Как объяснить ребенку что такое философия
Как объяснить ребенку, что такое философия?
Недавно племянник спросил меня: «А что такое философия?». И я толком не смог ему объяснить ничего внятного и понятного. Я попробовал дать какое-то определение, которое помнил еще со времен ВУЗа, однако, в процессе, я понял, что это определение какая-то чушь собачья.
я бы так рассказал: это дама такая,
Что разумная очень и очень усердно вникает во все вещи, что были или бывают.
И поскольку всегда обновлённая есть информация, то она не вылазит веками из ситуации
Что её посещают иные идеи и всякого рода открытия, её жизнь наполняют такие события.
Что историей движет, миром и обществом? Почему есть разруха, и есть место творчеству?
Очень хочет узнать тайну мира и человека.
Но не могу не вспомнить и чужой родительский «опыт» на эту тему:
Выяснением причин заболеваний занимается этиология болезней. Причина болезни, это конкретный болезнетворный агент. Факторы риска, это благоприятные условия для возникновения заболевания. К примеру инфекционным агентом для возникновения пневмонии служит микрофлора обитающая в дыхательных путях человека. В обычных условиях человек с такой микрофлорой остаётся здоровым, но при переохлаждении у отдельных лиц падает сопротивляемость организма, и такой человек заболевает пневмонией. Возбудителем пневмонии будет представитель сапрофитной микрофлоры, а фактором риска переохлаждение. Суть факторов риска, что в результате их воздействия человек может заболеть, а может не заболеть. Не на всех людей они действуют одинаково. Другой пример, причина, этиология рака остаётся по ныне неизвестной, а озвученных факторов риска хоть отбавляй. Если бы факторы риска были причинами заболеваний, то человечество, вообще бы не существовала. Если иметь в виду все факторы риска, то и жить бы не стоило. «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Следует на факторы риска по меньше обращать внимание. Особой доказательной базы они не имеют.
А философия. это и есть познание мира и осознание человеком себя в этом мире.
Как ещё можно познать мир. ну например, НЕ УМЕЯ ПРИ ЭТОМ ЧИТАТЬ?
ТОЛЬКО ЗАДАВАЯ ВОПРОСЫ
Самое БОЛЬШОЕ количество вопросов задают ДЕТИ.
Что понять мир, в котором начинает жить ребёнок.
Настоящее определяет будущее. Всё что мы сейчас творим и делаем, тем самым мы творим своё будущее. Мы можем поступить так или иначе, подумать так или иначе, а как известно наши мысли материальны и мысль творит реальность.Тому, что я сейчас имею в своей жизни,как живу, я обязана только самой себе(ну конечно, ещё родителям, каким-то определённым учителям по жизни),тому что я в себя вложила рано или поздно. И чем дальше я живу, тем больше всё это понимаю. Со мной происходят иногда такие вещи, я что-то сделала более десяти лет назад,совершила какой-то поступок, не плохой-хороший, а в настоящем времени мне поступает предложение(не важно какое). Но я понимаю, что всё что сейчас происходит, я всё это заложила тогда, ещё раньше. Всё в жизни взаимосвязано.
Без Бога нет добра.
Любое проявление Добра от Бога.
Даже, когда человек не верит в Бога.
Любовь..это восприятие окружающего мира не как чуждого для нас,а как часть самих себя.Любовь.это когда страх потерять близкого и дорогого тебе человека.Хотя каждый может её даже сточки зрения философии трактовать по разному.для меня вот такие наверное размышления о любви.
Краткая история философии для детей и стариков
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ ДЛЯ ДЕТЕЙ И СТАРИКОВ, ТО ЕСТЬ ТЕХ, КОМУ БОЛЬШЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО, КАК ЧИТАТЬ ЭТИ ВЗДОРНЫЕ ЗАПИСКИ (НЕ ДЛЯ ПУБЛИЧНОГО ЧТЕНИЯ И ОБУЧЕНИЯ ЗАНЯТЫХ ЛЮДЕЙ)
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Многие специалисты истории древней философии ее описывают с завидной уверенностью в том, что она происходит от мудрости. Причем от восточной мудрости. Иной, другой они не знают, может быть за исключением Б.Рассела, который договаривается в своем популярном обзоре западной философии до ее именования Мудростью Запада, что ничего, кроме пустого бахвальства, из себя не представляет. То, что философия, которая появилась как внебрачное дитя греческой культуры, имеет своей родительницей мудрость такая глупость, которая недостойна даже опровержения. Поэтому мы ее опровергать не будем, только скажем, что философия произошла не от мудрости, которая является ей мачехой, точнее, ее ловкой падчерицей, у греков софистикой, а от практического умения как его теоретический вывод.
Тогда философия называется философией неправильно, неверно. Почему же тогда она так названа? Чтобы, естественно, ввести в заблуждение тех, кто ей стал заниматься. Философия как любовь к мудрости есть любовь к вранью, точнее, к лжи или тоже самое, что к мудрости. Взять прямо тех, кто ей занимается. Кто это такие? Это те, кто сам себя и следом других обманывает. Зачем им это надо? Им этого не надо, им надо, наоборот, знать правду или истину. Но в поисках истины они, эти философы, следуют лжи. Другого пути к правде нет, кроме лжи. Философия начинается с наивности как того, что за истину принимает то, что ей не является, то есть, сама видимость или наружность вещей, их вид. Наивным в философии не как любви к лжи, а как умения или того, что от ума, в качестве учения или логии, выступает видение или созерцание. Причем вначале в предмете созерцания сущность и явление не различаются. Размышляющему кажется, что то, что у него на уме, является его сознанию, есть сам предмет, его сущность. Вот тогда, когда философия делает свои первые шаги по направлению к истине, она понимает истину как несокрытость, как откровение самой реальности так, что то, что является философу, точнее, его уму и принимается им за сам предмет. Это первый этап развития философии. На этом этапе своего развития, на греческом материале, который обозначается досократикой, философия близка мифу, который принимает то, что кажется, видится, слышится и т.п. за саму реальность, а не реальность только ощущения, представления и восприятия. Отличается она от мифа тем, что все же акцентирует внимание на мысли, то есть, принимает не реальность за мысль, а мысль за реальность. Вот миф, как впрочем и магия и мистика, хотя они друг от друга отличаются, но уже по другому основанию, делает наоборот, то есть, реальность принимает за мысль. В этом смысле они ближе реальности, непосредственней философии, но сами этого не знают и потому удаляются от нее дальше, чем философия. Философия уже догадывается о том, что тождество мысли и предмета спорно и проблемно.
Вот когда эта спорность и проблемность мысли и ее предмета доходит до понятия, до понятийного различения как различения в самом бытии, до проблемности тождества мышления и бытия, то начинается второй собственно уже философский этап развития философии. Что значит доходит до понятия? Не только то, что находятся нужные для этого слова, создается философский (терминологический) язык, но прежде всего то, что делает предметом размышления и следом понимания само такое онтологическое различение. Если бывает нарушена мера такого различения, то появляется двойник философии софистика как философской мудрости. Философская мера не может не быть нарушена, ибо философия как софистика или онтологический релятивизм (учение об относительности реальности в целом) и гносеологический скептицизм (учение о сомнении в возможности истинного познания) настаивая на различи между мыслью и предметом, мышлением и бытием, преувеличивает значение мысли и преуменьшает значение самого бытия, увлекаясь произволом мысли, вымыслом, фантазированием, но не просто ради чистого искусства сочинения, а ради извлечения выгоды из обмана публики. В этом это не только шаг вперед в умении складывать и раскладывать мысль, но и два шага назад к мифу, но не тому первозданному, который послужил почвой для философствования, а вторичному или ранней мистификации как вырожденному случаю мудрости.
Следующий шаг философии заключался в преодолении скептицизма и релятивизма предыдущего философствования изнутри него самого, в снятии того, что путь к истине лежит через намеренное введение в заблуждение, в лживом рассуждении. Это шаг самоотрицания философии. Выполнен он был Сократом и его многочисленными учениками-софистами. Софисты в лице Сократа и ему подобных попытались опровергнуть сами себя. Сократ разработал философский метод, который вошел в анналы истории философии как диалектический метод проблемного рождения-установления истины. Диалектика как умение Сократа заводить своих собеседников в тупик самопротиворечия является обоюдоострым орудием мысли, опасным не только для тех, кто нападает на свободную мысль, но и самого защитника оной. Об этом говорит трагическая судьба самого Сократа.
Итогом развития классической древнегреческой философии явились школьные учения Платона и Аристотеля. Платон, который является вершиной развития античной философии, создает философскую школу в собственном, философском смысле слова. Вечно живым Платоном до сих пор, уже более 2000 лет, является его учение платонизм. Центральное место в его идейном наследии занимает диалектика идей, которую он применяет ко всему кругу философских вопросов и проблем, прежде всего политических, потому что его школа в идее готовила будущих политиков. Дело в том, что именно политике мы обязаны возникновением античной философии, как это ни прискорбно. Почему? Да, потому что там, где она есть как борьба по правилам (по закону) различных, часто противоположных общественных сил, представляющих различные группы всего общества, возможна социальная свобода, без которой немыслима философия как социальное занятие. На Востоке тоже была философия. Но там она была занятием отдельных частных лиц, как в Древней Индии. То, что там было в качестве общественного интеллектуального занятия было не философией, а идеологией, то есть учением чиновников, выдающих свой клановый, корпоративный интерес за всеобщий, государственный. Это и есть идеология, которая служит для укрепления в сознании народа режима политической власти бюрократии, как это было в Древнем Китае.
То, чем занимался его учитель Сократ для выработки философского поиска (метода) истины ироническим (нарочитым, превращенным, превратным) путем наводящих вопросов, Платон транс-форм-ировал, пре-образ-ил в доктрину объективного идеализма. Согласно Платону, идеи или образы, точнее, первообразы или прототипы вещей, то, что они есть по существу, их сущности, порождают в сознании сами эти вещи, когда мы к ним обращаемся на практике. Другими словами, по Платону, если отбросить мифическую форму подачи, характерную для его эпохи мифологии, идеи есть производящие формы вещей в нашем сознании в качестве их смыслов, в пределе (при определении в понятии) соответствующих самой их сущности. Выходит, что идеи существуют по необходимости объективно, ибо их появление в сознании человеческого субъекта есть факт возникновения самого сознания. Почему? Потому что они есть типы умопостигаемых вещей. Но этого мало. Они есть типы самого сознания, его диспозиционные установки, задающие условия самой работы сознания с точки зрения того, каким оно не может не быть, если является сознанием разумного существа.
Ученик же Платона, Аристотель, сам основав философскую школу Лицей, явился родоначальником философии как науки и логики как преднауки. Помимо этого, он стал основоположником целый энциклопедии наук. Как философ Аристотель ввел в философию квадрат причин, таблицу 10 категорий, различил две сущности: абстрактно общую и конкретно партикулярную (индивидную или экземплярную), актуальное и потенциальное состояния или качествования сущего. Всем этим философы, если они занимаются собственно философией, то есть, метафизикой, до сих пор пользуются.
Рано или поздно на смену расцвету пришел упадок античной философии, как и всей эллинской культуры. На развалинах античной цивилизации обосновались варвары. Упадок и развал древнего общество был вызван тем, что одни люди жили как господа, а другие как рабы в качестве их «говорящих орудий». Тем более, что накануне упадка в римско-эллинистической культуре просвещением народа стали заниматься рабы. Долго так продолжаться не могло.
Любовь по Паскалю: зачем детям философия и что она может объяснить
Хотя слово «философия» способно нагонять тоску, именно с её помощью можно объяснить сложнейшие понятия не только себе, но и детям. В издательстве Ad Marginem выходит книга Люка Ферри «Краткая история мысли», в которой автор простым языком рассказывает подросткам о сложных философских концепциях. «Мел» публикует отрывок из главы «Зачем взрослеть?» о том, что такое любовь.
Человек стоит у окна и смотрит на прохожих; если я пройду мимо, то смогу ли сказать, что он стоял у окна, чтобы меня увидеть? Нет, потому что он не думает именно обо мне; но тот, кто любит кого-то за красоту, любит ли он его? Нет, потому что из-за ветряной оспы, которая убьёт красоту, не убив человека, он его разлюбит.
И если меня любят за мою рассудительность, за мою память, — любят ли меня? Меня? Нет, потому что я могу утратить эти качества, не утратив самого себя. Где же оно, это я, если оно ни в теле, ни в душе? И как любить тело или душу иначе как за эти качества, которые не создают меня, ибо они преходящи?
Можно ли любить отвлечённо субстанцию человеческой души, каковы бы ни были её качества?
Так не будем же больше смеяться над теми, кто ищет уважения к себе за чины и должности; ведь мы любим в людях только их заёмные качества.
Из этого отрывка «Мыслей» Паскаля обычно делают следующее заключение: «я», которое Паскаль считает «достойным ненависти», потому что оно всегда в той или иной степени эгоистично, не может являться непреложным объектом любви. Почему? Да просто потому, что мы склонны привязываться к особенностям, «внешним» качествам любимых нами людей: к красоте, силе, юмору, уму и так далее. Вот что притягивает нас в первую очередь. Но так как все эти качества непостоянны, однажды любовь уступает место усталости и скуке. И это, согласно Паскалю, самый что ни на есть обыкновенный опыт:
«Он разлюбил женщину, которую любил десять лет назад. Ещё бы: она уже не та, да и он не тот. Он был молод, она тоже; теперь она совсем другая. Может быть, он бы её ещё любил, будь она такой, как прежде».
Ну да… вместо того чтобы любить в другом человеке то, что можно считать его глубочайшей сущностью, то есть то, что мы назвали здесь его единичностью, мы привязываемся к его частным, а значит, совершенно абстрактным качествам — абстрактным в том смысле, что эти качества можно найти у любого другого человека. Красота, сила, ум не являются свойствами того или иного человека, они не связаны глубоко с «субстанцией» этого человека, непохожей ни на чью другую; эти качества, скажем так, взаимозаменяемы. Следуя своей исходной логике, герой этого фрагмента должен развестись и найти себе другую женщину, более красивую и молодую, но похожую на ту, на которой он женился десять лет назад…
Задолго до немецких философов XIX века Паскаль обнаруживает, что чистое особенное и абстрактное универсальное вовсе не являются противоположными, а «переходят друг в друга», будучи двумя сторонами одной и той же реальности. Чтобы уяснить это, подумай о таком совершенно банальном опыте: когда ты кому-то звонишь, говоря просто «Алло! Это я!» или «Да это же я!», подобное начало разговора ничего не скажет человеку на другом конце провода. Такое абстрактное «я» не имеет ничего общего с единичностью, ведь любой мо жет сказать «Это я»! Только учёт каких-то других элементов, возможно, позволит собеседнику тебя узнать. Он может сделать это по голосу, но уж, во всяком случае, не по реплике «Это я», которая принадлежит, как ни парадоксально, к порядку общего, абстрактного, а значит, и наименее любимого.
Подобным образом, любя человека за его абстрактные качества, я могу верить, что проник в самое его сердце и люблю в нём самое существенное и уникальное, однако на деле всё совсем не так: мне открылись в нём лишь столь же безличные качества, как должность или какой-нибудь титул, не более того. Иными словами, частное и единичное — не одно и то же.
Нужно понять, что только единичность, превосходящая и частное, и универсальное, может быть предметом любви.
Если привязываться только к частным или только к общим качествам, то мы никогда никого по-настоящему не полюбим, и в этом смысле — Паскаль тут совершенно прав — не нужно осмеивать тщеславных людей, гоняющихся за почестями.
В конце концов, нет никакой разницы — превозносить красоту или почести: первая имеет (почти) такой же внешний характер, что и вторые
То, что делает человека любимым, то, благодаря чему мы чувствуем, что сможем продолжать любить его, пусть он даже будет обезображен болезнью, не сводится к некоему качеству, каким бы важным оно ни было. То, что мы любим в человеке (и, возможно, то, что он любит в нас), а значит, то, что мы должны открыть как в нём, так и в себе, не является ни в чистом виде особенным, ни универсальным (абстрактными качествами), это — отличающая его, делающая его ни на кого не похожим единичность. Говоря о том, кого я люблю, я могу с нежностью сказать, вслед за Монтенем, что люблю его, «потому что это он и потому что это я», но не так: «потому что он красив, силён и умён».
Как ты понимаешь, эта единичность не даётся нам при рождении. Она постепенно складывается в нас, так что мы сами порой этого не замечаем. Она кристаллизуется по мере нашей жизни, с учётом нашего опыта, и как раз поэтому она в полном смысле слова неповторима. Новорождённые все как один похожи друг на друга. Как котята. Безусловно, они очень милы, но только к первому месяцу, с появлением первой улыбки маленький человек приобретает качества, которые делают его по-человечески любимым. Ведь именно в этот момент он входит в собственно человеческую историю, в историю взаимоотношений с другими.
В этом смысле, продолжая следовать путеводной нити расширенного мышления и понимаемой так, как мы решили выше, единичности, можно по-новому взглянуть на греческий идеал «вечного мгновения» — настоящего, которое освобождается от страха смерти, сопряженного с сознанием конечности и времени, именно в силу своей единичности, то есть потому, что оно ощущается неповторимым и мы переживаем всю его полноту вместо того, чтобы отворачиваться от него во имя ностальгии по прошлому или надежды на будущее.
5 книг о сложном взрослении, которые помогут родителям лучше понять своих детей
В этой точке вопрос о смысле вновь смыкается с вопросом о спасении. Если, отстраняясь от особенного и открываясь универсальному, мы входим в единичный опыт, если этот двойной процесс делает единичной нашу собственную жизнь и вместе с тем открывает нам доступ к единичности других людей, значит, он предоставляет нам не только средство расширения нашего мышления, но и средство установления контакта с уникальными моментами — с моментами благодати, когда страх смерти, всегда связанный со временами, внешними по отношению к настоящему, просто отсутствует.
Возможно, ты скажешь, что по сравнению с христианским учением, и в частности с его обещаниями воскрешения плоти и воссоединения с близкими после смерти, неметафизический гуманизм не предлагает чего-то более существенного. Я с этим согласен: среди учений о спасении христианство вне конкуренции, но… при условии веры.
А если мы не верим и не можем заставить себя верить или даже стараться верить, тогда нужно найти иной подход к главному вопросу всех учений о спасении — к вопросу о смерти любимого человека.
Что вам нужно знать о философии? Интервью с Артемием Магуном
Декан факультета политических наук и социологии питерского Европейского универститета, руководитель магистерской программы «Социально-политическая философия» Артемий Магун отвечает на каверзные вопросы Федора Максимишина и философствует на тему «Что такое философия?».
Как бы вы объяснили ребенку семи лет, что такое философия?
Семилетнему ребенку легко объяснить, что такое философия, — проще, чем взрослому. Ведь дети (особенно в раннем возрасте) постоянно спрашивают «почему?», причем, когда им объясняешь, они снова: «Почему?» И этим ставят в тупик. А философия как раз и пытается ответить на это «почему?».
Кроме того, философия занимается загадочным, парадоксальным. А дети любят всякие загадки и языковые игры. Таким образом, философия предстает изначально как наука вообще, «почему» и «потому что» в чистом виде.
А не возникло бы вопроса, зачем нужны все другие науки?
Это резонный вопрос. Я, например, не считаю, что они нужны. (Улыбается.) Не в том смысле, что не нужны конкретные области знания, такие как физика, химия, социология, антропология. А в том смысле, что вряд ли продуктивно их полностью отрывать друг от друга. То, что у нас есть много наук, а не одна, можно считать некоей трагедией, причем произошла она недавно — в XIX веке.
А чем занимается профессиональный философ?
Сегодня профессиональный философ — это тот, кто занимается самыми разными конкретными вещами, но пытается выйти при этом за методологические ограничения различных наук и мыслить беспредпосылочно. Как вообще это все устроено, спрашивает он, что находится с той, невидимой стороны Луны? Это значит, что мы ставим под вопрос вообще нашу способность познавать, место человека в космосе, причины его бытия, соотношение конечного и бесконечного. То есть встают вопросы, с одной стороны, более общего характера, но с другой стороны — более экзистенциального, связанные с конкретным поступком, с этическим выбором.
Можно ли считать профессиональным философом человека, успешно окончившего хороший философский факультет?
Можно, конечно. Если факультет действительно хороший. Но человек, закончивший философский факультет, все-таки занимается каким-то частным предметом.
Сегодня, чтобы стать профессиональным философом, нельзя писать в большом стиле, как Кант или Хайдеггер. Вас просто не опубликуют в хорошем издании. Надо в известной степени мимикрировать под позитивного ученого. И отчасти это оправдано: бывает и так, что «профессиональный философ» начинает вальяжно рассуждать, скажем, о свободе, не зная Канта или Хайдеггера. И тогда это выглядит достаточно жалко — как бы остроумен ни был автор. Мы всегда существуем уже в традиции, и беспредпосылочности можно достичь, только хорошо зная и критикуя собственные предпосылки.
И тем не менее у философии есть свои специфические методы. Они по-разному называются: трансцендентальная дедукция, диалектика, феноменологическая редукция, — но суть одна: это рефлексия рефлексии, которая вскрывает изнутри вещи форму мира, исследует вещь или ситуацию как мировую вещь или ситуацию.
Можно ли научить мыслить беспредпосылочно за пять лет?
Думаю, да. А почему за пять лет? У нас магистерская программа по социально-политической философии рассчитана на два года, и уже за это время многому можно научиться, если учиться умеешь.
Но я считаю, что этому должны учиться все, не только философы. Ведь речь тут не идет о каких-то специальных навыках. Нужно хотя бы освоить общую культуру научного мышления. А она заключается в том, что умеешь проблематизировать и критиковать любую отдельную модель мира, модель знания, этическую систему. Умеешь всегда отстраняться от какой-либо заданной системы значений.
Впрочем, чтобы уметь отстраняться, нужен некий механизм самодистанцирования, и он носит экзистенциальный характер. Нужен способ заглянуть в пустой мир. Обычно это некий фундаментальный аффективный опыт: любовь, тревога, одиночество, власть…
Какой текст можно считать философским?
Философский текст — это текст, который ставит под вопрос свои собственные основания, который начинается с вопроса о главном, о том, почему существует данный феномен и что он такое. Естественно, он не ограничивается этим, но далее идет уже в какую-то конкретную предметную область и там находит философскую проблему. В любой научной задаче есть философское недоумение, которое до конца не разрешимо.
Где проходит грань между философским текстом и другими литературными традициями? Почему «Так говорил Заратустра» — философский текст, а «Преступление и наказание» или, скажем, «Очарованный странник» традиционно принято считать беллетристикой?
Вот тут никакой четкой грани нет. «Преступление и наказание» считается многими философами как раз философским текстом. Но, действительно, именно потому, что у Достоевского там есть размышления персонажей, которые имеют философский статус. Они взяты в кавычки, но тем не менее по жанру они вполне философские.
Но все же сам по себе нарратив философией не является. Философия не повествует о случайных приключениях вещей, она — карта этих приключений. Нарратив может быть интерпретирован философски, но все-таки это уже символ, развернутая метафора. А философия — это все же рациональное рассуждение, проза, а не поэзия. Субъект, предикат, посылка, силлогизм — то есть там есть анализ и логическая последовательность. И философию, как лирику, высказывают от первого лица. Даже если и есть какие-то символы и метафоры, то тем не менее говорят: «Я, Иван Петров, хочу к вам обратиться…»
А как соотносится философия с другими гуманитарными науками? Почему ваша книга «Единство и одиночество» — философия, а «Тотемизм сегодня» Леви-Стросса, где речь идет и о единстве, и об одиночестве, — антропология?
Здесь разница все-таки есть. В отличие от Леви-Стросса, я не проводил никакого эмпирического исследования. Он в этом смысле впереди меня. Он подробно описывает конкретные практики и верования. А в моем трактате делается трансцендентальный переход, что очень важно для философского мышления, — переход от описания к тому, как в рамках определенной области что-то обязательно должно быть. То есть, еще раз, философ говорит не о том, как случайно обстоят дела, а о том, как они необходимо обстоят, и утверждает, что только так они могут обстоять. Понятно, что нормальный человек, нормальный философ XXI века не скажет: «Сейчас я вам поведаю, как все необходимо должно быть устроено». Потому этот трансцендентальный переход делается в рамках какой-то отдельной области. Например, я говорю об одиночестве как о некоей трансцендентальной ориентации человека, описываю, как в рамках одиночества воспринимается мир и как вводится внутренняя необходимость для всего, что в этом мире находится. Грубо говоря, условный позитивный ученый видит перед собой объект, а для философа любой объект всегда рамка, через которую мы видим мир.
В таком случае может ли существовать
решенный философский вопрос?
Конечно, не может. Философия — это «архитектура вопросов». Цель работы философа — вопросы, а не ответы. Но он должен правильно поставить вопрос, это тоже очень ценно. Довольно часто разделение труда представляется так: философ ставит вопрос, а позитивный ученый на него отвечает. Но ясно, что позитивный ученый тоже способен и даже обязан сам ставить вопросы — тогда он работает в качестве философа.
Понятия философии всегда проблематичны. Они не являются объектами. Скажем, философия занимается добром, справедливостью, бытием, единством и т. д. Но нельзя же ткнуть и сказать: вот оно, единство. Более того, все перечисленное — это вещи, которых нет эмпирически. Где добро? Вот куча зла. Единства тоже нет, все распадается и фрагментируется. Но проблема-то добра, загадка единого — они есть. Эта проблема и называется именем собственным: «Единство», «Добро». А ответы надо искать уже конкретно: объединить то, разъединить это. Каждый раз по-разному.
С каких текстов лучше начать знакомство с философией?
С таких текстов, которые носят не технический, но более художественный, экзистенциальный характер.
Из современных авторов я бы рекомендовал Фридриха Ницше, Вальтера Беньямина, Зигмунда Фрейда и Владимира Бибихина. А из старых — диалоги Платона и мысли Паскаля. Но есть и литература: в известных романах Достоевского ставятся классические философские вопросы, на грани философии и литературы лежат эссе Борхеса.
Именно потому, что она беспредпосылочна, философия в принципе проще, чем науки: последние требуют каких-то знаний — любой философский текст сам вводит собственные основания. Но порой нужен исторический контекст: в отличие от позитивной науки, философия всегда вовлечена в диалог с собственной традицией, от Парменида до Делеза. А иногда философы сознательно создают эзотерические школы, так как справедливо опасаются вульгаризации и требуют от читателя усилия. Это сложные авторы, вроде Гегеля, Гуссерля, их я бы не стал читать в юном возрасте. Их никто до конца не понимает. И Хайдеггера я не советовал бы читать подростку или начинающему: он тяжеловесен, несколько патетичен и гипнотичен. Всегда остается какая-то фрустрация, потому что ты до конца не понимаешь, о чем речь. Но есть тексты Хайдеггера, которые легко читать, «Введение в метафизику» например. Оно носит экзистенциальный, политический характер, потому и называется «введение».
Как вы считаете, нужно ли включать философские тексты в школьную программу?
Я твердо убежден, что в школе нужен курс философии. Во Франции, например, он есть. Мне кажется, это очень хорошо, удачно. Это действительно способ воспитать гражданина, способ дать понять, что такое вообще наука. Почему философия выведена за рамки школьной программы, непонятно.
Частных наук там много, а о чем это все, что их связывает воедино, что такое наука — этого нет. Это технократический способ обучения наукам, который совсем не оправдан. А потом мы удивлямеся увеличению числа подростковых самоубийств.
Сейчас пытаются закрыть эту дыру религией, но ведь религия — это очень сильный инструмент, он догматичен, требует подчинения личности, как когда-то марксизм-ленинизм. Так что тут все очень зависит от случая: кто учитель, произошла ли встреча, сработал ли ритуал и т. д. А философия — это как раз попытка, обучая, говорить на равных. Ну и потом, как и религия, философия образует базис мировой культуры, и без знания, скажем, Платона (или с обыденными представлениями о Платоне как о дебиле, считавшем, что на небе нарисованы «идеи») невозможно быть по-настоящему зрелой личностью.
Какие философские тексты должен знать взрослый человек, считающий себя образованным?
Я считаю, что современный человек, прежде всего, должен знать современную философию, своих современников, которые что-то высказывают по вопросам нашей с вами жизни. Платона и Аристотеля, конечно, знать нужно, но это не самое насущное. Взрослый человек должен знать о существовании Хайдеггера, Ханны Арендт, читать их некоторые простые тексты. Должен иметь представление о Витгенштейне, о Сартре и его основной аргументации. Он должен знать о существовании и смысле марксизма, психоанализа, феноменологии и аналитической философии — главных традиций XX века (вокруг них мы строим нашу магистерскую программу). Особенно тут важна феноменология: дело не в знании имени Гуссерля, а в том, что он предложил очень важный метод, без которого тексты современной континентальной философии просто непонятны. Можно этот метод отвергать, но следует хотя бы подозревать о его существовании, иначе возникает стена между философами и позитивными учеными.
Главные имена XX века, мне кажется, знать просто необходимо. Плюс у каждого в его национальной культуре есть какие-то персоналии. У нас в России сейчас нет таких общеизвестных, канонических имен. Только во Франции они были до последнего времени (там философы были публичными звездами и моральными авторитетами), отчасти — в Германии. Но больше почти нигде этого нет.
В XX веке философия постепенно специализировалась, профессионализировалась, а уровень интеллектуальной культуры по сравнению с XIX веком резко снизился (никакого прогресса в этом смысле). Поэтому зачастую мы даже не знаем имен наших философствующих современников, хотя они — часто с риском для душевного здоровья — проходят нехожеными путями мысли, и знать их траектории было бы нелишним.