Манюня о чем рассказ
Ничто, ничто не предвещало беды.
Но вдруг. На словах. «Интернациональные колонны с нами говорят». Хор услышал. У себя. За спиной. Странный треск. Первый ряд хористов обернуться не посмел, но по вытянувшемуся лицу хормейстера понял, что сзади происходит что-то ужасное.
Первый ряд дрогнул, но пения стоически не прервал, и на фразе: «Слышите громовые раскаты? Это не гроза не ураган», — скамейка под вторым и третьим рядами с грохотом развалилась, и ребята посыпались вниз.
Потом ветераны удивлялись, как это они, будучи людьми достаточно преклонного возраста, гремя орденами и медалями, перемахнули одним прыжком через высокий борт сцены и стали разгребать кучу-малу из детей.
Хористы были в отчаянии — все понимали, что выступление провалено. Было обидно и тошно, и дети, отряхивая одежду, молча уходили за сцену. Одна из девочек, тощая и высокая Наринэ, сцепив зубы, тщетно пыталась выползти из-под полненькой и почему-то мокрой Марии, которая тихой мышкой лежала на ней.
— Ты хоть подвинься, — прошипела она.
— Не могу, — прорыдала Мария, — я описалась!
Здесь мы делаем глубокий вдох и крепко задумываемся. Ибо для того, чтобы между двумя девочками зародилась лютая дружба на всю оставшуюся жизнь, иногда просто нужно, чтобы одна описала другую.
Вот таким весьма оригинальным образом и подружились Наринэ с Манюней. А потом подружились их семьи.
«Манюня» — это повествование о советском отдаленном от всяких столиц городке и его жителях. О том, как, невзирая на чудовищный дефицит и всевозможные ограничения, люди умудрялись жить и радоваться жизни.
«Манюня» — это книга для взрослых детей. Для тех, кто и в тринадцать, и в шестьдесят верит в хорошее и смотрит в будущее с улыбкой.
«Манюня» — мое признание в бесконечной любви родным, близким и городу, где мне посчастливилось родиться и вырасти.
Приятного вам чтения, друзья мои.
И да, кому интересно: наш хор таки не расформировали. Нам вручили грамоту за профессиональное исполнение «Бухенвальдского набата» и премировали поездкой на молочный комбинат,
Лучше бы расформировали, честное слово.
Манюня знакомит меня с Ба, или Как трудно у Розы Иосифовны пройти фейсконтроль
По ходу повествования у вас может сложиться впечатление, что Ба была вздорной, упертой и деспотичной особой. Это совсем не так. Или не совсем так. Ба была очень любящим, добрым, отзывчивым и преданным человеком. Если Ба не выводить из себя — она вообще казалась ангелом во плоти. Другое дело, что вызвериться Ба могла по любому, даже самому незначительному, поводу. И в этот нелегкий для мироздания час операция «Буря в пустыне» могла показаться детским лепетом по сравнению с тем, что умела устроить Ба! Легче было намести в совок и выкинуть за амбар последствия смерча, чем пережить шторм Бабырозиного разрушительного гнева.
Я счастливый человек, друзья мои. Я несколько раз сталкивалась лицом к лицу с этим стихийным бедствием и таки выстояла. Дети живучи, как тараканы.
Нам с Маней было по восемь лет, когда мы познакомились. К тому времени мы обе учились в музыкальной школе, Маня — по классу скрипки, я — фортепиано. Какое-то время мы встречались на общих занятиях, перекидывались дежурными фразами, но потом случилось памятное выступление хора, после которого наша дружба перешла в иную, если позволите такое выражение — остервенелую плоскость. Мы пересели за одну парту, вместе уходили из музыкальной школы, благо домой нам было по пути. Если у Мани в этот день случалось занятие по скрипке, то мы по очереди несли футляр — он был совсем не тяжелый, но для нас, маленьких девочек, достаточно громоздкий.
Недели через две нашей тесной дружбы я пригласила Маню домой — знакомиться с моей семьей.
— Понимаешь, — потупилась она виновато, — у меня Ба.
— Кто? — переспросила я.
— И что? — Мне было непонятно, к чему Маня клонит. — У меня тоже бабушки — Тата и Настя.
— Так у тебя бабушки, а у меня Ба, — Маня посмотрела на меня с укоризной. — У Ба не забалуешь! Она не разрешает мне но незнакомым людям ходить.
— Да какая же я тебе незнакомая? — развела я руками. — Мы уже целую вечность дружим, аж, — я посчитала в уме, — восемнадцать дней!
Манька поправила съехавшую с плеча бретель школьного фартука, разгладила торчащий волан ладошкой. Попинала коленом футляр скрипки.
— Давай так, — предложила она, — я спрошу разрешения у Ба, а на следующем занятии расскажу тебе, что она сказала.
— Ты можешь мне на домашний телефон позвонить. Дать номер?
— Понимаешь, — Маня смотрела на меня виновато, — Ба не разрешает мне названивать незнакомым людям, вот когда мы с тобой ОФИЦИАЛЬНО познакомимся, тогда я буду тебе названивать!
Я не стала по новой напоминать Мане, что мы уже вроде как знакомы. Значит, подумала я, так надо. Слово взрослого было для нас законом, и, если Ба не разрешала Мане названивать другим людям, значит, в этом был какой-то тайный, недоступный моему пониманию, но беспрекословный смысл.
На следующем занятии по сольфеджио Манюня протянула мне сложенный вчетверо альбомный лист. Я осторожно развернула его.
«Прелестное письмо» моей подруги начиналось с таинственной надписи:
«Наринэ, я тебя приглышаю в суботу сего 1979 г. в три часа дня. Эсли можеш, возьми собой альбом с семейными фотографями».
Мое имя было густо обведено красным фломастером. Внизу цветными карандашами Манька нарисовала маленький домик: из трубы на крыше, само собой, валил густой дым; в одиноком окошке топорщилась лучиками желтая лампочка Ильича; длинная дорожка, петляя замысловатой змейкой, упиралась прямо в порог. В почему-то зеленом небе из-за кучерявого облака выглядывало солнце. Справа, в самом углу, сиял пучеглазый месяц со звездой на хвосте. Надпись внизу гласила: «Синний корандаш потеряла, поэтаму небо зеленое, но это ничево. Конец».
Собирала меня мама в гости как на Судный день. С утра она собственноручно выкупала меня так, что вместе с кожей сошла часть скудной мышечной массы. Потом она туго заплела мне косички, да так туго, что не только моргнуть, но и вздохнуть я не могла. Моя бабуля в таких случаях говорила: ни согнуться, ни разогнуться, ни дыхнуть, ни пернуть. Вот приблизительно так я себя и чувствовала, но моя неземная красота требовала жертв, поэтому я стоически выдержала все процедуры. Затем мне дали надеть новое летнее платье — нежно-кремовое, с рукавами-буф и кружевным подолом.
Наринэ Абгарян «Манюня»
Много ли вы знаете книг, которые оставляют след в душе? Много ли вы знаете книг, которые после прочтения становятся вашими друзьями и переселяются на полку ваших любимых и заветных книг, которые хочется перечитывать и рекомендовать своим друзьям? Вот такой особенной книгой, мне кажется, может стать «Манюня» Наринэ Абгарян. 
Я обратила на неё внимание в книжном магазине в «Барсе» среди новинок. Продавец стала настоятельно её рекомендовать: очень смешная книжка, многим нравится, пользуется спросом и т.п. Не очень доверяю рекламе, которую навязывают нам по телевизору и в магазинах, но книжки о Манюне, их было две, я взяла. А когда открыла, то оторваться уже не могла. Писать детские книги трудно, особенно хорошие. У Наринэ Абгарян – получилось, она написала не просто хорошую детскую книжку, но её ещё и взрослые читают – не оторваться! Это книга скорее даже не для детей, а для выросших детей. Тех, чьё детство прошло в 80-ых годах уже прошлого века. Они в героях, в событиях этой книги во многом узнают себя и обнаружат приметы времени, и, несомненно, испытают приступ ностальгии по детству, и смогут на некоторое время побыть десятилетними. Однако, «Манюню» прочтут и современные подростки. Книга поможет увидеть их мам и пап маленькими. Возможно, современные дети тогда смогут больше узнать своих родителей и даже в чём-то лучше понять их.
Читайте и наслаждайтесь! Мы все родом из детства, и пусть у каждого оно своё, книжки Наринэ Абгарян заставят ещё раз о нём вспомнить, от души посмеяться и получить заряд положительной энергии и хорошего настроения. Я прочитала пока две её книги, цитируя близким людям отдельные моменты, которые вызывали взрывы хохота, приливы умиления и тёплой ностальгии по самому прекрасному – детству.
Об авторе: Наринэ Абгарян родилась 14 января 1971 года в Армении, в городе Берд, закончила Ереванский Государственный лингвистический университет. С 1994 года живет в Москве. Литературный путь начался с того, что она завела блог в живом журнале. Затеяла истории про Манюню, в результате появилась серия книг: «Манюня», «Манюня пишет фантастичыскый роман» и «Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения». Первая книга сразу стала лауреатом Российской премии «Рукопись года» в номинации «Язык». Наринэ Абгарян вошла в список номинантов на премию 
«Большая книга» в 2011 году. В этом же году вышел автобиографический роман «Понаехавшая», а в 2012 году – новая иллюстрированная книга «Семён Андреевич. Летопись в каракулях».
На просьбу рассказать о себе она всегда отшучивается: «Ем на ночь. Между перерывами сочиняю книжки, хотя писателем себя не считаю. У меня есть сын, которого я люблю так, что он не знает, куда от этой любви спрятаться. У меня есть муж, которого я усердно пилю. По утрам и вечерам. Днём не получается – он спасается на работе. А ночью предусмотрительно спит. У меня замечательные родители, сестры и брат. Спасибо им за радикально прожитое детство. А вообще – всё у меня хорошо. Чего и вам желаю».
А мне хочется всем нам пожелать ещё много хороших, добрых и весёлых книг от Наринэ Абгарян.
Наринэ Абгарян «Манюня»
Манюня
Язык написания: русский
У меня была заветная мечта — увидеть себя маленькой. Например, пятилетней. Щекастой, карапузой, с выгоревшими на южном солнце волосами цвета соломы. Я любила разговаривать с гусеницами. Задавала им вопросы и терпеливо ждала ответов. Гусеницы сворачивались калачиком или уползали прочь. Молчали. Мне хотелось увидеть себя десятилетней. Смешной, угловатой, робкой. С длинными тонкими косичками по плечам. Папа купил проигрыватель, и мы дни напролёт слушали сказки. Ставили виниловую пластинку на подставку, нажимали на специальную кнопку; затаив дыхание, аккуратным движением опускали мембрану. И слушали, слушали, слушали. Мне так хотелось увидеть себя маленькой, что я однажды взяла и написала книгу о моём детстве. О моей семье и наших друзьях. О родных и близких. О городе, где я родилась. О людях, которые там живут. «Манюня» — то светлое, что я храню в своём сердце. То прекрасное, которым я с радостью поделилась с вами. У меня была заветная мечта — увидеть себя маленькой. Получается, что моя мечта сбылась. Теперь я точно знаю — мечты сбываются. Обязательно сбываются. Нужно просто очень этого хотеть.
Обозначения: 
циклы 
романы 
повести 
графические произведения 
рассказы и пр.
«Манюня» — это книга о счастливом советском детстве… от которой взрослых может «хватить родимчик» в том числе и от смеха. И виной тому будет не кто иной, как Наринэ, которая Абгарян. Юрьевна.
Все три книги цикла «Манюня» рассказывают о двух подружках – Маньке и Нарке, их семьях, друзьях, врагах, влюбленностях и прочих треволнениях. Встречаемся мы с девчонками, когда им по 10 лет и они в прямом смысле провалились на выступлении хора музыкальной школы. По сути, о музыкалке, летних каникулах или значительных выходных и девочковых приключениях в эти дни история и рассказывает. Учатся Нарка с Манюней в разных школах, поэтому будни идут своим чередом. И, надо отметить, разные школы – это спасение для их города, иначе мало ли до каких разрушительных высот добрался бы гений их изобретательности.
Сама Наринэ называет эту дружбу «истеричной». О, да! Самое удивительное для меня не только отношения между девочками. Отношения между их семьями – вот что меня нет-нет, да поражало. Папы стали закадычными братьями, мама с Ба – не подружки, но дочки-матери. Ба распространила свою бабушкость на всех пятерых детей – одну свою и четырех Абгарянских… Идиллия. Но в моей жизни так не случалось, поэтому для меня это все-таки из разряда фантастики. Рада, что в этих семьях получилось так. Все чтение завидовала и училась.
Чем особенно откликается книга, это тем, что в ней затронуты почти все основные события уже не детства, но еще не подросткового периода. Отрочество – самое верное название. Дружба, первая любовь «не по возрасту», походы к врачам и в гости к соседям, поездки на море и шашлыки, пионерлагерь, запретные игры и вопросы взросления, приезды дальних родственников и отношения с ближними, принцессность и деликатесные удовольствия.
Понравилось, что это не просто писанина «почитайте-ка байки из моего детства, посмейтесь», хотя первая книга построена именно по этому принципу. В трех книгах герои поворачиваются разными сторонами своих характеров. Например, о национальности Ба напрямую говорится только во второй книге, а вообще за все время истории она из гром-Ба превращается в женщину, которая может всплакнуть, помириться с кровным врагом и похихикать над внучкиными проказами. Девочки растут и расцветают. Папы показаны и как семьянины, и как профессионалы, и как вообще хорошие парни.
Единственное, чего мне не хватило — это послесловия. О себе, Манюне и Каринке Наринэ написала совсем немного. Но что там с дядей Мишей и его любовными похождениями? Примирилась ли Ба с какой-то из его женщин? Что случилось в Рудиком? Они с Каринкой поженились? О своей семье она немного рассказывает еще в «Зулали», ну и в «Понаехавшей», наверное. Опять же — изобрел ли дядя Миша что-то, достойное всесоюзного внимания?
С одной стороны для меня эта книга стала плечом к плечу с Санаевским «Похороните меня за плинтусом», при всем оптимизме и ностальгических манипуляциях. И следом за «Манюней» в этом списке шагает Маша Трауб с ее «Нашей девочкой». А сколько их, еще мне не известных? Довольно коммерческая получилась жилка. «Плинтус» экранизировали, «Манюню» адаптировали для десятилеток. Трауб просто подзаработала на публикаии. С другой стороны, образ Ба оперирует не только к бабушке-самодуре из «Плинтуса», но и к обаятельным еврейским женщинам, которым палец в рот не клади, откусят. И тут уже приходят на ум Розочки и Сарочки из бородатых одесских анекдотов. И это вызывает симпатию и даже сочувствие.
Прочитав «Манюню», решила дать шанс недочитанной мной «Понаехавшей». Да, это не «Зулали», не «С неба упали три яблока» и не «Люди, которые всегда со мной». Но это жизнь человеческая. Теперь я готова принять «Понаехавшую» уже не просто как литературную историю, а как биографический факт интересного мне человека. Да и все книги, пожалуй, перечитаю однажды в хронологическом порядке. Уж очень мне нравятся истории о горной деревеньке под самым небом, ее жителях и их потомках. А не это ли залог успеха?
Мое знакомство с творчеством Наринэ Абгарян началось не с этой книги и к «Манюне» я подошла уже начитавшись хвалебных отзывов и с определенными ожиданиями. Надо сказать, что вся трилогия превзошла мои ожидания. Я получила огромнейшее наслаждение от этой книги, вволю насмеялась, где-то погрустила, познакомилась, немного с бытом двух семей, узнала о проказах, шкодах, веселье и печалях четырех девочек, поностальгировала о своем детстве, конечно же повздыхала о «несчастном» «потерянном» поколении компьютерных детей. А ещё полюбовалась смешными иллюстрациями к книге (у меня большое издание, где вся трилогия). Вообщем это замечательная книга-воспоминание и мне было искренне жаль, когда она закончилась. Хочется продолжения, но, думаю, если оно и выйдет, то будет уже совсем другим. Пока же, руки частенько тянутся к «Манюне» на полке, но вот второй раз уже не так интересно и книгу возвращаю на полку. Искренне завидую тем, кто будет читать её впервые.
Волшебная книга про детей для взрослых. Читала ее еще в блоге автора. Не могу сказать, что разделяю острое восхищение фанатского ядра, но чудесный богатейший язык не могу не отметить. А герои, герои, мммм — глыбы, а не герои! Странно только, что в магазинах эта книга стоит в отделах детской литературы. Ну ведь не детская ни разу.
О, Манюня…при упоминании этого имени в моей памяти неизменно всплывают герои это трилогии: две семьи, пятеро детей и жизнь в СССР. Их приключения, семейная жизнь со всеми трудностями и счастливыми, незабываемыми моментами. Каждый персонаж яркий, запоминающийся!
Я уже в третий раз перечитываю эти истории и не раз еще перечитаю. Я открываю их при плохом настроении, плохом самочувствии, в моменты кажущейся безысходности. Эта та книга, которую можно открыть на любой странице и пропасть надолго в ней.
Какие эмоции я испытываю? – радость, меня переполняет веселье, оно безудержное, удивление, гордость. Весь спектр трудно облечь в слова. А если и испытываю грусть, то она очень светлая, умиротворяющая. Умиротворение – вот это слово! Это то слово, которое ёмко может заменить все написанное выше. Эти истории дарят мне гармонию с окружающими, окружающим миром неизменно уже несколько лет.
Спасибо, Наринэ! Такой другой книги нет!
nasyaniya, 11 сентября 2015 г.
Замечательная серия книг про двух подруг, их семейства и чудесную череду шалостей. Истории светлого оголтелого детства, заставляющие безудержно смеяться, а иногда даже задуматься. Простой язык, лёгкое чтение.
Манюня о чем рассказ
Маме и папе – с чувством бесконечной любви и благодарности
Много ли вы знаете провинциальных городков, разделенных пополам звонкой шебутной речкой, по правому берегу которой, на самой макушке скалы, высятся развалины средневековой крепости? Через речку перекинут старый каменный мост, крепкий, но совсем невысокий, и в половодье вышедшая из берегов река бурлит помутневшими водами, норовя накрыть его с головой.
Много ли вы знаете провинциальных городков, которые покоятся на ладонях покатых холмов? Словно холмы встали в круг, плечом к плечу, вытянули вперед руки, сомкнув их в неглубокую долину, и в этой долине выросли первые низенькие сакли. И потянулся тонким кружевом в небеса дым из каменных печей, и завел пахарь низким голосом оровел…[1] «Анииии-ко, – прикладывая к глазам морщинистую ладонь, надрывалась древняя старуха, – Анииии-ко, ты куда убежала, негодная девчонка, кто будет гату печь?»
Много ли вы знаете провинциальных городков, где можно забраться на высокую наружную стену разрушенного замка и, замирая от страха и цепляясь холодными пальцами за плечи друзей, глядеть вниз, туда, где в глубине ущелья пенится белая безымянная речка? А потом, не обращая внимания на табличку с грозной надписью: «Охраняется государством», – лазить по крепости в поисках потаенных проходов и несметных богатств?
Городок, выросший потом вокруг развалин, назвали Берд. В переводе с армянского – крепость.
Народ в этом городке весьма и весьма специфический. Более упрямых или даже остервенело упертых людей никто в мире не видывал. Из-за своего упрямства жители городка заслуженно носят прозвище «упертых ишаков». Если вы думаете, что это их как-то задевает, то очень ошибаетесь. На улицах часто можно услышать диалог следующего содержания:
– Ну чего ты добиваешься, я же бердский ишак! Меня убедить очень сложно.
– Ну и что? Я тоже, между прочим, самый настоящий бердский ишак. И это еще вопрос, кто кому сейчас уступит!
А чтобы не быть голословной, приведу пример знаменитого упрямства бердцев.
Летом в Армении празднуют Вардавар – очень радостный и светлый, уходящий корнями в далекое языческое доисторье, праздник. В этот день все от мала до велика поливают друг друга водой. С утра и до позднего вечера, из какой угодно тары. Единственное, что от вас требуется, – хорошенечко намылиться, открыть входную дверь своей квартиры и встать в проеме. Можете не сомневаться: за порогом вас поджидает толпа промокших до нитки людей, которые с диким криком и хохотом выльют на вас тонну воды. Вот таким нехитрым способом можно помыться. Шучу.
На самом деле, если вас на улице незнакомые люди окатили водой, обижаться ни в коем разе нельзя – считается, что вода в этот день обладает целительной силой.
Так вот. Апостольская Церковь попыталась как-то систематизировать народные праздники и, пустившись во все тяжкие, утвердила за Вардаваром строго фиксированный день. Совершенно не принимая в расчет упертость жителей нашего городка.
А стоило бы. Потому что теперь мы имеем следующую ситуацию: по всей республике Вардавар празднуют по указке Церкви, а в Берде – по старинке, в последнее воскресенье июля. И я вас уверяю, издай Католикос специальный указ именно для жителей нашего городка, ничего путного из этого не вышло бы. Пусть Его Святейшество даже не пытается, так ему и передайте. С нашими людьми можно договориться только тогда, когда они этого хотят.
Теперь, собственно, о главных героях нашего повествования.
Жили-были в городке Берд две семьи – Абгарян и Шац.
Семья Абгарян могла похвастаться замечательным и несгибаемым как скала папой Юрой, самоотверженной и прекрасной мамой Надей и четырьмя разнокалиберными и разновозрастными дочерьми – Наринэ, Каринэ, Гаянэ и Сона. Потом в этой счастливой семье родился долгожданный сын Айк, но случилось это спустя несколько лет после описываемых событий. Поэтому в повествовании фигурируют только четыре девочки. Папа Юра работал врачом, мама преподавала в школе русский язык и литературу.
Семья Шац могла похвастаться Ба.
Конечно, кроме Ба, семья Шац включала в себя еще двух человек: дядю Мишу – сына Ба, и Манюню, Дядимишину дочку и, соответственно, внучку Ба. Но похвастаться семья, в первую очередь, могла Ба. И лишь потом – всеми остальными не менее прекрасными членами. Дядя Миша работал инженером, Ба – мамой, бабушкой и домохозяйкой.
Долгое время герои нашего повествования практически не общались, потому что даже не подозревали о существовании друг друга. Но однажды случилась история, которая сблизила их раз и навсегда.
Это был 1979 год. На носу 34-я годовщина Победы. Намечалось очередное мероприятие в городском доме культуры с чествованием ветеранов войны. На хор бердской музыкальной школы была возложена ответственная миссия – исполнить «Бухенвальдский набат» Соболева и Мурадели.
Хор отчаянно репетировал, срывая голос до хрипоты. Замечательный хормейстер Серго Михайлович бесконечно страдал, подгоняя басы, которые с досадным постоянством на полтакта зависали во вступлении. Серго Михайлович заламывал руки и причитал, что с таким исполнением «Бухенвальдского набата» они опозорятся на весь город и в наказание хор расформируют к чертям собачьим. Хористы почему-то расстраивались.
И знаете, что я вам скажу? Все бы обошлось, если бы не длинная двухступенчатая скамья, на которую во время коротенького антракта лихорадочно водрузили второй и третий ряды хористов. Все складывалось образцово – песня полилась ровно и прочувствованно, басы вступили неожиданно вовремя, Серго Михайлович, дирижируя, метался по сцене такими зигзагами, словно его преследовала злая оса. Хористы равномерно покрывались мурашками от торжественности момента. Зал, по первости заинтригованный хаотичными передвижениями хормейстера, проникся патетическим набатом и притих.
Ничто, ничто не предвещало беды.
Но вдруг. На словах. «Интернациональные колонны с нами говорят». Хор услышал. У себя. За спиной. Странный треск. Первый ряд хористов обернуться не посмел, но по вытянувшемуся лицу хормейстера понял, что сзади происходит что-то ужасное.
Первый ряд дрогнул, но пения стоически не прервал, и на фразе: «Слышите громовые раскаты? Это не гроза не ураган», – скамейка под вторым и третьим рядами с грохотом развалилась, и ребята посыпались вниз.
Потом ветераны удивлялись, как это они, будучи людьми достаточно преклонного возраста, гремя орденами и медалями, перемахнули одним прыжком через высокий борт сцены и стали разгребать кучу-малу из детей.
Хористы были в отчаянии – все понимали, что выступление провалено. Было обидно и тошно, и дети, отряхивая одежду, молча уходили за сцену. Одна из девочек, тощая и высокая Наринэ, сцепив зубы, тщетно пыталась выползти из-под полненькой и почему-то мокрой Марии, которая тихой мышкой лежала на ней.