Мужики что злы и грубы
Бертран Де Борн 2
Bertran de Born.
Трубадур
BERTRAN DE BORN
(1159-1215)
Бертран де Борн был правителем Перигорда, владельцем замка Отфор (Hautefort). Этот трубадур прославился тем, что вмешивался в военные и политические дела своих соседей и часто доводил дело до войн. Данте Алигьери изобразил Бертрана де Борна в своей «Божественной Комедии»: трубадур находится в Аду, и держит свою отрезанную голову в руке в наказание за то, что в жизни он раздувал ссоры между людьми и любил войны. И пел Бертран де Борн только для того, чтобы сеять раздор.
Рыцарь Ордена поэтов
Произведения
Избранные авторы:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Мужики что злы и грубы
Great&Sovereign запись закреплена
Бертран де Борн, средневековый окситанский поэт (1140-1215)
Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжёт,
Ежели солгал я в этом!
Нрав свиньи мужик имеет,
Жить пристойно не умеет,
Если же разбогатеет,
То безумствовать начнёт.
Чтоб вилланы не жирели,
Чтоб лишения терпели,
Надобно из года в год
Век держать их в чёрном теле.
Кто своих вилланов холит,
Их ни в чём не обездолит
И им головы позволит
Задирать — безумен тот.
Ведь виллан, коль укрепится,
Коль в достатке утвердится,
В злости равных не найдёт —
Всё разрушить он стремится.
Если причинят виллану
Вред, увечье или рану,
Я его жалеть не стану —
Недостоин он забот!
Если кто о нём хлопочет,
Он тому помочь не хочет
Хоть немножко в свой черёд.
Злобой он себя порочит.
Люд нахальный, нерадивый,
Подлый, скаредный и лживый,
Вероломный и кичливый!
Кто грехи его сочтёт?
Он Адаму подражает,
Божью волю презирает,
Заповедей не блюдёт!
Пусть Господь их покарает!
1195
_________________
Оригинал (на староокситанском языке):
Mout mi plai quan vey dolenta
La malvada gent manenta,
Qu’ab paratge mou contenta,
E·m plai quan los vey desfar
De jorn en jorn vint o trenta,
E·ls trop nutz, ses vestimenta
E van lur pan acaptar,
E s’ieu ment, m’amia·m menta
Vilas a costum de trueia
Que de gent viure s’enueia,
E quan en gran ricor pueia,
L’avers lo fai folleiar;
Per que·l deu hom l’entremueia
Totas sazos tener vueia
E·l deu del sieu despensar
E far sufrir vent e plueia.
Qui son vilan non aerma,
En deslialtat lo ferma,
Per qu’es folhs qui non l’amerma
Qan lo ve sobrepuiar;
Quar vilas, pus si coferma
E·n tan ferm loc si referma,
De maleza non a par,
Que tot quan cossec aderma.
Ja vilan no deu hom planher,
Si·l ve bratz o camba franher
Ni ren de sos ops sofranher,
Qar vilans, si Dieus m’ampar,
A cel que pus li pot tanher,
Per planher ni per complanher,
No vol del sieu aiudar,
Per c’om deu sos faitz refranher.
Rassa vilana, tafura,
Plena d’enjan e d’uzura,
D’erguelh e de desmezura!
Lur faitz non pot hom durar
Quar Dieu geton a noncura
E leyaltat e drechura;
Adam cujon contrafar:
Dieus lur don mal’aventura!
К вопросу о средневековой морали
Бертран де Борн (1140 — не позднее 1215), без преувеличения один из лучших поэтов своего времени, пробивший своей писаниной Эзра Паунда и нашего Александра Блока когда-то писал такие строки:
«Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжёт,
Ежели солгал я в этом!»
И еще:
«Люблю я видеть, как народ,
Отрядом воинским гоним,
Бежит, спасая скарб и скот,
А войско следует за ним»
Да еще много всего на эту же тему. Кому-то в наше время может показаться, что это человек тупо троллит и эпатирует общественность (типа «Я люблю смотреть, как умирают дети»). Ничуть. Это типичнейшее мировоззрение для людей его круга того времени – у Хейзинги в «Осени средневековья» об этом есть.Я бы не стала его за это осуждать. Было бы удивительно, если бы такой человек написал что-то другое. И это устойчивое представление, которое появляется, когда классовое общество уже есть, а высшие классы еще не пуганы, чтобы хотя бы открыто такое не декларировать. Потом, когда людей вроде Бертрана стали насаживать на вилы, а эти самые мужики проявили себя военной силой и восстания прокатились по всей Европе, подобные манифесты стали уходить из культуры. Но само мировоззрение осталось. Что сейчас, что тогда в 12 веке. Это просто к тому, чтобы никто не имел иллюзий по поводу дартаньянства, «доброго истеблишмента, который желает пиплу блага» и того, что на самом деле представляет классовая солидарность.
О классовой любви
Возможно, все, кому интересно, и так в курсе, но прохождение феерически прекрасной Crusader Kings III подарило мне массу эмоций, частью которых я и хочу поделиться.
Наверное, мало кто не слышал о славном рыцаре Бертране де Борне. Современник Ричарда Львиное Сердце, кавалер и поэт. Для меня он ценен тем, как красноречиво и художественно иллюстрировал классовое сознание рыцарства и безбрежную любовь к крестьянству:
Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжёт,
Ежели солгал я в этом!
Нрав свиньи мужик имеет,
Жить пристойно не умеет,
Если же разбогатеет,
То безумствовать начнёт.
Чтоб вилланы не жирели,
Чтоб лишения терпели,
Надобно из года в год
Век держать их в чёрном теле.
Кто своих вилланов холит,
Их ни в чём не обездолит
И им головы позволит
Задирать — безумен тот.
Ведь виллан, коль укрепится,
Коль в достатке утвердится,
В злости равных не найдёт —
Всё разрушить он стремится.
Если причинят виллану
Вред, увечье или рану,
Я его жалеть не стану —
Недостоин он забот!
Если кто о нём хлопочет,
Он тому помочь не хочет
Хоть немножко в свой черёд.
Злобой он себя порочит.
Люд нахальный, нерадивый,
Подлый, скаредный и лживый,
Вероломный и кичливый!
Кто грехи его сочтёт?
Он Адаму подражает,
Божью волю презирает,
Заповедей не блюдёт!
Пусть Господь их покарает!
Помнится, нашлась когда-то одна дама, что сперва пыталась доказать мне, что добрый рыцарь Бертран лишь иронизировал, не вкладывая в свою поэзию настоящее отношение своего класса к основной массе населения. Потом же, поняв абсурдность такой мысли, вспомнила какую-то западнославянскую пословицу про мужика, свинью и панство. Впрочем, эта дама была искренне убеждена, что в Речи Посполитой литовская шляхта не была вторым сортом рядом с польской, и если б не клятые москали, то современная Беларусь как прямая наследница Великого княжества Литовского сейчас бы осваивала Марс, а не бюджет.
Но вернёмся к нашим баранам, то бишь доброму рыцарю Бертрану. Настолько доброму, что большая часть его жизни прошла в войне за дележ земель и бабла с собственным братом. На мой взгляд, правящий класс, каким бы он ни был, от рабовладельцев античности до современных корпоратов, никак не может изменить своей паразитической сущности. Да, до эпохи массовой доступности образования в основном именно они двигали вперёд науку, поэзию, искусство и философскую мысль (просто потому, что у угнетенной ими основной массы населения не было времени, сил и средств на что-то сверх банального выживания), и многих людей это обманывает. Особенно девочек, в том числе авторок историй в условно-средневековом антураже. Понятно, что на глубинном уровне девочки никогда не перестанут мечтать о максимально сильных, удачливых и обеспеченных мужчинах, а это как раз паразиты из правящих кругов. Я просто хочу напомнить, что с вероятностью 99% все мы — потомки отнюдь не голубокровых вашбродей, и сочувствия представителям правящих классов даже в рамках художественной книги я не понимаю. Например, в ходе чтения «Проклятых королей» Дрюона мою радость от череды смертей Капетингов уменьшала лишь мысль о том, что на их место придут точно такие же.
Поэтому, в частности, в Crusader Kings я радуюсь всякий раз, когда баронов удаётся спровоцировать на бунт, чтобы казнить половину и у всех отнять деньги, титулы и претензии на какую-то особенность. Крестьянские бунты же я стараюсь предотвращать в зародыше. Классовая солидарность, чтоб её.
Трубадуры, первые лирики средневековой Европы. Часть 2
Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжёт,
Ежели солгал я в этом!
Нрав свиньи мужик имеет,
Жить пристойно не умеет,
Если же разбогатеет,
То безумствовать начнёт.
Чтоб вилланы не жирели,
Чтоб лишения терпели,
Надобно из года в год
Век держать их в чёрном теле.
Кто своих вилланов холит,
Их ни в чём не обездолит
И им головы позволит
Задирать — безумен тот.
Ведь виллан, коль укрепится,
Коль в достатке утвердится,
В злости равных не найдёт —
Всё разрушить он стремится.
Если причинят виллану
Вред, увечье или рану,
Я его жалеть не стану —
Недостоин он забот!
Если кто о нём хлопочет,
Он тому помочь не хочет
Хоть немножко в свой черёд.
Злобой он себя порочит.
Люд нахальный, нерадивый,
Подлый, скаредный и лживый,
Вероломный и кичливый!
Кто грехи его сочтёт?
Он Адаму подражает,
Божью волю презирает,
Заповедей не блюдёт!
Пусть Господь их покарает!
Как пример канцоны, предлагаю известную песню Джауфре Рюделя « В час, когда разлив потока»:
В час, когда разлив потока
Серебром струи блестит,
И цветет шиповник скромный,
И раскаты соловья
Вдаль плывут волной широкой
По безлюдью рощи темной,
Пусть мои звучат напевы!
От тоски по вас, далекой,
Сердце бедное болит.
Утешения никчемны,
Коль не увлечет меня
В сад, во мрак его глубокий,
Или же в покой укромный
Нежный ваш призыв,- но где вы?!
Взор заманчивый и томный
Сарацинки помню я,
Взор еврейки черноокой,-
Всё Далекая затмит!
В муке счастье найдено мной:
Есть для страсти одинокой
Манны сладостной посевы.
Хоть мечтою неуемной
Страсть томит, тоску струя,
И без отдыха и срока
Боль жестокую дарит,
Шип вонзая вероломный,-
Но приемлю дар жестокий
Я без жалобы и гнева.
Вообще, вот в истории Рюделя (по легенде он влюбился в крайне благодетельную графиню Триполийскую услышав рассказы о ней, избрал её своей прекрасной Дамой и умер на её руках от болезни полученной им на пути в Триполи и мук любви, конечно) как раз очень ярко выражены те самые экстатически-оргиастические нотки неких таинств. Он подчеркивает, что его Прекрасная Дама – это не земная женщина, далёкая и недостижимая. Именно поэтому он считает её воплощением никогда не видимую им графиню Триполийскую, которая для него – такая неземная и к которой он адресует все эти свои грустные песни. Тут (и вообще в куртуазности) имеет место быть адресация не к женщине как таковой, а к женскому началу, вечноженственному и даже самой Великой матери, чьи мистерии плавно перетекли из античных времён в средневековые только немного изменившись и знатью вполне себе практиковались. Тем паче такой зажравшейся на тот момент как провансальская. И вот это томление, которое должно поддерживать такой тёмный огонь и дающее определённые силы такого же тёмного свойства – это тоже тантрические вещи.
Пасторела, снова Маркабрю (вообще Маркабрю очень суровый и мрачный мужик был по всем описаниям и тут нужно видеть некоторое издевательство трубадура «тёмного стиля» с его стороны):
Встретил пастушку вчера я,
Здесь, у ограды, блуждая.
Бойкая, хоть и простая,
Мне повстречалась девица,
Шубка на ней меховая
И кацавейка цветная,
Чепчик—от ветра
прикрыться.
К ней обратился тогда я:
— Милочка!» Буря, какая!
Вьюга взметается злая!
— Дон! — отвечала девица,—
Право, здорова всегда я,
Сроду простуды не зная.
Вьюга пускай себе злится!
— Милочка! Лишь за цветами
Шел я, но вдруг будто в раме
Вижу вас между кустами,
Как хороши вы, девица!
Скучно одной тут часами,
Да и не справитесь сами —
Стадо у вас разбежится!
—, Дон! Не одними словами,
Надо служить и делами
Донне, восславленной вами.
Право, — сказала девица,—
Столько забот со стадами!
С вами пустыми речами
Тешиться мне не годится.
— Милочка, честное слово,
Но от виллана простого,
А от сеньора младого
Мать родила вас, девица!
Сердце любить вас готово,
Око все снова и снова
Смотрит — и не наглядится.
—— Дон! Нет селенья такого,
Где б не трудились сурово
Ради куска трудового.
Право,— сказала девица,—
Всякий день, кроме седьмого —
Дня воскресенья святого,
Должен и рыцарь трудиться.
—Милочка, феи успели
Вас одарить с колыбели,—
Но непонятно ужели
Вам, дорогая девица,
Как бы вы похорошели,
Если с собой бы велели
Рядышком мне приютиться!
— Дон! Те хвалы, что вы пели,
Слушала я еле-еле,—
Так они мне надоели!
Право, — сказала девица,—
Что бы вы там ни хотели,
Видно, судьба пустомеле
В замок ни с чем воротиться!
— Милочка, самой пугливой,
Даже и самой строптивой,
Можно привыкнуть па диво
К ласкам любовным, девица;
Судя по речи игривой,
Мы бы любовью счастливой
С вами могли насладиться.
— Дон! Говорите вы льстиво,
Как я мила и красива,
Что же, я буду правдива;
Право, — сказала девица, —
Честь берегу я стыдливо,
Чтоб из-за радости лживой
Вечным стыдом не покрыться.
— Милочка! Божье творенье
Ищет везде наслажденья,
И рождены, без сомненья,
Мы друг для друга, девица!
Вас призываю под сень я,—
Дайте же без промедленья
Сладкому делу свершиться!
— Милочка! Вы загляденье!
Полно же без сожаленья
Так над любовью глумиться.
— Дон! Нам велит Провиденье:
Глупым — ловить наслажденье,
Мудрым — к блаженству
стремиться!
Издевательство в первую очередь в том, что благородный рыцарь остался в итоге с носом. Как видим, это такое осовремненное продолжение и некоторое усечение темы буколик Вергилия и в тоже время прообраз более поздней пасторали, в которой рыцарь со временем заменён пастушком.