На чем основаны книги акунина
Борис Акунин
Борис Акунин — псевдоним, настоящее имя — Григорий Шалвович Чхартишвили.
Писатель, японист, литературовед и переводчик. Свои художественные литературные произведения публикует под псевдонимом Борис Акунин.
Родился писатель 20 мая 1956 г. в Тбилиси. С 1958 г. живёт в Москве. Закончил историко-филологическое отделение Института стран Азии и Африки (МГУ), имеет диплом японоведа. Занимался литературным переводом с японского и английского языков. В переводе Чхартишвили изданы японские авторы Юкио Мисима, Кэндзи Маруяма, Ясуси Иноуэ, Масахико Симада, Кобо Абэ, Синъити Хоси, Такэси Кайко, Сёхэй Оока и др.
Работал заместителем главного редактора журнала «Иностранная литература» (1999-2000), главный редактор 20-томной «Антологии японской литературы», председатель правления мегапроекта «Пушкинская библиотека» (Фонд Сороса).
Автор книги «Писатель и самоубийство» (М.: Новое литературное обозрение, 1999), литературно-критических статей, переводов японской, американской и английской литературы (Юкио Мисима, Кэндзи Маруяма, Ясуси Иноуэ, Корагессан Бойл, Малкольм Брэдбери, Питер Устинов и др.).
С 1998 года Григорий Чхартишвили пишет художественную прозу под псевдонимом «Борис Акунин». Японское слово «акунин» не имеет адекватного перевода на русский язык. Приблизительно его можно перевести как «злой человек», «человек, не соблюдающий законов», «разбойник», но это благородный разбойник. Подробнее об этом слове можно узнать в одной из книг Б. Акунина (Г. Чхартишвили) «Алмазная колесница». Критические и документальные работы Григорий Чхартишвили публикует под своим настоящим именем.
Помимо принёсших ему известность романов и повестей из серии «Приключения Эраста Фандорина», Акунин создал серии «Приключения сестры Пелагии», «Приключения магистра», «Жанры» и был составителем серии книг наиболее ярких произведений современных западных беллетристов «Лекарство от скуки».
О творчестве так называемого «Бориса Акунина»
Пару лет назад я сделал вывод, что распиаренный советский писатель Борис Акунин остро нуждается в ударе арматурным прутом ночным горшком по голове. Как же у меня родилось это, не лишенное бесспорности умозаключение? Попробуем восстановить ход моей мысли и расставить векторы в нужных направлениях.
. Поскольку, он, в отличие от своего отца не является кадровым сотрудником ГБ и не может легально простреливать русским головы, свою деятельность по садированию титульной нации наш герой перенес на страницы. И здесь есть смысл пройтись по его творчеству.
Цикл о Фандорине – интересная литературная провокация. Шоколадная конфета с помадкой из цианида. С аппетитом разгрызаешь, тут же понимаешь, что съел что-то не то – но уже поздно. Как в годы моего золотого детства пела знатная группа «Технология»:
Скорая помощь летит на красный, но все напрасно, уже напрасно…
Можно пройтись просто по порядку. В «Азазеле» с помощью героя громят секретную, но хорошую организацию. Организация эта, виновато закатывая глаза, рассылает налево и направо киллеров, но автором ей выписана индульгенция: ведь она обеспечила технический прогресс и смягчение нравов в мировом масштабе. Плюс, злые русские обидели детей…
Или другой популярный сериал – про монахиню Пелагию. Там расставлены примерно те же акценты. Монахи – алкаши и педерасты. Священники – юдофобы даже на Святой Земле. Чиновники Святейшего Синода – интриганы и убийцы. Его глава, Победоносцев – сумасшедший маньяк-изувер, обожающий мочить в сортире. А в целом, русские, по Акунину – глупое и нетолерантное быдло, массово записывающееся в черносотенцы из иррационального страха перед евреями. Читаешь и понимаешь: этот народ созрел для уничтожения.
Ну и так далее, можно подробно проанализировать подтекст каждого романа, но общим выводом будет – невиданный градус злобы и жестокости в адрес России и русских, нескрываемая симпатия и одобрение к их врагам, небывалые наглость и упорство в утверждении, будто белое это черное, а черное – это белое. Дополнением идет лубочная картинка Японии с верными до гроба самураями, опасными и отважными ниндзя, презрением к смерти и честью возведенной в культ, которая имеет к реальности не большее отношение, чем образ России как средоточия зла.
Но это ладно. Смешно другое: литератор по образованию вроде как историк. Но в приличных странах таких «историков» бросают с Бруклинского моста с ногами, зацементированными в жестяном тазике. Профессионал, взявшийся составлять более или менее подробный список акунинских ляпов в любой его книге, очень скоро начинает грезить о том, как набрасывает на писательскую шею [макаронную] удавку и как следует ее затягивает. Честное офицерское: число фактических ошибок, небрежностей и прямого вранья практически в каждом романе можно измерить трехзначным числом. Азиат Акунин, кстати, в курсе, поэтому совершает не особенно сложный маневр: объявляет, что книжки его не исторические, а «по мотивам реальных событий». Но нас не проведешь. Недостаточно намазать лицо гуталином, чтобы стать негром.
Ну, хорошо, хорошо. Пусть фанатичный азиат мечтает извести все 150 миллионов русских на этой планете. Пока он не взялся претворять это в жизнь, по закону он чист. Пусть по всем дисциплинам, кроме марксизма-ленинизма в дипломе у Акунина стоят неудовлетворительные оценки – если бы мы стали карать по этому критерию, пришлось бы перебить пол-России. Но, может, хотя бы беллетрист он отличный, и на страницах его дивных книг пестрят красоты стиля, мудрые житейские наблюдения и гениальные словосочетания? Никак нет. Успешность в продажах тут не показатель – век Донцовой и «Санта-Барбары» навсегда ликвидировал возможность делать выводы о качестве продукта исходя из спроса на него.
Литературных достоинств лично я не обнаружил. В заимствованиях из Гиляровского, Пикуля, Лескова, каких-то японских бумагомарателей Акунина уже уличали – я повторяться не стану. Вспомню какой-нибудь образчик совсем уж адового ламерства. Например, в романах о Пелагии Чхартишвили изначально пытается как-то подделываться под классику, но ближе к концу попытки стилизации заканчиваются. Ну, как заканчиваются? Автор пытается выжать из себя сочинение на заданную тему «Как говорили в России 100 лет назад», со стереотипными «бабоньки», «как-с», «право, голубчик» и непременным «органичным» вворачиванием иностранных словечек: «ну это же, Антон Михалыч, прямо frappant!». Выглядит все это на уровне школьной художественной самодеятельности. Там, где азиат пытается подражать европейцам целенаправленно – в «Ф.М.», например, выходит что-то совсем жалкое и неутешительное.
So long, дорогие читатели.
Мой комментарий: этот пост господина русского офицера является идеальным образчиком «пещерного антисемитизма» на борьбу с которым мировое еврейство тратит ежегодно миллиарды долларов США. Поэтому, вполне вероятно, что столь резкая, но местами бесспорно правдивая статья появилась в ЖЖ не случайно.
Борис Акунин: спаситель российской литературы
Наверное, вы не раз слышали о детективах Эрасте Фандорине и Пелагии. Может, вы читали серию книг «История Российского государства»? Все эти книги признанная классика российской литературы. Но знаете ли вы, кто есть Борис Акунин? Как в нем проснулся талант писателя? В каких жанрах он пишет? Все это я постараюсь описать в моем посте, посвященному этому потрясающему автору.
Из всех наслаждений, отпущенных человеку, самое изысканное — шевелить мозгами.
С 1998 года Григорий Чхартишвили пишет художественную прозу под псевдонимом «Борис Акунин». Японское слово «акунин» не имеет адекватного перевода на русский язык. Приблизительно его можно перевести как «злой человек», «разбойник», «человек, не соблюдающий законов». Подробнее об этом слове можно узнать в одной из книг Б. Акунина «Алмазная колесница». Однако, документальные и критические работы Григорий пишет под настоящим именем.
Первое апреля 1997 года — это день дураков, в который я вдруг понял, что буду писать роман. Я хорошо запомнил этот день, потому что в тот момент я расстался с серьезной профессией литературного переводчика и перешел в несерьезную профессию писателя
После успеха Фандорина, Борис решил отойти от этой серии и перейти к новой части своей библиографии – Пелагии. В 2001 году, Акунин выпускает книгу «Пелагия и белый бульдог». Книга повествует о приключениях монахини Пелагии. Пелагия наделена необычайной интуицией, позволяющей успешно расследовать жуткие преступления. Всего, про монахиню вышло три книги и одна экранизация. Благодаря оригинальному сочетанию детектива, приключений и религиозной тематики, эта работа получила множество положительных отзывов и попала в список бестселлеров.
Что за времена настали. Эпоха немногословных решительных женщин и говорливых рефлексирующих мужчин.
Нет ничего лучше на свете, чем любить одиночество… Если владеешь искусством одиночества, это делает тебя сильным, свободным и бесстрашным
В 2007-2011 годах Борис Акунин создал десять небольших зарисовок, объединенных в цикл “Смерть на брудершафт”. Сам автор охарактеризовал эту работу как роман-кино. Цель создания этой эпопеи — включить воображение читателя, чтобы он представил все происходящее в виде киноленты у себя перед глазами. Историческое время, охватываемое книгами — Гражданская война и революция 1917 года. В каждой главе показана та высокая степень отчаянья, трагичности, жестокости, которая была присуща времени гибели великой империи. В повести «Операция «Транзит»» рассказывается об отправке в Россию в знаменитом запломбированном вагоне личности, призванной изменить ход русской истории. «Батальон ангелов» посвящен трагической истории первого в России женского батальона смерти.
11 января 2012 года Борис Акунин в своём блоге в «Живом журнале» подтвердил, что именно он является автором, скрывающимся под псевдонимом Анатолий Брусникин и Анна Борисова. Брусникин является автором исторических произведений “Девятный Спас”, “Герой иного времени” и “Беллона”. Псевдонимом с женским именем Григорий подписал свои романы с оттенками мистики, фантастики и психолого-философского реализма “Там…”, “Креативщик”, “Vremena goda”. Эксперимент оказался не провальным, но и не блестящим, и в начале 2012 года Акунин завершил его — чтобы начать еще более масштабный и амбициозный. С 2012 года, автором была придумана еще одна серия книг под названием «Семейный альбом». Книги данной серии показывают уже иного Акунина – философа, мыслителя, повзрослевшего автора. Работы представляет собой сложную связь философских размышлений с художественной прозой. Хотелось бы, конечно, какого-нибудь позитива, но это серия является более осмысленным творчеством автора.
Судьба любит подшутить над теми, кто слишком заботится о своём достоинстве.
С недавних пор, Григорий осовременил свое творчество, создав свой блог посвященный истории. Главным плюсом блога, автор считает: живое общение с поклонниками, возможность публикации кратких рассказов и статей. Сейчас в его блоге уже более 150 тысяч подписчиков. Специально для заинтересованных, я оставляю ссылку. Подпишитесь – не пожалеете.
Григорий Чхартишвили неоднократно критически высказывался против действующей системы российской власти. Так, в частности, в одном из своих интервью он назвал Владимира Путина императором Калигулой, «которые предпочитает, чтобы его больше боялись, чем любили». Кроме того, он неоднократно говорил о своем негативном отношении к идее «вечного правителя». В последние годы, впрочем, писатель принимает участие и в некоторых общественно-политических акциях. В 2011 году он выступил с критикой фальсификации выборов в Госдуму, в 2012 становится одним из учредителей Лиги Избирателей. Акунин публично поддерживает оппозиционера Алексея Навального. В 2012 году вместе с писателями Быковым и Улицкой подписывает открытое письмо с протестом против закрытия иностранного фонда «Династия».
Секрет успеха Акунина — выбор момента. Россиянам всегда недостает середины — центристской силы в политике, среднего класса, литературы, рассчитанной на обывателя. Недостаток стабилизирующего центра привел к некоторым драматическим «заносам» в их истории, но теперь они уже по горло сыты театральными моментами и яркими цветами и предпочитают экспериментировать, по крайней мере сейчас, с такими экзотическими вещами, как зарабатывание денег и обычная повседневная жизнь. Сюда входит и чтение, но лишь как способ отвлечься и развлечься, а не для поисков «истины», каковую им раньше обещали как правящий режим, так и подпольный самиздат. А еще россияне, по самым разнообразным причинам, стремятся воссоединиться с дореволюционным прошлым, образ которого был столь искажен советской пропагандой. Романы Акунина удовлетворяют всем этим потребностям. Их действие происходит в России, которой правят цари, в смысле языка они пародируют стиль XIX века. Каждая глава снабжена подзаголовком (например, глава первая, «в которой описывается некая циничная выходка»), а сыщика, стоящего в центре повествования, автор постоянно называет «наш герой» — элементы, которые или позабавят, или будут раздражать, в зависимости от вкуса читателя.
Дао и постмодернизм творчества Бориса Акунина
Первая и последняя попытка совместить аналитическую психологию с литературоведением( 2004 г.)
Среди массовых литературных проектов последних лет особое место занимает литературный проект Бориса Акунина. Действительно: впервые за много лет интеллектуальная критика стала анализировать массового писателя, причем не под рубрикой «чтиво», а среди обычных произведений арт-литературы.
Мы попытаемся рассмотреть феномен Бориса Акунина в тесной связи с современной философско-идеологической и общекультурной ситуацией, с некоторыми политическими событиями и экономическими явлениями.
2.Борис Акунин о себе и своем творчестве.
«Эссеист, литературный переводчик, беллетрист Григорий Шалвович Чхартишвили родился 20 мая 1956 года в Грузии. С 1958 года живет в Москве. Учился в школах № 23 и 36.
Под впечатлением от японского театра Кабуки поступил на историко-филологическое отделение Института стран Азии и Африки МГУ и стал японоведом.
Работал заместителем главного редактора журнала «Иностранная литература», однако в начале октября 2000 года ушел оттуда, чтобы заниматься исключительно беллетристикой.
Главный редактор 20-томной «Антологии японской литературы», председатель правления мега проекта «Пушкинская библиотека» (Фонд Сороса).
Автор книги «Писатель и самоубийство» (М.: Новое литературное обозрение, 1999), литературно-критических статей, переводов японской, американской и английской литературы (Юкио Мисима, Кэндзи Маруяма, Ясуси Иноуэ, Корагессан Бойл, Кобо Абэ, Такако Такахаси, Малкольм Брэдбери, Питер Устинов и др.) и беллетристических произведений, написанных под псевдонимом Борис Акунин (романы и повести серий «Приключения Эраста Фандорина», «Приключения сестры Пелагии» и «Приключения магистра»)».Составитель сборника наиболее ярких произведений современных западных беллетристов «Лекарство от скуки».
В одном из интервью сам Чхартишвили открывает секреты своего творчества достаточно подробно, хотя нез без определенной степени лукавства.
— Видите ли, помимо писания книги по японской литературе, я ведь занимался литературным переводом. Это работа с языком, на который переводят.
— Работа литературного переводчика состоит в том, чтобы взять некое иноязычное произведение- растение и пересадить его на нашу почву. В результате оно становится русским растением, звучит на русском языке, существует по его правилам. Там образность может быть иная, идеи другие, но все равно это вполне в русле нашей литературы. Любой профессиональный переводчик должен очень хорошо владеть русским языком, гораздо виртуознее, чем писатель. Последний вправе разработать свой литературный стиль и пользоваться только им, а переводчик должен владеть разными стилями, в идеале — всеми.
— После такой 20-летней школы, когда мне приходилось переводить разных авторов, иногда подстраивая их под какую-то уже существующую русскую стилистику, иногда выдумываю стилистику, которой не было прежде. Это очень хорошая практика ремесла — работа со слогом и текстом. Поэтому, когда мне для моей нынешней литературной игры нужно сымитировать стиль того или иного русского писателя, для меня это не составт особого труда.
— Я человек планового хозяйства, люблю придумывать архитектурные конструкции. Знал, что будет сначала одна литературная серия, про этакого харизматичного, привлекательного сыщика. Потом она будет разветвляться в еще две серии. Предполагал, что это произойдет где-то на третьем году существования проекта. Так и вышло. Одна более литературна, другая совсем не литературная. Зная себя, представлял, что надоест писать одно и то же. Мне все время нужно менять правила игры. Мало того, чтобы романы об Эрасте Фандорине не были похожи один на другой, нужно писать не только о Фандорине, поскольку герой начинает надоедать мне, а я ему. Значит, нужно еще что-то. Потом и этого стало мало. Должна быть еще, допустим, драма, экранизации. И вот все это сейчас происходит.
— Помимо литературной составляющей проекта — еще и бизнес-проект. Не просто ради зарабатывания денег. Они не могут быть основной целью. Деньги — что-то такое, что само собой образуется, если все правильно устроено, нечто сопровождающее, подразумевающийся гарнир к котлете, главное — чтобы котлета была правильной. С точки зрения бизнес проекта, интересно создать некую систему, в центре которой находится не издатель и не литературный агент, а автор. Поэтому у меня три издательства и три литагента. Чувствую себя кем-то вроде дирижера, который этим оркестром управляет. Дирижирующий композитор, который свою симфонию не отдает в чужие руки. В этом есть некоторая степень параноидальности, но мне так интереснее.
. То, что вы говорите по поводу литературного ремесла, традиционно русская точка зрения на писателя и его работу. Я к писательству отношусь иначе. Мне не приходится себя ломать и заставлять, потому что не отношусь к работе как к кресту, великой миссии и т.д. Для меня это все равно игра. Часто серьезная игра. Вообще игра — дело серьезное. Играть несерьезно не имеет смысла.
. Почему? Зависит от игры. С одной стороны, переводческая работа приучила к дисциплине. Работаю по графику, быстро. С другой, не считаю себя писателем с большой буквы, который томится в ожидании вдохновения. У меня не бывает вдохновения, у меня бывает настроение. Владею собственной методологией написания романов. Она похожа на строительство дома. Чтобы построить дом, мне нужно вдохновение, идея, зерно, с которого начинается книжка, любая мелочь.
. С этим проблем нет. У меня есть специальный файл идей на будущее. Там их больше, чем когда-либо смогу написать. Потом просто рисуешь проект, проверяешь его, начинаешь строить по кирпичикам. Потом начинаешь заниматься интерьером и отделкой. Обычная работа. Я не отношусь к ней как к какому-то вдохновенному труду. «(интервью со Светланой Коротковой для «ЗН»)
Итак, творчество для Бориса Акунина – это игра, игра по определенным правилам. А его литературный проект – это, прежде всего, по признанию самого же автора, бизнес-проект. Даже сам псевдоним Б. Акунин может быть понят двояко, в переводе с японского он означает «злой человек», к тому же его можно прочитать как фамилию известного анархиста «серебряного века» Бакунин. А если учесть, что Чхартишвили двадцать лет посвятил японкой литературе, и действие его романов относится как раз к серебряному веку, то и тут мы сталкиваемся с определенной игрой.
В одном из многочисленных интервью Чхорташвили признается, что в кино он хотел бы сыграть мистера Фрейби, если мы наберем в русском регистре эту английскую фамилию, то получим опять таки Акунина.
3.Общая характеристика романов.
Действие романов, героем которых является непосредственно Фандорин, происходит в пореформенной России XIX века. Б. Акунин выстраивает на первый взгляд исторически верную картину, но иногда дает свою собственную, подчас фантастическую трактовку известных событий. Весь смысл, который Б. Акунин влагает в создаваемую им историческую имитацию, выражена на обороте обложке книг из серии «Приключения Эраста Фандорина»: «Памяти 19 столетия, когда литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом».
Подобное подчас вольное обращение вызвало разную реакцию в нашей критике. Некоторые авторы не касаются концептуально-исторических построений Б. Акунина, а характеризуют исключительно его умение создать ауру пореформенной России. Тогда оценки исключительно положительные: А. Вербиева находит произведения писателя «полными исторических реалий» (Вербиева 2000:6). Достоверную атмосферу второй половины 19 века отмечает и С. Дубин (Дубин 2000: 410).
Значит ли это, что критика Б. Акуниным царизма непоследовательна и что он своего рода правый либерал? Вряд ли: если бы Романовы сразу же решились обменять мальчика на бриллиант, то это еще более бы характеризовало их как слабых политиков, так как они пожертвовали бы государственными интересами ради личных интересов, ради благополучия одной семьи. Да и потом, наконец, тогда бы фабула детектива не получила развитие.
Итак, массового читателя Б. Акунин пленил. А что писали о нем критики?
Ядро всех хвалебных статей в адрес Б. Акунина одно и тоже: восхищение текстами писателя как постмодернистскими. Например, А. Вербиева из «Еx libris НГ» писала, что Б. Акунин стал «постмодернистом в детективном жанре» (Вербиева 1999б:13). Причем постмодерн Б. Акунина характеризуется обычно исключительно формальными признаками: цитат-ность, интертекстуальность, ироничность.
Мы сейчас не будем говорить о том, насколько вообще такие признаки, как цитатность, интертекстуальность, иронизм и проч., можно назвать постмодернистскими, насколько они интересны. Это спор давний, и он относится скорее к области признания непризнания постмодернизма как такового. Однако в теории все выглядит волне верно: интеллектуальны читатель находит в произведениях Б. Акунина всевозможные цитаты и аллюзии, намеки на известные исторические и культурные события; наслаждается блестящими стилизаторскими способностями автора. Массовый читатель, как говорит Л. Новикова, «прежде всего, следит за интригой, ожидая убийцу» (Новикова 2001а:14), и думает, что там дальше будет.
Иначе говоря, перед нами знаменитая постмодернистская теория американского критика Лесли Фидлера, которую он описал в своей статье «пересекайте границы, засыпайте рвы», демонстративно опубликованной в журнале Playboy в 1969 году.
Л. Фидлер начинает статью с провозглашения «агонии литературного модерна» и начала эпохи постмодерна. Под литературой модерна он подразумевает ту, которая говорит, что только она только является самым прогрессивным репрезантом чувства и формы и что за ее пределами новации бессмысленны. Литература модерна не скрывала, что была элитарной, но такое представление об искусстве, по Фидлеру, существует только в обществе классовом и не соответствует обществу постиндустриальному и массовому (Вельш 1992: 113).
В связи с этим Л. Фидлер призывает к стиранию границ между «элитарной» и « массовой» литературой, одновременно выступая против шаблонной бульварной литературы. Он надеется, что постмодернизм осуществит это стирание, в результате чего одно и тоже произведение будет интересно и массовому читателю и интеллектуалу. Достичь этого можно методом « двойного кодирования»: т.е., к примеру, заключить сложную философскую притчу в детективную форму (Вельш 1992,114-115).
Объясняя, зачем необходимо это стирание границ, Л.Фидлер говорит: «Элитарная литература, находясь, как она полагает, на вершине, есть не богатство духа, а его беднота», так как такая литература лишает себя той части культуры, которая находится чуть ниже этой вершины. Одновременно со стиранием границ происходит ликвидирование зазора между художником и публикой.
По мнению критиков, Aкунин смешивает в своих произведениях массовую литературу и элитарную, благодаря этому произошла реабилитация детективов. Многие сетуют на обильную цитатность и интертекстуальность романов Акунина. На мой взгляд, есть определенное настроение, стилизация под Достоевского, Чехова, Крестовского.
Постмодернизм Акунина начинается с пародии на конкретные произведения.
« Нащупать авторскую точку зрения в постмодернистском тексте довольно непросто. Персонажи настолько убедительно отстаивают свои убеждения, что не можешь определиться, кому сопереживать. И совершенно расплывчаты воззрения того, кто все это выдумывает. Его будто бы и нет, он присутствует в повествовании, словно фантом, призрак, оправдывая знаменитый тезис о смерти автора. Текст существует сам по себе, а Акунин сам по себе. Акунин — Фантом, Выдумка, Мифология. Хочется даже пошутить, что Акунин — неуловимый Фантомас, с которым борется бесстрашный Фандор(ин). И хотя удары, наносимые отважным сыщиком, достаточно мощные, автору все равно удается улизнуть, к неподдельному удивлению публики, чтобы вновь явиться впоследствии в новом преступном амплуа.
В восточной философии существует персона, которая просто создана для подобного авторского розыгрыша. Это легендарный Лао-цзы, тоже персонаж-фантом, живший, вероятно, в VI веке до нашей эры, а может, и не живший, поскольку, кроме преданий, о нем до нас ничего не дошло. Рассказывают, что Лао-цзы был уроженцем царства Чу и вроде бы работал архивариусом при чжоуском дворе (на память сразу же приходит зловещий библиотекарь Хорхе из “Имени розы”), а перед тем как уехать на запад верхом на буйволе, оставил по велению таможенного чиновника книгу “в пять тысяч слов”. Книга носила название “Дао дэ цзин”, “Книга о пути и добродетели”. Путь (дао) стал, во многом стараниями Лао-цзы, центральной категорией китайской философии. Лао-цзы создал самую радикальную ее ветвь — даосизм. Впоследствии даосизм стал философией протеста, философией низов в отличие от аристократического и насаждаемого сверху конфуцианства.
Притом многие из даосов симпатизировали криминальным элементам, кстати сказать, у одного из самых знаменитых приверженцев даосизма, учителя Ле, было прозвище “Защита Разбойников”. Понятно, чей жизненный опыт использовал человек, выбравший псевдоним “акунин”.
Против чего же протестуют Лао-цзы и его последователи и как они трактуют дао-путь? Протестуют они против так называемых благ цивилизации (в ту пору основных благ цивилизации было два — ирригация и освоение железа) и призывают вернуться к естественности, природной гармонии. Эта естественность, простота истины и есть, по существу, НебесноеДао, о котором пишет философ: “Нужно меньше говорить, следовать естественности. Быстрый ветер не продолжается все утро, сильный дождь не продержится весь день. Кто делает все это? Небо и земля. Даже небо и земля не могут сделать что-либо долговечным, тем более человек. Поэтому он служит дао. Кто служит дао, тот тождествен дао”(23).
Мир у Акунина, если присмотреться к нему внимательней, устроен по законам небесного дао. Во всяком случае, только этим можно объяснить пристрастие автора к дорогам и путям. Все в мире совершается по требованию великого Пути. Общество, государство и человек представлены Акуниным в духе Лао-цзы. Путь понимается обоими как великая Порождающая Пустота, которая движет миром и к тишине которой необходимо постоянно прислушиваться. Дао и есть изначальная пустота, которая придает смысл нашей жизни. Если бы жизнь была переполнена, если бы в ней не было пустоты и простоты, она не имела бы смысла. Это видно из примера: кувшин ценен не стенками из глины, а тем, что в него можно наливать что-либо, то есть он ценен именно своей пустотой.
Приведем некоторые аргументы.
Первое сходство — в том, что в Москве генерал-губернатора князя Владимира Долгорукого также предпочитают естественность прогрессу. Большинство нововведений века прогресса появляется здесь нехотя, с большим скрипом. Так, телеграф в полицейском управлении появляется почти случайно, благодаря петербуржцу Бриллингу, прогрессисту и “человеку будущего”. Предложение о строительстве метрополитена даже не рассматривается как нечто стоящее. Более того, сама Москва именуется в тексте чаще всего “первопрестольной” или “древней столицей”. Акунин постоянно подчеркивает именно провинциализм Москвы по сравнению с передовым Петербургом. Провинция приветствует естественный ход вещей, чтит традицию, любит, когда все идет своим чередом. (Позднее, когда провинциализма Москвы будет уже недостаточно, Акунин в другой серии романов перенесет повествование в настоящую провинцию, “к истокам” непосредственной искренней чистоты.) Но в Москве хоть и являются противниками прогресса, тем не менее не преклоняются перед стариной. Как бы то ни было, строят новые храмы, следят за парижской модой и публикациями в прессе. На прошлое российской государственности с его крепостным правом и жестокостью правления жители Москвы оглядываются с неохотой. Получается довольно странная временная ориентация — прошлое уже кончилось, а будущее еще не наступило. На что же опереться настоящему? Оно как бы провисает в воздухе, оказывается без опоры. В этом провисании — центральная проблема постмодерна, и в нем же — одна из главных проблем даосизма.
Незаметность правления превозносит также и Акунин! Ему очень хорошо удаются теневые фигуры, их много, и все они исполнены обаяния. При императоре Александре II такими фигурами выступают чиновник Мизинов и князь Корчаков. Далее при князе Долгоруком в Москве реально решения принимает Фрол Ведищев, да и в Петербурге есть свой серый кардинал — великий князь Кирилл Александрович, “monsieur NN”, как он представляется Ахимасу Вельде в “Смерти Ахиллеса”.
Чем реальней у тебя власть, тем незаметней ты должен быть. Лидерские качества тех, кто не на виду, тысячекратно усиливаются: “Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являясь старшим, не повелевать — вот что называется глубочайшим дэ”(51). На похоронах Соболева Ахимас сравнивает происходящее с нелепым марионеточным театром, а себя сравнивает с кукловодом, дергающим за ниточки. Гордость переполняет его. Но, повстречавшись с Кириллом Александровичем лицом к лицу, он меняет точку зрения: “Какая неожиданная встреча, monsieur NN. Ахимас проводил взглядом осанистую фигуру в кавалергардском мундире. Вот кто истинный кукольник, вот кто дергает за веревочки. А кавалер Вельде, он же будущий граф Санта-Кроче, — предмет реквизита, не более того. Ну и пусть”.
Далее. Настоящий властитель ищет возможности избегнуть прямого противостояния и не ввязывается в военные конфликты: “Когда в стране существует дао, лошади унавоживают землю; когда в стране отсутствует дао, боевые кони пасутся в окрестностях” (46). Характерным примером, отстаивающим противоположную точку зрения, у Акунина является генерал Михаил Соболев, пытающийся совершить военный переворот. Естественно, что он терпит сокрушительное поражение. Екатерина Александровна Головина: “Он верил в историческую миссию славянства и в какой-то особенный русский путь, я же считала и считаю, что России нужны не Дарданеллы, а просвещение и конституция”.
Да и сам автор, как уже отмечалось, верен принципу непреднамеренного действия. Он знает многое, но не выказывает своей точки зрения, проповедуя знаменитую заповедь: “Знающий не говорит, говорящий не знает” (56). И постоянно искушает действием и словом. Искушает Фандорина и всех его антагонистов. Преступники терпят поражение потому, что действуют вопреки непреднамеренной активности. Они опережают сыщика, а иной раз и самого автора на один ход, к тому же у каждого есть личный интерес, индивидуальная выгода, которая заставляет их забыть небесное дао. Каждый из них выбирает свой путь, личное счастье, и этим они отличны от Фандорина, который всецело предан чести и служению, никогда не ставя их в угоду личным интересам. “Социальная сущность „недеяния” Лао-цзы не означает непротивления злу, как понимают обычно, — пишет один из наших первых исследователей и переводчик „Дао дэ цзин” Ян Хин-шун, — а представляет собой грозное предостережение тем, кто из-за личных корыстных интересов нарушает естественные законы дао и доводит общество до невыносимо тяжелого состояния, когда народ даже перестает бояться смерти”8.
Поскольку этикет противоречит естественности, он не может служить образцом для подражания. Всевозможные правилаприличия (хороший тон, ритуалы, церемонии, все, что называется емким китайским словом ли) подвергаются вышучиванию и осмеянию. О чопорной испорченности европейцев нелицеприятно высказывается плывущий на “Левиафане” японец Гинтаро Аоно, в “Смерти Ахиллеса” именно приличия использует в качестве ширмы для совершения преступления наемный убийца Ахимас. Условности поведения вредны, они затрудняют непосредственное общение. Апогеем подобной философии является “Коронация”, действие которой разворачивается вокруг Церемонии, ради свершения которой венценосная семья (как она представлена в романе) готова на самые что ни на есть противоестественные деяния. Акунин доводит ситуацию до абсурда — Романовы для спасения престижа вынуждены отдавать преступнику регалии самой церемонии, исторические драгоценные камни. И действие ведется от лица дворецкого, всеми силами старающегося соблюсти “комильфо”. Беда только в том, что, погрязнув в дебрях этикета, Романовы игнорируют естественные нужды простого народа, игнорируют отцовские и просто человеческие чувства.
Наиболее надежный источник взглядов самого Акунина, который можно почерпнуть из текста, — поведение английского дворецкого Фрейби, тоже героя “Коронации”. Когда Акунина спросили в каком-то интервью, кого он хотел бы сыграть в экранизациях своих произведений, он ответил, что согласен сыграть, пожалуй, только англичанина Фрейби, да и то “за большие деньги”. И это не случайно, потому что в данном случае писатель пользуется излюбленным шифром, опробованным во многих произведениях. Если набрать фамилию Freyby в русском регистре на обычной клавиатуре, то получится “Акунин”. Фрейби — это и есть сам Акунин, его литературный двойник.
Мистер Фрейби и в самом деле прелюбопытный субъект, с которым у Акунина много общего даже в биографическом плане. Он постоянно читает беллетристические романы, в чем можно углядеть явный намек на литературно-критическую деятельность. Затем Фрейби проявляет себя и как переводчик, когда дарит Зюкину русско-английский разговорник. Фрейби — слуга, но служит не ради благополучия господ, а “ради себя самого”, в отличие от Зюкина или фандоринского Масы, беззаветно преданных (правда, каждый на свой манер) господам.
Кстати сказать, Фрейби живет по образцу даосского недеяния. Вот как его поведение оценивает придирчивый Афанасий Зюкин: “Мне сделалось любопытно — в флегматичной манере англичанина ощущалась не то поразительная, превосходящая все мыслимые границы леность, не то высший шик батлеровского мастерства. Ведь пальцем о палец не ударил, а вещи разгружены, распакованы, развешаны и все на своих местах!”(Г.Циплаков»Новый мир» 2001 № 11)
29.Шульпаков Глеб.»Писатель-призрак,или путь самурая».»ELLE»июль 2001