Меланхолия триера что это
«Меланхолия» Ларса фон Триера: осознать, что жизнь — помойка
Невероятно красивый фильм про апокалипсис как образ жизни объясняет, почему люди звереют в очередях, а депрессия делает нас счастливее
Поделиться:
Когда на ММКФ давали «Меланхолию» Ларса фон Триера, меня чуть не затоптали на входе. Не знаю, всегда ли так бывает на его фильмах, или это скандальное выступление режиссера, заявившего в Каннах о своей симпатии к Гитлеру, так подогрело публику.
Начало сеанса задержали, а журналистов, как обычно, пускали на свободные места уже после того, как рассядется публика с билетами. Этих двадцати минут промедления половине присутствующих хватило, чтобы потерять человеческий облик и устроить Ходынку. Я удачно схоронилась за цветочной кадкой и оттуда слушала истеричные вскрики, глухие удары и проклятия в адрес молодой, ангельски вежливой капельдинерши, в лице которой очередь нашла общего врага. Приходилось напоминать себе, что теперь не военное время, не за хлебом очередь – за зрелищем, фильмом, который уже 7-го числа выйдет в российский прокат. Дама, секунду назад призывавшая к суду Линча, обернулась к соседке с совершенно другим лицом и сказала: «Даже не знаю, стоит ли это таких мук – я чувствую, у меня точно будет разочарование!». Ей, очевидно, не пришло в голову, что таких именно мук не стоит ничего.
«Меланхолия» – это название планеты, которая еще на начальных титрах картины врезается в Землю после серии завораживающе красивых кадров, в замедленной съемке показывающих конец света. Сразу раскрыв таким образом все карты, режиссер начинает обратный отсчет. Первая часть фильма – комедия о том, как главная героиня (Кирстен Данст) разрушает свою жизнь. Мы застаем Жюстин в момент ее свадьбы в прекрасной усадьбе: очевидно, это апогей ее сопротивления экзистенциальному ужасу. Криво улыбаясь, героиня пытается вынести телячью нежность жениха, праздничные хлопоты сестры Клэр (Шарлотта Гензбур) и зятя, откровенность матери (фантастическая роль Шарлотты Рэмплинг), лишенной гена сентиментальности, но потом ломается и удирает на поле для гольфа наблюдать за новой, непонятно откуда взявшейся огромной зловещей красной звездой. Совершает ряд нелепых поступков, портит людям праздник, вышвыривает новобрачного и соскальзывает, как в теплую ванну, в беспросветный мрак душевной болезни, которую многие века называли меланхолией, а теперь называют клинической депрессией.
Единственный, кто наконец-то оказывается в гармонии с миром – та самая сбрендившая невеста, которую еще вчера приходилось кормить с ложки и мыть силком. Она ведь уверена, что жизнь на Земле – зло, так что не стоит по ней плакать. Поэтому Жюстин сохраняет достоинство и невозмутимость, как Янссоновский Ондатр, и способна сделать единственное, что в этой ситуации можно и должно сделать – сказать племяннику-«Муми-Троллю»: «Беги играй, малыш. Играй, пока играется!». То есть занять ребенка, чтобы он окончил свою невинную жизнь в счастливом неведении.
В фильме есть эпизод, когда Клэр пытается закрыться от происходящего сентиментальной картинкой – как бы сделать конец света поуютней, может быть, следует собраться на террасе и выпить по бокалу вина? – и Жюстин, которая в нормальной ситуации вообще не может жить, смотрит на сестру и с мрачным юмором (я забыла сказать, что это очень смешной фильм?) говорит: «Не правда ли, иногда проще быть мной?». Эта убийственно точная сцена – ключевая для понимания «Меланхолии» как универсальной жизненной модели.
«Меланхолия» Ларса фон Триера. Системный разбор
Погасшая Джастин оживляется и преображается, лишь узнав о скорой катастрофе: к Земле приближается планета Меланхолия, которая неминуемо столкнется с Землей. Джастин готовится к этому, как к причастию, как к встрече с давно желанным.
Сюжет фильма Меланхолия Ларса фон Триера сплетен из двух событий: свадьба Джастин и ожидание столкновения планеты Меланхолия с Землей. Сюжет незамысловат, главное в этом фильме — внутренний мир героев. Много противоречивых отзывов о Меланхолии. Рассмотрим фильм Меланхолия 2011 года с точки зрения системно-векторной психологии.
Очень ярко и точно в фильме Меланхолия показан подавленный, нереализованный Звуковой вектор главной героини Джастин, присущий этому вектору эгоцентризм, оторванность от всего земного, неспособность наполниться материальным. В кино рассказывается, что, будучи в плохом состоянии, она тяготится и людьми, и самой жизнью.
Как развивается сюжет фильма Меланхолия 2011 года? Свадьба зрительного Майкла и звуковой Джастин. Непонятно, как вообще они оказались вместе: это совершенно чужие и далекие друг от друга люди. Она несколько раз сбегает посреди торжества: то, запрокинув голову, смотрит на ночное небо, то ищет уединения в ванной, совершенно не заботясь о том, что кто-то подумает или скажет. Этот праздник жизни ей чужд, она понимает, что нет ничего в этой жизни, что могло бы дать ей ощущение осмысленности. Ей ничто не интересно. Она не получает радости ни от отношений с мужчиной, ни от своей работы, где ее считают очень успешной. Она не ценит то, что имеет. Звук не наполняется материальными благами, успехом, любовью. В ее душе — мучительная пустота. Она не находит себя среди людей, не ощущает радости там, где все ее ощущают.
Чувствуя отвращение к продолжающемуся притворству, она бросает вызов всем: покидает праздник, а потом жениха; высказывает все, что думает, своему работодателю. О каком заработке можно говорить, когда зияющей пустотой болит душа? Она не задумываясь расстается с работой, не испытывая ни тени беспокойства о том, как будет обеспечивать свои насущные потребности: в этот момент она их просто не ощущает — есть только ее боль, внутренняя нехватка ответа на главный звуковой вопрос. Она разрушает все, что у нее было. Фильмы Ларса фон Триера очень точно передают звуковые нехватки и пустоты, которые не дают героям жить так, как живут остальные люди. Меланхолия находит отзыв, отклик у таких же потерянных звуковиков.
В Меланхолии Триера хорошо видно, что зрительный жених Джастин не дотягивает до своей звуковой невесты, что она больше, «крупнее» его по сути. Когда Майкл понимает, что Джастин пренебрегает им, бросает его прямо в свадебный вечер, ведомая своей тоской по чему-то настоящему, чему-то, ради чего стоило бы жить, — видна его растерянность и беспомощность, неспособность что-либо изменить. Его мечты об общем доме и детях чужды ей — Майкл и Джастин говорят на разных языках, живут разными ценностями, как в параллельных измерениях, между которыми нет точек соприкосновения. Зрение и Звук. Нечасто увидишь в кино так ярко показанную разницу между ними, в Меланхолии же это передано очень точно.
Рядом с Джастин — ее зрительная сестра Клер. В фильме Меланхолия наглядно продемонстрирован контраст Зрительного и Звукового векторов, различие их ценностей и состояний. Внимательная и чуткая Клер всегда рядом, когда сестре плохо. Хотя сути этого «плохо» она не понимает, Клер просто сочувствует сестре. Когда изможденную Джастин привозит такси и она не способна дойти до кровати (результат звуковой депрессии), Клер буквально несет ее на себе. Она выхаживает сестру, как ребенка, а та не может даже есть, ощущая в мясе вкус тлена и праха. В Меланхолии Джастин не живет, она существует подобно живому трупу. Ларс фон Триер очень точно показывает ее состояния — Джастин не находит понимания, ради чего жить. Отсутствие смысла доводит звукового человека до крайней степени отчаяния и опустошения, когда физическая жизнь в любом ее проявлении ощущается как мучительная необходимость.
То, что в Меланхолии показана приближающаяся гибель планеты, побуждает некоторых в отзывах о фильме относить его к картинам о конце света. Но главное в нем не конец планеты как таковой, а то, как люди относятся к нему. Так, погасшая Джастин оживляется и преображается, лишь узнав о скорой катастрофе: к Земле приближается планета Меланхолия, которая неминуемо столкнется с Землей. Джастин готовится к этому, как к причастию, как к встрече с давно желанным.
Контраст создается со зрительной Клер, которая при мысли о возможной смерти полностью теряет самообладание. В Меланхолии Ларса фон Триера так показан страх Зрительного вектора, в котором жизнь — наивысшая ценность. Клер ищет поддержки и находит ее у своего звуко-зрительного мужа, он бережет ее, чтобы та не узнала правды о приближающейся катастрофе. Сам он не отрывается от телескопа, с возбуждением и тревогой наблюдая приближение планеты — планеты Меланхолия.
После внезапной смерти мужа Клер лишается опоры, она мечется в страхе, пытаясь облегчить свое состояние чисто зрительными методами: пытается уехать в деревню, стремится окружить себя людьми, просит о поддержке свою сестру. Но в Джастин нет сочувствия, в ней жестокая (в зрительном понимании) уверенность, что Земля и люди достойны лишь надвигающейся катастрофы. Она откликается только на чувства звуко-зрительного сына Клер. Помогая ему преодолеть страх перед планетой Меланхолия, она строит с ним магическую пещеру, которая якобы защитит их.
Зрительным людям может показаться, что драма Меланхолии Ларса фон Триера в том, что в нашей жизни нет настоящей любви. Но здесь это не так. Любовь — это счастье Зрительного вектора, и только. Трагедия Джастин в ее ненаполненном Звуке, в бессмысленности существования, и любовь не способна наполнить зияющую пустоту бесплодного внутреннего поиска. Она ощущает связь со Вселенной, ей необходимо постичь устройство мироздания, но ей кажется, что она уже и так все знает. она уверена, что ей больше нечего искать здесь, на Земле, поэтому ее приговор однозначен.
Фильм Ларса фон Триера — это звуковой мир режиссера, мир, который он видит недостойным, ущербным, никчемным. Суета людей и их жизни бессмысленны, слова лживы и пусты. Неудивительно, что, находясь в таком состоянии сам, фон Триер отражает в героях Меланхолии свои зрительные страхи и раскачки. Под давлением нереализованного Звука не может полностью реализоваться ни один другой вектор человека. Творчество фон Триера выступает как гиперкомпенсация его внутренних страданий.
Звуковой вектор по силе желания во много раз превосходит все другие: через него, через звуковые идеи вершатся судьбы всего существующего. Фильмы Ларса фон Триера в смыслах — «грохнуть» весь мир. Так это и в Меланхолии. Ему тяжело носить на себе свой Звуковой вектор, жить с ним, отсюда его человеконенавистнические мысли. Недаром на Каннском фестивале 2011 года он высказывал симпатии нацизму и Гитлеру. Подобное мироощущение в смыслах — это проклятие миру. Каждое наше негативное состояние и внутренний крик: «Почему так происходит со мной? За что мне такие страдания?» — это прямое или косвенное осуждение нашей природы, протест против ее устройства.
Не существует не важных состояний, не существует напрасно данных жизней, что бы там ни писали в разных отзывах к фильму Меланхолия. Наша жизнь — это подарок, ведь только в мире физическом возможно реализовать самую главную задачу постижения Звуковым вектором замысла мироздания. Тяжелые состояния звуковиков, их депрессии, суицидальные мысли — знак того, что они не справляются со своей задачей. Мы видим, как это отражается на состоянии всего Целого — катастрофами и коллективными фрустрациями.
Счастье и позитивное мироощущение приходит вместе с полноценной реализацией заданных природой свойств. Жизнь предполагает движение. Тяжелые состояния любого человека — это своеобразный кнут к развитию, знак, что мы не делаем того, для чего были рождены. Свобода воли — в реализации заданного потенциала, и ответственность за этот выбор невозможно возложить на кого-либо, кроме себя. Если фильмы Ларса фон Триера, и в частности Меланхолия, вторят вашим собственным состояниям, значит, пришла пора осознать и наполнить свой Звуковой вектор. Все в наших руках.
“Меланхолия”: конец света без Бога
Мрачная и прекрасная «Меланхолия» Ларса фон Триера покорила не только рядовых зрителей, но и искушенное жюри. На церемонии вручения призов Европейской киноакадемии (European Film Awards) картина о столкновении Земли с планетой Меланхолией получила главную награду как лучший фильм года.
У «Меланхолии» странная история, пошедшая сильно вразрез с судьбой ее автора, придумавшего сюжет о гибели нашей планеты, как он сам признавался, в кабинете психотерапевта. Когда Ларс фон Триер представлял фильм на Каннском фестивале, он весьма неудачно и путано пошутил, признавшись в симпатиях к нацизму и заявив, что он-де «понимает Гитлера». «Да, я нацист», — брякнул в конце концов заговорившийся режиссер. Это было чересчур. Шутку не оценили, и enfant terrible европейского кинематографа был подвергнут настоящим гонениям. Несмотря на то что бедолага Ларс после этого только и делал, что извинялся направо и налево, руководство фестиваля признало фон Триера персоной нон грата.
Читайте также: Бог не кидается с крыши ради атеистов
Да и мудрено ли? Тягостный, занудный, затянутый фильм, снятый дрожащей камерой, действительно стал ярчайшим событием прошлого года. Фон Триер одним махом сорвал конфетную голливудскую обертку с темы апокалипсиса, отменил традиционный happy end и спасение в последнюю секунду и поставил зрителя лицом к лицу с проблемой, о которой мало кто решается говорить открыто и прямо. Проблемой неминуемой смерти, когда негде укрыться, некуда убежать и остается лишь по возможности достойно встретить ее, до конца испив чашу надежды, ужаса, ожидания и невыносимо долгих последних мгновений.
Фон Триер с любовной тщательностью провел зрителя по этому пути, хулигански «проспойлерив» конец в самом начале фильма. Затянуто кино мастерски, режиссер расчетливо играет на нервах, уделяя невозможно много внимания деталям, незначительным и бессмысленным перед концом света, о котором знает смотрящий, но даже не подозревают поначалу герои. И зритель, в первых кадрах увидевший, что его ждет в конце, мается ожиданием целый фильм, постепенно приближаясь к финалу.
А конец, беспощадно показанный фон Триером во всей красе, доводит до оцепенения: не зря после сеанса многие не имели сил даже сразу встать. Так и сидели в креслах, зачарованно глядя в черный экран, где несколько секунд назад врезавшаяся в Землю Меланхолия положила конец всей бессмысленности и злобе бытия, о которых говорит главная героиня фильма, то ли пророчица, то ли шизофреничка Жюстин. А потом, встряхивая головой и вставая, люди все же уходили из кинотеатров — как будто наяву пережившие опыт смерти, от которой не спасут ни Брюс Уиллис, ни американский президент.
С темой смерти мало кто решается заигрывать всерьез: она слишком табуирована в нашем обществе и практически вытеснена из сознания, которому день за днем преподносят исключительно позитивные «игрушки». Ларс фон Триер не изменил себе: он блестяще сыграл на этом поле. Примечательно, что «Меланхолия» — абсолютно безнадежный фильм: это действительно апокалипсис постхристианской цивилизации, откуда полностью вытеснена мысль о Боге и посмертном спасении.
«Меланхолия» — фильм о смерти, а эту тему слишком принято замалчивать, чтобы не радоваться тому, что все-таки кто-то смог договорить до конца. Надо понимать: такая планета-убийца рано или поздно прилетит к вселенной каждого из нас, и вжиться в последние часы, минуты, секунды перед неотвратимой смертью — это бесценно. Пусть на сей раз планета разнесла лишь Землю на экране, пронесясь мимо реальных людей, но те, у кого есть мало-мальское воображение, ощутили тайну надвигающейся неотвратимой смерти.
Особо надо отметить потрясающую музыку фильма — без Вагнера не было бы «Меланхолии». Последняя сцена потрясает абсолютным слиянием звукового и зрительного ряда. Музыка набирает мощь неотвратимо, и нет других нот, как нет другой траектории у неумолимо подлетающей к Земле Меланхолии.
Читайте самое интересное в рубрике «Религия»
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
Утешительный диагноз: «Меланхолия» Ларса фон Триера
В своем новом фильме Триер рассказывает о том, как сделать так, чтобы ожидание смерти не портило жизнь
Любить планету — примерно об этом, можно сказать, «Меланхолия», и неважно какую — можно Землю, можно Меланхолию, главное, чтобы масштаб был таким большим, что обнять нельзя
Реакций, если не считать статистические погрешности, две: первая — восхищение и радость и вторая — наоборот. Истинно триеровская, конечно, первая: потому что если ты каждый день понимаешь всю тщетность существования, через горечь этого понимания ты выходишь на новый уровень — с радостью, без суеты, с возможностью наблюдать за всем вокруг, не теряясь в давке других, таких, одним из которых ты был до того, как понял, что торопиться некуда. Кроме прочего, ощущение «отсутствия», рождает истинную любовь без искусственности человеческих ритуалов. Об этом говорит мать Жюстин в начале фильма, тем самым обесценивая свадьбу главной героини и открывая ей глаза на все, что на самом деле происходит на планете. Любить планету — примерно об этом, можно сказать, «Меланхолия», и неважно какую — можно Землю, можно Меланхолию, главное, чтобы масштаб был таким большим, что обнять нельзя, потому что «обнимашки» — человеческая традиция, которая сама в себе — ложь.
Вторая реакция, которая может остаться после фильма, — ощущение паники, когда земля уходит из под ног. Именно это случается с сестрой Жюстин — Клер, когда она понимает, что Земли не станет. Земли не станет, все тщетно, то, что сейчас произошло на экране, очевидно произойдет со мной, а люди — по сути насекомые, которые просто беспомощно стучат ножками, перевернутые на блестящую хитиновую спину, по крайней мере в масштабе Вселенной. Последние пятнадцать минут фильма Клер пытается спасти своего ребенка и себя, носится по собственному поместью и площадке для гольфа, вырывает у сына тарелку с оладьями, пытается завести машину, обманывает в первую очередь себя, пытаясь взять все под контроль. Так ведут себя все, стараясь получить и сохранить все, что нравится, — и это мешает быть счастливым, хотя, как бы извращенно это ни звучало (с Триером, опять же, по-другому не получается), счастливым без страдания быть нельзя. Как он сам говорит, «это такое чувство сладостной боли, подобное любви».
Любовь ко всему сущему — штука сложная, и Триер делает проводником к пониманию мироздания женщину: как и в «Антихристе», именно женщина сливается с природой. При поверхностном просмотре его фильмографии, может показаться, что Триер — женоненавистник, а женщины для него — ведьмы. Но кто сказал, что это утверждение, высказанное датчанином-параноиком, не может быть комплиментом. Женщине проще слиться с природой, пописать на лужайке (к облегчению многих, испугавшихся прошлого фильма Триера, самая шокирующая сцена в «Меланхолии»), раздеться и смотреть на луну, мужчине — если рассматривать всех мужчин последних фильмов Триера — приходится быть рациональным и беспомощным, ходить в костюмах и ничего не понимать. Но в «Меланхолии» Триер дает подсказку: персонаж Клер — о том, что и женщина может застрять в рациональном, — это специально для тех, кто думает, что его фильмы о том, какой жестокой была его мать.
Режиссер
Ларс фон Триер
В ролях
Кирстен Данст
Шарлотта Генсбур
Кифер Сазерленд
Шарлотта Рэмплинг
Джон Херт
Александр Скарсгард
Удо Кир
Премьера
7 июля
Та же самая любовь к универсуму, как может показаться, подводит Триера: не даром он говорит о фильме «Меланхолия», что он «слишком красив, чтобы быть хорошим». Глянцевая картинка, как кадры из модной съемки в журнале — продолжение игры, восхваление искусственности, над которой с таким удовольствием издевается Триер в самом конце картины, показывая тщетные усилия «нормальной» из двух сестер взять все в свои руки. Но и это на самом деле не до конца правда — да, его раздражает человеческая суета, ритуалы и другие глупости, но при этом он дает понять, что человек — неотделимая часть Вселенной со всеми его минусами и плюсами, а если так, то плюсов и минусов просто не может быть — есть только существование, которое каждый может себе облегчить, если только немного успокоится и посмотрит на небо в ожидании смерти.
Планета Меланхолия: оптимистический взгляд нечеловека на людей
Вот и Ларс фон Триер снял фильм-катастрофу, доказав тем самым, что и ему доступны формы массового кино. В фильме землю накрывает Меланхолия, некое небесное тело, и шансов спастись нет ни у кого.
Триер не фантазирует. О существовании такой планеты известно давно. Могущественную «Меланхолию» как вид психического расстройства до Триера показывали в графике Дюрер, в психоанализе его основоположник, оставивший нам великолепную «Печаль и меланхолию», в постструктурализме Барт и Кристева. Но для Триера меланхолия – это не отдельная патология, это единственно честный способ видения мира. Это взгляд глубоко верующего человека, который ясно понял, что бога нет. А если бога нет, то непонятно, кто он сам и как можно жить дальше, когда собственная идентичность строилась на пустоте. Триер, решая собственные психологические проблемы, попадает в резонанс с темой кризиса идентичности, актуальной для сегодняшнего времени.
Психологи определяют идентичность как устойчивое ощущение внутренней тождественности человека самому себе. Как правило, такая тождественность достигается за счет соотнесения себя, своего я с социальными феноменами. Механизмы идентичности на разных этапах развития личности работают по-разному, но, в обществе с устойчивыми правилами и традициями человек особо не задумываемся над тем, кто он есть на самом деле. Культура сама решает за него, что делать, чтобы ощущать свою половую, гражданскую, национальную и пр. идентичность. Индивид отождествляется с обычаями, традициями, социальными нормами и таким образом поддерживает в себе ощущение целостности и устойчивости внутреннего мира.
В сущности, по мнению социологов, человек и есть набор правил (социально значимых кодов). А если что-то изменяется, человек вдруг осознает условность норм и понимает, что информация из некогда авторитетного источника относительна, или даже, что нет никакого одного-единственного источника, которому следует целиком доверять, то внутренний мир начинает рушиться. Понятно, если внутри разверзлась бездна, то и внешний мир накрывается медным тазом. Планетарная катастрофа вызвана тем, что человек сделал для себя невыносимое открытие: бога нет, все относительно, догматичные правила простая условность, отдающая лицемерием. А собственная национальная идентичность, которая, возможно, была так важна и казалась неотъемлемой частью личности – это фикция, и теперь что же, нужно строить национальное самосознание на другой основе? Но какова, в этом случае цена всему, что уже было выстроено? Словом, жить дальше нельзя, потому как жизнь бессмысленна.
Говорят, что Триер признался, что он нацист и понимает Гитлера. Конечно же, нет! Триер никакой не нацист, зачем же ему так сбивать планку. Он просто «новый романтик», провозвестник романтизма без героя. Надо понимать, что нацистам до Триера далековато будет. Ведь они же ненавидят чужих, их мизантропия обращена на Другого, на того, кто отличается формой носа, цветом кожи. Своих нацисты в общем-то любят и даже готовы на альтруизм и высокие душевные порывы. В отличие от Гитлера, Триер не любит никого.
Конечно, с точки зрения того, кто взирает на нас грешных с небесного трона, мы вполне себе насекомые, дающие много разных поводов стереть нас в порошок. Но это если ты бог, то есть не человек. А если по паспортным данным все-таки человек и живешь в Дании под фамилией Ларс фон Триер, то тогда остается одно: либо лечиться, либо снимать фильмы, делать искусство. Триеру удается не просто чередовать одно с другим, а гениально конвертировать одно в другое, переводить свою боль в образы, в рассказ о том, что переживает человек, под ногами которого ничего нет.
В таком состоянии человек естественно пытается ухватиться за что-то, что он считает прочным. Потрясающую сцену замены Жюстиной альбомов с абстрактной живописью на классику можно читать как попытку найти убежище в проверенных способах создания устойчивости за счет той иллюзии реальности, которую давало фигуративное искусство, опирающееся на вековые традиции. Но, увы, ни вечная классика, ни мясной рулет, приготовленный сестрой, никого и ничего не спасают.
Традиции и правила – это всего лишь условность, утверждает Триер. И это абсолютно верно. Но фильм показывает, что за пределами правил – не пустота. Зрители видят не только ужас, они видят попытки мужчины защитить семью в пределах своих слабых возможностей, видят любовь матери и ребенка, нежность и заботу сестер друг о друге. И это то, что гораздо прочнее каменного дома и свадебных ритуалов.
Осмеяв предложенный сестрой способ прощания с жизнью под хорошее вино, свечи и Бетховена (можно бы добавить – большую чашку чая, клетчатый плед…), героиня строит свою условность – «волшебную нору» из прутьев. И это – выход из болезни. Шалаш лучше, потому, что не достался в наследство от предков, а построена самостоятельно, с пониманием его хрупкости и иллюзорности. «Дурак, знающий, что он дурак, уже не дурак», заметил в свое время Бахтин. Иллюзия, про которую известно, что она иллюзия – это уже фундамент.
Она не скрывает реальности людей, которые конечно, умрут, но это ничего не отменяет.