Национальная идентичность что это
Понятие «национальной идентичности»: теоретико-литературный аспект исследования
АННОТАЦИЯ
В данной статье рассмотрены понятия «идентичность» и «национальная идентичность» в контекст современных исследований. Выявлены конститутивные составляющие и дифферентные признаки данных понятий.
ABSTRACT
The paper deals with the notions «identity» and «national identity» in the context of modern researches. Constant characteristics and differential marks are distinguished.
Ключевые слова: идентичность, национальная идентичность.
Keywords: identity, national identity, mark, approach.
Национальная идентичность или национальное самосознание – одна из составляющих идентичности человека, связанная с ощущаемой им национальной или этнической принадлежностью. Хотя национальная идентичность не тождественна понятиям национальности или гражданства, они могут быть факторами, оказывающими на неё сильное влияние.
Цель: рассмотреть понятия «идентичность», «национальная идентичность», признак, подход.
Задачи:
Национальная идентичность – это чувство «нации как связного целого, представленного уникальными традициями, культурой и языком» [1]. Национальная идентичность может относиться к субъективному чувству, которое человек разделяет с группой людей о нации, независимо от его правового статуса гражданства. Национальная идентичность рассматривается в психологическом плане как «осознание различия», «чувство и осознание «мы» и «они» [9].
Ученые проявляют особый интерес к этой проблеме, который можно объяснить рядом обстоятельств. Проблема идентичности приобретает абсолютно иное значение в контексте глобализации с ее неоднозначным и контрадикторным характером. Изменились и способы интерпретации понятия идентичности. Благодаря изучению этой проблемы можно выявить особенности кризиса современной цивилизации, который влияет на формирование и изменение идентичности. Кризис культуры ускорил переоценку ценностей, которые ранее составляли основу идентификации человека в обществе.
Существует множество дефиниций идентичности, что показывает исследование научной литературы. Термин «идентичность» использовался в работах западных философов от древних греков до современной теоретической философии. Термин «идентичность» происходит от латинского слова identifico — «отождествляю». Психологи трактуют идентичность как понимание принадлежности объекта (субъекта) к другому объекту (субъекту) как части и целого. С. Хантингтон описывает идентичность как самосознание индивида или группы [5]. В рамках разработанного психоанализа, З.Фрейд вводит такое понятие как «идентификация». Процесс идентификации представляется механизмом, обеспечивающим формирование личности, и интерпретируется как переживание индивидом своей сходности с другим субъектом или объектом действительности [4, с. 53-57].
Э. Эриксон определил идентичность как «чувство личной самоидентификации и исторической наследственности личности» [6]. По словам Эриксона, идентичность проявляется на двух уровнях. Первый уровень, индивидуальный (я-идентичность), подразумевает восприятие себя как тождественного и постижение непрерывности своего существования во времени и пространстве. Второй уровень, социальный, охватывает восприятие того, что другие признают мою идентичность и преемственность. Каждый уровень идентичности имеет две противоположности: позитивную – то, каким должен быть человек с точки зрения своего общественного окружения, и негативную – то, каким человек не должен быть. Для прогрессивного развития необходимо, чтобы позитивная идентичность доминировала над негативной. Эриксон также утверждает, что идентификация как механизм имеет ограниченную ценность. Формирование идентичности, наконец, начинается там, где заканчивается необходимость идентификации. Она возникает в результате избирательного отрицания и взаимной ассимиляции детских идентификаций и их поглощения в новой конфигурации, которая, в свою очередь, зависит от процесса, посредством которого общество идентифицирует молодого индивида, признавая его тем, кто должен стать таким, каков он есть, и кто, будучи таким, каков он есть, воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
Следует отметить, что до Э. Эриксона тему идентичности исследовал Дж.Г. Мид, который пытался обнаружить эмпирическую взаимосвязь между двумя стадиями «я» (индивидом и совокупностью установок других по отношению к себе) [8, с. 123]. Его основные предположения развивает Ю. Габермас. Он считает, что взаимодействие индивидов имеет универсальный смысл [7, с. 290].
Cодержательное понятие идентичности было разработано известным английским социологом А. Гидденсом, который предложил иную трактовку. Он утверждает, что идентичность – это два полюса. С одной стороны – абсолютная приспособленность, некая беспринципность, с другой – самоизолирование. По его словам, анализ самоидентификации должен основываться на стратифицированной модели психологического строения личности [10, с. 47].
Проблема национальной идентичности также посвящено много научно-исследовательских работ. В.В. Кочетков в своей работе «Национальная и этническая идентичность в современном мире» рассматривает понятие национальной идентичности, этнической идентичности с точки зрения различных научных школ (классического психоанализа, французской, немецкой и т.п.). Также оценивается значимость рассматриваемых форм идентичности в формировании и развитии современного общества. Он определяет национальную идентичность как «культурную норму, отражающую экспансивные реакции личности по отношению к своей нации и национальной политической системе» [3].
Следует также отметить работу Ю.А. Кожевниковой «Кризис национальной идентичности в глобализирующемся мире», в которой автор рассматривает национальную идентичность с точки зрения совокупности различных «измерений» и «атрибутов». Национальная идентичность определяется как сложное, многомерное и разностороннее по своей сути общественное явление. Национальную идентичность можно представить как глубоко укоренившееся символическое пространство, благодаря анализу психологического, культурологического, исторического, территориального и политического измерений национальной идентичности. В этом пространстве общность людей превращается в общность национальную, способную отличать себя от «чужих» и создать собственную культуру, систему моральных и общественных ценностей, культурных норм и идеалов. Национальная идентичность – это реально существующее явление, подверженное различным влияниям, воздействиям и изменениям. Автор отмечает, что национальной идентичностью является своеобразное единство ее элементов, «значимых атрибутов», разделяемых теми, кто принадлежит к той или иной нации [2].
О соотношении этнической и национальной идентичности
Определите значения слов, и вы избавите человечество от половины его заблуждений.
Вопросы этнической и национальной идентичности являются актуальными вопросами социальной философии, имеющими не только сугубо теоретическое, но и практическое значение. На рубеже веков этнические и национальные отношения стали камнем преткновения в системе общественных отношений. Неравномерно развивающийся мир порождает все большее смешение народов, в результате чего субъектами национальных отношений в одних обстоятельствах становятся языковые, культурные общности, а в других – государственные или социально-территориальные сообщества. Данная ситуация сама по себе актуализирует соотношение таких противоречивых явлений современности, как «этническое и национальное», «локальное и глобальное», «индивидуальное и коллективное», «гражданское и культурное».
Мы полагаем, что этнос и нация являются различными социальными образованиями и могут существовать одновременно, при этом этнос исторически первичен. «Этничность появилась в результате распада родоплеменных отношений и получила тенденцию в гражданском обществе буржуазного типа»[4]. Нация не есть высшая стадия развития этноса, она «возникает как продукт активности институтов государства и развивается вокруг “каркаса” институтов государства»[5]. По мнению Ю. И. Семенова, «сущность этнической общности наиболее ярко проявляется в этнических процессах: этнической ассимиляции, этнического слияния, этнического включения и этнического расщепления. Они происходят стихийно и во многом независимо от сознания и воли людей. Сущность же нации наиболее отчетливо выражается в национальных движениях, которые представляют собой деятельность масс людей, направленную к достижению определенных целей, причем чаще всего политических. Нация в этих движениях выступает как определенная общественная, прежде всего политическая, сила, с которой надо считаться»[6]. С точки зрения С. Е. Рыбакова, «различие между этносом и нацией на уровне личности обусловлено разной природой этих феноменов – естественной у этносов и в определенном смысле искусственной у нации»[7].Поэтому нация – это более символическая социальная структура, которая выражена в чувстве принадлежности индивида или группы к определенной общности граждан государства.
С одной стороны, мы не разделяем точку зрения, согласно которой нация и этнос – это не реально существующие социальные общности, а конструкты, создаваемые политической элитой или учеными в практических целях. Мы полагаем, что это не «воображаемые» или «изобретенные» общности, а объективно существующие сообщества людей, объединенные тем или иным набором признаков. Именно в родовом обществе впервые появляется механизм культурной преемственности и создается общность культуры. Этнос – это социальная общность на основе культурной идентификации по отношению к другим подобным общностям. Нация также является важнейшим структурным элементом человеческого общества, у которого есть глубокие корни в прошлом и определенное будущее; это социально-политическая общность, соединенная определенными историческими, культурными, языковыми, территориальными и экономическими связями и осознающая себя в качестве нации через общность национальных идентификационных основ.
С другой стороны, мы считаем, что различные теоретические концепции (примордиализм, инструментализм, конструктивизм и др.) не отражают всей сложности исследуемых феноменов, их претензии на универсальность сильно «огрубляют» сложную социальную реальность. Это прежде всего связано с тем, что в условиях стремительно меняющейся социокультурной реальности исторические факторы существования социальных общностей (различные признаки этноса и нации) становятся более подвижными и могут превращаться в контекстуальные.
Что касается этнической и национальной идентичности, то в социальной реальности они могут находиться в следующих отношениях.
1) Тождества: категории «этническая идентичность» и «национальная идентичность» достаточно часто используются в качестве синонимов по той причине, что этнос является ресурсом национальной идентичности. В науке отношение тождества этнической и национальной идентичности складывается в результате стремления той или иной этнической общности к господству во власти. В результате формируется этнонация, в которой этнос становится основой нации, его название переносится на название нации, а государство рассматривается как собственность одной этнической группы. Господствующей этнической идентичности предоставляются политические и правовые привилегии, которые зачастую влекут за собой политику. Поэтому национальная идентичность редуцируется к этнической. Этническая культура отождествляется с культурой всей нации, что выражается в политике языкового и культурного империализма. Язык, религия, обычаи, традиции, ценности одной этнической группы навязываются всему населению страны.
Отождествление этнической и национальной идентичности приводит к разделению нации на «истинных» и «не истинных» ее членов. Поскольку в современном мире нации являются полиэтничными и гражданско-политическими образованиями, мы считаем нецелесообразным сводить нацию к природно-культурному началу. Эмпирический опыт показывает, что создать этнически гомогенное государство невозможно. Ведь если под нацией понимать этнос, то его нельзя рассматривать в качестве источника суверенитета государства. Этнический подход в политике несовершенен, поскольку «этнификация» общества приводит к бесчисленным конфликтам.
Если под нацией мы понимаем политическую общность, то защита национальных интересов, внутреннего единства и самостоятельный выбор общего будущего вполне оправданны и могут реализовать себя через набор суверенных прав.
2) Различения: в политической сфере различение этнической и национальной идентичностей выражается в создании политической нации. Правом на политическое самоопределение и государственный суверенитет обладает только гражданская нация, вместе с тем представители различных этнических общностей признают необходимость нации и не стремятся к выходу из ее состава. Таким образом, государство на основе общих национальных интересов и идеологии объединяет этносы в политическую нацию, этническая идентичность деполитизируется и отходит на второй план.
В сфере культуры происходит различение национальной и этнической культур. При этом национальная культура состоит из культуры этнической и культуры национально-государственной.
В сфере социальной происходит различение идентичности по происхождению и по гражданству, где акцент переносится с этнической на политическую общность, включающую в себя всех граждан государства.
Границу различения этнической и национальной идентичностей можно провести и на том основании, что этническая идентичность более тесно связана с культурными процессами, а национальная – с понятием государства и концепцией гражданина. В связи с этим национальная идентичность является более широким понятием, так как национальная идентичность включает в себя людей различного этнического происхождения и задает параметры отличия граждан одного государства от другого, одновременно позволяя людям одной этнической общности определять себя как граждан разных государств и членов разных национальных образований.
Этническая идентичность является более ранней формой социальной жизни, при этом переход от этнической группы к нации не всегда очевиден. Так, например, сравнительный анализ исландской и бретонской культур показывает, что эти две этнические группы во многом похожи: у них есть уникальный язык, ощущение принадлежности к одной группе людей, они имеют свои корни в той или иной стране. Тем не менее они остро, но по-разному, реагируют на усилия централизованной силы ассимилировать их в нацию. В конце концов, исландцы стремились стать независимым государством, а бретонцы согласились стать частью Французской Республики.
Этничность как личностную характеристику нельзя поменять, но можно поменять значимые символы этнической идентичности. Национальная идентичность является более неустойчивой категорией и может достигаться в результате официальной кодификации или личностного выбора, поэтому в период миграции именно этническая идентичность начинает выполнять роль главной опоры личности, источника всех остальных значимых идентификаций.
3) Противоречия. Противоречие между этнической и национальной идентичностью возникает в силу различных обстоятельств и проявляется в отношениях противостояния и противоборства, конфликтности и противопоставления. С одной стороны, национальная идентичность, будучи рациональной и объективно ориентированной, включена в глобальное общество, где этнические различия нивелируются, этническая культура утрачивает свою значимую роль. Некоторые исследователи, противопоставляя этническую и национальную идентичность, считают, что национальная идентичность – это завершение этнической идентичности. Так, И. Ю. Заринов пишет: «…если род и племя растворяются в этносе, то последний растворяется в нации. »[8] С другой стороны, в условиях кризиса национального государства столкновения с другими культурами обостряют чувство единства и сплоченности между членами этнической группы, этническая идентичность активизируется и становится эффективным средством для достижения политических целей.
В политической сфере борьба между этнической и национальной идентичностями порождает новую конфликтную политическую реальность.
Та или иная этническая общность (этническое меньшинство или большинство) стремится к признанию своего права на политическое самоопределение. С этой целью этническая группа, стремясь доказать свое отличие от национальной идентичности, сознательно предпринимает попытки по укреплению своих значимых символов и групповых черт, а именно: языковой и религиозной общности, возрождения языка, уникальной культуры, собственных традиций, – подчеркивая свое особое историческое происхождение и прошлое. В результате национальная культура сталкивается с интересами этнической общности. Так, например, ирландцы формируют собственную языковую общность и активно конструируют ирландский язык, несмотря на использование английского языка в обыденной жизни. Тем самым ирландцы стремятся быть независимыми от британской нации, противопоставляя свой язык национальному языку.
Таким образом, национальная и этническая идентичности вступают в противоборство, когда определенная этническая общность желает выйти из состава нации. Противоречие между интересами нации и интересами этнических групп порождает серьезные конфликты в обществе, поэтому считаем, что единственно прочным основанием государства является национальный суверенитет. В свою очередь, суверенитет государства – это основа основ национальной идентичности.
[1] Тишков, В. А. О нации и национализме. Политические заметки // Свободная мысль. – 1996. – № 3. – С. 34.
[2] Бромлей, Ю. В. К вопросу о выделении этносов среди других человеческих общностей // Этнос и политика: хрестоматия / авт.-сост. А. А. Празаускас. – М: Изд-во УРАО, 2000. – С. 20.
[3] Дахин, А. В. Соотношение этнической и национальной идентичности. Россия, Южная Корея, Канада // Философские науки. – 2003. – № 9. – с. 5–23.
[4] Заринов, И. Ю. Исторические рамки феномена этничности // Этнографическое обозрение. – 1997. – № 3. – С. 23.
[5] Дахин, А. В. Указ. соч. – с. 15.
[6] Семенов, Ю. И. Этносы, нации, расы // Социальная философия: учебник / под ред. И. А. Гобозова. – М.: Издатель Савин С. А., 2003. – С. 248.
[7] Рыбаков, С. Е. Анатомия этнической деструктивности. 1. Два облика национализма // Вестник МГУ. – Серия 18. Политология и социология. – 2001. – № 3. – С. 36.
Зачем нужна национальная идентичность
Сергей Караганов, почетный председатель Президиума СВОП
Во время дискуссии на прошлогодней юбилейной – двадцатилетней — Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) ее некоторые российские участники высказались за то, чтобы члены организации занялись бы определением российской идентичности. Значительной части своповцев, справедливо причисляющих себя к просвещенной части российской элиты, идея показалась дурным тоном. Ведь до сих пор поисками идентичности занимались самые кондовые и консервативные российские интеллектуалы.
Но проблема определения того, кто мы, с какой своей историей мы себя ассоциируем, являемся ли мы самостоятельной, но периферийной частью Европы и хотим ли ей быть, стоит. Как стоит и вопрос о нашей связи с нашей собственной культурой. Великая литература XIX – начала ХХ века, крупнейший вклад России в мировую цивилизацию, стала выходить из российского общественного оборота. Большинство даже думающих людей не ощущает связей нашей культуры с античной. А ведь в последней заложен генетический код нашей цивилизации, собственной культуры, в том числе поведенческие модели, воспроизведенные и развитые в христианстве. А как мы можем понять величайшего русского писателя Пушкина, не понимая, что он вырос на античной истории и культуре?
Еще более остро стоит вопрос о том, какими мы хотим быть и куда мы (большинство российской элиты, населения) хотим идти. Один из популярнейших ответов известен: мы слишком разные, и не договоримся. И разве можно договориться с «ними»? Болотниками? Коррумпированными авторитаристами? Националистами? Если такой ответ останется преобладающим, и элиты не найдут в себе мозгов и чувства самосохранения, чтобы начать договариваться на основе какой-то общей программы, наше обычно малопредсказуемое будущее станет предсказуемым. Мы станем нацией самоубийц, обрекающих себя и свою страну на застой, деградацию и новый развал.
Конечно, главная проблема современной российской идентичности или ее отсутствия – трагическая российская история XX века, когда над народом был совершен безбожный эксперимент, а большинство ему не воспротивилось. Когда уничтожались вера, совесть, честь, человеческое достоинство, чувство сопричастности с великой историей и его носители – священнослужители, аристократия, интеллигенция, трудовое крестьянство. По сути все лучшее и лучшие.
Советский Союз создал свою идентичность. В ней было и немало хорошего. Но он развалился. Социалистическая экономика советского образца оказалась неработоспособной.
После развала нужно было выживать. Выжили чудом. Не устану повторять: единственно «правильным» политологическим объяснением того, что мы не сорвались в новую кровавую гражданскую войну и не совершили в прошлое двадцатилетие окончательного национального самоубийства, является, с моей точки зрения, то, что Всевышний простил народу страшный грех коммунизма.
Выживание не предрасполагало к творческим поискам новой идеологии нации. Тем более что само слово «идеология» вызывало тяжелую оскомину после семидесяти лет коммунизма. Было как бы решено, что само общество, народ родит себе новую идентичность и новую идеологию. Не получилось. С советской идентичностью с грехом пополам расстались. А нового, кроме единственной на сегодня национальной идеи – памяти о Великой Отечественной войне – не создали.
И до сих пор ни общество, ни власть, ни интеллектуальная элита не нашли идей, объединяющих страну, движущих ее вперед. Была успешная реставрация государства, которая была дополнена идеей «вставания с колен» и идиотизмом «великой энергетической державы». Затем все увлеченно заговорили о модернизации, не вкладывая в образование и людей и предпочитая не замечать ускоряющейся демодернизации страны.
Отсутствие сформулированной национальной идеи, основанной на идентичности, устремленной вперед и разделяемой большинством элиты, выгодно части этой элиты, предпочитающей воровать, и не связывающей себя с будущим страны или не способной думать о нем.
Но экономический рост затихает. Общественное недовольство подспудно растет, элиты разделены, часть их просто уезжает или вывозит деньги и детей.
В недавней истории уже был очень похожий период – рубеж 1970-1980-х гг. Правящая элита благоденствовала, интеллигенция тихо ненавидела власть, но жила по советским меркам комфортно. Часть недовольных (евреи) уезжали. Народ безмолвствовал. И никто уже ни во что не верил. Все надо всем издевались. Советская идентичность умирала. Затем посыпались нефтяные цены, и страна развалилась.
Кое-какие дебаты в стране все-таки ведутся. Но они разнонаправлены, и их сторонники не хотят вести диалог.
«Соборники» верят в особую русскую духовность, коллективизм. Запад — враг, Россия – наследница Византии. Во внешнеполитическом отношении – ориентация на всех противников Запада, в том числе на ислам и мусульманские государства. До начала 2000-х – еще и на Китай (в этой группе были сильны коммунисты). Но теперь боятся и его.
На смену уже совсем оторванных от жизни «соборников» идут идеологи «русской доктрины». Они опираются на традиционные православные ценности, но в модернизированном варианте с упором на успех в жизни земной и на умеренный национализм. «Особый коллективизм» русских обосновано отвергается. «Русскую доктрину» поддерживает, видимо, нынешнее относительно модернистское руководство РПЦ.
Сторонники и «соборности», и «русской доктрины» не жалуют европейский период русского развития. Но вторые приемлют Россию со всей ее историей. Если первые почти однозначно позитивно относятся к советскому, «сталинскому» периоду русской истории, то вторые более осторожны. Первые представляют просто неконкурентоспособные круги российского общества, вторые ориентируются на мелкую и среднюю национальную буржуазию. Эта школа, видимо, имеет будущее, хотя в ней немало устремленности в никогда не существовавшее далекое прошлое.
Растут ультранационализм и ксенофобия. Они мало представлены в формальной интеллектуальной сфере, но мощно присутствуют в блогосфере и общественном сознании. Лозунг – «Россия для русских», неприятие не только Запада, но и всего внешнего мира. Среди россиян, придерживающихся этих взглядов, особенно сильны настроения против «кавказцев», выходцев из Азии. Заметен и антисемитизм, ушедший из риторики националистов, в той или иной степени ориентирующихся на власть.
Пытается возрождаться неоимперская (она же неосоветская) школа. Ее главный тезис: Россия не может существовать без империи. Смысл существования – в восстановлении бывшего Советского Союза, в том числе и с опорой на военную силу. Вокруг враги, война неизбежна, к ней нужно готовиться. Все силы на оборону, развитие армии и ОПК. Требуется огосударствление всей крупной частной собственности. Т.е. по сути, предлагается вернуться на путь военно-экономической мобилизации, который уже раз погубил страну (СССР). С этой школой власть заигрывает, но она малоперспективна, слишком очевидно нереалистична.
Все более явно растет популярность левых идей. Причина очевидна – нелегитимность крупной собственности из-за приватизации без права, несправедливость социальной и политической систем, слабость социальных лифтов для активной части населения. Отсутствие понятной и приемлемой для большинства стратегии развития.
«Новая левая» концепция еще не оформилась в самостоятельное течение, находится в тени «старых левых» – коммунистов. Ее мощно подавляют, но у нее, видимо, есть сильные перспективы. Три четверти российских граждан — за национализацию крупной частной собственности. При этом, что такое «крупная» — сформулировать никто не может. По опыту знаем: вся, что крупнее моей. Т.е. при полностью демократических выборах мы можем получить новую социалистическую революцию.
Либерально-западническое крыло политиков и интеллектуалов, не готовых к жесткой оппозиции, предлагает мечты о том, какой бы хотелось видеть Россию, и критикует власть за авторитаризм. Однако не обращает внимания на реальное состояние страны и народа, ориентируется на недостижимый идеал и только на продвинутое меньшинство.
Как и прежде, предлагается равнение на Европу. Но та потеряла часть привлекательности, находится в поиске самой себя. И теперь неясно, на какую Европу ориентироваться. Нынешнюю, отходящую от христианства в сторону политкорректных ценностей тотального равноправия и общества потребления? Или ту, что была раньше, – с динамичной социальной рыночной экономикой, элитистской демократией и без диктата меньшинств? Или на ту, что появится после глубокой адаптации в результате нынешнего системного кризиса?
Правое большинство «креативной» оппозиции предлагает только всеобщую демократию и почти тотальное отторжение власти, любых ее инициатив и бойкот тех, кто из соображений выгоды или разума готов к сотрудничеству с ней. Пока эта фронда, несмотря на высокое качество и уровень образования участвующих в ней людей, не предлагает никакой альтернативы политике властей или ее отсутствию. Поэтому и проседает.
Правящие же верхи не предлагают ни очевидной стратегии развития, ни внятного идеологического проекта. Главное, хотя и несформулированное в официальной политике – умелое поддержание раскола элит и общества, их пропагандистское отвлечение от действительно важных проблем. Одновременно усиливаются элементы реакции и пока точечные, но все более расширяющиеся репрессии. Особую тревогу вызывает то, что, стремясь ограничить оставшееся от 1990-х гг. внешнее влияние на внутреннюю ситуацию, власть де-факто давит один из важнейших источников развития, – самодеятельные общественные организации граждан (СОГ), которые иначе еще называются НПО или НКО.
И все эти направления мысли пронизывает тотальный пессимизм.
Так что национальная идея нужна, нужна выработка в себе и восстановление духовной связи со своей страной. Необходимо преодолевать «хаос в головах» и самоедское недоверие, вырабатывать в себе идентичность, устремленную в будущее, но основанную на реалистическом понимании своих слабостей и сильных сторон, своих корней.
Толчок этим поискам и призваны дать дебаты на юбилейной сессии Валдайского клуба, который в десятый раз организуется РИА «Новости» и СВОП. Спорить будут в основном россияне. Иностранные участники оценят реалистичность и уровень российских споров и поделятся своим опытом и проблемами. Ведь кризис, хотя и свой, идентичности испытывают почти все – и китайцы, и европейцы, и даже американцы.
Но для России проблема стоит гораздо острее – без понимания, кто мы и куда мы хотим идти, мы в лучшем случае обречены на уже начавшееся ослабление своих позиций в мире. А в худшем – выглядящем все более реалистичным — на повторение уже не рубежа 1970-1980х гг., а рубежа 1980-1990-х гг.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции