Научпоп что это такое
О чем писать: научпоп как концепция блога
В телеграм-канале я рассуждаю, как рассказывать о продуктах. Но перед этим вопросом часто встает другой — о чем рассказывать. И здесь два значения: операционный (о чем писать конкретную статью) и стратегический (о чем мы пишем в целом). Вот небольшое рассуждение по второму.
Если спросить: «Какая концепция блога сейчас норм?», один из ответов, который я озвучу — научпоп.
Это не про научные исследования (вернее, не только). Это не значит, что нужно разбивать научную базу в офисе и инвестировать в эксперименты.
По образованию я лингвист, поэтому для меня научпоп — это в первую очередь языковой стиль. А вот признаки этого стиля по Кожиной, автору учебника функциональной стилистики.
Думаю, многим, особенно редакторам, это что-то напоминает.
б) приводите примеры, давайте «мясо»;
в) выстраивайте мостики от шага к шагу, чтобы даже некомпетентному человеку было понятно, и не было, как в меме про сову;
г) пишите понятно: терминов избегайте, если нужны — поясняйте;
д) факты важны, но не перегружайте, соблюдайте динамику и драматургию (поясню на примере кино: если в фильме будут только драматичные моменты, зритель быстро устанет, если их не будет вообще — заскучает; нужен баланс, время для отдыха);
е) привлекайте внимание, как можете, например, визуалом (к слову, корни той же инфографики — научного толка);
ж) «оригинальность и нешаблонность выражения» — этот пункт созвучен с прошлым.
Крайне похоже на идеи инфостиля Ильяхова. Поэтому сказать, что тот же Т–Ж во многом пишется в научно-популярном языковом стиле на тему денег — будет не сильно далеко от правды. С той разницей, что отсылки реже идут к научным исследованиям, а чаще к другим типам фактоидов (что и науке, и научпопу не чуждо): фото, видео, опросы, экспертное мнение и т. д., и все еще разбавляется каким-нибудь интерактивом.
Еще мне нравится, например, MadMedMedia. Но тут стоит сказать, что они скорее заложники жанра — сложно сейчас писать о медицине и здоровье без научпопа. В строгом научном стиле не будут читать, занудно, а без признаков научности — не поверят и буду опасаться, так как цена вопроса высока.
Совместить потребность бизнеса — рассказывать о продукте и бренде так, чтобы доверяли (науке доверяют, поэтому наукообразным текстам и стилю — тоже), и две нужды потребителя:
По большому счету, массово и сходу людей привлекает в основном фан. Привет феномену ТикТока. Но сложно заниматься чистым фаном и при этом продавать, если продукт — это не что-то элементарное и трендовое. Труднее в b2b, со сложными продуктами или там, где цена потребительской ошибки высокая.
Фановый образ — это объект, как правило, приятный и привлекательный, в его сторону течет много спонтанного внимания. Но это не значит, что носитель этого образа — эксперт и профи.
Адаптироваться под естественную тягу к фану — современная бизнесовая задача (в частности, в контенте), к которой еще раньше начала адаптироваться наука, потому что сама по себе мало кому она кажется веселой. Она тяжелая, энергоёмкая и имеет высокий порог входа.
Научпоп — это как раз стиль и подход, который придумали популяризаторы науки, чтобы преодолеть эту скучность и привлечь инвестиции. Популяризация науки дает более широкий охват, интерес со стороны масс и среди отдельных влиятелей. Этот интерес рождает спрос на продукты и приколюхи, которые наука может дать потребителю. Где спрос — образуется предложение, деньги оборачиваются, и цикл замыкается. Науке лучше.
Примерно этого мы хотим для своего бизнеса. Быть популярными и интересными, так как эти качества под правильным соусом отлично монетизируются.
Поэтому если у вас подобные проблемы и сложно определить виденье в контенте, можно попробовать поменять формулировку и задать вопрос иначе:
«Мой блог мог бы быть “научно-популярным” изданием о. »
И тут желательно учесть пару моментов.
Часто, найдется ли правильный ответ, зависит от того, насколько правильно задан вопрос. И такая концепция — не универсальный или конкретный ответ под ситуацию, а еще один вопрос для его поиска.
Статья очень понравилась. Я только не понял, что значит «нишеваться, но в максимально широком поле». Объясните, пожалуйста.
Приведу пример, который уже замылил глаз, но он понятен.
Есть Тинькофф Журнал, который издание о деньгах. По ресурсам и известности лидер своего контентного поля. Понимая это, Модульбанк запустил свое медиа, «Дело», обозначив его как издание для предпринимателей.
Интуитивно понятно, что есть очень широкое поле контента, где эти два издания пересекаются, так как предпринимательство — это во многом про деньги. И тема денег вообще шире. Но тема предпринимательства — тоже очень широкая, там есть где разгуляться. Издание занишевалось в широкой теме вслед за самим Модульбанком в нише банков — под отдельную широкую ЦА.
То есть при такой концепции лучше не ориентироваться на узкую аудиторию. Тут уж какая аудитория узкая — в цифрах я не скажу, нужно по рынку смотреть. Но в любом случае, если вы захотите по ходу дела заинтересовать какую-нибудь отдельную узкую аудиторию, вы можете запустить для нее рубрику или серию статей, а уже эту серию статей с помощью разных таргетингов в соцсетях и посевов отдельно усиленно доносить до узкой ЦА.
Имел в виду я приблизительно это, надеюсь, помог разобраться.
В любому случае, спасибо. Буду разбираться. И статья и ответ на вопрос заставляют думать и творчески посмотреть на, во многом, отработанные инструменты
Зачем нужен научпоп
Автор этих строк — то есть я — по профессии редактор, и именно этим ремеслом последние два десятилетия зарабатывал себе на жизнь. Но так уж сложилось, что читателям ресурса «Сноб» я известен также как автор научно-популярных заметок, а потому вот уже почти десять лет вынужден принимать близко к сердцу проблемы научно-популярного жанра.
Какие именно проблемы? Да те же, что и у всех: зазнайство, упрямство и невежество, если не вдаваться в детали. Но тут они переплетаются в особо хитрый узор, порой даже вступая между собой в противоречия. Это, кстати, очень любопытно: вот в общественно-политической жизни страны упрямство, зазнайство и невежество всегда живут душа в душу, а в нашей отрасли между ними время от времени вспыхивают конфликты. Более того, в дискуссиях эти три лика вселенского зла обычно берутся представлять весьма эрудированные, скромные и склонные к взаимопониманию люди.
В такое недоразумение недавно и был невольно вовлечен любимый мною ресурс «Сноб». Началось с того, что в группе Equality, что во «ВКонтакте», некие молодые ученые вздумали проанализировать личность и некоторые утверждения почтенного участника проекта «Сноб» Андрея Курпатова. Тот им ответил, те ответили ему, и понеслась. Кто из них мне симпатичнее, так сразу не скажу: люди все очень милые, а написанное ими по ссылкам выше, на мой вкус, не заслуживает вообще никакого внимания, так что мы и не будем вдаваться в детали. Смысл главным образом в том, что «ученые» нашли у «психолога» ошибочные научные утверждения (сами при этом наделав не то чтобы ошибок, а скорее неловкостей, вроде утверждения, будто «групповой отбор» — бесспорная и общепринятая концепция эволюционной генетики). Другие обсуждавшиеся проблемы — отсутствие у автора научных статей в реферируемых журналах и периодическое упоминание всевозможных биополей, энергий и людей, которые на эти биополя и энергии не прочь сослаться.
И вот я подумал: блин, это же про меня. Я и ошибки делаю все время, и Хирш у меня скатился с не слишком впечатляющих 12 до совсем уж жалких шести, и, главное, я большой любитель неоправданных натяжек и лженаучных концепций, вплоть до попрания идеи гендерного равенства, так будоражащего ребят из Equality. Так что пришла пора все это обдумать еще раз по порядку.
Во-первых, бывают ли у популяризаторов ошибки?
1. Ошибки выживших
Ошибки, разумеется, бывают. Даже у моего кумира Александра Маркова (не спрашивайте, не покажу). А если ошибки нет на момент выхода книги, это не значит, что она не обнаружится позже, по мере развития науки. В дилогии «Эволюция человека» Марков цитирует ровно те самые тезисы о связи женской сексуальности с фазой цикла, за которые «молодые ученые» пропесочили Курпатова как за опровергнутые. Книга Маркова вышла в 2011-м, книга Курпатова (в беседе с читателями которой были сделаны спорные утверждения) — в 2012-м, ссылки опровергателей датированы 2016-2019 годами. Но прочитать книгу Маркова вы можете даже сейчас или через пять лет, с огромной пользой для себя и невзирая на ошибки. Про Курпатова ничего не скажу, не читал.
Сам Александр Марков буквально две недели назад в своем блоге рассуждал об ошибках популяризаторов — можно или нельзя? Положим и мы свою копеечку — прекрасный пример, описанный Ником Лейном в его книжке «Лестница жизни». Речь о книге Примо Леви «Периодическая система» (1975), которую в 2006-м британский Королевский институт признал «лучшей научно-популярной книгой всех времен». Примо Леви (1919-1987) — химик, но главным образом поэт и публицист — делает там ошибку, из-за которой любого первокурсника поперли бы с экзамена без разговоров даже в 1975-м. Якобы кислород, выделяемый при фотосинтезе, получается из молекулы углекислого газа. Разумеется, это не так: кислород под ударом фотона вываливается из воды, а тот, что был в углекислом газе, никуда не девается, а остается в связанном виде.
Пострадал ли от ошибки читатель книги Леви? Нет, если этот идиот не вздумал изучать биохимию по популярной книге. Осталась ли «Периодическая система» лучшей книгой всех времен? Я бы, со своей русскоязычной колокольни, проголосовал за «Вселенную. Жизнь. Разум» И. С. Шкловского. Книга вышла в 1962-м, и уж вот где с годами ошибок накопилось выше крыши. Но ничего, если прочтете — будет вам польза и удовольствие.
Есть и еще один тип так называемых «ошибок»: это когда критиканствующий субъект называет некое утверждение «недопустимым упрощением» и требует от автора оговорок, что «на самом деле все гораздо сложнее». Как справедливо отмечал тот же Марков, такую оговорку можно вставлять в научно-популярный текст буквально между каждыми двумя фразами. Но зачем? Возможно, чтобы превратить сколь угодно легкую, искрометную и вдохновляющую заметку в унылое бу-бу-бу. С другой стороны, у многих авторов (см. вышеприведенную ссылку на «разбор» в Equality и его продолжение) нудное бу-бу-бу отлично получается и без таких стилистических ухищрений.
Как правило, критики обличают ошибки популяризаторов не сами по себе (мол, бедный читатель неправильно поймет все про альтернативный сплайсинг и останется невеждой), а чтобы доказать, что популяризатор — никуда не годный ученый, не специалист. К тайной невысказанной мотивации таких критиков мы еще вернемся в последнем разделе, а сейчас вот какой вопрос: а надо ли популяризатору быть ученым?
2. Ученье как чума
В общем, в каждой профессии желательно иметь какой-то сертификат соответствия, чтобы люди, не знакомые мне лично, знали, что я настоящий дантист, а не просто нашел на свалке списанную бормашину. Однако в популяристике подобная система аттестации отсутствует (как, впрочем, и в поэзии, или, к примеру, в ремесле банщика). Кому-то кажется, что сгодится естественно-научный диплом или ученая степень, — в угоду этим людям я нередко подчеркиваю, что у меня диплом физика и степень биолога — но на практике это просто бессмысленные побрякушки.
Что значит «быть ученым»? Об этом по ссылке выше тоже поминает Александр Марков: сам он — специалист по морским ежам, причем не по всем ежам в равной степени. У меня тоже есть маленький закоулок науки, про который я уверен, что знаю его лучше абсолютно всех людей в мире. К несчастью, он настолько мал и никому не нужен, что ему и названия-то не придумали. В чуть более широкой области — назовем ее «генной инженерией и генетическим анализом мицелиальных грибов» — я способен разумно отвечать на вопросы любознательных ученых-биологов, возможно, принося им некоторую пользу своими ответами. А дальше начинается море моего дремучего дилетантизма, где разница между конформной теорией поля (в которой я абсолютно невежествен) и клеточной биологией (где я невежествен преимущественно) незаметна невооруженным глазом. Хотя, если обещают нормальный гонорар, поднапрягусь и вникну.
Напротив, если бы мне предложили написать что-то поближе к моей области научной компетенции, наверняка получилась бы нудятина. Я честно пытался пару раз, получилось так себе. Вот одна из причин, почему ученый плох как популяризатор: область его компетенции невозможно точно очертить, он знает все ни о чем (то есть о том, что никому не интересно) и почти ничего — обо всем остальном (где он непременно наделает ошибок).
Теперь посмотрим на другой конец шкалы: популяристику, созданную по-настоящему большими учеными. Книжка Хокинга «Краткая история времени» — классика жанра. Одновременно это лучший пример научно-популярного текста, где сакраментальное «на самом деле все гораздо сложнее» можно вставить буквально куда угодно, а также украсить узором из этой фразы форзацы и поля. Хокинг знал, что он на своей территории, и не очень заморачивался с тем, чтобы выражаться безукоризненно точно и представить все альтернативные мнения. Это вторая причина, почему ученый не всегда хорош в популяристике. Хокинг-то как раз прекрасен, но его достижения в теорфизике помогли ему в этом единственным образом: надежно защитили от наездов доморощенных критиков, требующих точности и взвешенности суждений.
Наконец, третья причина. Действующему — то есть по уши погруженному в научные статьи и заявки на гранты — ученому нелегко переключаться на другой язык коммуникации. Блистательный Константин Северинов — харизматичный лектор и кумир студенток, но попробуйте прислать ему на сверку его же собственную записанную на диктофон реплику. Он непременно вставит туда слово «эндонуклеаза» (да-да, не просто «нуклеаза», а «эндо-», это чертовски важно для понимания текста домохозяйками и старшеклассниками!), причем не только в собственные слова, но и в редакционную подводку. Журналисты ведь так и норовят все исказить, выставляя бедного ученого на посмешище перед коллегами.
Вот это, наверное, и есть главная проблема ученых-популяризаторов: их референтная группа. За исключением Хокинга и парней его масштаба, которым мнение коллег не слишком интересно, ученому свойственно жить в мире с сильно искаженной перспективой. При всех реверансах перед публикой, мнение других ученых ему несравненно важнее. Показаться занудой перед миллионом читателей — лучше, чем показаться поверхностным десятку профессоров.
Свободны ли от этой чумы так называемые «научные журналисты»? Да черта с два, у них-то референтная группа еще смехотворнее: «журналистское сообщество». Написать о новости раньше коллег-обсосов из конкурирующего ресурса, не высказывать оценочных суждений, взять комментарий у правильных «спикеров» — все это абсолютно фиолетово читателям, зато помогает набрать призрачные очки, чтобы тебя, корреспондента по науке и технологиям газеты «Утренние бюллетени», когда-нибудь пригласили работать редактором отдела науки и технологий газеты «Вечерний предприниматель» с надбавкой к з/п в 20 000 рублей. Если кто-то при таких мотивациях все же умудряется создавать что-то не слишком унылое, снимем перед ним шляпу.
Кто в таком случае идеальный популяризатор? Я думаю, все-таки Примо Леви, писатель, поэт и публицист. Ну и химик. Правда, его ошибка в описании фотосинтеза как раз из области химии, зато стиль повествования очень заразительный.
3. Зачем это нужно
Наверное, прямо с этого надо было начать, иначе ничего не понятно, а если бы я сразу сформулировал главный тезис, было бы меньше вопросов к частностям. Тезис таков: популяризация науки — центральный элемент цивилизации.
Чуть подробнее: наука худо-бедно познает реальность, остальное человечество — медленно, неуклюже и с огромным опозданием — создает на этой базе свою картину мира. Сегодня усредненный пешеход на улице скорее всего представляет себе систему, в которой Земля вращается вокруг Солнца, — одной из звезд Галактики, — а 300 лет назад такой же пешеход представлял себе все совсем не так. Меньше чем через сто лет после того, как была написана формула радиуса горизонта черной дыры, дыра появилась в фильме, имевшем успех у публики. Вот, собственно, ради этого существует наука, и ради этого ей надо бежать так далеко впереди усредненного пешехода.
Связь между наукой и пешеходом обеспечивает популяристика. Без этой связи наука не имеет смысла. Популяризатор — главное звено в механизме прогресса человеческой цивилизации, где непременный этап — передача знаний от немногих ко многим.
Зачем пешеходу вообще нужна картина мира? Это загадка человеческой природы, но будем исходить из того, что она ему нужна, причем именно для практических целей. Вот, например, Андрей Курпатов, с которого мы начали разговор, вообще не популяризатор, он психотерапевт. В силу своей профессии он говорит с людьми только о том, что им важно слышать и знать для их практической пользы, причем получает за это деньги. Если психотерапевту проще говорить со своим подопечным, сперва установив с ним взаимопонимание по поводу некой картины мира — надо просто признать, что человеческой природе это зачем-то нужно. Если при этом он слегка затушевывает детали или вставляет в свою речь какие-нибудь «психические энергии» — это его выбор и его кратчайший путь к цели.
В предыдущем абзаце нигде не сказано, что «картина мира» должны быть «научной». На мой вкус, она скорее должна быть складной и убедительной, и так уж случилось, что лично я могу сляпать такую картину только на базе науки, а у других может быть и по-другому. При этом научная картина мира не всегда безупречна в практическом смысле. У Маркса, Энгельса и Ленина была научная картина мира, в меру их доступа к тогдашним достижениям науки, и из этой картины вышло черт знает что. У Св. Максимилиана Кольбе и Св. Луки Крымского (проф. В. Ф. Войно-Ясенецкого) картина мира была другой, и никаких возражений у меня она не вызывает, несмотря на полную ненаучность.
Но мы-то лепим именно научные картины мира. Сидит популяризатор в лавке, с одной стороны у него спрос широкой публики на складное понимание мироздания и своего места в нем, с другой — груда сырья в виде потока научных статей и новостей. И вот он сидит и лепит, как может, на продажу.
Ученые — конечно, не Хокинг, Вильчек и Сасскинд, а обычные — нередко видят всё совсем по-другому. В их наукоцентричном мире смысл популяристики в том, чтобы рассказывать публике, насколько важны они, ученые, и то, что они делают. В такой системе вещей, естественно, у ученого должно быть право вето на то, что пытается донести до читателя популяризатор: мол, не слушайте его, он не настоящий ученый, вон у него какой хирш маленький.
Вето, разумеется, не работает. Особое раздражение у его сторонников должен вызывать тот факт, что легкомысленное гонево популяризатора пользуется у публики куда большим спросом, чем выверенная информация о том, что «все гораздо сложнее», но ученые непременно во всем разберутся, если их уважать и финансировать. Это раздражение неизбежно выливается в нудноватые «разборы», наподобие того, в Equality, с которого мы начали, или опубликованного там же в июне 2018-го «разбора» утверждений бесподобной Татьяны Черниговской. Вот уж у кого гонево без тормозов, ошибка на ошибке. При этом если есть на свете русскоязычный популяризатор нейробиологии, способный полноценно разговаривать с публикой, то это пока исключительно Татьяна Владимировна. Как минимум до тех пор, пока Ася Казанцева не закончит свою заграничную стажировку.
А как же быть с еще одной важной функцией научпопа — разоблачением гомеопатии, квантовой генетики и молекулярной памяти воды? Очень нужное направление работы. Никто ведь не говорит, что продаваемые публике картины мира не могут ожесточенно, с лязгом и визгом, соперничать между собой. Среди них будут и совсем смехотворные, с космическими вибрациями, и умеренно-дурацкие, с безглютеновой диетой, и зловещие — с отрицанием прививок. Только если мы хотим их опровергать, для начала надо собрать публику, которая к нам прислушается. Столько, сколько приходит на лекции Курпатова или Черниговской, как минимум. Предложение подождать, пока публика дозреет и начнет ценить ваш бубнеж о том, как «наука сильно продвинулась в понимании, но не будем спешить с выводами», категорически отклоняется.
А потом, когда люди соберутся, мы расскажем им, как все устроено на самом деле, да так, чтобы все не разбежались с середины. Вот тогда у нас и будет нормальный научпоп. Знал бы я, как это сделать — был бы хорошим популяризатором, а так пока останусь средненьким. Зато вот наезжать на коллег с «разборами» не стану в новом году ни за что, честное-пречестное слово.
Научпоп: как это делали в Античности
В прошлый раз я писал о новинках научно-популярной литературы. Теперь же наоборот, предлагаю обратиться к истокам. Если вы думаете, что научно-популярная литература – изобретение ХХ или XIX веков, то ошибаетесь. Все началось гораздо раньше. Еще в Древнем Риме (может, и раньше, но до нас такие тексты не дошли, я сейчас именно про труды, популяризирующие научные теории, а не собственно научные трактаты). Итак, «поехали» в первую половину I века до н.э.
Римская республика переживает глубокий кризис. Диктатура сменяется диктатурой, война следует за войной. А римляне еще не оправились от восстания Спартака, которое завершилось распятием вдоль дороги из Капуи в Рим шести тысяч его сторонников. Интриги, заговоры, убийства стали повседневным фоном жизни элиты Республики, которая доживала последние годы.
На это время пришлась молодость поэта Тита Лукреция, который, как и многие его современники, искал какие-то новые моральные и идейные ориентиры, взамен утраченной идеологии ранней Римской Республики (довольно строгой, кстати).
Вдохновителем Лукреция стал греческий философ Эпикур, который стремился познать естественные связи в окружающем мире, сомневаясь в божественном вмешательстве и значимой роли судьбы. Темой для своей поэмы «О природе вещей» Лукреций избрал одну из частей эпикурейского учения – физику. При этом он не раз подчеркивает в поэме: он не состязается с философом, а лишь следует его учению, ведь «ни ласточка не может тягаться с лебедем, ни козел с конем».
Изображение Лукреция, перерисованное с античной геммы — таким его помнили в то время.
Но для нас поэма важна не столько реверансами автора в адрес Эпикура, сколько цельным изложением атомической концепции Демокрита. В результате античная идея атомизма дошла до мыслителей эпохи Просвещения в цельном виде, через гекзаметры Лукреция. И не просто в цельном виде, но еще и в доступном изложении. Как писал один филолог: «То, чему Эпикур обучал, Лукреций видит». Это особенно важно, если вспомнить, что из трехсот трудов самого Эпикура (о которых есть упоминания в других источниках), сохранилось лишь три письма и несколько десятков разрозненных отрывков разных текстов.
При этом поэт сумел рассказать о физике так, чтобы было понятно не только ученикам Эпикура, но и грамотным римлянам вообще. Поэтому я и назвал его поэму – самым древним «науч-попом», дошедшим до нас. Автор, кстати, в тексте прямо говорит, что выбрал стихотворную форму, чтобы сделать текст более доступным и приводит образное сравнение: когда врач дает детям горькое, но полезное лекарство, он смазывает край чаши «сладкой влагой янтарного меда».
Поэма получилось некой стихотворной энциклопедией – в первых трех частях изложено учение об атомах, которое Эпикур развивал на основе идей Демокрита, в четвертой – теория познания, в пятой – астрономия, геология и история человеческой культуры, в шестой – объясняются природные явления (грозы, извержения вулканов, шторма и прочее). Таким образом, читатель поэмы получал довольно комплексное представление о «природе вещей» на том уровне, на котором находилась тогда античная наука. Равно как и о том, какие возможности открывают перед человеком наука и разум:
«Судостроение, полей обработка, дороги и стены,
Платье, оружье, права, а также и все остальные
Жизни удобства и всё, что способно доставить усладу:
Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй
— Всё это людям нужда указала, и разум пытливый
Этому их научил в движении вперед постоянном…».
Слухи о поэме Лукреция быстро разлетелись по Риму. Ее читали все, включая и тех, кто был противниками философии Эпикура, например, Сенека и Цицерон. И не просто читали, но и высоко оценивали. Тот же Цицерон писал брату: «В ней много проблесков природного дарования, но вместе с тем и искусства». После чего знаменитый оратор вложился финансово в размножение тиража поэмы.
Лукреция прославляли многие знаменитые авторы Античного Рима – Тацит, Вергилий, а Овидий в своих «Песнях любви» и вовсе предрекал, что его поэму будут читать вплоть до конца человеческой истории. Счет свитков «О природе вещей» шел на тысячи, так что мы смело можем именовать ее еще и античным бестселлером. И кстати, именно благодаря этому, она и сохранилась до наших дней.
Интересный факт – сам автор не дал своей поэме никакого названия, римляне поначалу тоже просто говорили о «стихах Лукреция». А название «О природе вещей» ввел первым ученый-грамматик Проб спустя век, взяв его из начальных строк, где автор просит о помощи богиню Венеру (это к слову о том, что некоторые исследователи прошлого века поспешили объявить Лукреция воинствующим безбожником):
«Будь же пособницей мне при создании этой поэмы,
Что о природе вещей я теперь написать собираюсь».
Лукреций не был забыт и в Средневековье, копии поэмы хранились в монастырях (ставших центрами книгоиздания), ее цитировал ряд христианских философов той эпохи. Но, понятно, что круг его читателей в этот период истории был крайне узок. А затем настало время, которое позже назвали эпохой Возрождения. В 1417 году итальянский собиратель античных рукописей Поджо Браччолини в одном монастыре наткнулся на копию «О природе вещей», и настолько ей впечатлился, что устроил некую презентацию при дворе Лоренцо Медичи. Лоренцо вообще покровительствовал творческим людям, поэтому в той среде Лукреция приняли на ура. Есть даже версия, что когда известный художник того времени Боттичели (которому Медичи покровительствовал) рисовал свою не менее известную картину «Весна», то вдохновлялся как раз Венерой из поэмы Лукреция.
Та самая «Весна», иллюстрация — Википедия
Как и в античном Риме, Лукреция стали периодически тиражировать, теперь уже не переписчики, а с помощью типографского станка. В частности, типография Альда Мануция, чьи переиздания древних текстов (их называли «альдины») считались тогда самыми лучшими, благодаря тщательной вычитке и подготовке к печати. А в 1563 году выходит первое издание поэмы с обширным комментарием, которое подготовил французский эксперт по античной литературе Ламбин. Среди последующих комментаторов Лукреция отметился и Эйнштейн.
Поскольку Лукреций был на слуху, начиная с XVI века, и на него было принято ссылаться, литературоведам нашего времени не составило труда выделить ученых, на чье мировоззрение оказала влияние и его поэма. В том же XVI веке таким ученым стал французский физик и астроном Пьер Гассенди, а уже его работы, основанные на атомическом учении в изложении Лукреция, упоминали Авогадро, Бойль и Ньютон. Идею Лукреция о чувственном восприятии как основном источнике познания поддерживали Френсис Бэкон, Гоббс и Локк. А Ломоносов привел большой ее отрывок (в собственном переводе на русский язык) в своей книге «Первые основания металлургии, или рудных дел». Так что, можно сделать вывод, что римский поэт-эпикуреец не просто сделал первую попытку популяризировать научные идеи для широкого круга масс – а это само по себе для того времени было очень смелой и неординарной идеей. Он еще и сделал это так качественно, что его книга пользовалась интересом думающего читателя долгие века и оставила заметный след в культурной истории человечества.
Конечно, не Лукрецием единым славна история всемирного научпопа. И если эта тема «попадет в формат» этого ресурса, я готов ее продолжить.