Мультики елизаров о чем
Лев Данилкин: МИХАИЛ ЕЛИЗАРОВ. МУЛЬТИКИ (рецензия «Афиши»)
Вторая половина 80-х, СССР, город, похожий на Харьков. Старшеклассник Герман Рымбаев катится по наклонной плоскости; условия — стремительно криминализующееся общество — благоприятствуют. Школьники показывают прохожим «мультики»: девушка распахивает шубу, под которой ничего нет, после чего появляется эскорт, требующий «штраф». Однажды с Германом, который уверен в том, что это именно он «показывает мультики», и чувствует себя хозяином жизни, происходит нечто очень странное.
Сбой, слом, тревожное ощущение трещины в универсуме возникает во второй трети романа, очень странной. Автоматически усваиваемый «серый», фотографический реализм вдруг претерпевает внутреннюю катастрофу; «школьная повесть» о трудных подростках быстро, как-то механически умирает и засыпается пеплом. Главный конфликт романа из внешней реальности перемещается в голову героя: сюда, в его сознание, как будто вторгается интеллектуальное тело с несравненно большей массой и, соответственно, силой воздействия — сверх-разум, который апеллирует к некоему высшему, духовному, надэкономическому знанию. Картина мира подвергается принудительной ломке. Вместо понятной, поддающейся скрупулезному описанию реальности конструируется фантасмагорическая сеть, в которой взаимодействуют реальности и псевдореальности; события здесь не выстраиваются в цепочку, а как бы отслаиваются друг от друга, накладываются, дублируются, затеняются ложными событиями.
Эта напоминающая о «Проекте революции в Нью-Йорке» Роб-Грийе середина романа — самая скучная его часть; однако именно этот нарративный эксперимент оправдывает произошедшее с героем: корректировку траектории, перевоспитание.
Странное существо, воплощение сверх-Разума, демонстрирует Герману «мультики» про него самого. Эти сюрреалистические «мультики» (диафильмы — страшные, «готичные» советские пиктограммы) показывают не просто поучительные случаи из жизни, а фиксируют существование модели судьбы, кода бытия. СССР — и вот это точно подмеченная Елизаровым черта — был страной не просто «несвободной» в вульгарном американском смысле, а страной, задававшей своим гражданам судьбу, заботящейся о них не номинально — обеспечивая «равенство возможностей», а заботящейся как бы в высшем смысле, следящей за реализацией судьбы своих граждан. Именно отсюда вся эта история о педагогике, перевоспитании, возмездии, детской комнате милиции; в «Мультиках» как раз передана ностальгия по этой самой заботе-в-высшем-смысле.
«Мультики» оказались лучше предыдущих вещей. Елизаров прекратил гоняться за красивой фразой — и подвергать каждое словосочетание изощренной дефектоскопии; текст от этого ожил, перестал производить впечатление сухого и воспаленного, у рассказчика появилось внутреннее спокойствие, долгое дыхание. Отказавшись тратить усилия на шлифовку слов, Елизаров стал слушать сигналы, доносящиеся не от книг, а от настоящей истории, — и в какой-то момент таки уловил что-то важное, о чем стоило написать роман. Он не такой эффектный, как «Pasternak» и «Библиотекарь» — которые в самом деле были похожи на гопнические аттракционы для подвыпивших интеллигентов, — зато это именно роман, а не перформанс в словах.
«Мультики», Михаил Елизаров
Настолько противоречивого писателя, как Михаил Елизаров, в современной русской литературе еще поискать.
Автор-маргинал, чей «Библиотекарь» неожиданно стал победителем мэйнстримного «Русского букера» — к явному неудовольствию широкой литературной общественности.
Автор, умудряющийся совершенно непринужденно копировать Сорокина, Пепперштейна или Мамлеева, и при этом не стать ничьим эпигоном.
Автор, каждая страница предыдущих романов которого — фашистский трэш или реабилитация Советского Мифа, а совокупность страниц — удивительное произведение с неуловимой модальностью.
И, наконец, автор, совершенно иммунный к спойлерам, так как оперирует он сюжетами настолько невменяемыми, что сколь угодно тщательное проговаривание лишь усиливает интригу: как такое вообще можно обернуть в свою пользу. И в этом плане «Мультики» — роман метафизического воспитания — исключением не стал.
Конец восьмидесятых, окраины промышленного мегаполиса, куда из провинциальной глухомани перебирается семья подростка Германа. Отношения в новой школе не складываются, зато поджарого старшеклассника принимает дворовая шпана. И пошло-поехало: драки, дешевый портвейн, сигареты за гаражами, запущенная учеба, пьяные случки с сомнительными девицами и, конечно же, гоп-стоп. Сначала тривиальное «эй, пацан!», потом, по совету старших товарищей, «мультики»: девушка распахивает шубу, под которой ничего нет, а сопровождающие стрясают с ошарашенного прохожего червонец. «Мультики видел? Теперь плати».
Эта безумная спираль перевоспитаний становится неотличима от реальности, замещает ее: «Я никому так не грубил, не задирал милиционеров. Все слова лягушки-Германа были не из моего лексикона, но самым неприятным был тот факт, что когда он произносил их, они обретали жизнь и свою художественную правду».
Текст все больше деревенеет, будто превращаясь в непрерывный соскоб с советских передовиц. «В детской комнате милиции № 7 по-прежнему велась непримиримая педагогическая баталия за души детей, за их будущую честную жизнь!». «Богатый жизненный опыт и душевная доброта помогают капитану милиции Ольге Викторовне Данько в ее трудной миссии — искоренении изъянов воспитания. ». «Много судеб, много писем, за каждым из них — трудная и долгая история борьбы за человека». И даже когда роман снова вынырнет к реалистическому письму и к реалистическим же объяснениям — от ощущения слома уже не отделаться.
На самом деле, роман Елизарова — это та же матрешка, на манер метафизического опыта в детской комнате милиции. Самая маленькая фигурка — это история обретения Себя через экзистенциальную муку, путь к личностной зрелости через эпилептический припадок, вызванный постижением того, что реальность не тождественна себе самой.
Матрешка побольше — это диагностика позднесоветской мифологии в клинических терминах, фиксация того стремительно расползающегося зазора между отработанными социальными лекалами и действительностью.
Следующая матрешка — довольно изящное выявление биополитического кредо нашей цивилизации — «заставлять жить и разрешать умереть», в котором штампы советского официоза нужны как удобная иллюстрация, как законченная языковая система.
Ну а совсем большая матрешка — она как раз про модальность, про цель писателя и про отношение к собственным словам. Но с этой матрешкой что-то не то. Будем считать, она просто потерялась.
Алексей Номад
Книги для обзора предоставлены книжным гипермаркетом «Лас-Книгас»
г. Красноярск, ул.Сурикова, 12
тел.2-59-08-30
сайт www.top-kniga.ru
Отзывы на книгу « Мультики »
Если попробовать разложить «Мультики» на слагаемые, то у меня получается Берджесс и Кафка. От Кафки морок абсурда и метаморфозы персонажа, а от Берджесса переработка человеческого вторсырья на благо общества. «Заводной апельсин» для гопоты из-за гаражей. Если профильтровать всё это через литературный талант самого Елизарова (боженьки метафор), добавить щепотку чертовщины made in U.S.S.R., то получаем на выходе ядреный, как Тархун с водкой, коктейль «Мультики».
Вместо невразумительной маркировки «18+» на книгах Елизарова, я бы писала капсом «Не для брезгливых». Для тех, кто не боится испачкать свои белые ботинки в умеренном количестве мата и отходах подворотни: бычках, разбитых бутылках и харкающем быдле с вечным шлейфом перегара дешевого портвейна.
Герман Рымбаев был хорошим мальчиком, пока после седьмого класса не переехал с родителями из родного и тихого Краснославска в квартиру на окраине промышленного мегаполиса. Новый класс встретил Германа насмешками и презрением. Друзей не было, особого контакта с родителями тоже. Герман был одинок, до тех пор, пока местные юные маргиналы не протянули руку помощи, для начала ею же втянув его в первую серьезную драку. Это была проверка на «нормальный ты пацан или бздо». Герман проверку прошел, показал потенциал и свернул со своего прямого, но унылого пути, на кривую дорожку романтики, маршрут которой четко прописан в уголовном кодексе.
В культурном досуге Германа теперь важное место занимали сигареты и походы в видеосалон, деньги на которые сперва нужно было добыть в карманах одиноких прохожих. Работали группой, каждый раз разыгрывая целое представление. Герман оказался талантлив. Время шло, аппетиты росли, и «ребята» придумали, как зарабатывать больше. И вскоре на кривой дорожке Германа случилась вынужденная остановка в детской комнате милиции. Тут всё самое интересное и началось.
Я помню диафильмы, которые смотрели дома на простыне. И Елизаров вернул меня в детство, только вместо «Федориного горя» показал триллер с расчлененкой про советских пионеров. «Веселые картинки» для начинающего маньяка. Жутко, круто и крипово-винтажно.
Михаил Елизаров «Мультики»
Мультики
Язык написания: русский
Перевод на итальянский: — Д. Маркуччи (Cartoni) ; 2012 г. — 1 изд.
Главный герой нового романа — советский подросток конца восьмидесятых. Место действия — окраина промышленного мегаполиса, где дворовая шпана зарабатывает деньги на показе «мультиков» зазевавшимся гражданам. Но «произведение о детстве» трансформируется в сюрреалистический кошмар. Реальность подменяет мистификация, пространство и время мутируют, нарисованный мир диафильма оживает, обнажая бездну…
Лингвистический анализ текста:
Приблизительно страниц: 197
Активный словарный запас: очень высокий (3279 уникальных слов на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 64 знака, что гораздо ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 31%, что немного ниже среднего (37%)
Номинации на премии:
Издания на иностранных языках:
Доступность в электронном виде:
Тяжёлая, давящая, я бы даже сказал, губительная книга.
Внешне безобидно начинающийся в жанре перестроечного лиризма роман стремительно подхватывает читателя, увлекая за собой в чернильно-чёрную тьму. А, казалось бы, как всё неплохо начиналось: дворы, распад Союза, гопники, фарца, понимание накатывающего непонимания и безнадёги будущего, на этом фоне молодая и свежая поросль циничных, кусачих, хватающихся за любую возможность выбиться из серой советской массы подростков. Жизненно, местами смешно, чаще грязно, быть может, несколько театрально, а больше обыденно и, главное, до жути, до запаха жвачки «турбо» и изрезанных поколениями школьников желтоватых советских парт — ностальгично. «Вонючая школа, драки, клей, так я становился сильней». «Школа» Козлова. Романтика распада.
Пока Герман не попадает в
И вот тут Елизаров на полную раскручивает маховик своего таланта. Оторваться от кошмара, в который залипаешь вместе с незадачливым Германом, невозможно физически. Проезжаешь остановки в метро, читаешь, шагая по бесконечным, залитым мертвенно-жёлтым светом коридорам переходов и продуваемым улицам города, ведущим из ниоткуда в никуда. В голове — мультики, бесконечная рекурсия психопатии, насилия и крови, крови, крови, бешеным серпантином скользящая в самый нижний круг ада, где нет ни света, ни тьмы — ничего, кроме шипящего вонючего проектора и калейдоскопа мерзостей, обозначающих, вроде бы, путь к спасению — но какой ценой?
Выхода нет, и, посмотрев «мультики» Алёшки-Разума один раз, читатель вместе с Германом обречён. С этой дорожки уже не сойти.
А при чём тут «Мультики»? Да, в общем-то, ни при чём. Елизаров мог написать любую другую вещь с любым другим сюжетом, суть книги от этого бы не поменялась: ломовой двухсотстраничный кошмар без проблеска надежды.
Я подчёркнуто не касаюсь таких вещей, как слитая концовка, открытый финал, подвешенные немые ружья, клишированные персонажи. Они не имеют значения. «Мультики» — это не литературная еда и не десерт, это чёрная таблетка.
Одна из самых страшных книг, что мне доводилось брать в руки. Читать людям с неустойчивой психикой, склонным к беспокойству, тревоге или злоупотребляющим наркотиками СТРОГО не советую. Детям — ни в коем разе!
Впрочем, непонятно, кому вообще эту книгу можно посоветовать. Каждый должен открыть для себя её сам.
Отличный, с мрачным юмором, даже элементами хоррора и триллера, роман в рассказах.
«Мультики» — это вроде изощренного вымогательства — подходят товарищи гопники к мужичку, выходит вперёд девушка, распахивает курточку, показывая обнаженную натуру, а затем начинается требование «оплатить сеанс».
Конечно по высшему разряду. То ли просто ограбить и побить слишком рискованно или неинтересно, но автор придумал такой прикол.
Параллельно такой экстраваганции, проходит сюжетная линия мальчика Лёши, с дефектом ноги, с кликухой «Леша — по «борозде» калоша».
Хотя мальчик мечтал совсем о другом признании своей персоны, но поскольку не сложилось, похоже что-то перемкнуло у мальчика в мозгу.
В общем тот ещё хоррор с элементами черного стеба, мистики и фантастики. Рекомендую.
Почему решил прочитать: давно собирался
В итоге: «Библиотекаря» я читал сразу после выхода. Потом прочёл шокирующий (куда там Паланику), но талантливый сборник ранних рассказов Елизарова «Красная плёнка». Спустя десять с лишним лет, в 2019-м, наткнулся на сборник эссе «Бураттини. Фашизм прошёл» и остался от него в полном восторге.
Решил прочитать «Мультики», самый свежий на данный момент роман автора.
Сознательно ограждал себя от рецензий.
Первая треть — будни гопника в начале перестройки. Очень достоверно и натуралистично. Неспешно, хорошим слогом, со смачными чернушными, физиологическими подробностями, драками, пьянками и грязным сексом.
А потом бац, и, начинается фантасмогория тире мистика. С ещё более жуткими деталями.
Не раскрывая сюжета скажу, что рассматриваю роман, как качественный анамнез психического заболевания. Принимая эту точку зрения, в сюжете остаются небольшие нестыковки, но их меньше, чем если допустить, что весь сюр в «Детской комнате милиции» происходил с героем на самом деле.
По завершении романа почитал рецензии. Чего не вчитывают в роман. И Сорокин, и Кафка, и Кинг, и концептуализм и прочее, прочее, прочее.
Роман отличный! Вечером начал, на следующее утро закончил.
буквально недавно, думая о том, кто использовал в своих произведениях приёмы вложенности, т. наз. «роман в романе», даже не вспомнился елизаров, а тут понял, что у него в «мультиках» не просто роман в романе, а целая многоуровневая вложенность: повесть внутри повести внутри повести: ведь разумовский в своём рассказе рымбаеву доходит до того, что сам был в аналогичной ситуации, что и рымбаев, но также встретил «наставника», и рассказ проваливается на следующий уровень вложенности. с точки зрения «чистой» литературы — очень здорово.
с точки зрения фантастики не менее здорово. предельно приземленная позднесоветская реальность, выражаемая нарочито отвратительно, рвется для героя со всех сторон: он утрачивает уверенность в собственном здоровье и рассудке, но не сходит с ума, так как без всяких разумных предпосылок изменился мир вокруг него, пропали либо до странности изменились некоторые люди, бывшие важной частью этого мира, а в таких условиях герой вполне смог жить дальше как нормальный человек.
из текста, однако, не следует, что герой был болен, несмотря на уверенность врача, подтверждения симптоматики со стороны главного героя не последовало, но не было и отрицания описанных врачом симптомов. хотя чисто художественно эндшпиль книги уступает яркому началу и жуткой центральной части (как будто автор чуть подустал писать, хехе), но решающая часть — именно эндшпиль: в нём формируются возможные точки зрения читателя на пережитое главным героем. и, пожалуй, позиция официальной медицины, предполагающая, что герой болен и галлюцинировал, приведена автором с некоторой издёвкой.
к однозначным недостаткам книги следует отнести излишнюю «перформансовость», театральность: рассказ разумовского в большой части состоит из авторского текста, описывающего голос рассказчика и работу диапроектора, а при использовании такого направления искусства, как литература, следует понимать, что всё же чтение художественного текста это не театр одного актёра в голове читателя. впрочем, многие опытные читатели могут легко у себя в голове «гамлета» разыгрывать 🙂 однако для читателя неискушенного центральная часть романа может показаться нелитературной.
в любом случае — 8 кадров диафильма из 10, автор, напиши еще, завязывай с песнями! хотя и песни тоже хорошие 🙂
Второй на моем пути роман Елизарова. На этот раз я ограничился электронной копией, хотя обложка — зачетная.
Более-менее общим местом для произведений автора является прочное укоренение текста на советском массиве. В «Мультиках» все начинается в 1988ом, когда восьмиклассник Герман Рымбаев переезжает с родителями в большой город из родного Краснославска. Его прошлая жизнь предстает утопией советской детской литературы с теплым солнцем, верными друзьями и бабушкиными пирожками. Жизнь же на новом месте можно охарактеризовать заезженной фразой «связался с плохой компанией» — местная школа принимает его холодно, зато улица быстро берет в оборот Герку, накаченного на турнике и отнюдь не трусливого. Здесь сталкиваются по сути две ипостаси советского детства: та, которую помнить хотят, и та, о которой стараются умолчать. Через пару лет гопники времен Перестройки разведут беспредел по всей стране, но пока они оставались страхом таящимся в подворотнях. Хотя сцена мордобоя в видеосалоне, когда один из главарей пытался подмять предприятие под себя, тоже примечательна.
В третьей части версия безумия укрепляется — Герман просыпается в больнице, где врачи и родители говорят о случившемся приступе. Все молчат о Детской комнате милиции №7. Жизнь Германа серьезно меняется — теперь он считается больным, а потому больше замыкается в себе. Товарищи по чебурашкам куда-то исчезли, и если бы не оставшиеся следы былых похождений: деньги и магнитофон, то можно было бы думать, что ничего и не было. Разве что периодически, раз в пару лет, Герман получает напоминания о том времени — например, приходит коробочка с диафильмом «К новой жизни».
Отсюда начинается второе откровенное сравнение — сцена с просмотром диафильма похожа на «Заводной апельсин» Берджесса. Только все ограничивается внешним сходством. Берджессовского Алекса ломали образами насилия до такой степени, что вызывали у него аллергию. Разумовский же выступает как нечто, переформатирующее саму реальность — Германа вырывают из плохой компании и награждают болезнью, которая с одной стороны спасает его от колонии, но с другой — лишает свободы выбора. Главный герой выходит на уготованную ему колею.
Мистика в романе подана в верном, хоть и крайне некомфортном ключе. Что-то вроде дьявольской хромоты Люцифера-Разумовского, считывается легко, но большая часть «странных» нестыковок реальности остается необъясненной. В 1989ом наша страна попадает практически в такой же круговорот, когда нельзя полностью осознать, что же в действительности произошло. Возможно, общество влипло в телевизионный мир, в котором прошлое и будущее может пересочиняться на раз-два-три, а быть может оно просто сошло с ума, и раз в пару лет происходят новые припадки. В последнем случае остается только последовать советам доктора Божко: бегать трусцой, вести более спокойную половую жизнь и поменьше смотреть телевизор и сидеть за компьютером. Уж с Люцифером-то Божко справится.
Итого: Виктор Топоров увидел в этой книге цепочку перерождения ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, Андрей Аствацатуров — идею украденной души, а некий Михаил Бойко — полную историю психического расстройства. Роман, дающий такое поле для трактовок, по-моему, достоен прочтения, но признаю, что елизаровская фантасмагория получилась трудной для анализа. Роман читается легко, хотя местами и обжигает мясными подробностями.
Лучший роман Елизарова.
Его можно рекомендовать как превосходный образец современного хоррора — если в большинстве произведений данного жанра вступительная часть, где описывается обыденный мир героя, еще не столкнувшегося с ужасным, навевает скуку, то в этом романе благодаря чудесному языку писателя оторваться от чтения попросту невозможно.
Мне очень понравилось постепенное нагнетание страха — смущающиеся милиционеры, меняющиеся машины, чудаковатые воспитатели — все это очень хорошо подготавливает читателя ко встрече с неизвестным.
Редкий случай, когда аннотация очень точно отражает суть и передаёт сюжет романа. Причём, без спойлеров.
Категория — только для взрослых. Номинально — магический реализм. По сути — ужастик, конечно. Читать только если любите ужастики, если прочитанное не переносится у вас в сновидение.
Первая половина романа — история взросления. Как хороший парниша из благополучной семьи после переезда и перевода в новую школу попадает в гоп-компанию и идёт по наклонной вниз. Очень правдоподобно, как с натуры всё. Очень понравилось.
Вторая половина — собственно, расплата за грехи. Ад наяву. И хотя я равнодушен к ужастикам, но тут и я прочувствовал происходящее. Отличная идея и отменная авторская реализация.
Высший балл роману.
sklif, 28 сентября 2013 г.
Каюсь, по принуждению начал знакомство с творчеством писателя))) И начал именно с Мультиков.
К тому, что для меня Елизаров — открытие последней пятилетки! Так когда-то начал читать Стругацких, потом Дика, потом Никитина. Здесь же совсем иное. Это даже не разворот на 180 или 360 градусов. Это просто — иное. Яркий пример того, как можно и нужно писать сегодня что-то и глубокое, и увлекательное. Я уже не говорю, что это действительно ужастик. Не триллер, не мистика, а именно ужастик. Попробовал представить, кто бы мог это экранизировать. И кроме Линча никого адекватного на ум не пришло. Увы, у нас наверное не выросло еще такого режиссера, который бы эти мультики переложил на кинообразы.
Скажу только так: эффект погружения из одной матрешки реальности в другую — сносит мозг. К концу книги чувствуешь себя изнасилованным и опустошенным. Словно на самом деле побывал в шкуре ГГ. Нечто подобное бывает, когда переживаешь яркий и очень правдоподобный сон с более-менее логичным сюжетом. Вот просыпаешься и думаешь: на самом деле все это было, или только сон. Бррр.
Поставил бы 10, если бы автор дописал книгу, а так ставлю 7. И то, считаю многовато за произведение оборванное где-то посередине- на двух третях.
Отличный язык, простой, местами почти телеграфный. Композиция закручена крайне затейливо. Да и что там препарировпть? Сильнейший автор, за последние годы, наверное, лучший в русскоязычном пространстве. Концовка — да, немного смазана. Но всё равно авансом ставлю 10.
Если Zотов меня восхищает своим юмором и сарказмом, то Елизаров — восхитительным, хотя и несколько вычурным языком. О сюжетных достоинствах книги (браво, Кухарешин!) распространяться не стану, ибо тяжелый ступор и невыносимая ностальгия в первой части, а затем страх. Да, именно страх, тот ужас, который был во мне, когда я читал «Процесс» Кафки. Елизаров как автор прогрессирует ураганными темпами.
Если не полениться прочитать аннотацию, то в принципе в ней уже содержится значительная часть готового отзыва/рецензии на эту книгу.
Фактически книга делится на 2 части. В первой из которых мы знакомимся
И вот собственно этот быт такой компашки/банды и частичка внутреннего мира пацанёнка и является первой частью книги — написано всё это дело задорно и вменяемо и соответствующее отношение у читателя вызывает.
А вот вторая часть книги погружает нас уже в нечто субреальное, в постсоциалистческий реализм и советско-магический абсурдизм. Своеобразный психологический эксперимент
Вот такое странноватое слияние реализма с магическим постсоцреализмом и всеми прочими вариациями сочетаний соседствующих понятий и делает эту книгу отличной. отличной от многих других книг подобного рода. И о степени такого рода отличности может судить только тот, кто прочитает и вкусит, так сказать, от творчества автора.
Родись Филип Дик в Советском Союзе, звали бы его тогда… Конечно же, Михаил Елизаров. И писал бы он книги, подобные «Библиотекарю» и «Мультикам»… И мир бы тогда «советский Филип Дик» описывал хоть и через призму своего незаурядного воображения, но все-таки свой, родной, совковский. И даже стиль автору менять не пришлось бы!
Искренне рекомендую всем, кто любит крышесносящий сюр да и просто хорошую самобытную литературу.
Мне, в отличие от большинства рецинзентов, пролог с трудовыми буднями подростков не понравился. Слишком все искусственно, видимо сам автор из благополучной семьи, во дворе гулял мало, время проводил за чтением книг. Поэтому история о гопничестве получилась блеклой — копия, копии, копии, подчерпнутая не из жизни и личных впечатлений, а из баек, скорее всего, интернетбаек. А вот часть с «мультиками» в детской комнате милиции — отличная стилизация под советскую детскую литературу и агитпродукцию. Человека, знакомого с ними, контрастом темы