На чем разбогател гэтсби
Достойное чтиво для господ: Фрэнсис Скотт Фицджеральд, «Великий Гэтсби»
По окончании Первой мировой войны человечество замерло, подобно испуганному зверю. Перед разочарованной молодежью, которая должна была взяться за строительство нового порядка, стоял важнейший выбор: в каком направлении двигаться дальше? Многие из ее числа были начисто выжаты принесенными войной лишениями, неимоверным напряжением и непоколебимым осознанием конечности бытия. В любую секунду на мир может обрушиться новая война и проглотить несколько миллионов жизней. После этого озарения двадцатые, смачно сплюнув на пол, заревели.
Весь мир ринулся вперед — представители творческих профессий получили необходимый накал, экономика и производство воспряли духом, а богема с радостным хохотом вывалилась на танцполы. В Америке этот небывалый экономический подъем совпал с принятием «сухого закона». С его подачи бутлегеры исправно доставляли запрещенный, но столь желанный алкоголь в подпольные клубы, а женщины задорно вились под раскаты «черной музыки». «Век джаза» отчаянно, до хрипоты и боли в боках ревел, лишь для того, чтобы очнуться в холодных объятиях Великой депрессии.
«…четверо мрачных мужчин во фраках идут по тротуару с носилками, на которых лежит женщина в белом вечернем платье. На ее руке, свесившейся вниз, ледяным огнем горят бриллианты. В гробовом молчании мужчины сворачивают и входят в дом — но не в тот, куда направлялись. Никто не знает имени женщины, и никому нет до нее дела».
— «Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Федеральные агенты избавляются от нелегального алкоголя, 1929-ый год
До трагедии, захлестнувшей Америку в конце двадцатых, еще далеко. На дворе 1925-ый год — банки жадно набивают животы, брокеры и не думают массово выбрасываться из окон, а Джон Стейнбек лишь мечтает написать нечто столь сильное и человечное, как «Гроздья гнева». В этот относительно благоприятный период Фрэнсис Скотт Фицджеральд выпускает свой третий роман — «Великий Гэтсби», который впоследствии станет олицетворением всей его творческой жизни.
К этому моменту у Фицджеральда дела идут не лучшим образом. Широкая известность пришла к нему в 23 года после выхода его дебютного романа «По эту сторону рая». В один миг он обрел ошеломительную общественную любовь, богатство и супругу в лице Зельды Сейр. Поначалу все складывалось прекрасно, молодая и красивая пара ни в чем себе не отказывала — изысканные наряды, шикарные рестораны и вереница европейских курортов, их жизнь походила на неутихающий и выставленный на всеобщее обозрение праздник.
«Иногда я не знаю, реальные ли мы с Зельдой люди или персонажи одного из моих романов».
— Фрэнсис Скотт Фицджеральд
На первой волне успеха Фицджеральд стал самым высокооплачиваемым писателем, на постоянной основе публиковавшим рассказы в «глянцевых» журналах, среди которых были The Saturday Evening Post и Esquire. И хотя это сотрудничество позволило Фицджеральдам вести роскошный образ жизни на протяжении нескольких лет, оно не пошло на пользу и без того ветшающей популрности Фицджеральда. Постепенно общество перестало воспринимать его как настоящего писателя, все чаще в нем видели автора посредственных рассказов и персонажа светских хроник. В результате, и критики, и читатели встретили «Великого Гэтсби» крайне прохладно — за первый год его тираж достиг неубедительных 20 тысяч копий.
Зельда, выросшая в достатке, вышла замуж за Фицджеральда лишь после того, как он разбогател, поскольку не желала себя в чем-либо ограничивать
Действие «Великого Гэтсби» разворачивается в 1922-ом году. Америка переживает небывалый экономический рост, зарождается культура массового и зачастую беспорядочного потребления, а «сухой закон» уже три года не справляется со своей задачей. Как раз в это время Ник Каррауэй, отпрыск ныне разорившегося семейства, покидает родной Средний Запад и перебирается в Нью-Йорк. Но из-за нехватки средств он вынужден поселиться поодаль от центра — в одноэтажной халупе, расположившейся в небогатом районе Лонг-Айленда и окруженной выцветшей метровой травой.
Тем удивительнее, что по соседству со столь непримечательным жилищем затаилось поместье внушительных размеров. Ухоженный и опрятный уголок, в который каждые выходные стекаются сотни представителей Нью-Йоркской богемы, жаждущей с головой окунуться в долгожданное веселье и смыть непроходящие горести терпким алкоголем. Большинство посещает это олицетворение «ревущих двадцатых» без всякого приглашения, поскольку двери Великого Гэтсби открыты для всех страждущих.
Снесенный в 1945-ом особняк Beacon Towers, которым предположительно вдохновлялся Фицджеральд при написании романа
Джей Гэтсби, обаятельный и не по годам успешный молодой человек, подобно Нику Каррауэю и самому Фицджеральду, несколько лет назад перебрался в Нью-Йорк со Среднего Запада. Но если последние решились на этот шаг преимущественно ради толчка в карьере, то Гэтсби преследовал куда более благородную цель — им руководило незапятнанное корыстью желание вернуть некогда выскользнувшее из рук счастье.
«Даже когда Восток неодолимо манил меня, когда я наиболее остро осознавал его подавляющее превосходство над скучными, сонными и провинциально-самодовольными городками за рекой Огайо, где бесконечные сплетни не щадят никого, кроме детей и стариков, — даже тогда я ощущал в нем какую-то ущербность, если не сказать — извращенность».
— «Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд
За пять лет до начала романа, во время службы в армии, Гэтсби встретил удивительно красивую и утонченную представительницу богатого рода. Изнеженная и выросшая в изолированном мире роскоши Дэйзи искренне влюбляется в Джея Гэтсби. Но, вопреки взаимности их чувств, зыбкое, если не сказать плачевное, положение Гэтсби в обществе становится причиной их разлуки. И если Дэйзи без лишнего надрыва смирилась с этой досадной оплошностью и вскоре вышла замуж за способного обеспечить ее Тома Бьюкенена, то Джей Гэтсби отвел утраченному чувству особое место в своей жизни.
После расставания с Дэйзи его единственной мечтой и целью, на достижение которой работал каждый его мускул, стало скорейшее воссоединение с ней. Именно ради нее он разбогател, обосновался на Лонг-Айленде и окружил себя шумными вечеринками, не дающими покоя всему Нью-Йорку. Все лишь для того, чтобы ненароком встретиться с Дэйзи и уже никогда ее не отпускать.
Центр Нью-Йорка, 1920-ый год
Собственно говоря, Фицджеральд является писателем крайне сентиментальным, чувственным и лишенным присущей тому же Хемингуэю маскулинности. И в этом плане «Великий Гэтсби» мало чем отличается от его прочих работ, поскольку на поверхности романа зиждется крайне простая, хотя и не лишенная изысканности, история о крушении личности. Его истинная прелесть кроется в неочевидных деталях, окружающем их контексте и обманчивой атмосфере благополучия.
Главной и при этом наименее очевидной особенностью «Великого Гэтсби» является образ Дэйзи. Повествование построено таким образом, что читатель ни на секунду не должен усомниться в ее особенности. Она является единственным желанием Гэтсби, стержнем, на котором держится весь его образ. Именно поэтому в ней не должно быть ни единого изъяна.
И Фицджеральд достигает кристальности образа Дэйзи не за счет акцента на ней самой, а благодаря личности самого Гэтсби. Это противоречивый, но крайне яркий персонаж, глубины которому придает выступающий непредвзятым рассказчиком Ник Каррауэй. Иными словами, Фицджеральд не просто усиливает, он непосредственно возводит образы героев на их отношении друг другу. Подобно иллюзионисту он создает хрупкую иллюзию, в реальности которой поначалу не возникает никаких сомнений.
В 1925-ом году, во время визита в Париж, Фицджеральд познакомился с начинающим писателем Эрнестом Хемингуэем. Так зародилась очень непростая, но важная для обоих писателей, дружба
Фицджеральд вырос в некогда состоятельном, но разорившемся к его рождению, семействе. Семействе, которое несмотря на все трудности сумело отправить его на обучение в частную школу, где юный Фицджеральд впервые соприкоснулся с понятием богатства. Лишенный широких возможностей, он инстинктивно тянулся к обеспеченным детям, искал их компании и одобрения, хотя это вовсе не означает, что он перед кем-то пресмыкался. Вовсе нет, уже в возрасте тринадцати лет он, опубликовав свой первый рассказ, показал себя яркой и незаурядной личностью.
Благодаря тому, что Фицджеральд прекрасно сознавал исключительность богатых и их оторванность от остального мира, на свет появились Джей Гэтсби, Дэйзи и Том Бьюкенен. По ходу романа выясняется, что Гэтсби не просто богач, он является порождением «новых денег», ведь разбогател он совсем недавно, и, как следствие, внушительные возможности еще не успели деформировать его мироощущения. В свою очередь, Дэйзи и Том Бьюкенен олицетворяют «старые деньги» — их семьи богаты на протяжении многих поколений, и их жизни неразрывно связаны с достатком.
Противостоянию нового и старого легко не придать должного значения, но именно оно наполняет историю столь важной глубиной. Немногочисленные победы героев, смердящие кровью и разочарованием, обретают в свете этого конфликта совершенно иной окрас. Фицджеральд рушит не чей-то отдельно взятый мир, а судьбу целого поколения, вознамерившегося вспорхнуть на уже занятую вершину. Поколения, представителем которого был и он сам.
При том, что Фицджеральд является одним из самых ярких голосов «потерянного поколения», увидеть ужасы войны воочию ему не довелось
Помимо прочего, Фицджеральд сумел запечатлеть необычайно громкую и яркую, как тысяча палящих орудий, эпоху со всеми присущими ей атрибутами. Это был отчаянный рывок, навсегда изменивший Америку, а вместе с ней и остальной мир. Небывалый рост организованной преступности, подкрепленный коррупцией передел власти и зарождение двух трагедий — Великой депрессии и Второй мировой войны. Вопреки тому, что Фицджеральд едва ли мог предвидеть эти огромные рытвины, благодаря им царящий в «Великом Гэтсби» подъем отдает нарастающим запахом разлагающейся плоти и неминуемой смерти. Этот не желающий утихать праздник полон скорби и страха перед завтрашним днем.
«— Сдается мне, что это последний писк моды: преспокойно сидеть и наблюдать, как мистер Никто из Ниоткуда крутит роман с твоей женой! Ну, если так, то эти веяния не по мне… Сегодня глумятся над семьей и семейными ценностями, а завтра выкинут за борт все моральные устои и разрешат браки между белыми и черными».
— «Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд
В годы большой нужды Фицджеральд успел поработать сценаристом в Голливуде. Самой известной картиной, к которой он приложил руку, стали «Унесенные ветром», хотя в титрах об этом нет ни слова
Еще в студенческие годы Фицджеральд серьезно пристрастился к алкоголю, а ранний брак с любившей веселье Зельдой, лишь укоренил эту привычку. В дальнейшем нараставшую зависимость дополнили неудачи в творчестве, глупые выходки, регулярно попадавшие на страницы газет, и шумные семейные ссоры. Под влиянием столь деструктивного образа жизни еще в середине двадцатых у Зельды начало проявляться помутнение рассудка, кульминацией которого стал диагноз шизофрения и последующее заточение в лечебной клинике.
Эта потеря, при иных обстоятельствах способная стать освобождением, лишь усложнила жизнь Фицджеральда — его популярность продолжала падать, а счета за лечение Зельды и количество потребляемого алкоголя лишь росли. Умер Фрэнсис Скотт Фицджеральд от сердечного приступа накануне Рождества в возрасте 44 лет, искренне уверенный, что ему, как и его произведениям, не сулит ничего, кроме забвения. Пузырь, нареченный американской мечтой, лопнул без лишнего шума, оставив после себя смесь затухающего восхищения и разочарования, которым только предстояло распуститься ярким соцветием.
«Подобный мне писатель должен быть безгранично уверен в себе, он должен верить в свою звезду. Это почти что мистическое ощущение, ощущение того, что с тобой ничего не может произойти, ничто не способно навредить тебе или тронуть. Эта уверенность есть у Томаса Вулфа. У Эрнеста Хемингуэя. Однажды она была и у меня. Но после серии потрясений, многие из которых произошли по моей вине, что-то случилось с этим чувством неприкосновенности и я потерял хватку».
— Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Тем, кто хочет углубиться в мир классического чтива, рекомендуем посетить паблик автора, Юрия Ягупова — Библиотека вымерших динозавров.
Велик ли Великий Гэтсби?
ЧЕМ ВЕЛИК «ВЕЛИКИЙ» ГЭТСБИ?
«Ему чего-нибудь попроще бы,
А он циркачку полюбил»
Б.Окуджава
Когда применительно к личности натыкаешься на такой эпитет, как «великий», то срабатывает сложившийся за годы жизни стереотип ожидания чего-то нестандартного, значительного, зримо возвышающегося над серой безликостью толпы.
Великий ученый, писатель, художник, политик, спортсмен, махинатор, – продолжать можно долго.
Вынесем за скобки этическую составляющую «великости», понимая, что в любом случае это должна быть некая человеческая глыба, выделяющаяся из толпы, расширяющая горизонты жизни и наши представления о возможностях человека.
Он может то, чего не могут другие. Своим примером он зовет нас за собой, придает силы и уверенность в себе, так необходимые в жизни каждого человека.
Некоторые великие начинали с самых низов, и это впечатляло.
Многие неуверенные в себе честолюбцы как бы убеждали себя: посмотри, где он был – там же, где примерно и ты сейчас, может даже ниже, а как высоко взлетел! Если смог он, то почему не сможешь ты? Разве он из другого теста? Ну-ка, собери волю в кулак и вперед…
В этом мобилизующее значение великих людей: пусть не всю, но хотя бы какую-то часть жизни люди, впечатлённые великим примером, пытаются и в своей жизни добиться чего-то значимого.
Примерно так я думал, когда, заинтригованный названием романа, принялся за чтение «Великого Гэтсби» Ф.С.Фицджеральда.
Я ожидал найти еще один пример человеческой самоотверженности, великого служения какой-нибудь великой цели. И не нашел…
Но для себя я решил разобраться: чем же велик «великий» Гэтсби?
Уже в начале романа автор несколькими фразами пытается обозначить некий романтический силуэт героя и задать читателю установку, которую он постоянно должен иметь в виду:
«…это был редкостный дар надежды, романтический запал, какого я ни в ком больше не встречал и, наверно, не встречу. Нет, Гэтсби себя оправдал под конец».
Запал действительно редкостный.
Как вскоре выясняется, Гэтсби влюблен в Дэзи, с которой пять лет назад его свела судьба. При этом чувства его не были безответны, и ему удалось добиться от Дэзи практически всего. Но он был, как говорится, «ей не пара», поскольку беден и вообще человек не ее круга. «Его родители были простые фермеры, которых вечно преследовала неудача…»
К моменту, когда автор знакомит нас с Дэзи, она уже замужем и три года как мать очаровательной дочурки. За пять лет многое изменилось в жизни Дэзи и Гэтсби, не изменилось лишь его чувство к ней. Ему удалось сохранить и «редкостный дар надежды», и «романтический запал».
Это несколько странно. Поскольку Гэтсби уже далеко не тот, каким был пять лет назад. При его совершенно реальных возможностях найти кого-то даже получше Дэзи он предпочел оставаться в плену иллюзий относительно полюбившейся девицы, сложившихся у него в период первичного штурма ее твердынь, которые пали уже тогда.
Многоопытные светские львицы Оксана Робски и Ксения Собчак в своем полезном пособии для девушек, мечтающих стать такими же, как они, пишут: «Любовь – продукт скоропортящийся. »
Но так цинично и неромантично могут рассуждать лишь невеликие люди, лишенные «романтического запала» Гэтсби.
Первое, что конкретно мы узнаем о «великом» Гэтсби так это то, что он очень богат, поскольку ему принадлежит то, что бедному человеку принадлежать никак не может.
«Особенно великолепна была вилла справа — точная копия какого-нибудь Hotel de Ville в Нормандии, с угловой башней, где новенькая кладка просвечивала сквозь редкую еще завесу плюща, с мраморным бассейном для плавания и садом в сорок с лишним акров земли. Я знал, что это усадьба Гэтсби».
Но, ясное дело, не богатство делает Гэсби «великим».
Богатые люди в Америке, да и в других местах, не такая уж редкость, но не все же богачи великие.
Кому-то наследство обломилось, кто-то удачно женился, кто-то удачно выстрелил. Да мало ли как люди становятся богатыми. Так что читатель ждет дальнейших разъяснений: какие же такие замечательные качества позволяют автору так величать своего героя.
Его счастливый соперник, Том Бьюкенен, сумевший заполучить в жены Дэзи – мечту героя, нисколько не потускневшую за пять лет в основном заочной любви, тоже далеко не бомж.
«Родители его были баснословно богаты, — уже в университете его манера сорить деньгами вызывала нарекания…»
Вилла Гэтсби великолепна, но Том и Дэзи тоже не в хибарке живут.
«Их резиденция оказалась еще изысканней, чем я рисовал себе. Веселый красный с белым дом в георгианско-колониальном стиле смотрел фасадом в сторону пролива. Зеленый газон начинался почти у самой воды, добрую четверть мили бежал к дому между клумб и дорожек, усыпанных кирпичной крошкой, и, наконец, перепрыгнув через солнечные часы, словно бы с разбегу взлетал по стене вьющимися виноградными лозами».
Том несколько странный. Казалось бы, если ты обладаешь Дэзи, о чем еще можно мечтать? А Том не только мечтает, как Гэтсби, он еще и реально заводит любовную интрижку на стороне с замужней дамой, о которой автор романа ни единого доброго слова не сказал. Все ее жизненное кредо укладывается в одну фразу: «Живешь ведь только раз, только раз».
Но Том о ней заботится, снимает для встреч с нею квартиру в Нью-Йорке, балует ее шопингом, потакает ее капризам. Ну а как же иначе вести себя с любовницей, не будучи стесненным в средствах?
Но случается, и между ними пробегают тучи. Вот, автор описывает случай, когда Миртл Уилсон, так зовут пассию Тома, позволила себе лишнее.
«…они стояли друг против друга и запальчиво спорили о том, имеет ли право миссис Уилсон произносить имя Дэзи.
— Дэзи! Дэзи! Дэзи! — выкрикивала миссис Уилсон. — Вот хочу и буду повторять, пока не надоест. Дэзи! Дэ…
Том сделал короткое, точно рассчитанное движение и ребром ладони разбил ей нос.
Потом были окровавленные полотенца на полу ванной…»
В результате: «. на диване лежит истекающая кровью жертва».
Но чем же так хороша Дэзи – бессменная владычица сердца «великого» Гэтсби, женщина, над любовью к которой не властно время?
Сама о себе она сказала, не без кокетства: «Многоопытная и разочарованная, вот я какая». Но после нескольких лет замужества почти все дамы такие. Опять автор томит нас загадкой, которую, читая роман, мы надеемся разгадать. Что-то в ней должно быть такое, что оставило в душе Гэтсби неизгладимый след.
При первом знакомстве с Дэзи мы застаем ее за важным делом: со своей подругой они возлежат на «исполинской тахте». Судя по всему, прилегли они уже давно, и если бы не приход гостя, то неизвестно, сколько бы еще лежали.
«— Я вся как деревяшка, — пожаловалась она /подруга Дэзи – А.А./. — Невозможно столько времени валяться на диване».
Но для этих милых дам и «невозможное возможно», как поет Дима Билан.
Жизнь у Дэзи – мечты «великого» Гэтсби, на которую он растрачивает свой «редкостный дар надежды», судя по всему, пресыщенная. Настолько, что она уж и не знает, что с нею делать.
« — Давайте придумаем что-нибудь, — зевнула мисс Бейкер, усаживаясь за стол с таким видом, словно она укладывалась в постель.
— Давайте, — сказала Дэзи. — Только что? — Она беспомощно оглянулась на меня. — Что вообще можно придумать?»
Богатством воображения Дэзи и ее подруга явно не отличаются, так же, как и их разговор содержательностью.
«…в их насмешливой, бессодержательной болтовне не было легкости, она была холодной, как их белые платья, как их равнодушные глаза, не озаренные и проблеском желания».
Проходит время, гостю пора покидать гостеприимных хозяев, а тайна Дэзи так и не раскрыта. В чем же ее загадка? Но мы надеемся, что автор в свое время нам все разъяснит.
Пора бы и рассказать читателю, чем же занимается наш главный герой. Автор, однако, не торопится нас в это посвящать. Так лишь время от времени чуть-чуть намекает. Но ничего великого за этими намеками не чувствуется.
Зато очень подробно рассказывается, чем занимаются гости на его вилле.
Нам туда не попасть, к сожалению, а любопытно: как оно там всё вертится? Потому спасибо автору за развернутую картину происходящего в этом раю.
«Летними вечерами на вилле у моего соседа звучала музыка. Мужские и женские силуэты вились, точно мотыльки, в синеве его сада, среди приглушенных голосов, шампанского и звезд. Днем, в час прилива, мне было видно, как его гости прыгают в воду с вышки, построенной на его причальном плоту, или загорают на раскаленном песке его пляжа, а две его моторки режут водную гладь пролива Лонг-Айленд, и за ними на пенной волне взлетают аквапланы. По субботам и воскресеньям его «роллс-ройс» превращался в рейсовый автобус и с утра до глубокой ночи возил гостей из города или в город, а его многоместный «форд» к приходу каждого поезда торопливо бежал на станцию, точно желтый проворный жук. А в понедельник восьмеро слуг, включая специально нанятого второго садовника, брали тряпки, швабры, молотки и садовые ножницы и трудились весь день, удаляя следы вчерашних разрушений. Каждую пятницу шесть корзин апельсинов и лимонов прибывали от фруктовщика из Нью-Йорка — и каждый понедельник эти же апельсины и лимоны покидали дом с черного хода в виде горы полузасохших корок. На кухне стояла машина, которая за полчаса выжимала сок из двухсот апельсинов — для этого только нужно было двести раз надавить пальцем кнопку.
Раза два или даже три в месяц на виллу являлась целая армия поставщиков. Привозили несколько сот ярдов брезента и такое количество разноцветных лампочек, будто собирались превратить сад Гэтсби в огромную рождественскую елку. На столах, в сверкающем кольце закусок, выстраивались окорока, нашпигованные специями, салаты, пестрые, как трико арлекина, поросята, запеченные в тесте, жареные индейки, отливающие волшебным блеском золота. В большом холле воздвигалась высокая стойка, даже с медной приступкой, как в настоящем баре, и чего там только не было — и джин, и ликеры, и какие-то старомодные напитки, вышедшие из употребления так давно, что многие молодые гостьи не знали их даже по названиям.
К семи часам оркестр уже на местах — не какие-нибудь жалкие полдюжины музыкантов, а полный состав: и гобои, и тромбоны, и саксофоны, и альты, и корнет-а-пистоны, и флейты-пикколо, и большие и малые барабаны. Пришли уже с пляжа последние купальщики и переодеваются наверху; вдоль подъездной аллеи по пять в ряд стоят машины гостей из Нью-Йорка, а в залах, в гостиных, на верандах, уже запестревших всеми цветами радуги, можно увидеть головы, стриженные по последней причуде моды, и шали, какие не снились даже кастильским сеньоритам. Бар работает вовсю, а по саду там и сям проплывают подносы с коктейлями, наполняя ароматами воздух, уже звонкий от смеха и болтовни, сплетен, прерванных на полуслове, завязывающихся знакомств, которые через минуту будут забыты, и пылких взаимных приветствий дам, никогда и по имени друг дружку не знавших».
В романе описание этим не заканчивается, там еще много чего, поражающего воображение, но я на этом прерву цитату. Картина и без того ясна: если рай на земле когда-либо существовал, то на вилле у «великого» Гэтсби.
Удивляет, правда, что обитают в этом раю совсем не ангелы, а люди, попавшие туда, в основном, случайно.
«Туда не ждали приглашения — туда просто приезжали, и все. Садились в машину, ехали на Лонг-Айленд и в конце концов оказывались у Гэтсби. Обычно находился кто-нибудь, кто представлял вновь прибывшего хозяину, и потом каждый вел себя так, как принято себя вести в загородном увеселительном парке. А бывало, что гости приезжали и уезжали, так и не познакомившись с хозяином, — простодушная непосредственность, с которой они пользовались его гостеприимством, сама по себе служила входным билетом».
От этого остается неприятный осадок как бы насилия над здравым смыслом.
Зачем это Гэтсби устраивает столь фантастические празднества, своего рода благотворительные гульбища для не нуждающихся? Тайна сия велика, но позднее она разъяснится…
Как-то и рассказчик, в отличие от большинства гостей официально приглашенный «лакеем в ливрее», попадает на этот праздник жизни. Общаясь с гостями, он слышит целый ряд версий о том, кто же такой этот Гэтсби, принимающий гостей с таким размахом. Версии – одна другой фантастичнее, и ни одна из них рассказчика не устраивает. В одном он твердо уверен: «…чтобы молодые люди выскакивали просто ниоткуда и покупали себе дворцы на берегу пролива Лонг-Айленд — так не бывает».
Естественно и для нас разделить эту уверенность. Сейчас мы даже знаем, что «выскакивать» они могут и реально «выскакивают», например, из России.
Ко времени, о котором идет речь, он еще и фантастически богатый человек.
И «при всем при том, при всём при этом» он очень, видите ли, робок.
«— Ему хочется, чтобы она увидела его дом, — пояснила Джордан».
Герой надеется, что, увидев его дом, Дэзи сразу поймет все то, что недопоняла в то время, пять лет назад, когда они были близки. И расчет его оправдался.
Но вот приближается момент встречи, о которой столько лет мечталось. И мы видим, как велик Гэтсби тем «романтическим запалом», о котором автор предупредил нас еще в начале романа.
Устроитель встречи тактично оставил их наедине, и, после неизбежного в таких случаях обоюдного смущения, вскоре от «… первоначальной скованности не осталось и следа».
И вот теперь предстоит главное: обрушить на Дэзи успех, которого он добился, и вынудить ее к вторичной капитуляции. Без ложной скромности он осматривает главное орудие своей будущей победы.
«— А хорош отсюда мой дом, правда? — сказал он мне — Посмотрите, как весь фасад освещен солнцем. Я согласился, что дом великолепен».
Первый выстрел и сразу «в яблочко». Дэзи сражена.
«— Как, неужели это — ваш дом? — вскричала она, указывая пальцем на виллу.
— Вам он нравится?
— Очень нравится…»
Но нужно закрепить победу, как говорится, «дожать противника», и Гэтсби добивается полной победы.
«…у меня день и ночь полно гостей. Ко мне приезжают очень интересные люди. Известные люди, знаменитости».
Не будем касаться особенностей внутреннего строения и убранства дома. Уверяю вас, все, что может подсказать вам ваша фантазия, там было и даже, наверняка, что-то сверх того. Один лишь штрих, подчеркивающий «скромность» нашего героя:
«Его спальня была скромнее и проще всех — если не считать туалетного прибора матового золота». М-да.
И вот, наконец, мгновение, искупившее тоску и томление, в течение пяти лет терзавших сердце Гэтсби. Не пожалею ни времени, ни места, приведу еще одну пространную цитату, чтобы вместе с героем насладиться его триумфом.
«…овладев собой, он распахнул перед нами два огромных шкафа, в которых висели
его бесчисленные костюмы, халаты, галстуки, а на полках высились штабеля уложенных дюжинами сорочек.
— У меня в Англии есть человек, который мне закупает одежду и белье. Весной и осенью я получаю оттуда все, что нужно к сезону.
Он вытащил стопку сорочек и стал метать их перед нами одну за другой; сорочки плотного шелка, льняного полотна, тончайшей фланели, развертываясь на лету, заваливали стол многоцветным хаосом. Видя наше восхищение, он схватил новую стопку, и пышный ворох на столе стал еще разрастаться — сорочки в клетку, в полоску, в крапинку, цвета лаванды, коралловые, салатные, нежно-оранжевые, с монограммами, вышитыми темно-синим шелком. У Дэзи вдруг вырвался сдавленный стон, и, уронив голову на сорочки, она разрыдалась.
— Такие красивые сорочки, — плакала она, и мягкие складки ткани глушили ее голос — Мне так грустно, ведь я никогда… никогда не видала таких красивых сорочек».
Бедная Дэзи… Ну как тут не взгрустнуть, не всплакнуть? Признаюсь, мне тоже стало грустно, ведь и я такого избыточного изобилия никогда не видел. А уж об обладании им и не заикаюсь, дабы не разрыдаться.
А если серьезно, то все это отдает поразительной сентиментальностью, безвкусицей и пошлостью.
Но это лишь промежуточные итоги. Мы ждем решительной развязки, которая все расставит по местам и каждому воздаст по заслугам. А пока Дэзи и Гэтсби снова любят друг друга и уже не вспоминают о приличиях. Стоило Тому, её мужу, выйти из комнаты, как:
«…она встала, подошла к Гэтсби и, притянув его к себе, поцеловала в губы.
— Я люблю тебя, ты же знаешь, — прошептала она.
— Ты, кажется, забыла, что здесь еще кто-то есть, — сказала Джордан.
Дэзи недоверчиво оглянулась.
— А ты целуй Ника.
— Фу, бесстыдница!
— Ну и пусть!»
В какой-то момент Гэтсби становится яснее в Дэзи одна ее особенность.
«— У Дэзи нескромный голос, — заметил я. /кузен Ник – А.А./ — В нем звенит… — Я запнулся.
— В нем звенят деньги, — неожиданно сказал он /Гэтсби – А.А./. Ну конечно же. Как я не понял раньше. Деньги звенели в этом голосе — вот что так пленяло в его бесконечных переливах, звон металла, победная песнь кимвал… Во дворце высоком, беломраморном, королевна, дева золотая…».
«Деньги в голосе». Это о Дэзи – королеве грез. Не думаю, что это может добавить женщине очарования.
Но вот наступила ситуация, когда решительного объяснения между заинтересованными сторонами уже не избежать.
Гэтсби первый решительно открывает свои карты, которые, как он считает, битыми быть не могут.
«— Ваша жена вас не любит, — сказал Гэтсби. — Она вас никогда не любила. Она любит меня… — Она вас никогда не любила, слышите? — закричал он — Она вышла за вас только потому, что я был беден и она устала ждать. Это была чудовищная ошибка, но все равно, она никогда никого не любила, кроме меня».
Но Том, этот подонок, не из тех, кто сдается без боя. У него свои приемы.
Вначале он добивается признания Дэзи, что и его она тоже любила.
«Ох, ты /Гэтсби – А.А./ слишком многого хочешь! — вырвалось у нее — Я люблю тебя теперь — разве этого не довольно? Прошлого я не могу изменить. — Она заплакала — Было время, когда я любила его, — но тебя я тоже любила».
Одно это почти валит Гэтсби с ног: как это можно любить еще кого-то, когда есть он – Гэтсби. Правда, в глазах здравомыслящего человека нет в этом ничего сверхъестественного. Его долго не было рядом, а известная поговорка учит: с глаз долой из сердца вон. Или, как поется в знаменитом романсе Н.Кукольника: «Разлука уносит любовь».
Далее следует главный козырь Тома. Он, оказывается, времени даром не терял. Богатство Гэтсби и балы, которые он закатывал, не давали ему покоя. По своим каналам ему удалось выяснить, что деньги Гэтсби «плохо пахнут» и он рассказывает об этом Дэзи и другим присутствующим. Гэтсби пытается все отрицать, то есть, мягко говоря, вводить всех в заблуждение. Но Дэзи уже поверила Тому, который, кстати, в заблуждение никого не вводил. В ее голосе, мы это знаем, звенят деньги, но вдруг она проявляет неожиданную щепетильность, и замок любви, построенный Гэтсби на песке, вмиг рассыпается.
Абсолютно прав Фредерик Бегбедер, находя ее поведение в данной ситуации анахроничным: «…грязные деньги Гэтсби не смогут вернуть ему Дэзи, и это единственный анахронизм романа: в наши дни красотка Дэзи, не колеблясь ни минуты, сбежала бы с красавчиком нуворишем».
Фицджеральдом, однако, такой сюжетный ход не предусмотрен.
Само это великодушие и поездка Дэзи с отвергнутым ею Гэтсби психологически неубедительны.
Ей ведь должно быть крайне неловко перед ним: её любовь оказалась совершенно неспособной противостоять вызовам и испытаниям. В такой ситуации естественным было бы желание быть поближе к Тому, перед которым можно было бы изобразить раскаяние, осознание вины и готовность её загладить. Фицджеральду, однако, так не кажется.
Далее сюжет разворачивается как в очень плохом детективе, в котором случайности, натяжки, совпадения и нелепости позволяют автору кое-как довести повествование до конца.
Под надуманным предлогом за рулем оказывается Дэзи. Как раз в тот самый момент, когда они с Гэтсби проезжают мимо гаража Уилсонов, выяснение отношений между Миртл и ее супругом достигает кульминации. Миртл, любовница Тома, сама не своя, выбегает на дорогу /больше бежать, очевидно, было некуда/ и это последнее, что она успевает сделать.
О, эти роковые совпадения, этот «рояль в кустах»!
В последнем разговоре с Ником Гэтсби рассказывает ему как Дэзи когда-то запала ему в сердце, да так и осталась там навсегда.
«Она была первой «девушкой из Общества» на его пути… Он был поражен — никогда еще он не видел такого прекрасного дома. Но самым удивительным, дух захватывающим было то, что Дэзи жила в этом доме — жила запросто, все равно как он в своей лагерной палатке… Его волновало и то, что немало мужчин любили Дэзи до него — это еще повышало ей цену в его глазах… он старался не упустить время. Он брал все, что мог взять, хищнически, не раздумывая, — так взял он и Дэзи однажды тихим осенним вечером, взял, хорошо зная, что не имеет права коснуться даже ее руки».
Вот как было раньше. А пройдя войну и став богатым, имев женщин, которых он за что-то там «презирал», Гэтсби вдруг стал таким робким и застенчивым.
Его «романтический запал» за годы разлуки нисколько не угас, а только разгорелся, и кончилось это тем, «…что он обрек себя на вечное служение святыне».
Помимо святости у Дэзи есть еще плоть и кровь и настойчивый внутренний голос, который «…требовал от нее решения. Она хотела устроить свою жизнь сейчас, сегодня; и чтобы решение пришло, нужна была какая-то сила — любви, денег, неоспоримой выгоды, — которую не понадобилось бы искать далеко».
Эту силу, которая, как мы помним, «сокрушительна», она нашла у Тома и покорилась ей «не без внутренней борьбы, но и не без облегчения». На этот раз обошлось, слава Богу, без «точно рассчитанных ударов ребром ладони», на которые, как мы знаем, Том большой мастак.
Дальнейшее нам известно. Известно также и то, что Гэтсби уже не владеет ситуацией, что от хода событий он безнадежно отстал. Он все еще путается в сетях своих иллюзий относительно Дэзи, зациклившись на идее, с которой ему так не хочется расставаться.
«— Может быть, она и любила его какую-то минуту, когда они только что поженились, — но даже тогда меня она любила больше».
Нику уже все известно, и он смотрит на ситуацию трезвыми глазами. И вот Ник обращается к Гэтсби с последними словами, словами сочувствия и симпатии.
«— Ничтожество на ничтожестве, вот они кто, — крикнул я, оглянувшись. — Вы один стоите их всех, вместе взятых».
Ну что тут скажешь? «Они», конечно же, ничтожества, но и «великость» Гэтсби как-то ни в чем не проявилась.
Они расстались, а на другой день Гэтсби глупо и нелепо погиб от пули Уилсона, ошибочно считавшего, что именно Гэтсби задавил автомобилем его драгоценную Миртл.
Почему он «великий» я так и не понял.
Читатель не обязан принимать на веру навязываемые автором фантазии. Авторский текст должен обладать силой убеждения, а «. от читателя требуется в некотором смысле бдительнось и сопротивление материалу». /И.Михайлов в статье об Ю.Айхенвальде. Московская Правда. 05.01.95/
Гэтсби никоим образом не велик. При всем его богатстве и некоторых приятных качествах характера, вызывающих симпатию, он просто жалок, а временами неправдоподобно инфантилен.
Его блестящая вилла, предмет его честолюбивой гордости, превратилась в своего рода, как сейчас сказали бы, «халявный» развлекательный клуб. Многие из визитеров даже не знакомы с хозяином, но охотно посещают его блистательные празднества, поскольку ни членские взносы, ни аренду клуба оплачивать не надо. Им просто пользуются, а он охотно позволяет это делать.
В самом конце романа Фицджеральд пытается вычеканить фразу, в которой была бы заключена емкая, сущностная характеристика его героя. Читатель должен восскорбеть, проникнуться и осознать: кого недостойный мир потерял в лице Гэтсби. Прием не новый, но суть в том, что у автора ничего не вышло. Судите сами.
«Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда — завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки… И в одно прекрасное утро…»
Но вот ушел из жизни «великий» человек. Естественно предположить, что после него осталось в этом мире что-нибудь значимое, заслуживающее благодарную память потомков. Для великих покойников это обычное дело. Что же осталось после Гэтсби?
Его дом, непомерно огромный для одиноко проживавшего в нем хозяина, некогда щедро и зазывно сверкавший огнями, превратился в «огромную нелепую хоромину» с нецензурным словом на одной их входных ступенек, нацарапанным кем-то из праздношатающихся остряков. Ну и еще его деньги, которые кто-то каким-то образом разделит. Вот и все. Маловато для великого человека.
Просматривая старые журналы, в «Огоньке» за 1991 год в 44-м номере я обнаружил статью С.Николаевича о Джоне Кеннеди, американском президенте. Она называется «Великий Гэтсби большой политики». Какие основания обнаружил автор статьи в романе Ф.С.Фицджеральда для сравнения действительно великого президента со столь сомнительным литературным персонажем остается неясным. Название статьи, что называется, «звучит». Но помимо этого необходимо, чтобы оно отражало суть, главную идею предлагаемого читателям материала. Если Гэтсби чем-то и велик, то финансовыми махинациями, принесшими ему большие, но «грязные деньги». Сейчас таких «великих» достаточно поразвелось. Есть среди них и президенты. Но сравнение Гэтсби с Джоном Кеннеди, имеющим несомненные заслуги, как перед своей страной, так и остальным миром, мне представляется легкомысленным, неоправданным и недопустимым.
Дело, однако, сделано и основательно забыто. А данное напоминание, возможно, остережёт будущих николаевичей от необдуманного использования устоявшихся литературных штампов по отношению к историческим деятелям, несомненно заслужившим наше уважение.