Мораль гуманизма не работает в постмодернистских реалиях что значит
Это фрагмент статьи по адресу : http://www.lgz.ru/article/19750/ (Под элитой здесь лично я подразумеваю то, что в принципе, ни к одной конкретной стране не привязано): «В этих реалиях между элитой и страной ширится пропасть, в которую кто-то обязательно упадёт. Элите это не улыбается, и она принимает меры, защищая себя. Меняться она не думает. Она хочет продолжать в том же духе: сосать кровь и балдеть, впадая в гедонистическое безумие. А поэтому бьёт по обществу информационными «томагавками».
Растущая советская ностальгия её не пугает. Когда общество обращается к прошлому, оно живёт сказкой, которую само себе и рассказывает. Такое общество успокоить нетрудно: показывай псевдосоветское «мыло», и оно уснёт, пустив слюни у телевизора.
Пугает элиту другое – духовный протест и ростки самоорганизации. Её пугает возможность появления катакомб, собирающих не фанатиков, а людей, взявших барьер сложности и готовых выдержать испытание властью. Поэтому она отчаянно плодит бездуховность – создаёт гнилую среду, где увязнет любое сопротивление. Она добивается того, чтобы актив опустил руки и сдался. Она погружает общество в равнодушие, сплетни и гедонизм. Элита целенаправленно долбит по мыслящей части общества, которая не смотрит шоу, не читает таблоидов и сама направляет своих детей. Она упорно пытается подсадить её на постмодернизм.
По сути своей постмодернизм – это творчество обезьян. Это сучья свадьба вместо культуры. Это выхолащивание смысла под лозунгом «Искусство имеет право на всё». Это стёб и монтаж. Символ веры постмодернистов – хаос.
Постмодернизм рождён как утиль. Осознание своей вторичности наполняет его беспощадностью ко всему, что первично. Он нападает на то, что создано и осмысленно, с бритвой в руке, как безумец. Он режет и склеивает несоединимое, упиваясь своим шутовством. Он стремится пририсовать рога к каждой иконе. Его смех истеричен и исполнен нездорового торжества.
Мораль гуманизма не работает в постмодернистских реалиях что значит
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2005 № 3 (36)
В этом году прошёл первый ежегодный конкурс среди студентов-философов МГУ на лучшую научную работу, посвященную вопросам теории гуманизма. Конкурс инициирован почётным профессором Университета штата Нью‑Йорк в Буффало, основателем международной системы Центров исследований и крупнейшего в мире издательства гуманистической литературы, президентом Международной академии гуманизма Полом Куртцем, Российским гуманистическим обществом и философским факультетом МГУ им. М. В. Ломоносова.
Как мы уже сообщали в прошлом номере журнала (Президент Международной академии гуманизма Пол Куртц в гостях у РГО // 2005. № 2 (35). С. 25), проф. Пол Куртц во время своего визита в Москву в конце января в ходе заседания РГО вручил премии победителям.
Публикуем работы лауреатов конкурса.
Гуманизм – это постмодернизм, поскольку право человека на счастье постмодернизм постулирует в отрыве от установок моральной нормы и ханжеской герменевтики поступка. Норма как таковая уступает место соразмерной ответственности освоенного личностью хронотопа опыта, суверенный статус которого определяется через отказ «от всяких претензий на общеобязательность» [1, с. 133].
Гуманизм – это постмодернизм, поскольку постмодернизм расширяет философское поле осмысления антропного принципа за рамки сапиенсной разновидности гуманизма, позволяя вести разговор о человеческом помимо самого человека (гуманология, полиантропность, постчеловеческая персонология, постчеловечность, трансгуманизм и т. д.).
Гуманизм – это постмодернизм, поскольку постмодернизм учреждает принцип полицентризма (равноценность языковых игр о картинах мира), с помощью которого удаётся скептически отнестись к бинарной оппозиции «центр – периферия» в эпикризе детерминированности человеческого поведения; разоблачение подобного бинаризма отвечает конструктивному уровню гуманистического здравомыслия, рассчитанному на внутреннюю сбалансированность к противоречиям. (Причастие к человеческому на основе отчуждения неозначенного в область никлассических (не‑классических) дискурсивных практик (философская аспектация человеческого на пределе).
Гуманизм – это постмодернизм, поскольку постмодернизм небезосновательно релятивизирует срединность золотого правила морали до дискурса о пошлости – той оборотной стороны, которая спасает мир от красоты наложением вето на атрибутивизацию конкретного человека в качестве «самого прекрасного» или «самого безобразного» (метаэстетический вкус).
Гуманизм – это постмодернизм, поскольку постмодернизм конвертирует идею абсолютной ценности человека в идею абсолютной ценности человеческого, восполняя настаивать на неотчуждаемой дозированности в человеке деструктивных начал и трансгрессивном обострении человеческого в объективную действительность (апагогическая антропоморфизация).
Наконец, гуманизм – это постмодернизм, поскольку дискурсивные практики постмодернизма (принципы руин, «Мёртвой руки», нонселекции, «Пустого знака»), встроенные в полилектику интертекстуальности, предохраняют от того, чтобы гуманизм, с афористичной подачи С. Е. Леца, смог пережить человеческий род [6]. (Гекатомба гуманизма вместо развалин человечества.)
Автономный знак: знак, обозначающий сам себя.
Антинарративный. Наррация – повествование со своими внутренними законами, предопределяющими определённую интерпретацию событий.
Антропный принцип – современная версия идеи взаимозависимости человека и универсума: сами фундаментальные физические параметры Вселенной допускают существование в ней осмысливающего её наблюдателя (человека).
Апагогическое доказательство – доказательство от противного.
Бинарная оппозиция. Бинаризм – характеристика постмодернизмом классической культуры как предполагающей осмысление мира в жёстких дуальных оппозициях (субъект – объект, запад – восток, центр – периферия и т. п.)
Гуманология – наука о трансформациях человека и человеческого в процессе создания искусственных форм жизни и разума.
Дискурс – способ вербального освоения мира, предопределённый той или иной социокультурной традицией.
Интертекстуальность – постмодернистское понимание текста в первую очередь как пересечения наличных в культурной среде текстов, «ткань, сотканную из старых цитат».
Инфиниция – определение, указывающее на предмет и вместе с тем на невозможность его однозначного исчерпывающего определения.
Логоцентризм – постмодернистская характеристика классической культурной традиции, якобы исходящей из веры в Логос, т. е. в необходимо присущую бытию логику и однозначную детерминированность.
Метапозиционирование – позиционирование вне наличных или любых возможных определённых позиций.
Принцип «мёртвой руки» (юр.: владение без права передачи по наследству): – постмодернистская идея принципиальной невозможности выработки какой бы то ни было культурной традиции как безусловно значимого культурного опыта.
Принцип нонселекции – постулируемая постмодернизмом презумпция равноправия любых культурных систем и стратегий, как продуктов разных способов упорядочивания хаоса.
Принцип «пустого знака» – постмодернистская трактовка знаковых систем как самодостаточных реальностей, никак не предопределённых связью с объективным бытием обозначаемого.
Принцип руин – постмодернистский способ восприятия мира, основанный на отказе от идеи его целостности, иерархической структурированности.
Сапиенсная разновидность гуманизма – идея гуманизма как возможности и необходимости опоры человека на собственный разум.
Трансгрессия – категория постмодернизма, означающая пересечение границы определённого культурного контекста, внутри которого такое пересечение представляется невозможным.
Фаллибилизм – идея принципиальной возможности ошибок в познании, не исключающая (в рационалистической трактовке термина) его прогрессирующей достоверности.
«Центр – периферия» – сведение всего многообразия отношений между явлениями к их иерархической связи с целым, как центром, выражающее, с постмодернистской точки зрения, репрессивный и тоталитарный характер классической культуры.
Эклектика – мышление, заимствующее свои положения из разных картин мира (философских систем и т. п.), не заботящееся при этом об их логической согласованности.
Эссеизм – мышление, не представляющее свои выводы как детали некоей общей картины мира, хотя и скрыто предполагающее такую картину.
Эпикриз детерминированности человеческого поведения. Эпикриз (мед.) – заключение о состоянии больного и рекомендации по дальнейшему лечению.
Языковые игры – понятие свободной игровой условности речевых коммуникативных систем (каждая из которых, таким образом, моделирует свой собственный возможный мир), определяющей принципиальную невозможность единственно верной интерпретации мира.
1 По желанию автора печатается с сохранением стиля и языковых конструкций оригинала.
2 Полный термин – «архео-онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм» [2, с. 543‑544].
3 Ср.: «Существование всеобщих целей, хотя мы и не отрицаем их пользу, вводит в заблуждение ещё и потому, что мы склонны думать, что такие цели хороши сами по себе, абсолютно хороши. Так что признание какой‑то конкретной цели, подпадающей под одну из этих рубрик, например, под рубрику «знания», может заставить нас подумать, что к ней можно стремиться, но существует и такое знание, обладать которым мы не должны (скажем, знать, как пытать людей); даже ценное знание нельзя приобретать любыми средствами, о чём свидетельствуют ограничения на эксперименты с людьми. Опять-таки погружение проблемы средств и целей в область рациональности позволяет нам оценивать цели, в данном случае – с точки зрения цены средств, которую требуется заплатить для достижения этих целей» (Р. А. Патнэм, Х. Патнэм) [4, с. 61].
4 С. Е. Лец: «Тема диссертации: «Человек в истории человечества»» [6].
5 В. А. Кувакин: не претендует на абсолютную истинность и завершенность. Он допускает, что может заключать в себе ошибочные идеи и утверждения, и вместе с тем он допускает, что его истины могут иметь вероятностный, ограниченный временем или обстоятельствами характер, то есть они не обязательно абсолютны и вечны. Такое допущение позволяет гуманизму видеть и учитывать свои заблуждения, исправлять их, совершенствоваться и не превращаться в догму» [1, с. 32].
Постмодернизм как последняя стадия гуманизма. Русский постмодерн.
Постмодерн в контексте развития культуры гуманизма. – Вторичность культуры постмодерна. – Комбинаторика. Цитатность. – Отрицание гениальности. – Начало русского постмодерна.
Вторая половина ХХ столетия в европейской культуре обыкновенно интерпретируется как эпоха постмодерна. Постмодерн – это универсальная характеристика современности. Поэтому трактовка его как типа культуры при помощи какого-то одного или двух параметров оказывается заведомо неточной[3]. Постмодерн – явление комплексное, так что и объяснение ему следует давать с нескольких позиций.
Самая простая интерпретация постмодерна, лежащая «на поверхности» – этимологическая, то есть прямо исходящая из названия феномена: постмодерн – то, что настало после эпохи модерна. Такая трактовка сама по себе справедлива, однако она создаёт довольно узкий контекст понимания явления: контекст, ограниченный лишь рамками конца XIX столетия, когда в Европе возник модерн. Между тем корни культуры постмодерна лежат гораздо глубже: в том времени, которым завершается средневековье.
В интерпретации постмодерна представляется плодотворной точка зрения А. И. Солженицына, неоднократно высказанная им в разное время. С точки зрения писателя, современность, то есть конец ХХ и начало XXI вв., это эпоха общеевропейского кризиса гуманистического мировоззрения и порождённой им культуры[4]. То есть кризиса культуры, возраст которой насчитывает свыше пяти столетий. По мысли Солженицына, «гуманизм родился от заманчивого замысла перенять у христианства его добрые идеи, его сочувствие к обездоленным и притесненным, его признание свободы воли каждого человека Перенять, но – устранив Творца мироздания»[5]. Гуманизм, таким образом, возник как антропоцентрическое воззрение, поставившее Человека в центр мироздания.
Идея суверенитета человека развивалась в течение столетий. В XVII и XVIII веках был философски обоснован приоритет разума как силы, способной управлять жизнью природы и человеческого общества[6]. В XIX веке мощный рывок в развитии естественных наук укрепил веру человека в безграничность возможностей разума и его власти над природой. Пиком гуманизма стала эпоха модерна: конец XIX и начало ХХ веков. Философия модерна – прежде всего, в лице Ф. Ницше – и его искусство провозгласили эмансипацию человека от каких бы то ни было норм и правил. Ницшеанство выступило как резко авангардная, антитрадиционалистская идейная платформа. Отрицание христианской философии как якобы апологии и проповеди слабости; «падающего – толкни» как норма этики, – всё это, конечно, ставило ницшеанство в оппозицию к устоям европейской культуры. Человек богоравен, он сам и есть бог – вот интуиция, которой питалась культура модерна[7].
Стоит отметить, что в этом смысле революционная этика начала ХХ столетия была прямым порождением модернистского мировоззрения. Не случайно эстетический и социальный авангард зачастую не просто шли рука об руку, но существовали в единстве, будучи результатом раскрытия разных сторон одной и той же личности. Так, первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский начинал свою деятельность как посредственный писатель модернистской ориентации. А Адольф Гитлер в молодые годы был неудачливым художником-авангардистом.
Но дело в том, что по-модернистски раскрепощенный человек оказывается готов проигнорировать и сами христианские заповеди, на основе которых гуманизм когда-то вырос. Если человек обожествлён, то для него уже не существует никаких других богов, религий и заповедей. В частности, оказавшись у власти, такой человек утверждает свою волю, не считаясь решительно ни с чем. Поэтому «в ХХ веке произошли два запредельных взрыва жестокости – две мировые войны. После них гуманизму надо было либо вовсе в бессилии опустить руки, либо попытаться подняться на какой-то новый уровень», – констатировал Солженицын[8]. Таков был финал эпохи модерна: финал полутысячелетнего гуманистического проекта.
Человек послевоенной эпохи оказался в ситуации ценностного кризиса. Прежние основы жизни с наглядной очевидностью оказались попраны военным тридцатилетием[9] и уже не подлежали реанимации. «Не убивай, не кради, не лги» – все эти основания христианской нравственности, унаследованные гуманизмом, война попросту отменила. Больше в них верить не получалось. Источник же иных ценностей оставался неясен. А поскольку в основе какой бы то ни было картины мира лежит ценностный каркас, то возникло представление, что наставшая эпоха не в состоянии породить новых смыслов.
А это имело самые прямые следствия в эстетической сфере. Ведь искусство Нового времени – это деятельность по созданию смыслов. Оно призвано упорядочивать отношения человека и мира. Каждый художник предлагает свою версию согласования этих двух существенных компонентов мироздания – но предлагает обязательно. Если же искусство этого не делает, оно неизбежно утрачивает свою эстетическую специфику[10]. И коль скоро художник расписывается в своей неспособности по-новому, в соответствии с новой эпохой, понять место человека в мире и передать это понимание аудитории, то он, по сути, заявляет, что для него деятельность в искусстве более не возможна[11].
Но это ещё не всё. Всякий текст обладает смысловой соотнесённостью. Вне задачи приращения смысла производство текстов как таковых утрачивает целесообразность. И поскольку художник соглашается с тем, что он не порождает новых смыслов,то значит, он понимает, чтоне создает и новых текстов. Возникает вопрос: тогда что же он производит, ведь из его рук всё же выходят так или иначе организованные текстовые фрагменты? – Эпоха постмодерна даёт на это ответ, хотя и не общеубедительный, но тем не менее логически последовательный. Всё, что производит художник – лишь комбинации уже бывших ранее смыслов и текстов. Деятельность художника-постмодерниста заведомо вторична. Она не более чем игра, вращение кубика Рубика – и не случайно декларация игровой природы как искусства, так и самой действительности является опорным принципом культуры постмодерна.
Важно учитывать, что для самого художника такое положение дел является трагическим. В отдельных случаях декларации вторичности собственного творчества могут приобретать форму бравады, эстетической позы (как в т. н. «концептуальном искусстве»[12]) – однако это, скорее, формы своеобразной «анестезии» той безысходности, которую художник ощущает. Ведь он, художник, в соответствии с установками культурной рефлексии XVIII – 1 половины ХХ веков призван творить, создавать что-то новое. И при этом он понимает, что в мире, в котором он оказался, ничего нового создать невозможно. И все-таки пытается творить: потому, что это его неотменимый способ существования. Очевидно, что такое ощущение собственного места в действительности трагично по самому своему существу[13].
Повторяя, подчеркнём ещё раз внутреннюю связь мировоззрения постмодерной эпохи, её эстетики и поэтики. Фрагментарность картины мира постмодерного человека порождает комбинаторику в искусстве. Поэтому в плане художественной техники искусство постмодернизма опирается на цитатность[14]. Прямые текстовые заимствования, реминисценции, аллюзии становятся не просто наиболее употребительными, но даже необходимыми приёмами в постмодернистском искусстве. Не случайно в науке о литературе последней трети ХХ столетия получила распространение методика интертекстуального анализа: ведь сам опыт искусства соответствующей эпохи выводит на первый план и подчёркивает именно интертекстуальную природу произведения, те его стороны, которыми оно связано с другими произведениями и текстами.
В этом месте следует сделать замечание. Действительно, цитатность – это механизм, которым движется искусство постмодернизма. Но значит ли это, что цитата является принципиальным открытием постмодерной культуры? – Конечно, нет. Цитата уверенно функционировала в искусстве модерна, причём интенсивность цитирования позволяет говорить, что модерн создал все предпосылки для понимания произведения как элемента интертекста. Вспомним символистский роман: скажем, «Серебряный голубь» А. Белого пронизан цитированием насквозь. Это и снятое впоследствии название «Бесы» для средней части романа, и фамилия столяра «Кудеяров», отсылающая к образу фольклорного разбойника, и кощунственное уподобление столяра и его сожительницы Матрёны земным родителям Спасителя… Можно обратиться и к более ранним эпохам. Так, у Пушкина в «Моцарте и Сальери» известен диалог о Бомарше – предполагаемом отравителе: «Он слишком был смешон для ремесла такого. // Гений и злодейство // – Две вещи несовместные». Обе реплики этого диалога являются цитатами. Реплика Сальери на самом деле принадлежит Вольтеру, это слова, когда-то сказанные им по соответствующему поводу. Реплика же Моцарта позаимствована Пушкиным у французского поэта Лемьера, автора поэмы о Микеланджело, якобы заколовшем своего натурщика. Не говорим уже о том, что «Евгений Онегин», как показал Ю. Лотман, наполовину состоит из цитат[15]. Как видно, цитата всегда уверенно присутствовала в литературе и искусстве.
Однако функция цитаты в постмодернизме, в противоположность модерну и более ранним эпохам, оказывается иной. Писатель постклассической эпохи, включая модерн, всегда знал, что он в своём творчестве создаёт нечто новое. Сам принцип «гения», лёгший в основу эстетики Дидро – Канта, подразумевает сотворение чего-то прежде небывалого. Писатель осуществляет приращение культурных смыслов; а в пределе – у романтиков, у младосимволистов – своим творческим актом изменяет действительность. И для этой цели он пользуется всем спектром доступных ему приёмов, среди которых присутствует и цитирование… Писатель постмодернистской эпохи всех этих сверхзадач себе не ставит. Он обречённо знает, что никаких смыслов не создаёт, и с действительностью ничего особенного поделать не может (тем более что и представление о статусе действительности у него довольно расплывчатое). Поэтому оперирование цитатами у него из инструментального приёма превращается в самодостаточное занятие[16].
В России постмодерное сознание задержалось своим появлением относительно Запада. На то было две объективные причины. Первая – то, что советский народ вышел победителем из Мировой войны. Связанный с этим национальный духовный подъем примерно на два десятилетия затормозил ощущение и рефлексию кризисных процессов, общих для всего европейского человечества. Вторая – наличие «железного занавеса», до середины 1980-х гг. изолировавшего российскую культуру от европейской. Поэтому первый всплеск постмодерного сознания и появление воплотивших его произведений искусства приходится у нас на конец 1960-х гг. – что в социокультурном плане было дополнительно спровоцировано поражением так называемой хрущёвской «оттепели».
Дата добавления: 2018-08-06 ; просмотров: 444 ; Мы поможем в написании вашей работы!
Гуманизм и постмодернизм как основные идеи современной философии.
С резких и решительных обвинений в адрес эпохи модерна и ее проекта, собственно, и начались постмодернистские дискуссии. Обычно они заканчиваются серьезным предостережением: если человечество будет продолжать жить по законам и принципам модерна, то возникнет угроза для самого существования нашей планеты. В этом критики модерна единодушны. Более или менее однородны описания основных черт эпохи модерн, о которых только что шла речь и из которых мы выбрали наиболее важные философские рассуждения. Гораздо сложнее обстоит дело с позитивными идеями, установками самого постмодернизма. Здесь не приходится рассчитывать на определенность характеристик и описаний. Соответственно лишены четких очертаний встречающиеся в литературе определения постмодернизма. Его определяют по-разному: в нем видят особую историческую эпоху, отличающуюся специфическим «состоянием ума» (Ф. Лиотар). В других случаях постмодернизм предстает как «аисторическое восстание без героев против слепого инновационного информационного общества (Ч. Ньюмен).» Иногда суть и содержание постмодернизма связывают с тем, что с его помощью поднялась новая волна «американского военного и экономического господства над миром» (Ф. Джеймисон).
В постмодернистских дискуссиях вовсе не случайно звучит голос выдающихся представителей литературы и искусства. Собственно, в этих областях культуры и началась борьба против эпохи «модерна». И лишь потом она докатилась до философии. Закономерно и то, что тон в философских дискуссиях стали задавать французские мыслители, всегда чутко реагировавшие на брожение идей и умонастроений в литературе и искусстве.
Перечисляя эти признаки, И. Хассан добавляет: взятые вместе, они образуют нечто иррациональное, абсурдное, незавершенное. «Нет альтернативы тому, чтобы понятие постмодерна оставить открытым для истории, хотя сам постмодернизм уже принадлежит истории».
К этой многомерной характеристике постмодерна можно добавить следующее. Постмодерн отмечен специфическими антиномиями. С одной стороны, он выступил против доминирующего влияния «машинерии», «механистичности» на весь стиль мышления эпохи модерна. С другой стороны, на постмодернистское искусство в решающей степени повлияло распространение электронных средств массовой информации. Эстетика постмодернизма, буквально громившая «конформизм» модерна, в значительной степени возникла из конформистского приспособления к новой технике, часто диктовавшей стилевые особенности нового искусства. Критика модерна за сосредоточение на «материальном», призывы к свободному раскрытию «имматериального» скрывали за собой такие черты постмодерна как подвластность художника нагромождению материала, потоку впечатлений, звуковых и световых эффектов, в определении характера и последовательности которых кардинальная роль часто принадлежит именно материалу и техническим средствам.
С одной стороны, постмодернисты настаивали на преодолении барьеров между элитарным искусствам и обычным человеком. С другой стороны, сложность, вычурность, особая «техничность» постмодернистского искусства часто делает его в высшей степени элитарным.
Вся рассмотренная ранее постмодернистская переориентация происходила скорее на уровне ценностей и идеалов, чему соответствовали общефилософская переориентация, изменение мировоззренческих основ культуры. «Конструктивный, или ревизующий, постмодернизм пытается преодолеть мировоззрение модерна, но он не отбрасывает саму возможность мировоззрения, а конструирует постмодернистское воззрение на мир через ревизию предпосылок и традиционных понятий модерна. Это. подразумевает новое единство научных, этических, эстетических и религиозных интуиции. Постмодернизм отрицает не науку как таковую, а сциентизм, в соответствии с которым лишь данным современных естественных наук позволено конструировать наше мировоззрение».
