их от мотора,
и быстро двинулся ремонт
в пылающих руках шофера.
Вперед! Как ноют волдыри,
примерзли к варежкам ладони.
Но он доставит хлеб, пригонит
к хлебопекарне до зари.
Шестнадцать тысяч матерей
пайки получат на заре —
сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и кровью пополам.
…О, мы познали в декабре —
не зря «священным даром» назван
обычный хлеб, и тяжкий грех —
хотя бы крошку бросить наземь:
таким людским страданьем он,
такой большой любовью братской
для нас отныне освящен,
наш хлеб насущный, ленинградский.
Вот так, исполнены любви,
из-за кольца, из тьмы разлуки
друзья твердили нам: «Живи!»,
друзья протягивали руки.
Оледеневшие, в огне,
в крови, пронизанные светом,
они вручили вам и мне
единой жизни эстафету.
Безмерно счастие мое.
Спокойно говорю в ответ им:
— Друзья, мы приняли ее,
мы держим вашу эстафету.
Мы с ней прошли сквозь дни зимы.
В давящей мгле ее терзаний
всей силой сердца жили мы,
всем светом творческих дерзаний.
Да, мы не скроем: в эти дни
мы ели землю, клей, ремни;
но, съев похлебку из ремней,
вставал к станку упрямый мастер,
чтобы точить орудий части,
необходимые войне.
Но он точил, пока рука
могла производить движенья.
И если падал — у станка,
как падает солдат в сраженье.
И люди слушали стихи,
как никогда, — с глубокой верой,
в квартирах черных, как пещеры,
у репродукторов глухих.
И обмерзающей рукой,
перед коптилкой, в стуже адской,
гравировал гравер седой
особый орден — ленинградский.
Колючей проволокой он,
как будто бы венцом терновым,
кругом — по краю — обведен,
блокады символом суровым.
В кольце, плечом к плечу, втроем —
ребенок, женщина, мужчина,
под бомбами, как под дождем,
стоят, глаза к зениту вскинув.
И надпись сердцу дорога, —
она гласит не о награде,
она спокойна и строга:
«Я жил зимою в Ленинграде».
Так дрались мы за рубежи
твои, возлюбленная Жизнь!
И я, как вы, — упряма, зла, —
за них сражалась, как умела.
Душа, крепясь, превозмогла
предательскую немощь тела.
И я утрату понесла.
К ней не притронусь даже словом —
такая боль… И я смогла,
как вы, подняться к жизни снова.
Затем, чтоб вновь и вновь сражаться
за жизнь.
Носитель смерти, враг —
опять над каждым ленинградцем
заносит кованый кулак.
Но, не волнуясь, не боясь,
гляжу в глаза грядущим схваткам:
ведь ты со мной, страна моя,
и я недаром — ленинградка.
Так, с эстафетой вечной жизни,
тобой врученною, отчизна,
иду с тобой путем единым,
во имя мира твоего,
во имя будущего сына
и светлой песни для него.
Для дальней полночи счастливой
ее, заветную мою,
сложила я нетерпеливо
сейчас, в блокаде и в бою.
Не за нее ль идет война?
Не за нее ли ленинградцам
еще бороться, и мужаться,
и мстить без меры? Вот она:
— Здравствуй, крестник
красных командиров,
милый вестник,
вестник мира…
Сны тебе спокойные приснятся
битвы стихли на земле ночной.
Люди неба больше не боятся,
неба, озаренного луной.
В синей-синей глубине эфира
молодые облака плывут.
Над могилой красных командиров
мудрые терновники цветут.
Ты проснешься на земле цветущей,
вставшей не для боя — для труда.
Ты услышишь ласточек поющих:
ласточки вернулись в города.
Гнезда вьют они — и не боятся!
Вьют в стене пробитой, под окном:
крепче будет гнездышко держаться,
люди больше не покинут дом.
Так чиста теперь людская радость,
точно к миру прикоснулась вновь.
Здравствуй, сын мой, жизнь моя, награда,
здравствуй, победившая любовь!