Мы все чему нибудь учились

Мы все чему нибудь учились

10 крылатых фраз из романа « Евгений Онегин», употребляемые в 21 веке

1.
« …МЫ ВСЕ УЧИЛИСЬ ПОНЕМНОГУ
ЧЕМУ-НИБУДЬ И КАК-НИБУДЬ,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть…»

Сегодня это выражение, как правило, употребляется в ироническом ключе, рассуждая о дилетатстве, о неглубоких, поверхностных познаниях в какой-либо области…

« Что вам дано, то не влечёт
Вас непрестанно змий зовёт
К себе, к таинственному древу.
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД ВАМ,
А БЕЗ ТОГО ВАМ РАЙ — НЕ РАЙ.»

Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ МНЕ ГОТОВИТ?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.

Любимая и часто упоминающаяся фраза отечественными магами, колдунами, гадалками и прочими шарлатанами. Но вряд ли кто-нибудь из этих людей знает, что особенно популярной эта строка стала благодаря « арии Ленского» в постановке оперы П. И. Чайковского ( 1878).

ЧЕМ МЕНЬШЕ ЖЕНЩИНУ МЫ ЛЮБИМ,
ТЕМ ЛЕГЧЕ НРАВИМСЯ МЫ ЕЙ,
И тем её вернее губим
Средь обольстительных сетей.

Фраза стала по-настоящему народной. Современники обычно говорят не «легче», как у Пушкина, а «больше». Примечательно, что эту мысль, с тем же комментарием поэт высказал за год до создания романа ( 1822) в письме к своему брату, Льву Сергеевичу: «Чем меньше любишь женщину, тем вернее овладеваешь ею. Но это удовольствие достойно старой обезьяны 18-го столетия»…

« А СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК ВОЗМОЖНО,
Так близко. Но судьба моя
Уж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я…

Цитата из монолога Татьяны ( Глава. 8, строфа 47). В этом монологе Татьяна признаётся в любви Евгению Онегину, но говорит о том, что она вышла замуж и, как верная жена, останется верна своему мужу.

Выражение стало особенно популярным после постановки на сцене оперы « Евгений Онегин» П. И. Чайковского. Эти слова звучат в заключительном дуэте Онегина и Татьяны. Кстати, заканчивается монолог ещё одним крылатым выражением:

Я вас люблю ( к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.»

« ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ;
Но юным, девственным сердцам
Её порывы благотворны,
Как бури вешние полям:

В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая дает
И пышный цвет и сладкий плод.

Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мёртвой след:
Так бури осени холодной

В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.»

Классический пример, когда фраза вырвана из контекста и сегодня в большинстве случаев употребляется не к месту. Если прочитать всю строфу от начала и до конца, то станет ясно, что Александр Сергеевич выражал свою мысль в ином ключе, схожую по смыслу с цитатой известного древнеримского поэта Овидия: «Безобразное явление — старческая любовь!»

В опере П. И. Чайковского « Евгений Онегин» эти строки вошли в арию Гремина, мужа Татьяны. Пушкин намеренно иронизировал по поводу пылких, юношеских чувств немолодого человека. Интересно, что сегодня на разницу в возрасте обращают внимание лишь тогда, когда одному из влюблённых далеко за 60 или 70. Когда 40-летний мужчина берет в жены 20-летнюю девушку — критики гораздо меньше…

Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
МОСКВА… КАК МНОГО В ЭТОМ ЗВУКЕ
ДЛЯ СЕРДЦА РУСККОГО СЛИЛОСЬ!
Как много в нем отозвалось!»

Любимая фраза каждого московского экскурсовода, не теряющая своей актуальности. Да, Москва уже далеко не белокаменная, огромная и необъятная, дико современная, но восхищаться столицей мы никогда не перестанем.

В романе описывается, как мать Татьяны Лариной решила на зиму уехать в Москву, взяв с собой Татьяну. Поэт описывает приближение семейства Лариных к Москве.

Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
МЫ ПОЧИТАЕМ ВСЕХ НУЛЯМИ,
А ЕДИНИЦАМИ — СЕБЯ.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно…

Как правило, фраза употребляется в шутливо-ироническом ключе: об амбициозном, тщеславном, заносчивом человеке. А также самоиронично: о своих далеко идущих планах, замыслах…

КТО ЖИЛ И МЫСЛИЛ, ТОТ НЕ МОЖЕТ
В ДУШЕ НЕ ПРЕЗИРАТЬ ЛЮДЕЙ…

Эта фраза перекочевала в 21 век, немного уступив позиции другой фразе, которая ещё леще выражает актуальность современного бытия: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак».

.Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
ПРИВЫЧКА СВЫШЕ НАМ ДАНА
ЗАМЕНА СЧАСТИЮ ОНА.

Фразу о семейной жизни Пушкин позаимствовал из романа Шатобриана « Рене». В оригинале она звучит так: «Если бы я имел безрассудство ещёверить в счастье, я бы искал его в привычке».

В понимании современных институтов брака и семьи, фраза всёменее востребована и употребима, чем, к примеру, в середине 20-ого столетия. Современному человеку обретение душевного равновесия, покоя в привычном укладе семейного быта чертовски мало, и в некотором роде скучно. Об этом свидетельствует статистика последних лет —

по оценкам Всероссийского центра изучения общественного мнения ( ВЦИОМ), больше половины заключёных браков каждый год распадаются. Развод в современном обществе — естественное событие, норма. Каждый четвётый, а это, к слову, около 27% россиян, готов развестись.

Источник

Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь

. люди, которые. хвалятся своею ученостью. оказываются на деле очень плохими учениками. Мнимые великие ученые могут сказать о себе, если будут откровенны: Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь.

Смотреть что такое «Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь» в других словарях:

Мы все учились понемногу, / Чему-нибудь и как-нибудь — Из романа в стихах «Евгений Онегин» (1823 1831) А. С. Пушкина (1799 1837), гл. 1, строфа 5: Мы все учились понемногу, Чему нибудь и как нибудь, Так воспитаньем, слава Богу, У нас немудрено блеснуть. Шутливо иронически: о дилентатстве, неглубоких … Словарь крылатых слов и выражений

Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь — крыл. сл. Цитата из «Евгения Онегина А. С. Пушкина, гл. 1, строфа 5 (1825). … люди, которые… хвалятся своею ученостью… оказываются на деле очень плохими учениками… Мнимые великие ученые могут сказать о себе, если будут откровенны: Мы все учились… … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого

Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь — Мы всѣ учились понемногу, Чему нибудь и какъ нибудь, Такъ воспитаньемъ, слава Богу, У насъ не мудрено блеснуть. А. С. Пушкинъ. Евг. Онѣг. 1, 5. Ср. Aliquis in omnibus, nullus in singulis. См. Не без греха. См. На безлюдьи и Фома дворянин … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)

как-нибудь — I ка/к нибудь = как нибу/дь 1) Каким бы то ни было образом, способом; так или иначе. В деревне он как нибудь устроится. 2) разг. Недостаточно хорошо, кое как, небрежно. * Мы все учились понемногу Чему нибудь и как нибудь (Пушкин) 3) разг. Когда… … Словарь многих выражений

как-нибудь — КАК НИБУДЬ, КАК НИБУДЬ, нареч. 1. Каким бы то ни было образом, способом; так или иначе. В деревне он как нибудь устроится. 2. Разг. Недостаточно хорошо, кое как, небрежно. * Мы все учились понемногу Чему нибудь и как нибудь (Пушкин). 3. Разг.… … Энциклопедический словарь

ка́к-нибудь — и как нибудь, нареч. 1. Каким бы то ни было образом, способом; так или иначе. Обо мне беспокоиться нечего. Меня друзья как нибудь пристроят. Салтыков Щедрин, Пошехонская старина. Арсений Романович торопился как нибудь приладить подтяжку. Федин,… … Малый академический словарь

что́-нибудь — чего нибудь и т. д. (см. что 1), мест. неопределенное. Какой нибудь предмет, явление и т. д. из ряда подобных или безразлично какой предмет, явление и т. д. Мы все учились понемногу Чему нибудь и как нибудь, Так воспитаньем, славу богу, У нас… … Малый академический словарь

Пушкин Александр Сергеевич — (1799 1837) Российский поэт, писатель. Афоризмы, цитаты Пушкин Александр Сергеевич. Биография • Презирать суд людей нетрудно, презирать суд собственный невозможно. • Злословие даже без доказательств оставляет поти вечные следы. • Критики… … Сводная энциклопедия афоризмов

Источник

Глава первая

И жить торопится, и чувствовать спешит.
Князь Вяземский[2]

«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»

Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbe€, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.

лондонский одет—
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.

,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!

Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!

Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.

XIII. XIV

,
Онегин едет на бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.

окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

XVIII

венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись.

Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?

Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.

Всё хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился– и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло5) мне надоел».

Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.

XXIII

Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной,—
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.

Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.

В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический Словарь.

XXVII

У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.

XXVIII

Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.

Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави Боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.

Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.

XXXII

Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.

XXXIII

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

XXXIV

Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь.
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.

XXXVI

Но, шумом бала утомленный,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за€ полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?

XXXVII

Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.

XXXVIII

Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.

XXXIX. XL. XLI

XLIII

И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать– но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.

И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он– с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.

Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

XLVII

Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:

Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.
Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.
На взморье далеком сребристые видны ветрила
Чуть видных судов, как по синему небу плывущих.
Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,
И пурпур заката сливается с златом востока:
Как будто денница за вечером следом выводит
Румяное утро.– Была то година златая.
Как летние дни похищают владычество ночи;
Как взор иноземца на северном небе пленяет
Сиянье волшебное тени и сладкого света,
Каким никогда не украшено небо полудня;
Та ясность, подобная прелестям северной девы,
Которой глаза голубые и алые щеки
Едва оттеняются русыми локон волнами.
Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят
Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени;
Тогда Филомела полночные песни лишь кончит
И песни заводит, приветствуя день восходящий.
Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;
Роса опустилась; ………………………
Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,
Нева не колыхнет; разъехались гости градские;
Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;
Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;
Лишь крик протяженный из дальней промчится
деревни,
Где в ночь окликается ратная стража со стражей.
Все спит. ………………………

И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.

XLVIII

Въявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит,
Что проводит ночь бессону,
Опершися на гранит.

(Муравьев. Богине Невы)

Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.

Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.

Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.

Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили
И после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин– сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.

Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.

мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?

Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.

LVIII

Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?»
И, други, никого, ей-богу!
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем;
Но я, любя, был глуп и нем.

Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *