Мамлеев крылья ужаса о чем
Юрий Мамлеев «Крылья ужаса»
Крылья ужаса
Язык написания: русский
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека.
Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.
Жизнь довольно кошмарна: она коротка. Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь.
Лингвистический анализ текста:
Приблизительно страниц: 72
Активный словарный запас: низкий (2494 уникальных слова на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 65 знаков, что гораздо ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 30%, что немного ниже среднего (37%)
Время действия повествования «Крыльев ужаса» — примерно конец 1950-х или начало 1960-х. По ощущениям где-то в преддверии или в самом начале периода «южинских» кружков и раньше, чем квазидокументальный «Московский Гамбит». В общем случае мне видится немалым плюсом когда необычное помещено в советский контекст — получается интереснее и загадочнее (книгу «Альтист Данилов» можно ещё припомнить), нежели то же самое необычное, но уже на фоне постсоветской по-западному опошлённой действительности. Вот только конкретно в этой повести нет, к сожалению, почти никакой привязки к советским реалиям. Время действия угадывается лишь по возрасту девочки Иры вкупе с упоминанием о послевоенном времени.
В остальном же всё примерно то же, что в других крупных произведениях Юрия Мамлеева. 1) Лишённая творчески-созидетельного смысла и значения циклически разворачивающаяся/сворачивающаяся тьма миров Брахмана-Абсолюта. 2) Внутренняя практика достижения высшего Я (Атмана), который в адвайте-веданте принимается тождественным Брахману. 3) Особая мамлеевская любовь к России (не абстрактная, а к вполне конкретным её душевным и духовным особенностям), которая в рамках этой системы трансформировалась в нечто немыслимое для индуизма — единственное средство доступа к Бездне за пределами Брахмана-Абсолюта.
Цитата из «Крыльев ужаса», которая передаёт в чувстве, что такое Россия для Юрия Витальевича Мамлеева:
«Так говорит великая Веданта: «Я есть То». Все забуду, и ум человеческий исчезнет во мне, только одну Россию не забуду. Но почему одну Россию не забуду?! — вдруг спросила она себя, похолодев, глядя в окно на бесконечные синие дали, леса, и почти невидимую ауру. — Не знаю почему. Что за Россией кроется?! Но чувствую: «это» не забуду даже Там, в Вечности. Или. неужели придется выбирать. Нет, нет, нет. Все должно исчезнуть во мне, кроме Бога, но не Россия. Только не Россия. »
А вот «что за Россией кроется» — трансбрахманова Бездна, о содержании которой нельзя говорить:
»- Думаю я, Фодя, что кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе сказать. какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий. Как бы тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь. В любой истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не вмещается в нее, и тоже можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно говорю?
Фодя неопределенно качнул головой.
— Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.
— Ого, — Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв словно проскочил за один миг несколько перевоплощений. — Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек, такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь как Ирка, или на еще какое существо, будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое. за такое. Вот что, Людок, — вдруг смягчился он, обомлев. — Забудь об Ирке, а? Не твое дело. Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо — а потом отпустит. Глядишь, девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам это. »
«Метафизика» Мамлеева (в явном виде изложенная в его «Судьбе бытия») проста и незатейлива. Но однако же впечатление такое, что подавляющее большинство читателей её не схватывает. Может быть, в данном случае, оно и к лучшему, когда суть видят только «люди в теме», способные оценить в сопоставлении с другими системами. С другой стороны, непонимание контекста учения и личности автора, похоже резко усиливает патологическую и инфернальную окраску многих образов его произведений в читательском восприятии. Но Мамлеев тем и интересен, что затрагивает тёмное, инфернальное по сути, не являясь всё же проводником бесовщины, т.е. душевно-духовного растления, _по преимуществу_ и сохраняя хоть какую-то причастность свету (та же Россия вечная), в отличие, думается, от всяческих Пелевиных, Сорокиных, Елизаровых (безошибочно вычисляемых уже по одной только приверженности матерщине).
По сравнению с «Шатунами» (например) этот роман автора куда как поприличнее смотрится.
Более всего понравилось то, что в этом романе мы видим не только последствия психиатрических отклонений, не только их протекание, но и проскальзывают причины случившегося. Динамика.
У меня вообще при чтении произведений Мамлеева неоднократно возникали подозрения что он либо врач-психиатр, либо. наоборот. Как будто не по наслышке знает о природе и процессе повреждения рассудка у людей.
Ещё в романе есть интересный моментик. «сообщество» людей, читающих на своей встрече метафизическую литературу. Интересно, сам автор осознавал, что, собственно, описывает людей, которым реально интересны его, Мамлеева, произведения?
Я вот для самообразования сборник произведений данного автора одолел, раз уж под руки подвернулось, но больше в руки его книжек не возьму.
Да, и ещё бесспорный плюс именно данного романа — малый объём. Растянул бы как «Шатунов» — тоже уже через силу бы точитывалось. А так, вроде, ничего. Бодренько. Даже относительно понравилось 🙂
Юрий Мамлеев «Крылья ужаса. Романы»
Периодически читаю то, что называется современной русской литературой. Заочное знакомство с Мамлеевым началось ещё с института. Тогда я строил из себя Человека-Которому-Не-Страшно. Хвалился тем, что в возрасте семи лет запоем читал По и Гоголя, а в возрасте восьми с удовольствием съел Кинговскую «Безнадёгу» и Хатсоновского «Эребуса». Кто-то из однокурсников сказал: «А слабо почитать Мамлеева? Вот уж проверим так ли тебе не страшно!». Тогда я отшутился, отбрехался, уклонился в общем. Да и было что почитать кроме Великого и Ужасного, но в сознании засело — прочитать. Выдержать ещё один поединок, обогатиться нотами безумия, бросить вызов прежде всего себе. Узнать.
И я узнал. В каком-то из книжных магазинов увидел знакомое имя, повертел в руках томик, посмотрел на цену (80 рублей за три романа) и решил — почему бы нет?
Скажу сразу, это не страшно. Местами мерзко, часто безнадёжно, но не страшно. По одной простой причине — ни в одном из трёх романов нет главной составляющей развлекательной литературы — напряжения. Как и сюжета, изобилующего резкими твистами, неразрешимыми загадками, моральными диллемами, которые приходится решать главным героям.
Три романа, три истории. Сложнее всего читать первую. «Шатуны». Это своеобразный фильтр. Как с «Именем розы» Умберто Эко — ходят слухи, что если осилишь первые сто страниц «Розы», значит дойдёшь до конца и получишь ни с чем не сравнимое удовольствие. Доходят немногие. Я не дошёл. Здесь примерно тоже самое.
«Шатуны» — история убийцы, который буквально шатается по миру, ограниченному несколькими российскими городами и деревеньками, убивает (обыденно, грубо) и ищет себе подобных, точнее наталкивается, словно щепка, выброшенная приливной волной на пустынный берег.
После «Шатунов» идёт яркий, местами даже смешной абсурдистский «Мир и Хохот». История исчезновения и возвращения незадачливого Стасика, посмевшего узнать больше, чем положено простому смертному и всполошившего всю оккультную Москву. Как всегда, сюжет не играет особой роли. Он — ширма, декорация для развёртывающегося разговора о потустороннем, о жизни за… миром, гробом, соседней дверью. Здесь лучше всего раскрыт метафизический реализм, основателем которого многие заслуженно считают Мамлеева.
«Мир и Хохот» можно было бы счесть обычной развлекаловкой, коими полны книжные магазины современной России (незадачливый муж экстрасенса-любителя попадает в другой мир, пропадает из собственной квартиры, и она начинает искать свою вторую половинку постепенно всё больше погружаясь в эзотерическое подполье Москвы), но герои рассуждают об Абсолюте, спускаются в метафизические бездны, танцуют на их краю, бродяжничают, в конце концов. Язык достаточно лёгкий, простой. Гротескность и абсурд здесь в основном со знаком плюс — это забавно. Да, мир, по Мамлееву, рушится, но это вовсе не мешает посмеяться над катастрофой. Возможно, так станет легче.
Третий роман носит очень страшное название — «Крылья ужаса». Пугающим, пожалуй остаётся только оно. Всё остальное ближе скорее к «Хохоту», чем к «Шатунам». Нашему вниманию предлагается история… Нет, обрывок жизни людей дома №8. Которые сплошь экстрасенсы, ясновидящие, общающиеся с тенями и прочее, прочее, прочее. Честно, говоря, «Крылья» больше всего напоминают добрую сказочку на ночь. Убийство здесь одно и то какое-то спонтанное, обыденное, отмеченное как свершившийся факт. И как всегда, море рассуждений об Абсолюте, судьбах мира, тайнах смерти… Сплошная вода, которая приедается к концу книги и хрустит на зубах.
Если честно, после того как я перевернул последнюю страницу, вспомнилась старая повесть советского фантаста Вячеслава Назарова «Силайское яблоко» — загадочная история бессмертного диктатора Оксиген-Аша на запелёнутой в стальной кокон планете Свире. Разгадка его бессмертия была очень проста:
Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта. Реле срабатывало, включая одну из трех пишущих электромашинок — в зависимости от того, какой
из маятников прошел над точкой. Литеры в машинках были убраны, кроме
нескольких букв, сплавленных в слово. Каждая машинка печатала свое слово.
Каждый маятник имел слово. И после каждого слова конвейер пневмопочты
про-двигался на расстояние одного листа. Ровно одного листа. Сейчас на
конвейере не было бумаг, но маятники качались, верша вечный перебор
неисчислимых вариантов, и на вечную ленту конвейера падали приказы,
машина. В школьном кабинете она могла наглядно продемонстрировать теорию
вероятностей самым маленьким ученикам.
То же самое ощущение осталось от прозы Мамлеева. Слова слишком часто употребляемые теряют свой первоначальный смысл. Его проза напоминает описанную выше машину. Просто вместо «ДА», «НЕТ», «ОТЛОЖИТЬ» автор использует «МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ», «ПОТУСТОРОННЕЕ», «АБСОЛЮТ».
Штрих легато — приём игры на музыкальном инструменте, связное исполнение звуков, при котором имеет место плавный переход одного звука в другой, пауза между звуками отсутствует.
Туше (фр. touchér — прикосновение) — в фехтовании означает укол, нанесенный сопернику по правилам. В борьбе — когда борец касается лопатками пола, что означает его поражение.
Катана — изогнутый японский меч.
НАВ — имеется в виду NAV, Norton AntiVirus.
Монгольское дарга (начальник) и батор (богатырь). Здесь — полководец, глава армии.
Ачжосси (корейское) — уважительное обращение к мужчине, который намного старше по возрасту. Также может иметь значение в зависимости от ситуации «господин».
Маркита́нты (немецкое Marketender, от итальянского mercatante — торговец) — мелкие торговцы, сопровождавшие войска в походах в европейских армиях (особенно французской).
Тумен или тумэн (монгольское) — высшая организационно-тактическая единица монголского войска в 12-14 вв. численностью 10 тыс. воинов; подразделялся на тысячи, а они — на сотни и десятки; возглавлялся темником.
Яса (монгольское)— наказ или закон, а также налог, подать. Уложения Чингисхана, определявшие правила поведения в войске и на территории империи Чингизидов.
Т. е. повинностей, которые раскладывались бы на личность, а не на земельный надел крестьянина.
Ког — высокобортное судно с прямыми фор— и ахтерштевнями и одной палубой, распространился в XIII — XV веках на севере Европы. Ког нес одну мачту с прямым парусом. Пространство под кормовым помостом зашивалось с бортов. Отличительной чертой кога был навесной руль.
«Крылья ужаса» Юрия Мамлеева.
Отвлечёмся на важную проблему, имеющую прямое отношение к творчеству Юрия Мамлеева. Проблема глоссария, стиля, языка.
Для того, чтобы ухватить нечто такое, что имеет важное для всех нас значение, и потом раскрывать это — я имею в виду метафизику, метафизические вещи — необходим особый инструментарий, особый метод. Вот эта манера писать — типично мамлеевская — его тексты — и есть то, чем он обнаруживает ИНОЕ, невидимое обычным глазам. Вся эта изощрённая «мерзость» (с точки зрения обычного человека) есть феномен ИНОГО. Мамлеев раздражает читателя. Масса народа сразу же отсеивается — этим книгочеям Мамлеев не интересен, потому что в них нет той серьезности и глубины, которая необходима для понимания сложных и довольно мучительных вопросов.
Оправдан ли ЯЗЫК Мамлеева — это другой вопрос.
Ведь языком Толстого, к примеру, не объяснить истины, найденные Достоевским. А эти истины катастрофически влияют на жизнь каждого индивида. Но подойти к ним с линеечкой позитивиста невозможно! Наверное, поэтому — утверждаю это как метафизик — и существует Достоевский со своим действительно уникальным стилем, узнаваемым во всём мире. Ведь Достоевский пишет «неправильно», «грубо», язык под стать своим нервным, доведенным до отчаяния, героям. На языке Толстого не опишешь «пневматологические казусы» (явления мира духа в мире обыденном). А Достоевскому это удаётся, он как бы весь устремлён в «потустороннее». Толстой же — твёрдо стоит на ногах в этом мире. Так и Мамлеев устремлён в «потустороннее» — потому-то у него так много «противоестественного».
» — Есть лишь два писателя, которые могут довести до сумасшествия. И вы, конечно, догадываетесь кто: Достоевский и Есенин. Причём на почве Есенина больше. У нас есть целая группа детей, возраст 14-15 лет. Вся их жизнь проходит в том, что они до конца погружены в поэзию Есенина. Некоторые плачут. Они читают эти стихи целыми днями, плохо спят, встают по ночам, и тоже читают вслух про себя, бродят по палате, что-то думают. Их очень трудно вывести в мир, почти невозможно. Что-то надорвалось в их душе от этой поэзии.
— Удивительно, удивительно, — бормотала в ответ Люда в оцепенении, — Я и сама близка к этому. Но как можно жить с «Идиотом» в душе 15-летней девочке? Есенин же — понимаю. «
Крылья ужаса несут к ЗАПРЕДЕЛЬЮ.
Обычным «транспортом» туда не добраться.
И Мамлеев на этом пути особо выделяет Достоевского и Есенина, чьё творчество способно сдвинуть человека, намертво застывшего в плену общепринятых эстетических установок.