Мимикрия что это такое у людей
Мимикрия как способ общения
Мимикрия как способ общения
Копируя движения тела или позу собеседника, вы значительно быстрее располагаете его к себе. Если он сидит, оперев подбородок на правую руку, вы можете сделать то же самое. Если он откинулся на спинку кресла, поступите так же. Ваш собеседник будет уютнее чувствовать себя в вашей компании, и разговор будет более эффективным.
Такое копирование особенно важно в процессе переговоров, оно способствует установлению взаимного доверия, ведь язык тела играет куда более важную роль, чем мы могли подумать. Защищенный человек — это доверяющий человек, а доверяющие люди заключают сделки.
Но не стоит копировать каждый жест собеседника, это не сработает. Действуйте аккуратно и спокойно. Попробуйте это на практике и увидите, как изменится ваше общение!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Функции общения. Значение общения
Функции общения. Значение общения Анализ понятия общения и раскрытие его понимания позволяют подойти нам к определению его функций и значения. Существуют разные возможности выделения основных функций общения в жизни человека. Так, например, из нашей дефиниции легко
Скрытые вопросы, или Тройная мимикрия
Скрытые вопросы, или Тройная мимикрия Мне нравится, что вы больны не мной. Цветаева Банальности, как мы говорили, это команды, замаскированные под некое рассуждение. Риторические вопросы — это команды, замаскированные под рассуждение, закамуфлированное под вопрос.
Мимикрия потребностей
Мимикрия потребностей Часто проявления одних потребностей мимикрируют под проявления других. Есть даже типовые случаи такой мимикрии. Их и разберем.Принятие и самооценкаИх, и правда, часто путают. А разница на самом деле принципиальная: при потребности в принятии не
23 Самый эффективный способ телефонного общения
23 Самый эффективный способ телефонного общения Большинство людей отвечают на служебные звонки так: – Корпорация XYZ… Аллан слушает. Если вы подходите к кому-нибудь, вы же не говорите: «Аллан подходит». Вашему телефонному собеседнику совершенно ясно, что вы слушаете,
ЛЕКЦИЯ XI ТРИ СПОСОБА РАСПРОСТРАНЕНИЯ МАГНЕТИЧЕСКОГО ВЛИЯНИЯ. – 1) ПСИХИЧЕСКАЯ ФОТОГРАФИЯ. – 2) СПОСОБ SOLAR PLEXUS. – 3) МУСКУЛЬНЫЙ СПОСОБ ТРИ СПОСОБА НЕПОСРЕДСТВЕННОГО РАСПРОСТРАНЕНИЯ МАГНЕТИЧЕСКОГО ВЛИЯНИЯ.
ЛЕКЦИЯ XI ТРИ СПОСОБА РАСПРОСТРАНЕНИЯ МАГНЕТИЧЕСКОГО ВЛИЯНИЯ. – 1) ПСИХИЧЕСКАЯ ФОТОГРАФИЯ. – 2) СПОСОБ SOLAR PLEXUS. – 3) МУСКУЛЬНЫЙ СПОСОБ ТРИ СПОСОБА НЕПОСРЕДСТВЕННОГО РАСПРОСТРАНЕНИЯ МАГНЕТИЧЕСКОГО ВЛИЯНИЯ. При применении каждого из трех способов необходимо прежде всего
Упражнение 30 Мимикрия
Упражнение 30 Мимикрия Представьте себя в следующей ситуации и ответьте на поставленный вопрос. Вы идете за покупками вместе с супругом. Вы надеетесь убедить его купить приличную рубашку, чтобы он снял, наконец, эту майку, которую таскает с тех пор, как вы с ним
5. Радость интимного общения или общения в компании
5. Радость интимного общения или общения в компании Благодаря упражнениям предыдущих разделов вы усовершенствовали свои физические и интеллектуальные способности, а также смогли свежим взглядом взглянуть на мир, оценив его красоту.Но среда, в которой мы живем, не
Способ приобщения
Способ приобщения Мы часто твердим: «У меня нет времени писать». Но время писать у нас есть – понемножку. Этот метод поможет вам взяться за снос исполина жертвенности, олицетворяющего время. Купите пять открыток и пять марок. Отыщите адреса пятерых людей, которых вы
Способ приобщения
Способ приобщения Писательство помогает нам составить карту своего внутреннего мира. «Прокладывать маршрут» означает еще и позволить себе вообразить, какие направления нам бы понравились. Это упражнение поможет вам получить представление о собственной эмоциональной
Способ приобщения
Способ приобщения Перфекционизм – главная причина творческих застоев. Нам хочется писать, но при этом писать идеально. В этом упражнении вы намеренно позволите себе «скверный» текст. Шаг первый: Сходите в ближайший газетный киоск. Купите три бульварных издания. Если не
Способ приобщения
Способ приобщения Нередко мы так хотим жить как писатели, что забываем замечать, что у нас уже есть жизнь, о которой можно писать. Это упражнение поможет вам писать о жизни. Зажгите свечу. Включите приятную музыку. Засеките пятнадцать минут. Ручкой на бумаге, от руки,
Способ приобщения
Способ приобщения Все мы иногда совершаем распространенную ошибку – думаем, что для писательства нужно «правильное» настроение. На самом же деле писать можно в любом настроении. Любое сгодится. Хитрость в том, чтобы войти в него, как в комнату, усесться поудобнее и начать
Способ приобщения
Способ приобщения Драма в жизни нередко мешает нам запечатлевать драму на бумаге. Иногда она случается, и мы теряемся в собственном эмоциональном ландшафте. Когда это происходит, необходимо наладить связь со своими эмоциями – с помощью строк. Сформулировать, какой была
Способ приобщения
Способ приобщения Цель этого упражнения – помочь вам испытать радость и удовлетворение от создания набросков. Если «Бог в деталях», то и благодать тоже, а делать наброски – это способ взаимодействия с благодатным супом, в котором мы на самом деле живем. Засеките полчаса.
Способ приобщения
Способ приобщения Это упражнение расширяет перспективу. Часто одиночество настигает нас, потому что мы потеряли широту обзора, масштаб и панораму своей жизни. В этом упражнении вам предлагается установить связь с персонажем из мифа, архетипом, как это может
Способ приобщения
Способ приобщения Упражнение, которым я попрошу вас заняться, – самая глубокая писательская хитрость, которую мне довелось придумать и испытать. Она называется «утренние страницы», и это краеугольный камень писательской жизни. Утренние страницы свидетельствуют нашей
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ МИМИКРИЯ
Мимикрия – это своеобразная маска, скрывающая истинную суть или намерение человека, или любого другого существа, это стремление быть незаметным, чтобы отвлечь внимание другого человека или же, напротив, привлечь его внимание к чему-то положительному, или чему-то кажущемуся положительным. Иногда это происходит совершенно несознательно, но часто мимикрия проявляется совершенно сознательно для того, чтобы получить определённые результаты. В основе любой мимикрии лежит идея выгоды. на животном уровне мимикрия проявляется, как выражение инстинктов, на человеческом уровне в большинстве случаев происходит то же самое, но нередко, человек надевает на себя привлекательные маски, чтобы скрыть своё истинное намерение. Но эти маски могут быть и угрожающими, под которыми может скрывается страх и неуверенность в себе.
Любые формы общения людей между собой всегда содержат в себе элементы мимикрии, так как для людей, при их общении друг с другом, всегда важен уровень их собственной значимости, которую они проявляют в своих мнениях, в интонациях своего голоса, в содержании темы разговора, в своих жестах, взглядах, мимике. Человек тяжело переживает унижение своей значимости. Можно вспомнить монолог Сатина из произведения М. Горького: «На дне», когда бездомный бродяга говорит что «человек – это звучит гордо», что не следует унижать его жалостью. Но ночлежки строят из жалости, да и нищим подают так же из жалости. И тогда в этом монологе ничего возвышенного не остаётся. Но, через Сатина говорит гордыня, для которой значимость является основной опорой. «Мне дана власть над этим миром» с гордостью говорит князь мира сего, искушая Иисуса Христа. Фактически стремление людей к значимости – это проявление дьявольской гордыни. И люди ни чем не брезгуют ради своей значимости. Спектр значимости очень велик – от предельного ничтожества, до доходящего до абсурда величия. Хотя в реальности, предельное ничтожество может быть более значимым, чем превосходящее его величие, если они встретятся на необитаемом острове. Вспомним, рассказ Салтыкова-Щедрина: «Как один мужик двух генералов прокормил»
В этом проявленном мире ничтожество и величие определяются иллюзорными значимостями различных внешних ценностей, которые могут быть разрушены какими-то внешними обстоятельствами и тогда от значимостей человека останется только то, в чём его родила мать. Поэтому все значимости этого проявленного мира можно рассматривать как ловушки для сознания человека, и все способы, при помощи которых человек показывает свою значимость, свидетельствуют, что человек попался в сети сил низшей природы и стал послушным исполнителем её воли. И положение человека становится ещё более безнадёжным, когда он начинает гордиться любыми проявлениями своей значимости, и стремится увеличить её за пределы здравого смысла.
Тогда можно думать, что человек, идущий внутренним путём, освобождается от значимостей этого проявленного мира, для того, чтобы войти в пределы более высокого плана сознания. Это равносильно тому, что человек отвернулся от традиционных человеческих значимостей и повернулся лицом к значимостям более высоким. Но и эти более тонкие и высокие значимости, так же являются проявлением гордыни дьявола, просто эта гордыня «звучит» на более высоком плане сознания. например, человек может гордиться тем, что в его собственности находятся многие материальные ценности этого мира. Но тот, который поднялся, идя внутренним путём, может гордиться тем, что он бессеребреник, что раздал всё своё имущество и стяжательство чуждо для него. Такой человек так же захвачен гордыней, только другой её гранью, более тонкой и менее различимой, и поэтому, такого рода ловушки на внутреннем пути более опасны, чем те, которые окружают человека на человеческом плане сознания.
Такого рода ловушки могут над входом в них, иметь символы святости, так как там, внутри этих ловушек живут люди не от мира сего. Но это не святость, а только мимикрия под неё, и люди, которые обслуживают подобного рода ловушки изнутри, облачаются в одежды, подчёркивающие их значимость, как служителей той святой идеи, которую они несут миру. Их служба в храмах, и общение с прихожанами, их ритуалы и их догмы – всё у них выглядит не традиционно для мира обывателя, и, поэтому содержит в себе привлекательность, нечто необычного и высокого.
Но такого рода ловушки находятся между планами сознания, и их целью является не пропустить внутренне не готовых людей в сферы более высокого плана сознания. И в то же время для искренне устремлённых людей к истине, они, не осознавая этого, открывают возможности для их дальнейшего духовного восхождения.
В этом проявленном мире для ищущих все пути перекрыты масками мимикрии, скрывающими истинный смысл всего, что скрывается позади них. И только искренность, вера в своё высокое предназначение и доверие Божественной душе – нашему истинному «Я», позволяет духовному искателю не попасть в ловушки расставленные низшей природой на пути восхождения человека к бесконечным вершинам сознания.
Гипноз для жизни
WhatsApp: +7 (903) 549-42-72; Skype: zakablutskaya
СОЦИАЛЬНАЯ МИМИКРИЯ или КАК ПРИКИНУТЬСЯ ТАПКОМ
Термин «мимикрия», как и все советские дети, я впервые встретила в учебнике по зоологии. Там он служил для обозначения тех случаев, когда живые существа и, реже, растения, оказываются предельно похожими на кого-то или что-то другое — как насекомое палочник, похожее на сухую ветку; как белый медведь, цвет шкуры которого сливается с цветом снега; как дикая южноафриканская кошка ягуарунди, которая, живя в полном птиц лесу, научилась-таки щебетать… добычу она, что ли, так приманивает? А цель мимикрии — сделать так, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Зачем? Чтоб не съели… ну, или легче было охотиться и в итоге самому съесть кого-нибудь. А иной раз это вообще случайно происходит — хотя кто ж его знает, что было в мыслях у этого кота, когда он выбирал себе позицию рядом с тапками!
Как водится, термин пошел в народ, и очень скоро мимикрией стали называть явления чисто социальные: умение быстро приспосабливаться к ситуации, подстраиваться под коллектив, «косить под своего». Есть еще одно слово, на первый взгляд — близкое по смыслу к социальной мимикрии. Но на самом деле — разница большая. Адаптация — это про «встроиться» и стать «своим». Мимикрия — про «подстроиться» и производить впечатление «своего»: внешним видом, поведением, речью и демонстрируемым образом мыслей…
Социальная мимикрия особенно актуальна в тот момент, когда происходит что-то непонятное и неуправляемое. Например, когда резко меняется культура, в обществе возникает значительное социальное расслоение (и это не обязательно вариант «богатые-бедные»), появляется разрыв между поколениями, а информационный поток увеличивается во много раз, и люди просто не успевают обрабатывать весь поступающий к ним материал. То есть, немалая часть людей внезапно перестают друг друга понимать, как если бы разговаривали на разных языках и не имели доступа к Google-переводчику. А разговаривать-то надо — в семье, на работе, на улице… Вот и приходится или предельно ограничивать круг общения (что отнюдь не всегда реально), или прибегать к социальной мимикрии.
А мимикрия — штука непростая, если ты не кот. Она требует от человека немалых душевных сил, постоянного контроля, известной психологической гибкости и — нередко — регулярных сеансов самооправдания: мол, не мы такие, жизнь такая! И они во многом правы — социальной мимикрией от хорошей жизни никто не занимается. Но… я все думаю, может, есть какой-то другой путь? Или обязательно прикидываться тапком?
Мимикрия что это такое у людей
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Шрамирование, о котором в сообществе неоднократно писали, используется много сотен лет в африканских и австралийских племенах. Воины враждующих племён уродовали себе лицо чтобы напугать врага. Таким образом они пытались сказать своим врагам, что сами звери, драться будут жестоко и лучше им сразу сдаться.
Обезображивание женщин использовалось дабы уберечь их от похищения.
В Азии медитирующие монахи наблюдали за грациозными движениями зверей и птиц. Предполагая, что изящность даёт живности некую живительную энергию, монахи, по легенде, изобрели медитации с повторением движений животных, а потом сделали из этого кунг-фу. Так что в поединках люди начали изображать сильных тигров, ловких богомолов и прочую тварь. Об эффективности такого подражания можно поспорить, но должный эффект «техника тигра» на неуверенного бойца произведёт.
Современная военная форма и приёмы маскировки тоже иллюстрация вполне инстинктивного мышления, другое дело, что без разума не изготовишь какой-нить краситель E I0059 Indigo.
Ещё более безбашенные люди с той же инстинктивной мотивацией готовы рисковать здоровьем, откровенно себя уродуя. Сегодня большие мышцы можно получить совсем без тренировок. Нужно просто не иметь мозгов и внутримышечно загнать себе пол литра органических жиров и масел. Например синтол.
Самые самые (практически животные, кем полностью владеют инстинкты) заливают под кожу парафин или вазелин, только не в мышцы, а например в кисти рук или половой член.
Некоторые представители «слабого пола» подвергают себя пластическим операциям. Про силиконовые груди, губы, ягодицы много сегодня говорить не надо. Цель та же: Изменить определённые признаки, вызвать у потенциального партнёра нужную реакцию, обеспечить себе успех для воспроизводства. ]
Статья. Роже Кайуа. Мимикрия и легендарная психастения
Статья. Роже Кайуа. Мимикрия и легендарная психастения
Мимикрия
Роже Кайуа
Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное. М.: ОГИ, 2003, с. 83-104.
Роже Кайуа (1913-1978) — французский писатель, эссеист, ученый; в начале 30-х годов — сюрреалист, затем соратник Жоржа Батая и Мишеля Лейриса по знаменитому «Коллежу социологии»; академик, основатель международного журнала по общественным наукам «Диоген». Блестящий эрудит, Кайуа написал ряд книг по культурной антропологии, исследуя в них структуры воображения, массовые представления и ритуальные практики, возводя их к первичным константам человеческого и даже животного поведения. Заметный вклад Роже Кайуа внес в современную теорию сакрального, проявления которого он обнаруживает не только в древней, но и в современной цивилизации, в столь разнообразных социальных феноменах, как игра или тотальная война.
Мимикрия и легендарная психастения
C какой стороны ни взглянуть, основной проблемой остается проблема различия: между действительным и воображаемым, между явью и сном, между неведением и знанием и т. д. — одним словом, всех тех различий, четким осознанием и необходимым разрешением которых должна являться реальная деятельность. Бесспорно, самое резкое из них — это различие между организмом и средой, во всяком случае нигде больше чувственный опыт обособления не переживается столь непосредственно. Подобное явление требует пристального изучения, но особенного внимания заслуживает его патология (если исходить из имеющейся информации и понимать слово «патология» только в статистическом смысле), то есть ряд фактов, называемых мимикрией.
——————————-
1 Эпиграф, по-видимому, заимствован из романа О. Вилье де Лиль-Адана «Грядущая Ева» (1886), где эта фраза служит эпиграфом к первой главе второй книги, с пометой «заповедь Каббалы». Комментаторы «Грядущей Евы» не смогли уточнить источник заимствования. — Примеч. пер.
83
По разнообразным и зачастую сомнительным причинам эти факты уже давно вызывают у биологов повышенный интерес, скрывающий иные помыслы: одни стремятся доказать существование трансформизма, который, к счастью, больше не нуждается в адвокатах; другие — мудрое провидение Господа, милость коего нисходит на все живое.
В подобной ситуации необходим точный метод. Прежде всего нужно четко разграничить явления, из путаницы которых слишком часто вырастают, как показывает опыт, неверные идеи. Нужна по возможности такая классификация, которая бы исходила из самих фактов, а не из их толкования, тенденциозного и в большинстве случаев спорного. Классификации Жиара заслуживают упоминания, но не использования. Это касается как первой — где различаются агрессивная мимикрия, необходимая для того, чтобы напасть на жертву, и защитная мимикрия, необходимая для того, чтобы спрятаться от нападающего (покровительственная мимикрия) либо испугать его обманчивым обликом (угрожающая мимикрия), так и второй, различающей прямую мимикрию, когда мимикрирующее животное непосредственно заинтересовано в том, чтобы замаскироваться, и непрямую — когда животные, принадлежащие к разным видам, в ходе взаимоприспособления и конвергенции вырабатывают нечто вроде «профессионального сходства».
Первая степень мимикрии, по всей вероятности, заключается в приблизительном уподоблении по цвету: у тех животных, ктo живет на снегу, — белая окраска, в пустыне — рыжая, на равнине — зеленая, в канавах — землистая. Однако наблюдаются и более сложные явления: речь идет о гармоническом соответствии цвета животного цвету окружающей среды. Иногда эта гармония абсолютно безупречна: крабовые пауки-бокоходы бывают белыми, зеленоватыми или розовыми в зависимости от цвета вьюнов, на которых они живут; американские гусеницы Lycoena pseudargiolus и ящерицы Anolys на Мартинике — серые с пятнами, зеленые или коричневые в зависимости от их обычного места обитания. В этом случае животные сохраняют окраску на протяжении всей жизни, но нередко они обладают и способностью приспосабливаться к конкретной ситуации: гомохромность оказывается временной и бывает эволюционирующей, как, например, у
84
1 У прямокрылых период гомохромности длится всего несколько часов после линьки. Так, черные кузнечики встречаются в выжженных кустарниках или на кострищах, оставшихся после переработки древесного угля. Кузнечики настолько точно имитируют цвет этих участков, что, выходя за их пределы, они резко контрастируют с окружающей средой
85
До того как собранные факты получили механическое объяснение, им давалось финалистское толкование, которое еще более долгое время господствовало в науке применительно к другой группе явлений. Уоллес заметил, что ярко окрашенные и блестящие насекомые обычно неприятно пахнут, так что хищник, хотя бы раз напавший на подобную жертву, впредь держится от нее подальше, а броская окраска напоминает ему об испытанном разочаровании; отсюда и название, предложенное Уоллесом: warning colours (предостерегающая окраска). Было выдвинуто предположение, что животные, принадлежащие совсем другим видам и не обладающие неприятным запахом, имитируют форму и цвет несъедобных видов, чтобы тоже вызывать у хищников отвращение.
————————————-
1 Впрочем, это не чисто механическое фотографирование, по крайней мере в случае сложного рисунка, поскольку, когда животное перемещается, новое окружение воздействует каждый раз на новые клетки. Виньон предполагает, что своими бессознательными рефлексами насекомое создает некое произведение. Он утверждает, что иногда мимикрия скорее органична, а иногда скорее психична.
2 Шредер в свою очередь показал, что гомохромность гусениц Eupithecia oblongata связана не с их пищей, а с окрашенным светом, излучаемым цветами.
86
1 Такое устрашающее превращение происходит автоматически. Возникает аналогия с кожными рефлексами, которые необязательно скрывают животное, но иногда придают ему устрашающий вид. Кошка, столкнувшись с собакой, вздыбливает шерсть и становится страшной именно потому, что испугана сама. Ледантек, сделавший это замечание, точно так же объясняет явление «мурашек по телу» в минуту сильного испуга, сохраняющееся у человека, несмотря на то что шерсть больше не встает дыбом, поскольку исчез волосяной покров.
88
Совершенно очевидно, что в вышеуказанных случаях решающую роль играет антропоморфизм: сходство имеет место только в глазах человека, который смотрит на объект. Объективным же фактом является завораживающее действие (фасцинация) — что доказывает, в частности, Smerinthus ocellata, не похожая ни на какое опасное существо. Тут важны лишь пятна в форме глаз. Это подтверждается поведением бразильских туземцев — «глаза» Caligo можно сравнить с апотропейным ocultus invidious — дурным глазом, способным и причинить вред, и защитить, если его направить против тех злых сил, частью которых он является. Здесь антропоморфизм уже ни при чем, поскольку фасцинирующее действие глаз имеет место во всем животном мире. Зато это сильное возражение против тенденциозных утверждений о сходстве; к тому же, даже с точки зрения человека, ни один из вышеприведенных фактов не дает основания для окончательных выводов о сходстве.
За примерами не надо далеко ходить: круглые крабы похожи на круглые камешки, chlamys — на зерна, тоепаз — на гравий, креветки палемоны — на коричневые водоросли, а рыба Phylopteryx, обитающая в Саргассовом море, изображает собой «растрепанные водоросли, напоминающие плавающие кожаные ремешки», так же как Antennarius и Pterophryne. Осьминог вбирает в себя щупальца, выгибает спину, меняет цвет и уподобляется камню.
———————
1 Тем не менее вопреки здравому смыслу этот тезис выдвигался Рабо в его работе «Трансформизм и опыт» (1911). Впрочем, если учесть общую позицию Рабо, то неудивительно, что для защиты своей теории он рьяно отри-цает все, что предлагают трансформисты,
89
Внутренние зелено-белые крылья бабочки пиерида-аврора изображают зонтичные растения; наросты, узелки и бороздки на туловище лишайницы делают ее неотличимой от коры тополя, на которой она живет.Lithinus nigrocristinus с Мадагаскара и флатоиды неотличимы от лишайников. Известно, насколько развита мимикрия у богомоловых, чьи лапки похожи на цветочные лепестки и венчики, подобно цветам они покачиваются на ветру. Cilix compressa похожа на птичий помет, Cerodeylus laceratus с острова Борнео — на палку, заросшую мхом, благодаря своим слоистым светло-оливковым бугоркам. Последний вид относится к семейству привиденьевых; обычно они «цепляются за лесные кустарники и по странной привычке неравномерно вытягивают висящие лапки, так что распознать их еще труднее». К этому же семейству относятся палочники в форме веточек. Ceroys и Heteropteryx похожи на сухие ветки, а полужесткокрылые шлемовые горбатки, обитающие в тропиках, — на древесные почки или шипы, как, например, маленькое насекомое-колючка Umbonia orozimbo. Когда гусеница-землемерка встает во весь рост и замирает, ее не отличить от отростка на ветке кустарника, чему в большой степени помогает ее шероховатый кожный покров. Всем известны пустотелы, похожие на листья. Они близки к идеальному гомоморфизму некоторых бабочек, например Oxydia, которая садится на конце ветки перпендикулярно к ней, внешние крылья складывает домиком и имитирует верхний листок; сходство дополняется тонкой темной полоской, идущей через все четыре крыла и похожей на основную листовую прожилку.
Существуют еще более изощренные виды мимикрии у насекомых, чьи внутренние крылья снабжены тонким отростком, похожим на черенок, «помогающий им как бы приобщиться к миру растений». Два развернутых крыла образуют вместе копьевидный овал, словно у листка, и здесь также пятно, на этот раз продольное, переходящее с одного крыла на другое, играет роль срединной прожилки; таким образом, «под воздействием органомоторики… каждое крыло крайне тщательно устроено, ибо представляет собой законченную форму не по отдельности, а только вместе с другим крылом». Так выглядят Coenophlebia Archidona из Центральной Америки и различные виды индийских и малайских бабочек Kallima, требующих особо
90
пристального внимания. Нижняя часть их крыльев воспроизводит, следуя вышеизложенной схеме, лист Nephelium Longane, куда они обычно садятся. Более того, согласно утверждению одного натуралиста, по поручению лондонской компании Kirby & C o занимавшегося скупкой таких бабочек на Яве, каждый из многочисленных видов Kallima летает над кустарником того вида, на который больше всего похож. У этих бабочек сходство можно проследить до мельчайших деталей: крылья с серо-зелеными пятнышками как бы подернуты мхом, а блестки на них подобны узорчатым изъеденным листьям: «все, вплоть до пятен плесени, выступающих на листьях растений; все, вплоть до прозрачных рубцов, оставляемых фитофагами после того, как они выедают паренхимы листьев до прозрачной оболочки. Сходство создается с помощью перламутровых пятен на внешней стороне крыльев».
Было предпринято немало попыток объяснить эти наглядные примеры, но, по сути, все они оказались безуспешными. Не выявлен даже механизм данного явления. Можно, конечно, вслед за Бувье заметить, что имитирующие виды исходят из нормального типа, прибавляя к нему всякие украшения: «боковые бугорки и отростки на чудовище листотелов, формы верхних крыльев у флатоидов, шишки, появляющиеся у многих гусениц-землемерок…». Однако, во-первых, слово «украшение» употреблено не к месту, а во-вторых, это скорее констатация, чем объяснение. Понятия преадаптации (насекомые ищут среду, с которой сочетались бы нюансы их основной расцветки, или предмет, на который они больше всего похожи) также недостаточно, чтобы объяснить сходство столь высокой степени точности. Еще менее уместно ссылаться на случайность, даже если делать это так тонко, как Кено. Сперва он приводит в пример листотелов с Цейлона и Явы, живущих обычно на листьях гуавы, на плоды которой и становятся похожи, сжимая кончик брюшка. Но гуава — не туземное растение, она была завезена из Америки. Значит, если сходство здесь и существует, то оно случайно. Не учитывая исключительный (собственно говоря, уникальный) характер этого факта, Кено утверждает, что сходство бабочки Kallima тоже результат случая, совпадения отдельных факторов (отросток, похожий на черенок, копьевидные верхние крылья, срединная прожилка, прозрачные участки туловища и блики на нем), существующих в разрозненном виде у немимикрирующих животных и у них незаметных:
91
В подобных обстоятельствах было бы уместнее принять смелую гипотезу, следующую из одного замечания Ледантека, который утверждает, что еще у предков Kallima мог возникнуть набор органовкожного покрова, производящий сходство с неправильностями древесных листьев: имитирующий механизм перестал действовать согласно закону Ламарка, когда морфологический тип закрепился (т. е., в данном случае, когда было достигнуто сходство). Морфологическую мимикрию, подобно хроматической мимикрии, можно было бы тогда сравнить с фотографированием формы и рельефа, но фотографированием не в плоскости изображения, а в трехмерном пространстве со всей его широтой и глубиной. Это своего рода фотография-скульптура, или телепластика, — такой термин был бы точнее, если не принимать во внимание метапсихический смысл слова.
Вышеуказанная гипотеза, до сих пор еще даже и не сформулированная, представляется в конечном счете единственно правдоподобной: коротко говоря, она означает, что в определенный момент организм обладал пластичностью, благодаря которой его морфология и была сформирована под воздействием сил, ныне уже переставших действовать (по крайней мере в нормальных условиях). Но разве такая пластичность не является основным постулатом любой трансформистской теории? Ныне, после решающих открытий палеонтологии, трансформизм — уже не теория, а факт. К тому же чисто механическая гипотеза о фотографировании форм позволяет обойтись без теории Ледантека, отводящего определяющую роль воле насекомого: вначале неясное сходство постепенно детализируется благодаря этой воле. Получается как бы осознанное подра-жание. Так, например, происходит с палочниками: «изображая засохшую палочку, эти любопытные насекомые, вследствие обычного феномена кинетогенеза, добились ярко выраженного морфологического сходства с кучей наломанных веточек». Точно так же и Kallima, надо полагать, когда-то раньше сознательно старалась уподобиться листьям кустарника. Нетрудно понять, почему автор пришел к столь обескураживающему выводу: естественный отбор является пассивным фактором, он не способен сам по себе создать ничего принципиально нового. И действительно, еще с той поры, когда Уоллес начал исследовать мимикрию как защитную реакцию, ее всегда объясняли именно естественным отбором. В ходе одной из запутанных дискуссий Рабо показал, что на промежуточных стадиях развития сходства такая защитная реакция оказывается одновременно достаточной и недостаточной защитой: достаточной, чтобы вид не исчез, и недостаточной, чтобы изменения продолжались. С другой стороны, невозможно допустить, что предшествовавшая ранее и до некоторых пор невидимая форма становится различимой с появлением новой невидимой формы. Предыдущую форму либо было видно, и тогда она не защищала животное, либо нет — и тогда оно не
93
нуждалось в усовершенствовании своего сходства. Отвечая на довод о возможном совершенствовании остроты зрения хищника (как состязании между снарядами и броней), Рабо спрашивает, к чему же может привести подобное бесконечное совершенствование: «Невидимость имеет предел — она способна дойти до того, что для данного глаза предмет полностью сливается с окружающей средой. Дальше он может только вообще перестать существовать, что уже граничит с абсурдом».
Рассматривать мимикрию как защитную реакцию не позволяют еще более убедительные и менее похожие на софизмы доводы. Прежде всего, она могла бы быть полезна только против хищников, не вынюхивающих (как чаще всего и имеет место), а высматривающих жертву. Кроме того, хищные птицы обычно не интересуются неподвижной добычей: неподвижность была бы наилучшей защитой от них, и многие насекомые часто притворяются мертвыми. Есть и другие способы: чтобы стать невидимой, бабочке достаточно применить тактику азиатской сатириды, чьи сложенные крылья представляют собой тончайшую, еле заметную линию, перпендикулярную цветку, на котором она сидит, и поворачивающуюся одновременно с тем, кто на нее смотрит, так что ему все время видна одна и та же минимальная поверхность. Опыты Джадда и Фуше окончательно прояснили проблему: хищников нельзя обмануть ни гомоморфизмом, ни гомохромностью, они поедают саранчу, сливающуюся с листвой дуба, и долгоносиков, похожих на мелкие камешки и неразличимых человеческим глазом. Палочника Carausius morosus, по форме, цвету и движениям напоминающего стебелек, нельзя выращивать под открытым небом, поскольку его тут же замечают и склевывают воробьи. Вообще, нередко в желудке у хищников находили остатки мимикрирующих насекомых. Неудивительно, что последние пытаются запастись более действенными мерами защиты. Бывает и наоборот: несъедобные виды, которым не угрожает опасность, мимикрируют. Видимо, все-таки следует согласиться с Кено, что это вторичный феномен, лишенный какой-либо защитной функции. Делаж и Голдсмит уже отмечали, что Kallima «перебарщивает с мерами предосторожности».
94
Таким образом, мы имеем дело с роскошью, и даже, можно сказать, опасной, поскольку от мимикрии насекомое нередко страдает еще больше: гусеницы-землемерки так удачно имитируют зеленые ростки, что садоводы обрезают их секатором; листотелам и того хуже — они едят друг друга, путая себя с настоящими листьями, что наводит на мысль о каком-то коллективном мазохизме, ведущем к взаимному пожиранию, уподобление листку оказывается провокацией к каннибализму на своего рода тотемическом празднестве.
Главное же, что у «первобытного человека» сохранялись насущная потребность подражать и вера в действенность такого подражания; у «цивилизованного человека» они тоже еще довольно сильны и остаются одним из двух условий развития предоставленной самой себе мысли; не будем останавливаться, во избежание излишнего осложнения, на общей и требующей дальнейшего прояснения проблеме сходства, играющей зачастую решающую роль в системе эмоций и в эстетике (в последней области — как проблема соответствий).
Эта, таким образом, бесспорно общая тенденция, видимо, и была основной силой, приведшей к современной морфологии мимикрирующих насекомых и сыгравшей свою роль в тот момент, когда их организм был, как следует предположить, исходя из данных трансформизма, более гибким, чем сейчас. И, следовательно, мимикрию можно было бы определить как застывшее в кульминационный момент колдовство, заворожившее самого колдуна. Только не надо говорить, что наделять насекомых способностью колдовать — чистое безумие: необычное употребление известных слов не должно затемнять простых вещей. Как еще, если не чародейством и фасци-нацией, назвать некоторые явления, единодушно классифицируемые именно как «мимикрия»? Я уже говорил, что считаю такую классификацию ошибочной, поскольку, на мой взгляд, воспринимаемые черты сходства слишком легко объясняются антропоморфизмом; однако, если отмести все спорные преувеличения и брать лишь главные факты, то эти факты, по крайней мере генетически, бесспорно, относятся к настоящей мимикрии. Я имею в виду описанные выше явления (Smerinthus ocellata, гусеница Choerocampa Elpenor), к которым относится не в последнюю очередь и внезапное появление глазков у богомола в позе призрака, позволяющее ему парализовать свою жертву.
Обращение к магической тенденции искать сходства между вещами годится лишь как первое приближение, поскольку сама эта тенденция нуждается в объяснении. Поиски сходства — лишь средство, промежуточный этап. Цель — приспособление к среде. Инстинкт дополняет морфологию: Kallima располагается симметрично к настоящему листку, а отросток внутренних крыльев находится ровно на том же месте, что и черенок. Oxidia садится перпендикулярно к веточке, так как этого требует положение пятна, имитирующего поперечную прожилку; бразильские бабочки Clolia выстраиваются в ряд на стебельках, подобно колокольчикам ландыша.
Воистину здесь происходит искушение пространством.
В общем, как только мимикрия перестает быть защитным противодействием, она именно таковым и становится. Восприятие пространства, бесспорно, явление сложное, ибо его восприятие неразрывно связано с представлением. Это как бы двойной двугранный угол, постоянно меняющий величину и расположение; горизонталь угла действия образуется землей, а вертикаль — идущим человеком, увлекающим за собой этот угол. Горизонталь угла представления подобна горизонтали первого угла (хотя она не воспринимается, а только изображается) и пересекается по вертикали в том месте, где появляется объект. Драма завязывается благодаря представляемому пространству, поскольку человек, живое существо вместо точки отсчета становится точкой среди других точек. Лишенный привилегированного положения, он в прямом смысле не знает куда деться. Как легко догадаться, именно такова особенность научного взгляда 3 ; и действительно, современная наука открывает все новые представляемые пространства: пространства Финслера, Ферма, гиперпространство Римана—Кристоффеля, пространства абстрактные, обобщенные, открытые, замкнутые, плотные, разреженные и т. д. Ощущение своей личности как организма, обособленного от окружающей среды, и привязанности сознания к определенной точке пространства в таких условиях серьезно подрывается. Мы попадаем в область психологии психастении, а точнее, в область легендарной психастении, если таким образом назвать нарушение устойчивых отношений между личностью и пространством.
————————-
1 То же можно сказать и о насекомых: «маскирующемуся насекомому необходимо соприкосновение с посторонним предметом, природа коего его нимало не интересует».
2 Но если сменить фон, краб снимает старую и надевает новую оболочку. Виньон замечает, что краб очень удачно одевается в водоросли или даже иногда в бумагу на фоне камней, так как ему важно уподобиться неживому предмету То, что его якобы легче заметить, когда на нем бумага, — всего-навсего антропоморфический предрассудок. Наконец, Минкевич доказал, что краб чувствителен к смене цвета: если на него направить световой луч определенного цвета, за этим сразу последует хромокинетическая реакция. Так, при зеленом освещении он накидывает на себя зеленую бумагу и т. д. (но в темноте цвет бумаги значения не имеет). В итоге получается, что такое поведение можно определить как чисго механическое (хромотропизм)
3 По большому счету в науке все можно считать средой.
97
В данной работе приходится лишь вкратце объяснить, о чем идет речь, тем более что клинические и теоретические исследования Пьера Жане общедоступны. Здесь я главным образом буду коротко излагать свои личные переживания, полностью совпадающие с данными медицинской литературы, — например, на вопрос «где вы находитесь?» шизофреники неизменно отвечают: «я знаю, где я, но не ощущаю себя в том месте, где нахожусь». Умалишенным пространство представляется некоей пожирающей силой. Оно преследует их, окружает и поглощает как огромный фагоцит, в конце концов вставая на их место. И тогда тело и мысль разобщаются, человек переходит границу своей телесной оболочки и начинает жить по ту сторону своих ощущений. Он пытается разглядеть себя с какой-нибудь точки в пространстве. Он сам чувствует, что становится частью черного пространства, где нет места для вещей. Он уподобляется, но не какой-то конкретной вещи, а просто уподобляется. Он придумывает пространства, которые «судорожно овладевают им».
Все эти выражения 1 характеризуют один и тот же процесс обезличивания через слияние с пространством, который как раз и реализуется в морфологических изменениях некоторых животных видов при мимикрии. Магическая сила (ее действительно можно так назвать, не погрешив против смысла) ночи и тьмы, страх темноты, несомненно, коренится в том, что под угрозой оказывается противопоставленность организма и среды. Здесь особенно важны исследования Минковского, показавшие, что темнота — не просто отсутствие света, что в ней есть нечто позитивное. Светлое пространство рассеивается перед материальностью предметов, зато темнота «насыщенна», она непосредственно соприкасается с человеком, окутывает его, проникает внутрь и даже сквозь него: «мое Я проницаемо темнотой, но не светом»; ощущение исходящей от ночи таинственности идет именно отсюда.
—————————–
1 Они записаны при самонаблюдении во время приступа «легендарнойпсихастении», преднамеренно обостренного в целях аскезы и самотолкования.
Минковский говорит также о черном пространстве и о том, что среда и организм почти неразличимы: «Черное пространство окутывает меня со всех сторон, проникает в меня гораздо глубже, чем светлое; различие между внешним и внутренним миром и соответственно органы чувств, поскольку они служат для внешнего восприятия, играют в этом случае совершенно незначительную роль».
Такое уподобление пространству обязательно сопровождается ощущением ослабленности своей личности и жизни; во всяком случае, примечательно, что у мимикрирующих видов процесс идет только в одном направлении 1 : насекомое подражает растению, листу, цветку или колючке, скрывая или вовсе теряя свои реляционные функции. Жизнь отступает назад на один шаг. Иногда такое уподобление не ограничивается поверхностью: яйца палочника напоминают зерна не только формой и цветом, но и внутренней биологической структурой. С другой стороны, чтобы перейти в иное царство природы, насекомому часто помогает каталептическое состояние: например, долгоносики замирают, палочковидные привиденьевые свешивают вниз длинные лапки, гусеницы-землемерки вытягиваются и застывают, вызывая неизбежную аналогию с судорогой в истерическом припадке. И наоборот, разве мерное покачивание богомолов не похоже на нервный тик?
1 Мы уже рассмотрели причины, по которым не следует заниматься случаями, когда одно животное подражает другому: во-первых, такое сходство не установлено объективно, а во-вторых, речь идет скорее о чарующей фасцинации, чем о мимикрии.
2 К тому же такой паук выделяет запах мочи, привлекающий мух (замечание Якобсона, 1921)
99
1 Иногда птерохрозы изображают и поврежденное растение, и экскремент: одно насекомое выпячивает на листке-надкрылье черный бугорок, похожий на помет гусеницы, а у Tanusia colorata на крыльях имеется белая отметина, напоминающая помет птицы; причем у лондонской разновидности pieta вида Tanusia cristata этот помет как бы на-половину размыт дождем, уточняет Виньон.
100
наделяющих властью силы пространства, появляется его собственная деятельность. Оттого, что живое существо находится здесь в каждой точке своего тела, оно приобретает как бы вездесущность, оказываясь по ту сторону пространства, и живет, по выражению Виньона, в потустороннем пространстве. Виньон полагает, что любой образ-воспоминание принадлежит потустороннему пространству, поскольку «плазматический след, воспоминание были бы тотчас покрыты новыми и уничтожены, тем более что в промежутке между фиксированием впечатления и последующим воспоминанием растительный метаболизм все равно частично или полностью перераспределил бы клетки». Таким образом, живой организм представляется «странным пространством, обретающим свое бытие благодаря потустороннему пространству». В подобных условиях неорганизованное пространство постоянно как бы соблазняет живое существо, отягощает его собой, сдерживает и все время готово утащить его назад, сведя на нет разницу между органикой и неорганикой. В самом деле, мы касаемся здесь основополагающего закона вселенной, выявленного благодаря принципу Карно: мир стремится к единообразию. Если бросить кусок горячего металла в теплую воду, то температуры не поляризуются, а выравниваются, металл не накаляется, вода не замерзает, не отдает ему свое тепло, а, наоборот, забирает его, пока не установится равновесие. Точно так же различным формам движения противостоит сдерживающая их и пропорциональная им сила инерции. Подобное соотношение наблюдается и при самоиндукции, противодействующей колебаниям тока и действующей в обратном направлении в зависимости от его усиления или ослабления. В растительном мире обнаруживается такая же диалектика: достаточно упомянуть закон деполяризации при росте листьев. «Как только развитие в определенном направлении становится преувеличенным, у живого существа приходит в действие сила, стремящаяся противостоять такому развитию», — пишет Жорж Бон, поясняя тот факт, что в период роста платана листья на дереве становятся больше, а черенки — шире, в то время как задние боковые прожилки и листовая пластинка отбрасываются назад.
Если подняться выше по органической лестнице, то можно напомнить, что сон иногда также характеризовался как явление деполяризации, призванное умерить и нейтрализовать излишнюю активность.
————————-
1 Впрочем, примечательно, что, по мнению Клагеса, душа располагается не в центре тела, а на его периферии.
102
И тогда оказывается, что с мимикрией связана не только психастения, но и сама потребность познания, по отношению к которой психастения представляет собой искаженную форму. Известно, что познание стремится к уничтожению всех различий, к редукции всех оппозиций, так что целью его является предложить нашей чувствительности идеальное решение конфликта с окружающим миром и тем самым удовлетворить ее стремление к уходу от сознания и жизни. Оно также предлагает заманчивый нейтрализующий образ — научное представление о мире, где в таблице молекул, атомов, электронов и т. д. разобщается единство живого организма. В строгости и обсзличенности научного метода есть нечто такое, что делает сам его механизм более привлекательным, чем конечный результат, — настолько цель п-редвосхищена в движении к ней, настолько они тяготеют к одним и тем же результатам.
Сходные явления нетрудно найти в искусстве: словацкие народные орнаменты столь необычны, что непонятно, то ли на них изображены цветы с крыльями, то ли птицы с лепестками; на картинах Сальвадора Дали, написанных около 1930 года, изображения мужчин, спящих женщин, лошадей, призрачных львов объясняются, вопреки угверждениям самого автора, не столько двусмысленностью или многозначностью параноидальных видений, сколько уподоблением живого неживому, свойственным мимикрии.
——————————-
2 В предыдущей главе «Богомол» уже цитировались отрывки из «Искушения святого Антония», где отшельник, соблазняемый материальным пространством, хочет разделиться на множество частей, быть во всем, «проникнуть в каждый атом, погрузиться до дна материи — быть самой материей».
103
Некоторые из предлагаемых выше доводов, конечно, отнюдь не представляются безапелляционными. Может даже показаться предосудительным сближение столь различных фактов, как внешняяморфология некоторых насекомых с гомоморфизмом; как конкретное поведение людей, принадлежащих определенному типу цивилизации и, возможно, определенному типу мышления, — с миметической магией; наконец, как диаметрально противоположные с этой точки зрения психологические установки — с психастенией. Однако такие сближения представляются мне не только правомерными (ведь нельзя же осуждать сравнительную биологию), но фактически неизбежными, когда речь заходит о неизученной области бессознательных факторов. В предлагаемом решении нет ничего, что позволило бы усомниться в правильности основных принципов: высказывается лишь предположение, что наряду с инстинктом сохранения, как бы поляризующим живое существо на его жизни, очень часто проявляется своего рода инстинкт ухода, поляризующий организм на существовании застывшем, бесчувственном и бессознательном; это, так сказать, инерция жизненного порыва — частный случай общей закономерности, предполагающей, что любое действие по ходу своего развития и пропорционально ему вызывает сдерживающую реакцию.
1 Подобное сопоставление покажется более обоснованным, если вновьвспомнить, что биологическая потребность порождает либо инстинкт, либо, за неимением такового, воображение, способное выполнять ту же роль,то есть побуждать индивида к соответствующему поведению.