Мамардашвили что такое философия конспект

«Философия — это сознание вслух»: интервью Мераба Мамардашвили журналу «Юность» 1988 года

Furqat Palvanzade

Мераб Мамардашвили — выдающийся советский философ-феноменолог. В 1988 году в интервью журналу «Юность» он попытался сформулировать, в чем смысл философии. «Теории и практики» публикуют этот текст.

Я не буду говорить о специальных проблемах философии. Хочу лишь выделить некое ядро, которое в философии существует и которое поддается общепонятному языку, где достижима ясность, та ясность, которая возникает в душах людей, слушающих или читающих философскую речь. То есть как бы человек пережил что-то, испытал, но просто слов не знал, что это может так называться и что можно, более того, пользуясь этими словами, пойти еще дальше в переживании и понимании своего опыта. Во все времена и везде философия — это язык, на котором расшифровываются свидетельства сознания.

Это относится и к философии в Советском Союзе. То, что в ней собственно философского, является продуктом некоего духовного элемента, который появился к концу 50-х годов. Он и привел к появлению философов у нас. Пришли люди, которые заговорили на профессиональном языке, вполне отвечающем мировым стандартам, которые в контексте собственной жизни владели этим языком, вносили элемент интеллектуальной цивилизованности и в общественную жизнь. Правда, затем из философии нашей этот духовный элемент выветрился, усох. Социальные и политические обстоятельства выталкивали философов в специализированные занятия. Все укрылись в особого рода культурные ниши — кто в историю философии, кто в логику, кто в эстетику, кто в этику… Оглянешься вокруг — нет тех, кого называют философами, именно философов по темпераменту.

Мы ждем от молодежи зеркального отображения самих себя. Мы желаем, чтобы молодежь, например, занимаясь принудительным, назначенным трудом или, добродетельно сидя за поучительными книжками (хотя из этого ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть), подтверждала бы нам то представление, которое мы имеем о самих себе, о своих возможностях. Но мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок, ничего не знаем о себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном поле деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий и поступков.

Я хочу подчеркнуть, что философом является каждый человек — в затаенном уголке своей сущности. Но профессиональный философ выражает и эксплицирует особого рода состояния, которые поддаются пересказу лишь на философском языке. Иначе они остаются той самой ласточкой Мандельштама, которая вернулась в «чертог теней», не найдя слова.

Я хочу определить философию как сознание вслух, как явленное сознание. То есть существует феномен сознания — не вообще всякого сознания, а того, которое я бы назвал обостренным чувством сознания, для человека судьбоносным, поскольку от этого сознания человек, как живое существо, не может отказаться. Ведь, например, если глаз видит, то он всегда будет стремиться видеть. Или если вы хоть раз вкусили свободу, узнали ее, то вы не можете забыть ее, она — вы сами. Иными словами, философия не преследует никаких целей, помимо высказывания вслух того, от чего отказаться нельзя. Это просто умение отдать себе отчет в очевидности — в свидетельстве собственного сознания. То есть философ никому не хочет досадить, никого не хочет опровергнуть, никому не хочет угодить, поэтому и говорят о задаче философии: «Не плакать, не смеяться, но понимать». Я бы сказал, что в цепочке наших мыслей и поступков философия есть пауза, являющаяся условием всех этих актов, но не являющаяся никаким из них в отдельности. Их внутреннее сцепление живет и существует в том, что я назвал паузой. Древние называли это «недеянием». В этой же паузе, а не в элементах прямой непосредственной коммуникации и выражений осуществляется и соприкосновение с родственными мыслями и состояниями других, их взаимоузнавание и согласование, а главное — их жизнь, независимая от индивидуальных человеческих субъективностей и являющаяся великим чудом. Удивление этому чуду (в себе и в других) — начало философии (и…любви).

Философию можно определить и так: философия есть такое занятие, такое мышление о предметах, любых (это могут быть предметы физической науки, проблемы нравственности, эстетики, социальные проблемы и так далее), когда они рассматриваются под углом зрения конечной цели истории и мироздания. Сейчас я расшифрую, что это значит. Конечный смысл мироздания или конечный смысл истории является частью человеческого предназначения. А человеческое предназначение есть следующее: исполниться в качестве Человека. Стать Человеком.

Теперь я выражусь иначе. Предназначение человека состоит в том, чтобы исполниться по образу и подобию Божьему. Образ и подобие Божье — это символ, соотнесенно с которым человек исполняется в качестве Человека. Сейчас я поясню, что значит этот символ, поскольку в этой сложной фразе я ввел в определение человеческого предназначения метафизический оттенок, то есть какое-то сверхопытное представление, в данном случае — Бога. Но на самом деле я говорю о простой вещи. А именно: человек не создан природой и эволюцией. Человек создается. Непрерывно, снова и снова создается. Создается в истории, с участием его самого, его индивидуальных усилий. И вот эта его непрерывная создаваемость и задана для него в зеркальном отражении самого себя символом «образ и подобие Божье». То есть Человек есть такое существо, возникновение которого непрерывно возобновляется. С каждым индивидуумом и в каждом индивидууме.

Книги Мамардашвили в библиотеке Bookmate:

Философию можно определить и как бы тавтологически, по примеру физики. Физика — это то, чем занимаются физики. И философия — это то, о чем можно говорить на языке философии и чем занимаются философы.

Мне кажется существенной такая связка. Фактически, я говорю, что целью философии является сама философия (я имею в виду «реальную философию» как конструктивный элемент режима, в каком может осуществляться жизнь нашего сознания). Так же, как уже сказано, что цель поэзии — сама поэзия. Поэзия избирает средства, которыми можно открывать и эксплицировать поэтичность. Она существует независимо от языка. Так же и реальная философия существует, и люди, сами не зная, ею занимаются — независимо от удач или неудач, независимо от уровня их философского языка. Но когда этот уровень есть и мыслится по его законам, то тогда «реальная философия» и «философия учений» как бы соединены в одном человеке. В философе. Соотнесенность с изначальным жизненным смыслом у великих философов всегда существует. И даже на поверхностном уровне текста. (Она может затмеваться в университетской или академической философии, которая занята в первую очередь передачей традиции и языка этой традиции — там этот изначальный смысл может выветриваться.) Язык великих понятен, и человек обычный, не философ, может в отвлеченных понятиях, которые философы строят по необходимости языка, узнать их изначальный жизненный смысл. И тем самым в языке философа узнать самого себя, свои состояния, свои проблемы и свои испытания.

В свое время Борхес говорил о поэзии, что она по определению таинственна, ибо никто не знает до конца, что удалось написать. То есть поэзия содержит нечто в принципе не до конца знаемое и самим автором. Откуда и появляется феномен многих вариаций одного и того же. Вариации есть форма проявления символичности. Символ (не знак!) всегда есть то, что мы не до конца понимаем, но что есть мы сами как понимающие, как существующие. И наши философские произведения, и их чтение есть форма существования этого до конца непонимаемого, его бесконечной длительности и родственной самосогласованности. Бытие произведений и есть попытка интерпретировать их и понять, подставляя в виде вариаций текста наши же собственные состояния, которые есть тогда форма жизни произведения. Например, можно сказать так: то, что я думаю о Гамлете, есть способ существования Гамлета.

Философские проблемы становятся таковыми, если они ставятся под луч одной проблемы — конечного смысла. Для чего вообще все это? Для чего мироздание? Для чего «я» и мои переживания? А эти вопросы задаются именно потому, что в этом мироздании живет существо, которое не создано, а создается. Непрерывно, снова и снова. Да и мир не завершен, не готов.

Философ работает путем «запределивания» такого рода ситуаций. То есть он строит понятия, посредством которых эти ситуации и эти связки можно представить в предельно возможном виде и затем мыслить на этом пределе, мыслить, так сказать, «в идее». Ну, скажем, если он хочет продумать проблему государства, то обязан представлять государство в виде предельно осуществляемой идеи государства. Вся сложность состоит в том, что при этом философ не утверждает, что эти предельные описания являются изображением каких-то реальных предметов в мире. Философ знает, что предельное описание есть средство мышления. Поэтому, например, Платон, когда у него спрашивали, что он имеет в виду под идеальным государством — то, которое на его родине? — отвечал: «Нет, не его, не его устроение имел я в виду, а то государство, которое существует внутри и в момент такого говорения о нем в напряженном сознании».

Человеку очень важно, чтобы счастье, как и несчастье, было результатом его собственных действий, а не выпадало ему из таинственной, мистической дали послушания. Важно сознание зависимости происходящего в мире — и в удаче, и в неудаче — от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей» (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости.

Существует такое странное определение бытия в философии: бытие — это то, чего никогда не было и не будет, но что есть сейчас. Как ни странно, вопреки логике языка и наглядному представлению.

Человеческие вещи, например, социальные институции, не есть такие, которые, возникнув, могли бы потом, как камень, длиться и существовать. Они заново рождаются. Например, Паскаль произнес замечательную фразу: «У любви нет возраста, она всегда в состоянии рождения». Если она есть, то она сейчас, и в ней нет смены временных состояний, она абсолютно нова. Это очень отвлеченное положение, созерцательная истина. Таково и утверждение философии: бытие — это то, чего не было и не будет, но что есть сейчас или всегда, что то же самое. Здесь временные наклонения, слова, их обозначающие, путают, потому что они принадлежат обыденному языку. А других слов у нас нет. Какие бы слова мы ни изобретали, все равно мы находим их в обыденной речи. И они тянут за собой шлейф мании человека представлять все наглядно и предметно.

Философский акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу манию мыслить картинками. И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания, мы начинаем мыслить. Это означает, что наше мышление всегда гранично или на пределе. Я поясню: то что философы называют смыслом — смыслом истории или смыслом мироздания, — это то, что никогда не реализуется в пространстве и времени. И никогда не исполняется в виде какого-нибудь события или состояния, например, государственной конституции, которая была бы примером этого смысла. Смысл (а он всегда полный) не есть предмет, находимый в мире, — так же как граничный конец истории не есть часть истории, событие в ней. Конец времени не есть часть времени. Мы всегда должны мыслить посредством тех вещей, которые помещаем на границу, сопрягая на ней реальные события, и никогда не помещать их внутрь мира, не ожидать их внутри мира, в составе его событий. Просто от этого возможны такие-то события и невозможны какие-то другие.

К сожалению, в нашем обыденном мышлении, в том числе и в социальном, мы всегда совершаем роковую ошибку. То, что в действительности является предельно сопрягающим поля наших усилий, мы помещаем в мир в виде искомого в нем совершенного образца и ходячего идеала. Например, мы говорим: покажите нам вполне справедливый конкретный закон, и тогда мы будем жить по закону. Но был ли когда-нибудь и такой конкретный закон, при применении которого всегда торжествовала бы справедливость? Покажите пример идеального или совершенного общества. И когда мы не можем это показать (а показать нельзя — этого нет), то торжествует нигилизм. Из непонимания того, как устроены мы сами, как устроена наша нравственность. Нигилизм сначала есть требование того, чтобы было «высокое». Второй шаг — обнаружение, что истинно высокого никогда не было: ну покажите мне истинно честного человека! У каждого можно найти какой-то недостаток, какую-то корысть. Третий шаг — утверждение, что все высокое — это сплошное притворство, лицемерие, возвышенное покрытие весьма низменных вещей. И потом знаменитое: «Все дозволено, раз Бога нет».

Философский акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу манию мыслить картинками. И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания, мы начинаем мыслить.

Если мы настроены на то, чтобы быть демократами только при том условии, что нам будет показан чистый образец демократии — и тогда будем мы демократами и будем видеть в этом для себя лично смысл, — мы просто нигилисты. Помимо всего прочего, не понимая того, как устроена наша социальная жизнь. Наша социальная жизнь пронизана пограничными сопряжениями и требует от нас цивилизованной грамотности.

Чтобы нам быть гражданами, то есть жить социально грамотно, нам нужно понимать какие-то отвлеченные истины относительно самих себя, своих предельных возможностей.

И вот здесь, в этих отвлеченностях и их выявлении, я и вижу призвание Философа, которого так ждет наше общество сегодня, потому что мы находимся в периоде уже затянувшегося одичания сознания.

Мы оказались инфантильными. Инфантильность — это те же ласточки Мандельштама, вернувшиеся в «чертог теней». Инфантильность — это переростковое состояние, с упущенным моментом взросления. Упустив его сами, мы теперь озабочены проблемой молодежи, хотя в действительности «это о нас говорит сказка». Мы ждем от молодежи зеркального отображения самих себя. Мы желаем, чтобы молодежь, например, занимаясь принудительным, назначенным трудом или добродетельно сидя за поучительными книжками (хотя из этого ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть), подтверждала бы нам то представление, которое мы имеем о самих себе, о своих возможностях. Но мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок, ничего не знаем о себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном поле деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий и поступков.

Человеку очень важно, чтобы счастье, как и несчастье, было результатом его собственных действий, а не выпадало ему из таинственной, мистической дали послушания. Важно сознание зависимости происходящего в мире — и в удаче, и в неудаче — от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей» (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости. Сказал же однажды один свободный человек: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!»

А мы живем в ситуациях, когда все никак не можем признать достоинство человека. Живем в ситуациях, когда никакая мысль не прививается. Не просто по глупости. А потому, что додумывание ее до конца ставит под вопрос нас самих. И никогда не извлекаем опыт. Все заново и заново повторяется, раз сохраняем себя против всего того, что не можем вместить, не изменившись сами. Скажем, антиалкогольная кампания в стране сегодня ведется теми же словами (мы только не знаем об этом), какими она велась и сто лет назад. Как же это может быть? А все очень просто. Люди не проходили путь до конца, не извлекали опыт, не разрешали смысл. Оставались детьми, если жили вне отработанной грамотно структуры сознания.

Очевидно, не случайно в России долгое время не было автономной философской традиции, где была бы философская мысль, независимая, скажем, от дилеммы: царь — народ, самодержавие — крепостные. Она возникает с появлением Чаадаева, но он был изолированной фигурой. Потом уже после Владимира Соловьева появился феномен — я парадоксально скажу — светской автономной философии (хотя я говорю это о философии, которая была максимально религиозна). Но под «светскостью» я имею в виду то, что она вырвалась из этих заданных противостояний: царь — народ и так далее и создала пространство автономной духовной жизни, независимой философской мысли. Это пространство мы потом снова потеряли по разным причинам. Сейчас мы не можем жить цивилизованной общественной жизнью, не восстанавливая эту автономную духовную сферу независимой мысли. Сознание наше живет в напряженном поле, очерченном предельными границами смыслов, и ясность в нем возможна только тогда, когда мы владеем языком этих смыслов, то есть понимаем их отвлеченность, их граничную природу, умеем читать то, что они нам говорят о наших возможностях и природе, и когда сами достаточно развиты для этого. В том числе и в поле символов — «человек», «смерть», «смысл жизни», «свобода» и так далее. Это ведь вещи, производящие сами себя. Даже сознание, как и мысль, можно определить как возможность большего сознания. Или, например, свобода. Для чего нужна свобода и что она? Свобода ничего не производит, да и определить ее как предмет нельзя. Свобода производит только свободу, большую свободу. А понимание того, что свобода производит только свободу, неотъемлемо от свободного человека, свободного труда. То есть свободен только тот человек, который готов и имеет реальную силу на труд свободы, не создающей никаких видимых продуктов или результатов, а лишь воспроизводящей саму себя. А уже затем она — условие других вещей, которые может сделать свободный человек. Но нет такого предмета в мире, называемого «свобода», который внешне доказуемым образом можно кому бы то ни было показать и передать. Свобода недоказуема, совесть недоказуема, смысл недоказуем и так далее.

Вот в какой сфере вращается мысль философии и в ней же вращается наша душевная жизнь в той мере, в какой она осуществляется, удается нам, и мы в ней исполняемся. Поскольку основная страсть человека, как я понимаю, — это исполниться, осуществиться.

Источник

О предмете философии у М. Мамардашвили

Приднепровская государственная академия строительства и архитектуры

О предмете философии у М. Мамардашвили.

Рассматривая предмет философии, Мамардашвили выделяет не только тради­ционные подходы (философия – учение о бытии, философия – учение о мыш­лении и пр.), но и рассматривает в качестве предмета философии саму филосо­фию. Слово философия употребляется в данном случае в двух разных значе­ниях. Основываясь на различении живого и отвлеченного смысла философст­вования, Мамардашвили проводит различие между «реальной философией» (существует реально как часть нашей жизни в той мере, в какой мы сознатель­ные существа) и «философией теорий и систем» (теоретическая рефлексия по поводу и над процессами реальной философии).

2.«Философия теорий и систем» существует как совокупность специаль­ных теоретических понятий и категорий, как профессиональная техника и деятельность c помощью которой нам удается: а) говорить о «человеческом в че­ло­веке»; б) развивать связанные с ним состояния; б) узнавать при этом и о том, как вообще устроен человеческий мир.

Появление философии теорий и систем в Древней Греции связано с утвержде­нием теоретического мышления общего как для философии, так и для науки. Теоретическое мышление предполагает: 1) есть объективные факты (для фило­софии – это реальный процесс философствования как идеальная компонента, сопровождающая процесс порождения “человека в человеке”);

2) есть субъек­тивный мир, мир понятий, идеальных типов, в которых что-то существенное из этих реальных процессов теоретически отражается и фиксируется под опреде­ленным углом зрения; 3) субъективное и объективное никогда не совпадают, но именно только через особым образом устроенное субъективное видение, опи­рающееся на наличную систему теоретических понятий и принци­пов, можно выявить как существенное в объективном, так и тенденции его из­менения и развития.

Мамардашвили формулирует два основных принципа на­учного мыш­ления, открытые философией: принцип объективации и принцип понятности. Принцип объективации предполагает вынесение во вне в качестве объекта

чего-то такого (некоторых состояний сознания ученого и опыта, когда им приписы­вается свойство быть картиной происходящего в мире вне этих са­мых состоя­ний), о чем возможны контролируемые и на опыте проверяемые суждения. Принцип понятности мира предполагает следующее: чтобы мы могли понимать мир, в нем должны выполняться предпосылки самого существования человека, понимающего этот мир.

В своих истоках (и в Древней Греции, и в Индии, и в Китае) философия появля­ется в У1 веке до н. э. на фоне мифологической традиции и мифологической ис­тории как мудрость жизни, как учение о личностном спасении (орудие лично­стного спасения), предполагающее осмысление проблемности бытия че­ловека и как индивида, и как родового существа. Эта проблематика и впослед­ствии ос­тается сердцевиной подлинного философствования.

В историческом становлении и развитии человека как родового существа функцию основного звена “человекообразующей” машины (производящей “массовую продукцию”) последовательно выполняют такие компоненты человеческой культуры как мифология, религия, философия (в ситуации нормаль­ного личностного развития такая последовательность сохраняется). В то же время, исходную и основную оппозицию мифологии составляет именно фило­софия, ибо, во-первых, появление из мифологии философии как раз и было од­ним из условий перехода первичных религий в мировые религии, во-вторых, как отдельные индивиды, так и целые социальные общности могут “застревать” и в наше время на мифологическом уровне (в современных его проявлениях), не дорастая до философии.

Как уже отмечалось выше, в общих контурах развития общественного сознания мифология сменя­ется религией и лишь затем начинает утверждаться философия. Однако в каче­стве эзотерической формы знания философия вырастает непосредственно из мифа, из его критического преодоления, ибо без фило­софии невозможно пре­одоление устаревших мифологем (тех иллюзий, которые уже утратили свое ис­торическое оправдание).

Мифологический стиль мышле­ния в осовремененном его варианте продолжает и сегодня удерживать прочные позиции как в мире в целом, так и в нашем обществе. Об этом, свидетельст­вует, в частности, невнимание к философии, недооценка возможностей фило­софии как в духовном возрождении нации (все надежды связываются главным образом с религией), так и в развитии культуры мышления. Мифологемы дос­таточно трудно выявить, но к одному из обяза­тельно присущих им свойств можно отнести тот факт, что в пространстве ми­фологем «нет непонимания», а, следовательно, нет способности к мышлению. М. Мамардашвили выразил эту ситуацию следующим парадоксальным высказы­ванием: «Перестаньте думать, что вы думаете. Начинайте думать!».

Стиль философствования, представленный у Мамардашвили, возможно наиболее близок к потребностям философствующего индивида, включенного в личностное развитие. В то же время, назрела необходимость в придании философским подходам и рассуждения таких форм, которые наиболее близки к ус­ловиям нашей повседневной жизни и соответствуют нашим реальным возможностям, назрела необходимость в разработки проблематики философии как философии соучастия и как культуры личностной самореализации.

Литература:

1. М. Мамардашвили. Как я понимаю философию. М.1990.- С. 5-366

2. М. Мамардашвили. Необходимость себя (введение в философию).

Матеріали міжнародної науково-практичної конференції: «Дні науки-2005», т.46, Філософія. С.22-25. Дніпропетровськ

Источник

Философия самосознания М.К. Мамардашвили

Мераб Константинович Мамардашвили (1930—1990) — признан­ный классик современной философии. По его мнению, «филосо­фия — не профессия, а темперамент и способ жизни, и я не могу вам сообщить никакой суммы знаний, а могу только передать нечто со­вершенно интимное и потому рискованное в смысле понимания».

Философия как форма индивидуального самосознания. Главным пред­метом философии Мамардашвили является феномен сознания, концеп­ция философии как формы индивидуального • самосознания. Свою мысль он разъяснял следующим образом. Все человеческие изобрете­ния, институты, нравственные нормы, мысленные образования, все, что содержится в человеческой памяти и передается культурой, есть со­вершенно особые вещи, которые сами по себе не живут, в отличие, к примеру, от деревьев. Деревья существуют вне зависимости от нашего сознания и воспроизводятся природой. А любая нравственная, юриди­ческая или какая-либо другая норма жива только в той мере, в какой постоянно воспроизводится внутреннее условие ее существования, со­стоящее в том, чтобы в каждый момент времени достаточно большое количество людей, невзирая ни на что, даже ценой собственной жизни, шло на то, чтобы эта норма существовала.

«Отрицательная онтология»-личности. Мамардашвили понимал под этим способность личности отказаться от мира, с которым она срослась. По его мнению, сами антропологические свойства человека, определяющие его «человечность», — это и есть то, что мешает чело­веку мыслить реально, что отгораживает его от самого себя, от своего призвания и предназначения в мире. Чтобы мыслить или философст­вовать реально, личность должна поставить саму себя на предел, «за которым в лицо глядит облик смерти». Под пределом понимается такая ситуация, в которой человек был бы готов расстаться с самим собой, каким он был до наступления «предельного» события. Это, в свою очередь, дает личности ощущение себя как творческого нача­ла. Примером такой предельной ситуации является инсценировка смертной казни петрашевцев, после которой Ф.М. Достоевский, ре­ально переживший это событие в ожидании собственной смерти, не просто изменил свои взгляды на людей и общественное устройство, но вышел на их новые, недосягаемые до того глубины, раскрытые им в его последующем творчестве.

«Реальная» и «профессиональная» философии. Мамардашвили раз­личал «реальную философию» и «философию учений и систем» или «профессиональную философию». «Реальная философия» является единой и единственной. Она есть единое поле всех философских

Раздел VIII. Русская философия

актов, реализующих и воспроизводящих «человеческое» в повседнев­ных мыследействиях многих личностей. «Профессиональная» же фи­лософия выражена в тех или иных философских учениях и системах и занимается описанием содержания «реальной философии». Различ­ные философские системы отличаются лишь своим специфическим языком описания «реальной философии».

Единственная подлинность «реальной философии», состоящей из множества индивидуальных актов сознания, по Мамардашвили, за­ключается в том, что только они являются реальными философскими актами, в которых происходит онтологическое «доопределение мира».

Символичность и иерархичность сознания. Опредмечиваяие сознания. Мамардашвили полагал, что исходная бытийственная структура созна­ния символична и иерархична. Символы — это своего рода «органы», или «орудия» сознания, структуры, меняющие «режимы» сознательной жизни. Иерархичность сознания заключается в его полиструктурности, т.е. оно неоднородно и состоит из многих структур. Различные струк­туры сознания накладываются друг на друга, воспринимают и адапти­руют под себя содержание других структур, а также проецируют себя на другие структуры как на экраны, т.е. экранируются. Именно это свой­ство создает иллюзию предметного содержания сознания. Но на самом деле предметность сознания — явление вторичного порядка, происхо­дящее за счет изменения и превращения его исходных структур в про­цессах их экранирования и взаимоналожения.

Это опредмеченное сознание таит опасность, так как становится доступным для производства, технологизации и массового тиражиро­вания. Пример тому — массовая культура. Такое массовое производ­ство сознания создает опасность его фрагментаризации, отрыва от подлинных глубинных структур. Поэтому Мамардашвили считал, что ответственность интеллектуала, философа и ученого сегодня состоит в постоянном усилии по выполнению таких актов мысли, которые воспроизводили бы ее полное и целостное интеллектуальное содержа­ние в культуре.

Вопросы для самопроверки

1. Как вы думаете, почему В.И. Вернадский не верил в то, что жизнь могла самопроизвольно зародиться из неживой материи? Обоснуйте ваше отношение к точке зрения ученого, что жизнь во Вселенной была вечно и никогда не возникала.

2. Приведите примеры общепланетарной, геологической деятельности человечества, подтверждающие существование ноосферы.

3. Приведите примеры, поясняющие точку зрения А.Ф. Лосева о том, что человек изначально живет в мифе.

4. В чем, по Лосеву, причина социальных потрясений и катастроф?

5. Почему Бахтин общение считал основой бытия?

7. Что имел в виду Бахтин, говоря: «Жить — значит участвовать в диало­ге: вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т.д. В этом диалоге че­ловек участвует весь и всею жизнью: глазами, руками, душой, духом, всем телом, поступками. Он вкладывает всего себя в слово, и это слово входит. в

8. Как вы думаете, в какой стадии этногенеза, по теории Гумилева, нахо­дится сегодняшняя Россия? Докажите свою точку зрения.

9. Что согласно Мамардашвили является предметом изучения «профес­сиональной философии»?

10. Мамардашвили писал: «Философию нельзя определить и ввести в обиход просто определением или суммой сведений о какой-то области, этим определением выделенной. Ибо она принадлежит к таким предметам, при­роду которых мы все знаем, лишь мысля их сами, когда мы уже в филосо­фии. Попытка же их определить чаще всего их только затемняет, рассеивая нашу начальную интуитивную ясность». Как вы понимаете эту мысль фило­софа?

Литература

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

2. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М., 1989.

3. Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.

4. Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. М., 1996.

5. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

6. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990.

7. Мамардашвили М.К. Мой опыт нетипичен. СПб., 2000.

8. Русская философия. Малый энциклопедический словарь / Под ред.

9. Русская философия. Словарь / Под общ. ред. М.А. Маслина. М„ 1995.

Источник