Напрасно я бегу к сионским высотам о чем
Комментарий к одному четверостишию А. С. Пушкина
В 1836 году Пушкин написал горькие строки:
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам.
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя след пахучий.
В «Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова». имеется текст, напоминающий тему стихотворения Пушкина:
«Как лев подстерегает добычу, так и грехи – делающих неправду» (27: 10).
Эта апокрифическая книга создана примерно в 300 году до н.э. израильским священнослужителем и не вошла в ТАНАХ, поскольку он был сформирован на несколько веков раньше. Книгу Бен Сираха, популярную, как у евреев, так и у христиан, позднее включали в некоторые издания «Ветхого Завета».
В современных публикациях часто утверждают, что А.С.Пушкин от «афеизма» молодости в последние свои годы пришел к православию.
По мнению ряда исследователей (С.Франк, Ф.Раскольников и др.), зрелый Пушкин верил в Провидение, но не отдавал предпочтения какому-либо одному из традиционных вероучений.
Был ли А.С.Пушкин знаком с «Книгой премудрости сына Сирахова»? Нет сомнений. В феврале 1825 г. в конце письма из Михайловского в Петербург он дал поручение брату, Льву Сергеевичу:
«P. S. Слепой поп перевел Сираха (смотр. «Инвалид» № какой-то), издает по подписке — подпишись на несколько экз. »
Примечание: Слепой поп — Г. А. Пакатский; в 1825 г. издал «Книгу премудрости Иисуса, сына Сирахова».
Таким образом, литературный источник, которые вдохновил А.С.Пушкина на создание загадочного стихотворения, – «Книга премудрости…».
«Напрасно я бегу к сионским высотам…» А. Пушкин
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
Дата создания: начало июля 1836 г.
Анализ стихотворения Пушкина «Напрасно я бегу к сионским высотам…»
Незавершенное стихотворение «Напрасно я бегу к сионским высотам…» относится к 1836 году. Изначально Пушкин хотел включить его в так называемый каменоостровский цикл. По мнению ряда литературоведов, в итоге произведение было заменено другим – «Отцы пустынники и жены непорочны…». Стихотворения связаны между собой общими мотивами. В обоих речь идет о переживании греха и желании очистить душу. «Отцы пустынники и жены непорочны…» – философско-религиозное высказывание на тему покаяния. Поскольку произведение «Напрасно я бегу к сионским высотам…» осталось незаконченным, сложно сказать, к каким бы выводам пришел Пушкин в финале. Можно лишь предположить, что лирический герой бы покаялся, обратился за помощью к Господу.
Рассматриваемый текст наполнен христианскими образами. В Библии Сион фигурирует в качестве святой горы, жилища и дома Бога. Также его принято связывать с именем Давида – царя и пророка. Лирический герой пушкинского стихотворения стремится достичь сионских высот, олицетворяющих беспорочность и совершенство Господа. Вот только попытки его пока напрасны – накопившиеся за жизнь плохие поступки и помыслы тянут душу вниз. Вторая строка – «Грех алчный гонится за мною по пятам…» – позволяет перейти к образам животных. Перед читателями предстает картина погони льва за оленем. Они выбраны Александром Сергеевичем неслучайно. В религиозных текстах лев зачастую связан с демоническими силами. Нередко бес превращался в царя зверей. Например, архонт Михаил, дьявольский слуга и антагонист Бога, имел лик льва. Что касается образа оленя, то он сопряжен с Господом. К нему принято прибавлять эпитет «златорогий», относящийся к солнечному свету. Кроме того, в псалмах олень (лань) служит олицетворением души, стремящейся к Богу. В третьем стихе поэт упоминает «песок сыпучий», подразумевая, что погоня льва за жертвой происходит в пустыне. Здесь можно увидеть связь со стихотворением Пушкина «Пророк» (1826). Его лирический герой по «пустыне мрачной влачился», «духовной жаждою томим».
«Напрасно я бегу к сионским высотам…» – разговор о трудностях, подстерегающих человека по дороге к Божественному. Причем сложности носят не внешний, а внутренний характер. Нет главнее врага для человека, нежели он сам. Мотив этот Александром Сергеевичем выстрадан. Сколько раз в стихотворениях он провозглашал желание следовать высокой цели, сколько раз потом происходил откат назад из-за невозможности противостоять соблазнам! Тем не менее, по мнению поэта, не стоит прекращать движение к Господу. Нужно просто понимать, что путь этот чрезвычайно сложен.
Анализ стихотворения Пушкина “Напрасно я бегу к сионским высотам…”
Незавершенное стихотворение “Напрасно я бегу к сионским высотам…” относится к 1836 году. Изначально Пушкин хотел включить его в так называемый каменоостровский цикл. По мнению ряда литературоведов, в итоге произведение было заменено другим – ” Отцы пустынники и жены непорочны…”. Стихотворения связаны между собой общими мотивами.
В обоих речь идет о переживании греха и желании очистить душу. “Отцы пустынники и жены непорочны…” – философско-религиозное высказывание на тему покаяния. Поскольку произведение
Рассматриваемый текст наполнен христианскими образами. В Библии Сион фигурирует в качестве святой горы, жилища и дома Бога. Также его принято связывать с именем Давида – царя и пророка.
Лирический герой пушкинского стихотворения стремится достичь сионских высот, олицетворяющих беспорочность и совершенство Господа. Вот только попытки его пока напрасны – накопившиеся за жизнь плохие
Перед читателями предстает картина погони льва за оленем. Они выбраны Александром Сергеевичем неслучайно. В религиозных текстах лев зачастую связан с демоническими силами. Нередко бес превращался в царя зверей.
Например, архонт Михаил, дьявольский слуга и антагонист Бога, имел лик льва. Что касается образа оленя, то он сопряжен с Господом. К нему принято прибавлять эпитет “златорогий”, относящийся к солнечному свету.
Кроме того, в псалмах олень (лань) служит олицетворением души, стремящейся к Богу. В третьем стихе поэт упоминает “песок сыпучий”, подразумевая, что погоня льва за жертвой происходит в пустыне. Здесь можно увидеть связь со стихотворением Пушкина “Пророк” (1826).
Его лирический герой по “пустыне мрачной влачился”, “духовной жаждою томим”.
“Напрасно я бегу к сионским высотам…” – разговор о трудностях, подстерегающих человека по дороге к Божественному. Причем сложности носят не внешний, а внутренний характер. Нет главнее врага для человека, нежели он сам. Мотив этот Александром Сергеевичем выстрадан.
Сколько раз в стихотворениях он провозглашал желание следовать высокой цели, сколько раз потом происходил откат назад из-за невозможности противостоять соблазнам! Тем не менее, по мнению поэта, не стоит прекращать движение к Господу. Нужно просто понимать, что путь этот чрезвычайно сложен.
Related posts:
Криштоф Е. Г.: «Для сердца нужно верить» (Круг гения). Пушкин
Было весело.
«Напрасно я бегу к сионским высотам. «
«НАПРАСНО Я БЕГУ К СИОНСКИМ ВЫСОТАМ. »
Воздух юности, во всяком случае, всю живительную влагу, все звонкие звуки и благоухание его постепенно выжали последекабрьские морозы. Но и без того с юностью, даже с долго державшейся молодостью он давно распрощался. После похорон матери, после поездки в Москву в поисках материалов по истории Петра I Пушкин написал на Каменном острове новый цикл стихов.
В стихах этих другой воздух. Как его определить?
Он сух и прозрачен, так что не оставляет никаких иллюзий. Этот воздух географически кажется мне сродни тому, над библейской (каменной же!) долиной, где происходило моление о чаше. Это последний воздух. Сквозь этот воздух видна и недоступность прошлого, и краткость будущего. Его нагая беспощадность заставляет (зная, что в последний раз) пересматривать ценности, подводить итоги.
Свобода и на этот раз остаётся желанной. Но какая? Увидеть воочию обломки самовластья Пушкин не надеется уже много лет. Естественный ход вещей, внятный ему, может быть, больше, чем кому бы то ни было из современников, заставил его ещё в 1823 году с горечью, вернее, с отчаянием написать: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы?»
Эта свобода в обозримом будущем не маячила.
Камер-юнкерским мундиром, прочтением писем к жене, гоненьями цензуры была попрана свобода творческая, независимость семейственная. То, что он состоял под тайным надзором, вряд ли ускользнуло от его понимания, просто самому себе не хотелось признаваться. Наваливалась худшая зависимость — денежная, долги всё увеличивались, и вот в это время пишется каменноостровский цикл. Между прочим, «Памятник» тоже вполне можно к нему отнести. Но гордые и горькие строки «Памятника» со школьной скамьи знают все. Я же хочу напомнить другое стихотворение.
И это писал редактор «Современника», замышлявшегося не ради одних журнальных спекуляций, то есть прибыли, но ради влияния главным образом.
Удовольствие вольно путешествовать (в чём Пушкину, кстати, всегда отказывали), созерцая, дивясь, что и говорить, многого стоит. Но Пушкин был не Зинаида Волконская, не Карл Брюллов, хорошо, удачно для себя проживший 13 лет в Италии, и даже не Гоголь.
Пушкин был тот человек, который в 1834 году написал: «Что значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда».
Правда, он устал. До какой степени, можно понять, взглянув на портрет кисти И. Л. Линева. Обязательно найдите его. У меня не хватит слов, чтоб описать этот страдальческий, почти перед слезами взгляд светлых глаз. Этот горький, но уже спокойный рот человека, увидевшего, что конец близок.
Когда-то, совсем молодым, Пушкин писал:
Что он мог видеть восемнадцатилетним? Вот сейчас он заглянул за порог. Что ж, выход ещё был, чтоб переступить этот порог живым, надо было изменить себе.
С портрета Линева Пушкин смотрит далеко. И я бы сказала: в прошлое. Смотрит взвешивая. Что? Всю призрачность своей веры в Николая I? Всё лицемерие императора, на заре своего царствования заявившего: «Мы существуем для упорядочения общественной свободы и для подавления злоупотребления ею». Теперь ясно виделось: только для подавления.
— ни с того, который рисовал Кипренский, ни с тропининского, ни с портретов Райта, Гиппиуса, Соколова — он так не смотрит. Там взгляд прямо на вас, на ближние или же дальние предметы. Здесь же он уже запределен.
Таким, с поределыми и как бы слежавшимися волосами, с губами, складка которых, кроме всего прочего, говорила ещё о недоумении, таким вот он мог опять появиться в гостиной Карамзиных любым октябрьским, ноябрьским или декабрьским вечером 1836 года.
— Александр Сергеевич, вам чаю? — обратилась к нему хозяйничавшая за столом Софья Николаевна.
Он кивнул и поднял глаза. В самой их глубине, помимо воли, мелькнула надежда на сочувствие.
— Дядюшка Вяземский сегодня обещал быть, — сообщила Софья Николаевна, отводя от себя его невысказанную и вообще неизвестно о чём просьбу.
Тем более что Пушкин подозвал к себе Россета и, судя по изменившемуся выражению лица, говорил тому что-то язвительное. Снова, значит, был в своей тарелке (так она поняла).
Лицо его разгорелось, он держал Аркадия Россета за руку, говорил горячо и, сам не замечая, сгибал и разгибал пальцы собеседника.
Софья Николаевна повела глазами, предлагая Россету спасение бегством в соседнюю комнату, где Муханов наигрывал что-то отчаянное на фортепиано и велись какие-то свои, прерываемые смехом, счёты с жизнью.
Россет повёл головой отрицательно: в нём жило почтение к поэту, и он был сострадателен.
Ну что ж, и она не была жестока, в ней просто не оказалось способности сердечного проникновения. Она не хотела отвлекаться от того, что сию минуту веселило её тоже не слишком избалованную участием душу.
Она кликнула молодёжь к чаю и заметила, что Пушкин уже стоит, готовясь уходить и договаривая какие-то последние слова Аркадию. Они были строчками стихов:
«Оды». И грозил на будущее?
Нет, решительно, к сионским бесстрастным высотам ему было рано.
. В ту ночь, укладываясь спать и уже горячо, истово помолясь, Софья Николаевна долго переставляла какие-то мелочи на туалетном столике. Долго в раздумье то поднимала, то сводила тяжёлые брови. Лицо Пушкина стояло перед нею, и она никак не могла отмахнуться от него.
Дядюшка Вяземский, друг давний и умный человек, вот кто должен наставить Пушкина. Но и между ними пробежал холодок.
Как много, однако, холода было в отношениях между людьми. Как мало, если взглянуть правде в глаза, оказалось бы готовых разделить с нею горести, а не одни прогулки верхом или поездки в Петергоф, Павловск, Царское Село.
её от многого, что могло составить предмет огорчений. Милая весенняя трава и ещё не вовсе распустившиеся листья на охранительно протянутых над землёй ветках стояли в её плотно прикрытых глазах. Она вздохнула глубоко и облегчённо. Что ж! Следовало радоваться каждой удавшейся минуте. И отодвигать всё, что грозило разбить сердце.
Последнее, что она вспомнила, засыпая, была баночка французской помады. Её накануне так трогательно преподнёс Дантес.
ПОЛИТИКА
ЭКОНОМИКА
Недвижимость
Криминал
КУЛЬТУРА
ОБЩЕСТВО
СПОРТ
ЗДОРОВЬЕ
Наука
Образование
Технологии
Транспорт
Курьезы
Все новости Украины
Региональные
ПОЛИТИКА
ЭКОНОМИКА
Недвижимость
Криминал
КУЛЬТУРА
ОБЩЕСТВО
СПОРТ
ЗДОРОВЬЕ
Наука
Образование
Технологии
Транспорт
Курьезы
Все новости Украины
Региональные
От редакции. 8 февраля 2017 года «вся прогрессивная общественность» бывшего СССР будет отмечать 180-летие трагической дуэли на Черной речке. И мы подумали: чем не повод снова обратиться к личности и творчеству знаменитого российского поэта, чтобы ответить на сакраментальный вопрос: «Каким он парнем был?».
Желаем посетителям нашего сайта приятного и занимательного чтения.
(Вниманию потенциальных издателей: у вас есть уникальная возможность через редакцию «фр Азы» связаться с автором и первым получить эксклюзивные права на издание книги целиком.)
Все части Пушкинианы читайте здесь
17. «НАПРАСНО Я БЕГУ К СИОНСКИМ ВЫСОТАМ. »
. Год 1836-й выдался для Пушкина воистину черным годом. Радостного в нем было мало. Так, 29 марта, после тяжелой болезни, умерла мать поэта Надежда Осиповна. Пушкин, который последние минуты провел рядом с ней, был очень опечален. Также с начала тридцать шестого года начались пушкинские мытарства с журналом «Современник», издание которого он затеял. Мало того, что ему постоянно приходилось преодолевать трудности, связанные с цензурой (которые он создал себе сам своими эпиграммами на С. С. Уварова), работать дни напролет над редактурой, вкладывать собственные деньги и т. д., и т. п., так еще и дело это оказалось убыточным: вместо 2500 подписчиков едва набралось 700.
В результате один только № 4 «Современника» дал чистого убытку 7500 рублей. Слабый интерес публики сильно смутил поэта: ведь к тому времени у Пушкина в больших количествах оставалась нераспроданной еще и «История Пугачевского бунта» (затраты на которую — 20 тысяч рублей — профинансировал император)! Судя по всему, публика к нему охладевала.
А долги росли с чудовищной быстротой и на момент смерти поэта составили 138 тысяч рублей (для сравнения: как придворный, Пушкин получал 5 тысяч рублей годового жалования).
«Я так перед тобою виноват, что и не оправдываюсь. Деньги ко мне приходили и уходили между пальцами — я платил чужие долги, выкупал чужие имения, а свои долги остались мне на шее. Крайне расстроенные дела сделали меня несостоятельным. и я принужден у тебя просить еще отсрочки до осени. Я в трауре и не езжу никуда», — слезно молил Пушкин 9 июля 1836 г. своего приятеля И. А. Яковлева об отсрочке долга.
Конечно, были еще доходы от литературной деятельности, однако не стабильны и не столь велики, чтобы и семью обеспечить, и журнальный проект поддержать. Дошло до того, что Пушкины начали закладывать личное имущество («8 августа 1836 г. взято Пушкиным у Шишкина 7060 руб. под залог шалей, жемчуга и серебра». — Архив опеки над имуществом Пушкина.)
Под гнетом неудач поэта все чаще посещали хандра и уныние, что отразилось и в его поэзии: «Напрасно я бегу к сионским высотам. », «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», «Когда за городом, задумчив, я брожу», «Была пора: наш праздник молодой» — все эти стихотворения 1836 г. буквально пронизаны предчувствием скорой гибели. И даже единственное христианское стихотворение Пушкина «Отцы пустынники и жены непорочны» было написано Александром Сергеевичем во все том же 1836 г. Видно, что поэт испытывал душевный кризис.
Граф П. X. Граббе вспоминал о том периоде: «Мы обедали и провели несколько часов втроем. К досаде моей, Пушкин часто сбивался на французский язык, а мне нужно было его чистое, поэтическое русское слово. Русской плавной, свободной речи от него я что-то не припомню; он как будто сам в себя вслушивался. Вообще пылкого, вдохновенного Пушкина уже не было. Какая-то грусть лежала на его лице».
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
/«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит», 1834 г./
С мнением Блока трудно не согласиться, ведь за весь 1836 год поэт выдавил из себя. 7 страниц поэтических текстов (см. Полное собрание сочинений).
Впрочем, Александр Сергеевич пытался искусственно взбодрить себя, в т. ч. и в стихах:
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу,
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою.
Еще хранятся наслажденья
Для любопытства моего,
Для милых снов воображенья,
Для чувств. всего.
/Из неоконченного, 1836 г./
Хорохорился он и перед женой. Весьма примечательно в этой связи его письмо Наталье Николаевне от 6 мая 1836 г.: «Я не раскаиваюсь в моем приезде в Москву, а тоска берет по Петербургу. На даче ли ты? Как ты с хозяином управилась? что дети? Экое горе! Вижу, что непременно нужно иметь мне 80 000 доходу. И буду их иметь. Недаром же пустился в журнальную спекуляцию — а ведь это все равно, что золотарство, которое хотела взять на откуп мать Безобразова: очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависеть от полиции. Того и гляди, что. Черт их побери! У меня кровь в желчь превращается. Целую тебя и детей. Благословляю их и тебя. Дамам кланяюсь». Начал он, что называется, за здравие, а закончил. чертом и превращением крови в желчь.
«Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам.
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий».