Муравьев амурский что сделал

Муравьёв-Амурский, Николай Николаевич

Содержание

Детство и юность

Николай Николаевич Муравьёв родился в 1809 году в Санкт-Петербурге, был сыном сенатора, окончил Пажеский корпус и поступил на военную службу.

Карьера

Он был активным участников русско-турецкой войны (1828-1829г.), воевал на Кавказе, состоял адъютантом при генерале Е.А.Головине. После ранения Муравьёв оставил армию и несколько лет занимался хозяйством в имении Стоклишки в Виленской губернии, пожалованном его отцу в пожизненное владение.

С 1840 по 1844 год он служил начальником одного из отделений Черноморской береговой линии, снова принимал участие в боевых сражениях.

В 1846 году в составе министерства внутренних дел Муравьёв стал исполняющим должность военного губернатора Тулы и в первом же своем отчете о ревизии указал на многие нужды губернии, прежде всего на упадок сельского хозяйства. Образованный, широко мыслящий, он первый из российских губернаторов поднял вопрос об освобождении крестьян. Он понимал, что крепостное право сдерживает развитие земледелия, животноводства, тормозит развитие России. Несколько помещиков согласились подписать его обращение к государю. Но правивший в то время Николай I на поданную ему бумагу не отреагировал, зато обратил внимание на активного губернатора, которого язвительно назвал «либералом и демократом».

Муравьёв многое сделал для того, чтобы река Амур, уступленная Китаю в 1689 году, вновь стала русской. Для этого пришлось преодолеть немалое сопротивление чиновников из Петербурга. В тот момент Россия еще не была готова к войне с Китаем, и правительство предпочитало планомерный захват Приамурья. С помощью губернатора стали появляться русские поселения вдоль Амура, на острове Сахалин, на Камчатке. Наконец Николай I понял, что необходимо активно осваивать Восточную Сибирь, остров Сахалин и полуостров Камчатку сделать русскими. И он предоставил Муравьёву право вести переговоры с китайским правительством по разграничению территорий о реке Амур, а для поддержания порядка направил ему войска.

В 1858 году Муравьёв подписал с Китаем Айгунский трактат, согласно которому река Амур до самого устья стала границей России с Китаем. За это важное политическое деяние Муравьёв удостоился титула графа Амурского.

Муравьёв хотел присоединить к России и другие пустовавшие земли, но эти его идеи поддержки не нашли. Не удались его попытки как можно быстрее заселить побережья Амура, устроить пароходное сообщение, наладить почтовые отправления.

В 1861 году он оставил должность генерал-губернатора и стал членом государственного совета. Эта должность не была обременительной, и граф Муравьёв-Амурский мог уехать из России. Он поселился в Париже и лишь изредка навещал ставшие близкими места на Дальнем Востоке.

Муравьёв умер и был похоронен в Париже на Монмартрском кладбище. В начале 1990-х годов его останки перевезли во Владивосток и с почестями похоронили в исторической части города.

Увековечивание памяти

Источники и литература

Примечания

Муравьев Николай Николаевич изображен на банкноте банка России номиналом 5000 рублей образца 1997 года.

Источник

Николай
Николаевич
Муравьёв-Амурский

Не говоря уже об острейшей амурской проблеме. На Амур и все прилегающие к нему земли претендовали Китай с Японией, заглядывались на этот край и американцы с вездесущими в ту пору англичанами. Иначе говоря, доверие «либералу» было оказано «императором-реакционером» огромное.

Кстати, в своей оценке (Муравьев — «либерал») Николай I не ошибся. После своего приезда в Сибирь Муравьев во многом облегчил участь, сосланных туда декабристов, принимал их у себя в доме, а некоторых даже взял на службу. Объясняя свои поступки Петербургу (доносы на нового губернатора посыпались, разумеется, сразу же), Муравьев писал: «Никакое наказание не должно быть пожизненным… нет основания оставлять их изверженными навсегда из общества, в составе которого они имеют право числиться по своему образованию, своим нравственным качествам и теперешним политическим убеждениям». Ну, последний пассаж понятен, иначе генерал-губернатор столичному начальству и не мог написать.

Это понятно. Любопытно другое. То, что «своим» продолжал, несмотря ни на что, считать Муравьева и Николай I. Главным его противником в реализации мечты о присоединении к России Амурских земель и всего Приморского края был на самом деле не император, а глава тогдашнего российского МИДа Карл Нессельроде — страстный поклонник австрийца Меттерниха. Немец, ни слова не знавший по-русски, тем не менее, возглавлял русскую внешнюю политику 40 (!) лет. Именно он и делал все возможное, чтобы притормозить Муравьева, не желая вступать в противоречия с остальными претендентами на Приамурье. Лишь с приходом в МИД после смерти Николая I Александра Горчакова у Муравьева в этом ведомстве появился сторонник. Поддерживал его и новый император Александр II.

Источник

Его Сиятельство граф Муравьев-Амурский

(
Наперед едет заудаленький атаман
Боевой атаман- генерал Муравьев-да!
(Бачурин А.М. «Сказание о Муравьеве-Амурском» )

Часто люди думают, что об иных вещах им уже все известно, но вновь и вновь они слушают вечную сагу о любви «Besame mucho», задаются сакраментальным вопросом- «Быть или не быть?». Так, откажитесь ли и Вы прочитать еще один рассказ о графе Николае Николаевиче Муравьеве-Амурском?
Интерес к личности генерал-губернатора Восточной Сибири не утихает уже третье столетие. Его современники говорили, что Муравьева можно любить или ненавидеть, но оставаться к нему равнодушным нельзя.

Многочисленные авторы воспоминаний то неистово критикуют Муравьева-Амурского, то восторженно поют ему дифирамбы- «либерал, «крадеспот, до крайности легкомысленный, потворствует своим любимцам, пристрастен к сплетням, мстительнейшее существо, зашедши очертя голову в трущобу, уповает на свою звезду, улыбка и глаза у него фальшивые»,

Перефразируя известное изречение, хочется воскликнуть: «Какая прелесть, эти сплетни!». Своеобразную оценку сибирскому генерал-губернатору дала его современница В. П. Быкова: « очень мил в обществе, держится просто, без чванства, без покровительственного вида, говорит обо всем, охотнее всего о созданном амурском крае», и в то же время она пишет: « любит погремушки: сам дает балы, завел «вольные маскарады», на которых танцует рядом с лакеями и горничными, воображает себя «демократом».

Мемуаристка сокрушается, что «вокруг Николая Николаевича мишура, мишура и мишура». Сама же Варвара Петровна всячески избегала празднеств, и к веселью относилась с суровостью «старой девы».

О, каких только искушений не готовит младому племени взрослая жизнь. Любимой забавой молодых повес в офицерской среде были карты и дуэли. О житье-бытье служивых написал и А.С. Пушкин: «Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж, вечером пунш и карты».

В дуэлях поручик Муравьев замечен не был, но в плен карточных побед и поражений он все же попал. Поняв пагубность сего пристрастия, Николай и сам старался вырваться из его пут, и брата своего младшего Валериана вразумлял избавиться от этой страсти.

В народе Муравьев-Амурский был очень популярен. И через 30 лет после его отъезда старики вспоминали о нем. В Сибири его величали «Николай Николаевич», а то и по-свойски «Миколай Миколаевич».

Он был прост в общении. Обычно сибирский генерал-губернатор ходил в армейской суконной шинели с орденом. Она была похожа на сюртук, так как ее подол был подобран на пуговицы. В гардеробе Муравьева было также штатское гороховое пальто с контр-погончиками, при этом он носил пенсне. В походном мундире люди обычно не признавали в нем генерал-губернатора, рассказывали о житье-бытье, делились с ним своими бедами. Он знал истинное положение дел и без докладов. Современники описывают такой случай.

Муравьев шел по берегу и увидел причитающую казачку. Оказалось, что ее мужа забирают в солдаты, потому что богатый сосед от службы откупился. При этом казачка корила губернатора, не предполагая, что это он и стоит перед ней. Результат разговора не замедлил себя ждать. Виновные были наказаны и уволены из состава экспедиции, что было довольно нежелательно для их финансового положения и дальнейшей карьеры.

Похоже, граф Муравьев-Амурский так прикипел к походному стилю, что Великой княгине Елене Павловне накануне визита к прусской королеве пришлось напомнить ему о соответствующей случаю одежде: « любезный граф,-разоденьтесь же и будьте достойны вашего имени».

Еще в пору своей молодости Муравьев-Амурский по причине стесненности в средствах мог пройти пешком через весь Петербург, чтобы «не прослыть профаном» и побывать на концерте Ференца Листа популярного тогда в России композитора и пианиста. Билеты на его концерты, по словам писателя Ф.М. Достоевского, человека достаточно обеспеченного стоили баснословные деньги.

Газета «Северная пчела» писала о концерте Ф. Листа в Дворянском собрании: «Билеты по 15 рублей в залу и по 10 рублей в галерею». Кроме того, билеты могли стоить и 3 рубля серебром. В Сибири же за 15 рублей можно было купить корову, лошадь, за 25 рублей небольшой дом, на 10 рублей можно было купить соху, плуг и другой сельскохозяйственный инвентарь.

Современники отмечали, что генерал-губернатор обладал «бесценным даром оживлять всякое общество, в котором он показывался. О нем говорили: «Приятнейший собеседник, он никого не стеснял, не нагонял гробового молчания». К вновь назначенной начальнице иркутского Девичьего института А.П. Быковой губернатор приехал для знакомства первым. В ответ на ее смущение он ответил: «Пожалуйста, не беспокойтесь приезжать с визитом. Я Вас попрошу лучше откушать у меня хлеб-соль».

На приемы он приходил за 30 минут раньше начала, говорил с хозяином и хозяйкой, проходил по залу первый танец и уезжал. Балы в сибирской столице так же, как и Петербурге, обычно начинались «польским» танцем. Наверняка, в губернаторском доме звучал и чудесный полонез Михаила Клеофаса Огинского «Прощание с родиной». В Новый год губернатор, как правило, присутствовал на балу в Благородном собрании, но к 12 часам неизменно был дома, ставил выверенные по точности часы перед собой, был в этот момент сосредоточен и молчалив.

В 1858 году он писал Корсакову, что 14 октября в Кяхте в честь его именин был дан бал, и он протанцевал « с Буссе 8 кадрилей сряду. Это нужно было для того, чтобы и женское общество оживить, и показать, что граф Амурский все тот же Муравьев».

Как-то в походе был пойман налим. Уха, которую в дорожной кастрюле сварил сам генерал, получилась на славу. Да, что там налим! На берегу Японского моря, когда некоторые спутники зароптали по поводу отсутствия съестных припасов, Муравьев вместе со своим поваром превосходно приготовил из выловленных тут же даров моря аппетитные блюда, доказав, что выход можно найти из любой ситуации.

Однажды в Чите Муравьев послал М. И. Венюкова к адмиралу Путятину с приглашением на обед. У того к этому времени был готов свой стол, и он в ответ пригласил Муравьева со свитой к себе. Но в итоге все же принял приглашение генерал-губернатора. И тут оказалось, что в лагере Муравьева кроме консервов и сухарей угощения и нет никакого, да и столовых приборов, соответствующих статусу гостей, тоже нет. Повар подавал неказистые блюда на жестяном походном подносе.

В статье «Бедственная экспедиция» И.В. Любарского описан еще одни прелюбопытный случай, связанный с Муравьевым-Амурским. Во время стоянки при сплаве по Амуру, чтобы поддержать дух солдат, он даже стал физкультурником. Генерал-губернатор установил порядок гимнастических занятий и сам участвовал в них.

Сестра Муравьева-Амурского Екатерина Николаевна фон Моллер вспоминала о том, как она вместе с мужем и детьми находилась в военном лагере, расположенном в деревне Фабрикантская. Однажды вечером раздался топот копыт, и в дом не вошел, а влетел молодой генерал Муравьев. Он направлялся с командой горцев для представления императору. Нежданных гостей накормили, уложили спать.

Рано утром Муравьев выстроил всех перед окнами для приветствия и благодарности хозяйке за радушный прием. После этого конная команда поскакала дальше, как пишет сестра Муравьева-Амурского, «красиво и воинственно». Думаю, зрелище было впечатляющим. Для любого бойца хлеб и кров в походе как награда. И мне приходилось опустошать свои продуктовые запасы, дабы поддержать тело и дух защитников Отечества.

Меня поразил тот факт, что обладая властью, граф Муравьев-Амурский не имел поместий и усадеб. Г.И. Филипсон писал о нем, что в период его службы на Кавказе, состояния тот не нажил, и «был всегда выше всякого подозрения о стяжательстве».

Он уехал из Сибири, как пишет другой племянник В.В. Муравьев-Амурский, имея в кармане 30000 рублей, которые скопил из своего жалованья за 14 лет службы. В 1861 году содержание генерал-губернатора, генерал-лейтенанта, генерала от инфантерии Муравьева-Амурского составляло 24308 рублей. После отставки Н.Н. Муравьеву-Амурскому было назначено содержание в 15 000 рублей серебром.

Он всегда был требователен к себе. Как указано в военной энциклопедии, в бытность губернаторства в Туле Муравьев «выделился строгой законностью своих распоряжений, вниманием к трудам других».
За нерасторопность подчиненные могли услышать от генерал-губернатора: «Я не желаю Вас больше видеть», а это означало отставку. Наверное, самым мягким было выражение губернатора: «Спорю галуны». А порой служивым доставалось и крепкое словцо. Об этом в своих воспоминаниях пишет и казак Гавриил Дмитриевич Скобельцин. Генерал устраивал такие «распеканции», что вынести их мог далеко не каждый.

Летописец губернатора казак Богданов Р.К. вспоминал: « он взглянул на меня таким взглядом, которого я не забуду и до смерти». Однажды М.С. Корсаков получил от жены С.О. Чайковского вот такое послание: «Я привыкла видеть в генерале человека, которому мало знакомо слово милость и вовсе незнакомы слова милосердие, человеколюбие, сострадание». Причиной такого письма стал тот факт, что Муравьев кричал «Цыц» на ее мужа, который воспринял это как оскорбление.

К солдатам же генерал-губернатор обращался: «Дети мои». Как-то, будучи недовольным Корсаковым, он воскликнул: «Вы молоды, и не служили на Кавказе, не знаете русского солдата: его напой, накорми, тогда хоть черта ему подавай». Да, после таких слов, казаки шли за ним и в огонь, и в воду.

В числе служивых, кого Муравьев-Амурский ценил и поощрял, был казак Гавриил Дмитриевич Скобельцин из станицы Горбица. Муравьев-Амурский присвоил ему звание зауряд-войскового старшины, которое соответствовало званию подполковника, представил к Владимирскому кресту, дававшему право на дворянство. С ноября по 1 января 1855 года Скобельцин жил в губернаторском доме. В 60-е годы Муравьев-Амурский вновь предлагал верному служаке идти в амурскую экспедицию.

Когда я читала воспоминания Скобельцина, обратила внимание на некоторые детали обращения Муравьева-Амурского с казаками. В Мариинском посту во время второго сплава 1855 года генерал пригласил Скобельцина к обеду. Встретившийся ему офицер посоветовал не идти в виду гнева генерал-губернатора. Но Скобельцин, всегда в точности выполнявший приказания Муравьева, не стал нарушать порядок и в этот раз. К обеду он опоздал, но по распоряжению генерала казаку вынесли чашку со щами. Несмотря на то, что губернатор был в далеко не лучшем расположении духа, он стоял молча и ждал, пока казак пообедает, и лишь потом обратился к нему с новым приказом.

Губернатор постоянно участвовал в устройстве чьих-то личных просьб, кого-то продвигал по службе, за кого-то ходатайствовал. Когда в Новгородской губернии после ревизии, проведенной Муравьевым, с поста был смещен губернатор Зуров, сам же Муравьев его потом и защищал.

Муравьев представил сибирского золотопромышленника Ефима Андреевича Кузнецова к чину статского советника. Он также подал царю ходатайство о присвоении гражданскому губернатору Иркутска В.Н. Зарину звания генерал-майора и о назначении его одновременно и военным, и гражданским губернатором Иркутска. Муравьева-Амурского и Зарина связывали годы военной службы на Кавказе и годы гражданской службы в Туле. Прошение осталось без положительного решения, так как назначения, о которых ходатайствовал генерал-губернатор, не были предусмотрены табелем о рангах.

Генерал- губернатору доверяли не только государственные, но и личные дела. Не надеясь на порядочность наследников, купец Кузнецов в завещании назначил Муравьева душеприказчиком в части распоряжения средствами на строительство больницы. Сейчас это здание Иркутской государственной областной детской клинической больницы.

Одним из чиновников губернаторской команды был Илларион Сергеевич Сельский. Муравьев говорил, что если у Сельского хорошо поискать, то много чего можно найти, в том числе из разных якутских архивов, имея в виду, что Сельский кое-что кое-где мог и прихватить, но, исключительно, как он говорил, «в научных целях». Сельский, как правило, был распорядителем на обедах и балах. После его смерти благодаря хлопотам Муравьева-Амурского его семье было назначено денежное содержание.

Муравьев постоянно одалживал деньги подчиненным. В книге И.П. Барсукова есть его письмо к Л.А. Перовскому о прошении доплаты к жалованью заседателям земских судов Иркутска и Верхнеудинска. В связи с тем, что рассмотрение этого вопроса задерживалось, генерал-губернатор выплачивал чиновникам по 50 рублей из своего жалованья. Не раз для выполнения государственных задач он расходовал свои личные средства. Когда же ему предлагалось получить денежную компенсацию из казны, он воспринимал это как обиду.

Отставка не стала для Муравьева-Амурского причиной удаления от дел. Он продолжал о ком-то заботиться, решать какие-то вопросы. В 1868 году он обращается к М.С. Корсакову с просьбой помочь Андрею Федоровичу Растопчину сыну графа Ф.В. Растопчина, оказавшемуся в бедственном финансовом положении.
Для директора Азиатского департамента министерства иностранных дел Егора Петровича Ковалевского Муравьев-Амурский выхлопотал пожизненную пенсию в 2000 рублей серебром.

Оказалось, что с числом 16 связаны знаковые события и в жизни самого Валериана Валериановича. Именно 16 июня 1882 года ему было соизволение Александра III на принятие графского титула и фамилии. Своего сына В.В. Муравьев-Амурский крестил 16 мая в день сороковой годовщины Айгунского договора. Его воспоминания о Н.Н. Муравьеве-Амурском датированы 16 мая 1909 года.

Изучая письма генерал-губернатора, я обратила внимание, что в Петербурге он останавливался в гостиницах, расположенных, в основном, в районе улиц Малая Морская, Большая Морская, переулок Кирпичный, например, гостиница «Hotel Napoleon Bocgun».

Массивные часы были окружены барельефами, где изображались первые плавания по Амуру, вид Николаевского поста в 1855 году, сцена заключения Айгунского договора, торжественное построение войск в станице Благовещенской. Верхняя часть часов венчалась женской фигурой, олицетворяющей реку Амур. На тыльной стороне часов были выгравированы 200 фамилий людей, преподнесших этот уникальный подарок. На мраморном основании помещался маленький орган, который исполнял «Амурский марш» и другие музыкальные пьесы, звучавшие во время первых экспедиций по Амуру. Муравьев-Амурский, получив подарок, был тронут до слез. Да, с душой подошли амурцы. В ответ он дал распоряжение изготовить для всех свои портреты.

Примечательно, что в Россию Михаил Зичи был приглашен Великой княгиней Еленой Павловной, при которой Муравьев-Амурский был камер-пажом. Энциклопедически образованная, ценящая искусство, она поддерживала художников, поэтов.

В Иркутске Муравьев в первую очередь посетил семьи декабристов. В.Л. Давыдов писал Я. Д. Казимирскому в марте 1848 года: «Я уже говорил вам о новом нашем генерал-губернаторе. Я провел у него два чрезвычайно приятных и очень интересных для меня вечера». Надо сказать, что эта теплота отношений сохранялась и далее. Августовским вечером 1851 года в городском саду на балу, устроенном в честь Муравьева, он танцевал полонез… с женой декабриста В.Л. Давыдова.

В.В. Муравьев-Амурский называет отношение Н.Н. Муравьева-Амурского к ссыльным декабристам «еще одним крупным проявлением самостоятельности в весьма щекотливых обстоятельствах». Генерал-губернатор посещал их как «равный с уважением относящийся к их страданиям».

Князья Волконские и Трубецкие при Муравьеве-Амурском переехали в Иркутск. Дом Волконских был разобран в Урике и собран в Иркутске снова. Сестра Е.И. Трубецкой З.И. Лебцельтерн писала в своих воспоминаниях: «Мать велела купить и подарила сестре прекрасный дом с садом. Губернатором Иркутска был Муравьев, которым ссыльные не могли нахвалиться». Дома декабристов сохранились до наших дней, и сейчас они входят в Иркутский областной музей-мемориал декабристов.

Сын М.С. Волконского Сергей Михайлович писал, что Муравьев «с первых же дней своего вступления в должность проявил себя заступником, покровителем, другом декабристов. Он не только принимал декабристов у себя, он ездил к ним». При Муравьеве-Амурском Михаил Волконский учился в Иркутской гимназии и сразу после ее окончания служил при генерал-губернаторе.

Дочери Трубецких и Волконских воспитывались в Иркутском институте благородных девиц. Сын Е.С. Волконской и Д. В. Молчанова стал крестником Муравьева-Амурского. В переписке декабристы называли генерал-губернатора «крестным». В день первой панихиды в ноябре 1881 года князь М.С. Волконский скажет В.В. Муравьеву-Амурскому: «Я гораздо более вас обязан покойному графу».

Доброжелательные отношения у Муравьева-Амурского завязались с декабристом Александром Поджио, который, несмотря на все настояния губернатора, никогда не показывался на его официальных приемах и балах, но бывал в гостях у Муравьевых, также как и они у него. Однажды по дороге в Иркутск Муравьев-Амурский написал М.С. Корсакову распоряжение, чтобы к его приезду тот приготовил праздничный обед, непременно «6 бутылок шампанского за разныя здравия», и в числе шести приглашенных, чтобы обязательно был Поджио.

Муравьев-Амурский не обделял вниманием и декабриста Г.С. Батенькова. По дороге в Петербург он всегда останавливался у «старого хуторянина» в его доме, покрытом соломой, чтобы напиться чаю и сменить лошадей. По ходатайству Батенькова немало сирот и детей из бедных семей были определены Муравьевым на обучение за казенный счет в Иркутский институт и другие учебные заведения. Надо заметить, что судьба у Г.С. Батенькова была удивительной. Когда он находился в заточении в Петропавловской крепости, о нем забыли, и он пробыл там 20 лет.

В письмах же декабриста И.И. Пущина относительно Муравьева-Амурского сквозит немало иронии: « Для порядка надобно тебе сказать, что иркутский Николай Николаевич получил титул графа Муравьева-Амурского. Это уже во всех газетах. Мне как-то смешно звучит это прилагательное», « что я скажу о графе Амурском? Это слово в виде прилагательного как- то плохо звучит, но если приятно графу новому, то почему же не назвать его так, хотя, верно, родится много шуток по этому случаю. В моих глазах Муравьев не вырос после этого титула. Сегодня прочел, что новый граф и полный генерал. Просто потоп наград».

Уже после отставки Муравьев-Амурский обращается к царю с просьбой о помиловании участников дуэли, которая произошла в Иркутске в его отсутствие, и, думаю, была не очень приятным сюрпризом для генерал-губернатора, тем более, что ее участниками стали молодые чиновники из числа «золотой» молодежи губернаторского окружения. Дуэль вызвала невероятный общественный резонанс и стала поводом для яростных нападок на Муравьева-Амурского.

Попасть в губернаторское окружение, которое «муравьевцы» называли «наш круг», было довольно непросто. Зато к избранным отношение было особое. Некоторые жили в губернаторском доме как родственники. К обеду за столом постоянно собиралось до 10 человек, то есть губернатор попросту кормил холостяков. Как писал М.С. Корсаков, «повар был славный» и обеды были «из пяти блюд».

Даже незначительное внимание губернатора в обществе считалось наградой. Б.А. Милютин описывает случай, как на балу чиновник не из близкого к Муравьеву окружения в официальном приветствии так долго пожимал ему руку, дабы показать окружающим его расположение к себе, что генерал был даже обескуражен. Чиновник же потом рассказывал, что губернатор почтил его своим особым вниманием.

Муравьев успевал делать множество разных дел. Гавриил Скобельцин вспоминал такой случай. В очередной раз губернатор отправил его с заданием вниз по Амуру. Оказалось, что на первом посту его уже ждали, так как генерал заранее отправил курьера, чтобы у Скобельцина не было никакой задержки в исполнении задания.

Похоже, покой Муравьеву всегда только снился. Из Богородицка он писал своему брату Александру: «Я бездействую, я начинаю скучать без дела». Он то мечтает о тишине и размеренной жизни, о покупке домика в патриархальном Богородицке, и земли-то ему достаточно было бы «1/6 десятины для огорода и прочего», то со свойственным ему азартом и рвением, «очертя голову» брался за дело, и даже был «готов прекратить лечение за границей», если бы получил новое назначение.

Каким свойством души отличается сильный духом человек? Я думаю, что силой своих убеждений. Муравьев-Амурский оставил потомкам одно из них- «Патриотизм не есть добродетель, а свойство, необходимое для всякого гражданина какого бы то ни было государства; но это свойство не должно лишать человека чувства правды и справедливости, ибо тогда оно становится увлечением».

Он был как хороший мастеровой, который починил механизм и оставил его другим в исправном состоянии. П.А. Кропоткин, служивший в Иркутске уже после Муравьева-Амурского, писал, что «высшая сибирская администрация гораздо более просвещенная, и вообщем гораздо лучше, чем администрация любой губернии в Европейской России»- и это ставилось в заслугу бывшему генерал-губернатору Н.Н. Муравьеву-Амурскому.

Восхитили Кропоткина и библиотеки города: «Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека! Очень порядочная в журнальном отношении, здесь получается до 50 журналов и газет русских, польских, французских и немецких. Кроме этой публичной, есть еще частная, откуда берутся журналы и книги для чтения».

При содействии Муравьева-Амурского в Петербургскую Академию художеств был направлен талантливый иркутский художник М. И. Песков. Муравьев стал вдохновителем учреждения Сибирского отдела Императорского Географического общества Русского.

Он навещал натуралиста Г.И. Радде, который однажды, не принимая в расчет занятость губернатора, настойчиво уговаривал его остаться до утра, когда должны были появиться личинки жука скарабея, и, конечно, по мнению отшельника-энтузиаста, губернатор непременно должен был лицезреть это природное явление. Именем Г.И. Радде было названо селение, которое живет и сейчас. После отставки Муравьева-Амурского исследователи флоры и фауны постепенно разъехались в разные места, массово уехали и образованные чиновники.

Сын князя М.С. Волконского Сергей Михайлович писал: «Только в пятидесятых годах при Муравьеве зазвенел почтовый колокольчик непрерывной нитью от Балтийского моря до Тихого океана….>».

В подтверждение полярности поступков Н.Н. Муравьева-Амурского можно назвать тот факт, что он, не приветствуя открытие университета в Иркутске, в то же время поддерживал нетрадиционную тибетскую медицину. Муравьев-Амурский сыграл большую роль в популяризации врачебной деятельности Цультима Бадмаева, который, по семейным преданиям, в 1853 году был приглашен русскими властями в Читу для подавления вспышки эпидемии тифа.

По распоряжению Муравьева он перевел с тибетского на монгольский язык трактаты тибетской медицины. Муравьев-Амурский представил Бадмаева царскому двору. Впоследствии протеже сибирского генерал-губернатора стал крестным сыном царя, получил православное имя Александр Александрович и успешно занимался врачебной практикой.

Пополнение лекарственных запасов осуществлялось при непосредственном содействии Муравьева-Амурского. Младший брат целителя Жамцаран писал: «Александр Александрович Бадмаев вполне оправдал надежды и ходатайства графа Муравьева-Амурского». Возможно, интерес губернатора к альтернативным методам лечения был обусловлен тем, что гомеопатической практикой занимались его родственники Корсаковы. У М.С. Корсакова имелась аптечка с «гомеопатической книжкой».

Муравьев-Амурский был своего рода губернатором-наставником. Для М.С. Корсакова его уроки не прошли даром. Так, например, с малоприятным докладом о затоплении 40 барж во время сплава он послал в Петербург не кого-нибудь, а князя Петра Кропоткина. Возможно, предположив, что это смягчит гнев начальства. Расчет оказался верен, и наказаний не последовало. В губернаторском доме после отъезда Муравьева-Амурского Корсаков оставил, все как было при нем.

В Сибири генерал-губернатор был как на передовой, а в Петербурге- будто в глубоком тылу. В 1853 году он пишет брату: «Никто еще в таком странном положении как я не находился, и причина простая: меня выхватил из рядов сам Государь и поставил так высоко, что заметили меня и другие, с которыми я однако ж ничего общего иметь не могу; я с ними не родня, не сват, и круга их не ищу, и поэтому я им не сносен, а от Государя очень далек».

Зато губернатор всегда находил поддержку у своего дяди Н.Н. Муравьева (Карского), который будто в утешение писал: «бесцветна была бы и жизнь наша без борьбы». С Н.Н. Муравьевым (Карским) у Муравьева-Амурского было немало общего. Оба служили на Кавказе, который Александр I называл «нежной Сибирью».

Среди самых разных трудностей у Муравьева-Амурского имелась и проблема взаимоотношений с ведомствами, которые не были в его подчинении. М.С. Корсаков в разговоре с надзорным чиновником Б.А. Милютиным сказал: «Ну, граф не погладит нас по голове, а скажет только: там, где замешается горное ведомство, там умные люди обращаются в дураков».

Муравьев-Амурский очень болезненно воспринимал газетные журнальные публикации. Он обращался за защитой к Великому князю Константину Николаевичу. Но тот хотя и отвечал, что публикации были в его отсутствие, в то же время сам давал разрешение редакции журнала «Морской сборник» «пощипывать забывавшегося сатрапа»: «А, Муравьев! Он любит рядить всех в шуты: пусть-ка попробует сам побывать в этой роли».

Историки предполагают, что причина закулисной травли могла быть еще и в том, что генерал-губернатор не очень-то жаловал офицеров морского ведомства, которое курировал Константин Николаевич. Он критиковал инженера-кораблестроителя Г.А. Бурачека за постройку неуклюжих пароходов, прозванных за неповоротливость «чушками», «уродами», считалось, что Муравьев недостаточно оценивал заслуги В.С. Завойко и Г.И. Невельского.

Он всегда был не как все: в 22 года ему поручались военные задачи, которые обычно выполняли высшие штабные чины, в 32 года Муравьеву было присвоено звание генерал- майора. Будучи всего 5 месяцев в должности тульского губернатора, он направил царю проект об отмене крепостного права, заручившись при этом поддержкой девяти тульских помещиков. И оно было отменено 19 февраля 1861 года, что странно или символично именно в день отставки Муравьева-Амурского.

Он был как возмутитель спокойствия: пошли слухи, что его преемником станет Путятин, так сразу в штыки и в досрочную отставку, неправомерно, по его мнению, князь Барятинский был произведен в генерал-адьютанты, так тотчас на пару с А.А. Суворовым внуком генералиссимуса Суворова довольно смело выразил свое недовольство, чем вызвал осуждение окружающего общества. Современники в воспоминаниях отмечают, что губернатор открыто критиковал высокопоставленных петербургских чиновников, и от такой смелости окружающих бросало в дрожь. Александр II писал о Муравьеве-Амурском: «Его не переделаешь…».

Он будто всегда был на войне, будто хотел что-то доказать самому себе, стремился быть на острие опасности и риска. Один выходил к вооруженным бунтовщикам, и они падали ниц. В весеннюю распутицу по узкой и обледеневшей тропе, когда одно стремя касалось скалы, а второе висело над пропастью, пришел на Шилкинский завод, где строились пароходы для амурской экспедиции, и 1000 каторжников, восхищенные смелостью Муравьева, качали его на руках.

Он пошел наперекор стихии, когда из-за разлива реки камчатская экспедиция оказалась под угрозой срыва. Генерал бросился в мутные бурлящие воды, чтобы указать путь и переправить караван. Якуты, сопровождавшие поход были настолько ошеломлены, что стали считать Муравьева божеством.

В 1895 году через 14 лет после смерти Муравьева-Амурского его племянник Валериан, будучи офицером Генерального штаба, находился по делам службы в местечке Стоклишки, где больше 50 лет назад хозяйствовал его дядя. И там были еще живы старики, которые помнили, как «он часто ездил по полям имения в сопровождении большой собаки, ездил всегда без дорог, а как ему было ближе, перед речками не останавливался, не искал брода, причем, часто ему приходилось переплавляться вплавь».

Правнучатый племянник Н.Н. Муравьева-Амурского В.С. Муравьев-Амурский, находясь осенью 2013 года в Благовещенске, рассказал историю про бурята, который учил генерал-губернатора кататься на бурятской лошади, так как для этого нужны были особые приемы управления.

Б.В. Струве писал о Муравьеве-Амурском, что тот: « всегда делал больше, чем планировал и обещал, продумывал решение задач, умел видеть перспективу и оценивать положение вещей, умел сделать шаг назад, чтобы достичь большего успеха в достижении поставленной цели. Таков он был на поле брани, таков в семейном быту, таковым он являлся на длинном поприще своей гражданской деятельности».

Не раз бывало, что в ответ на только что поступившее повеление он уже сообщал о его исполнении. 12 января 1860 года граф Муравьев-Амурский докладывал директору Азиатского департамента министерства иностранных дел Е.П. Ковалевскому:

«Я очень рад, что в Петербурге решили дать мне приказание занять правый берег реки Уссури, но, к сожалению, не могу этого теперь исполнить, ибо это сделано уже год тому назад». Ради спасения людей и камчатской эскадры Муравьев-Амурский единолично дал приказ о выводе кораблей и населения из Петропавловск-Камчатского в устье Амура.

Муравьев, как правило, значится в числе первых при взятии неприятельских высот, дипломатически регулирует конфликты, становится победителем благодаря своей лихости и смекалке. Есть описание такого случая: отряд под начальством генерала И.Р. Анрепа должен был выступить к Навагинскому укреплению, но авангардного подразделения Муравьева не оказалось.
Он ушел вперед, несмотря на неоднократные приказания Анрепа остановиться. Поэтому был выставлен новый авангард и отряд двинулся дальше. Но не успел он пройти с версту, как на баркасе появился Муравьев, который со своими солдатами успел занять гору без выстрела.

Г.И. Филипсон вспоминает: «Когда Муравьев вышел из баркаса с обнаженной шашкой и с парой пистолетов за поясом, очень нетвердым шагом и в весьма возбужденном состоянии, то на вопрос Антрепа, где его авангард и почему он так удалился от отряда, тот ответил, что он ходит не немецким шагом, а муравьевским».

Письма Муравьева-Амурского вызвали у меня щемящее чувство жалости, и, странно, но оказывается такое же чувство испытывала еще одна дама, только в 1861 году. Варвара Петровна Быкова сестра начальницы иркутского Девичьего института написала 6 февраля 1860 года:

«Ровно три недели назад граф Амурский покинул Иркутск, кажется навсегда. Странное впечатление производил нам меня этот человек: не видя, я скорее ненавидела его, но всякий раз, когда мы виделись, мне было жаль этого способнейшего человека. Так случилось и при прощании; я, как безумная, плакала даже самой было совестно: могли подумать, Бог знает что».

В Айгунском договоре статус генерал-губернатора указан как «Главнокомандующий над 47 всеми губерниями Восточной Сибири». Он стал своего рода вулканом, нарушившим тишину бескрайних сибирских просторов, но все же Муравьев-Амурский был обречен на изгнание.
— Жаль, что при всех его достоинствах, он постоянно стремится к достижению такой власти, которая сделала бы его независимым от центральных управлений, чего никак допустить не могу,- так написал о нем император Александр II Великому князю Константину Николаевичу.

13 февраля 1861 года Великий князь Константин Николаевич напишет в своем дневнике: «Все утро работал один и говорил с Муравьевым-Амурским, который приехал на днях». Думаю, что сердце графа разрывалось от тоски, потому что Амур и Сибирь были для него уже в прошлом.

Прочитав письма Муравьева-Амурского за 1866 год, когда он вновь был уволен в отпуск и почти до середины 1868 года жил в Париже, я еще раз поразилась масштабам его государственного мышления.

В Париже Муравьевы-Амурские жили на улице rue Miromesnil в доме рядом с Елисейскими полями. Есть версия, что это дом под № 83. В письме Н.Н. Муравьева-Амурского к С.Н. Лавровой значится еще два парижских адреса, где жили Муравьевы-Амурские. В квартиру на «a Paris avenne de chumps Elilue,47» они планировали переехать на зиму 1867 года, но в это время в Париже была чума. В письме указан также адрес «Rue Lisbonne,11».

Кавказский сослуживец Муравьева-Амурского Г.И. Филипсон, писал, что он с удовольствием встречал Муравьевых-Амурских в Париже, Висбадене. Муравьев-Амурский в дружеской беседе сохранял свою живость, и напоминал общую молодость. О бывшем губернаторе, говорили, что в Париже он «симпатичнейший человек, каким был от природы».

Граф мог запросто отказать в аудиенции одним, и нанести визит другим. М.И. Венюков, который сам себя называл «капризным штабс-капитаном», по собственному желанию, оставившему службу у Муравьева-Амурского, удивлялся, что тот принимал его приглашения и приходил в крошечную комнатку скромного отеля Saint Roch, где они беседовали часами. Венюков назвал некогда могущественного сибирского генерал-губернатора «стариком-юношей».

В Париже Муравьев-Амурский был «одним из главных средоточий Русской там колонии». Приезжающие из России считали для себя за честь явиться на поклон к графу. Гонцы из Сибири привозили ему во Францию байкальский омуль и китайские яблоки. Наверное, он был очень этому рад.

Как ни странно, человека могут порадовать, казалось бы, совсем прозаические вещи. Однажды зимой я передала для Всеволода Петровича Сысоева дальневосточного писателя корзинку с лесной ягодой голубикой. Как рассказала мне потом его дочь Ольга, Всеволод Петрович даже повеселел. Так что я вполне представляю, состояние графа, когда он вдыхал запах сибирских даров.

В письме брату Валериану от 5 января 1865 года Муравьев-Амурский бодро сообщает: «По наружностия, говорят, не очень постарел, но есть пословица, что маленькая собачка до старости щенок; а, притом, по характеру моему, никакие болезни не смиряют живости моих движений и разговора».

Через три года он пишет Корсакову, что митрополит Иннокентий при встрече с ним в Москве сказал: « Ах, как вы постарели». Муравьев-Амурский пишет, что это замечание для него было «не совсем лестно». Бывшие сослуживцы, видевшие его в 1877 году за границей, отмечали, что граф «очень одряхлел».
Он приехал в Иркутск в марте 1848 года. При знакомстве с чиновниками некоторым не подал руки, не принял приглашение местных богатеев, кому-то сразу дал от ворот поворот.

Он уехал из Иркутска в январе 1861 года. « Люди несли его на руках « Тронулись повозки. Все стояли без шапок, кто крестился, кто бежал сзади. Шибче и шибче двигались повозки, а народ долго стоял без шапок. Мы, граф, тебя не забудем. Не забудь и ты нас!». А прошло-то всего 13 лет, нет, прошло-то целых 13 лет! Сын Невы оставил в Сибири свое сердце.

Среди людей, проходящих мимо лежащего человека, обязательно найдется тот, который остановится, чтобы помочь, в толпе зевак обязательно найдется тот, который бросится в огонь и воду.

Источник