Нарратив что это такое в политике
О нарративах и о политике. Часть 1.
А можно и так: Америка, прикрываясь привлекательными лозунгами, стала мировым лидером за счёт агрессивной военно-дипломатической силы, а также роли доллара в мировой экономике.
Или возьмём Путина. Можно сказать так:
Путин вытащил страну из разрушительного хаоса 90-х, поднял экономику, укрепил оборонную мощи и вернул России роль субъекта мировой политики.
Путин за двадцать лет своего правления так и не запустил на полную мощность экономику страны, посадив Россию на нефтегазовую иглу, разрушил конкуренцию в политической жизни и установил режим личной власти.
Постмодернисты учат нас, что для нарратива способ изложения самодостаточен и он не обязан отражать реальную историю. Сравним нарратив и рассказ. Рассказ – способ передачи информации, стремящийся к объективности. Нарратив – «объясняющий рассказ». Это, скорее, субъективное повествование, в котором оценки повествователя и его субъективные эмоции играют важнейшую роль. «Нарратив не просто излагает события, но делает их доступными для понимания, систематизирует причинно-следственные связи». Нарратив упрощает реальность. Он подстраивает реальные факты и события под себя, благодаря чему появляется возможность осмысления сложных и запутанных политических ситуаций. «Нарративы играют роль линз, сквозь которые независимые элементы существования рассматриваются как связанные части целого. Они задают параметры повседневного и определяют правила и способы идентификации объектов, которые подлежат включению в дискурсивное пространство».
Мини-текст нарратива содержит концептуальное ядро, которое может быть развёрнуто в варианты большого текста. Приведу, в заключение, ещё один пример, на этот раз из набора военных нарративов. Его использовала администрация Буша во время атаки 11 сентября:
На этом я свою сумбурную вводную часть закончу. Она и так получилась огромной, а ведь пост, к которому я хотел дать пояснения, будет совсем небольшим. Завтра, надеюсь, я его и напишу. А пока пускай будет так: продолжение следует.
П.С. Жирным шрифтом я выделил прямые цитаты, а вот источники я уже не помню, поскольку бегло пробежал по выданным Яндексом ссылкам и выдернул оттуда несколько кусков информации, не записывая источников. Прошу авторов меня простить. Жарко было, поленился.
Публикации
Также по теме
Иными словами, прошлое становится историей тогда, когда оно не просто сохраняет значение в настоящем, но и воздействует на формирование контуров будущего. С этой точки зрения историческая память, как одна из главных составляющих основ истории, обнаруживает свою недостаточность. Возникает необходимость дополнить знание, сформированное на основе памяти, более сильными аргументами. Их можно найти не только традиционными методами, например, в ходе археологических или источничниковедческих изысканий, но и в исторической культуре, изучении устного творчества народов и его более современной формы – свидетельств очевидцев.
А вот последняя (в числе многого другого) основана именно на разного рода нарративах.
Формулируя нарративы, оформляя в них факты и события, воплощая жизнь в выгодном для нас (для политических или бизнес-лидеров) повествовании, мы расширяем свои возможности воздействия на людей.
На уровне индивидуального сознания задача нарратива – позиционирование себя как вневременного субъекта оценки, которому свойственны простые человеческие слабости, включая известные психологические механизмы вытеснения негативного опыта, то есть по сути дела некая герменевтика личного опыта. Нарративы и коллективного и индивидуального восприятия имеют общие корни, поскольку осмысливаются в категориях упорядочения объекта повествования, решения приоритетных задач, определения мотивов изложения последовательности событий и, наконец, ответственности за результат такого изложения.
Нарратив – инструмент связности и придания смысла, располагающийся за пределом юридических понятий суверенитета и независимости наций.
О значении «психологического нарратива» в конструировании и защите персональной идентичности, о том, что люди обычно излагают свою жизнь в нарративе или в некотором рассказе о себе, писали Й. Брёйер и З. Фрейд, Гален Стросон, Э. Гидденс, Д. МакАдамс и многие другие (4).
П. Рикер в работе «Время и нарратив» подробно описал, как именно это происходит, каким образом исторические события становятся источниками консолидации этнической солидарности и идентичности через коммеморацию, через проявление недоверия одного этноса к другому (5).
После холодной войны сформировалось множество конфликтующих между собой нарративов, в которых различные действующие лица по-разному расставляли акценты в описании разворачивавшихся перед ними исторических конфликтов: славяно-албанский (сербско-косоварский), арабо-израильского (палестино-израильский), ирако-иранского (не в последнюю очередь суннито-шиитский), нарратив континентального Китая и Тайваня, китайско-тибетский, чечено-русский (в том числе и политический нарратив сепаратисткой Чечни и федеральной власти России), армяно-азербайджанский, киргизо-узбекский, англо-ирландский (где ядро-католико-протестантская противостояние), грузино-южноосетинский, грузино-абхазский и многие другие. В этих нарративах, среди много другого, нашла свое выражение и историческая память, и культура народов. Например, в 2000 г. стартовал международный проект историков в рамках Scholar’s Initiative (SI), инициированный проф. Ч. Инграо (6). Семь групп историков примерно по 260 человек, писали нарративы о событиях в Косово с разных точек зрения (7).
Сербско-косоварский нарратив
У косоварского нарратива свои собственные начало, дуга, окончание и своя иерархия в перечислении несправедливостей, побед и триумфов.
Сербский нарратив дает иную хронологию событий, их причин и по-другому расставляет нравственные акценты. Этническая и политическая идеология отыскивается в исторической памяти.
Палестино-израильский нарратив
В 2000-2005 гг. Институтом исследований мира и Ближнего Востока (PRIME) был проведен весьма показательный эксперимент. Группа израильских и палестинских историков, в целях укрепления взаимопонимания подростков в Израиле и Палестине, написали своего рода учебник истории. Слева страницы излагался израильский национальный нарратив, справа- палестинский, а посредине оставлено место для заметок учеников. В обоих нарративах были указаны три исторических события – Балфорская Декларация, арабо-израильская война 1948-1949 гг., и первая интифада 1987-1993 гг. (12).
О нарративах и о политике. Часть 2.
Если взять Европу, то здесь практически всегда используется нарратив европейских ценностей. Все заявления подаются в свете этого нарратива. Он короток, и я не уверен, что он сформулирован в каком-то официальном документе, но и без этого документа все прекрасно понимают, о чём идёт речь. Этот нарратив разворачивается в длинные тексты, за которыми следуют и действия. Под эту шапкой даже бомбардировки становятся гуманитарными, человеколюбивыми.
За океаном, как мне кажется, большее хождение имеет нарратив свободы. И ведь не поспоришь, свобода – одна из важнейших ценностей. Все имеют право на свободу. Все люди и все народы. И вот, если в стране с неугодной властью возникает протестное движение, пускай и совсем незначительное (а если не возникает само, то можно его попытаться создать), оно объявляется народом, и тут же следуют заявления в рамках этого нарратива – США поддерживает стремление народа к свободе и будет помогать ему её обрести.
Сейчас, кстати, в ходу новый нарратив – противостояние демократических стран и автократических режимов. И уже под его прикрытием предпринимаются действия, которые этот нарратив «крышует».
А что же наши работники идеологического фронта? Какие нарративы они формируют и используют? Или у нас, поскольку идеология запрещена, не может быть ничего, стоящего выше практики? Своеобразные политические позитивисты? Похоже, что так. Вот и остаётся восклицать «вы всё врёте», вспоминать международное право, на которое давно уже положили более весомые аргументы, или обиженно вопрошать – «а где факты?». Факты теперь не имеют первостепенного значения, нарративы формируют свою «реальность», неотличимую от реальности реальной (простите за тавтологию). И даже более убедительную. Можно, конечно, лет через десять-двадцать доказать свою правоту, да только кому она будет нужна?
Это всё высокая политика. Но каждый может припомнить случаи из своей жизни, когда спор становится бессмысленным, если нарратив вашего оппонента диаметрально противоположен вашему. Вы просто не будете слышать друг друга. Все, наверное, или сами принимали участие, или видели в соцсетях длинные простыни дискуссий, по-научному называющиеся срачем, в которых спорщики видят предмет дискуссии с точки зрения разных нарративов. И если кто-то думает, что ему удастся поменять чужой нарратив, то он идеалист и наивный человек. Сейчас все умны, и каждый пионер мнит себя стратегом государственного масштаба. Как минимум.
Я неоднократно выражал своё недовольство насильственным внедрением в состав русского языка разного рода коворкингов. Но нарратив – другое дело. Можно, конечно, продолжать использовать слова «интерпретация», «версия» и так далее, но, во-первых, они слишком многозначны, а, во-вторых, потускнели от частого использования. Надо отряхнуть с ног своих прах обветшалых и неработающих представлений и влить в мехи новые вино молодое. С ярким и выразительным вкусом. И народ к нему потянется!
==============
Мета-нарративы являются важным компонентом политических нарративов, поскольку они включают в себя искусственность повествования в политическом контексте. Они играют центральную роль в формировании понимания реальности посредством создания истории под прикрытием величия и рассказов о развитии или расширении.
СОДЕРЖАНИЕ
Задний план
Различные варианты использования политического повествования
Выборы в США в 2016 году
Сила повествования и повествования в политике была подчеркнута президентскими выборами в США в 2016 году, которые создали среду, которая позволила повествованию стать основой для формирования у людей общего чувства принадлежности. Коллективный характер идентичностей и мнений, сформировавшихся вокруг этих историй, а также тональность сообщения повествования повлияли на голосование людей. Повествование о культурной утрате, которое Трамп увековечивал на протяжении всей своей кампании, основывалось на моральной панике, которая уже существовала в стране. Теории политического нарратива предполагают, что появление определенных типов нарратива происходит из настроений, уже существующих в нашей культуре, и что политические деятели просто предлагают способ восстановления ситуации.
Дело Австралии и детей за бортом
Политический нарратив часто используется для противодействия предполагаемым угрозам в обществе, поскольку действия против общей угрозы могут мобилизовать политическую поддержку и отвлечь внимание от основных проблем. Филип Раддок, министр иммиграции во время этого события, заявил средствам массовой информации 7 октября 2001 года, что силы обороны Австралии вмешались, когда предполагаемое «судно незаконного захода» вошло в австралийские воды и якобы выбросило их детей за борт. Эта история была впоследствии увековечена различными высокопоставленными министрами австралийского правительства, такими как министр обороны Питер Рейт и премьер-министр Джон Ховард. Однако эта история была закрыта Специальным комитетом Сената Австралии для расследования морского инцидента, который обнаружил, что Филип Раддок и другие министры правительства использовали этот рассказ как политический инструмент во время федеральной избирательной кампании 2001 года.
Повествование использовалось на протяжении всей политической истории Австралии. Политические выступления являются одним из наиболее заметных инструментов для передачи политической информации в Австралии, и это делается ежегодно с помощью австралийской бюджетной речи, которая поддерживает рассказ Содружества об управлении и расходах. Хотя политические выступления не являются уникальными для австралийского контекста, они исторически сформировали многие вехи для нации, особенно те, которые касаются вопросов коренных народов, таких как извинения премьер-министра Кевина Радда перед коренными народами Австралии в 2008 году.
Нацистская Германия и антисемитизм
Повествования, созданные нацистской Германией, важно учитывать при обсуждении политических нарративов, поскольку они охватывают то, как ложь и устранение фактов могут иметь пагубные последствия. В этом контексте рассказывание историй используется не только как политический инструмент, но и как средство построения идеологий через искаженную политическую реальность.
Гендерный политический рассказ
Политические нарративы часто исключают маргинализированные группы, включая женщин, из-за патриархальной истории политической системы. Концепции, лежащие в основе гендерного политического нарратива, включают в себя то, как женщины формируются в этих нарративах, и то, как они были исключены из их создания. Это в значительной степени связано с недостаточным представительством женщин в политике и гендерным неравенством, которое все еще существует сегодня, что способствует отсутствию нарративов женщин на политической арене.
Важность гендера в политических нарративах проявляется в его влиятельной роли в формировании структуры общества, от того, как мы организуемся, до того, как мы думаем. Таким образом, доминирование мужчин в политических решениях, которые принимаются и продолжают приниматься сегодня, в 21 веке, подчеркивает причину, по которой политические нарративы начали становиться феминистскими с Движением суфражисток и увеличением числа активистов за права женщин в конце 19-го и начале 19- го века. 20 век.
СМИ и содействие политическому нарративу
СМИ сыграли ключевую роль в продвижении и продвижении политических нарративов. В Австралии средства массовой информации использовались как инструмент для распространения повествования, созданного для дела «Дети за бортом», среди общественности. Что еще более важно, СМИ сыграли чрезвычайно важную роль в президентских выборах в США в 2016 году не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. Тем не менее, предвыборная кампания также подчеркнула растущее значение социальных сетей в продвижении политической информации, поскольку они стали наиболее часто используемой платформой для доступа к источникам новостей.
Нарратив что это такое в политике
Политический нарратив — самостоятельно созданное повествование о некотором множестве взаимосвязанных событий, представленное читателю или слушателю в виде последовательности слов или образов.
Политические нарративы, использованные в разных регионах в ходе региональных предвыборных кампаний, часто оказывались поразительно схожи. Политтехнологи применяли опробованные штампы. Вместе с тем с течением времени сюжеты претерпевали определенные изменения. Так, некоторые нарративы, которые политтехнологи активно использовали в ходе региональных избирательных кампаний предыдущего электорального цикла, в настоящем периоде потеряли свою привлекательность. Среди них можно выделить следующие:
Нарратив «страха московского гостя». В российской провинции антимосковские настроения традиционно сильны. Во всех бедах принято обвинять Москву, а не местное руководство. До недавнего времени эти настроения активно эксплуатировались в ходе предвыборных кампаний. Каждая из противоборствующих сторон пыталась внушить избирателям, что оппоненты связаны с «варягами» из столицы, что в случае их победы в регион придут чуждые силы, которые служат интересам московских олигархов, стремящихся скупить регион и устроить экономический эксперимент над его жителями.
Впервые эта тема была опробована на выборах в Законодательное собрание Санкт-Петербурга в 1998 году. В дальнейшем подобные темы прослеживались в ходе избирательных кампаний в Башкортостане (1999 год), в Марий Эл (2000 год), в Чувашии (2001 год), Коми (2001 год), Тюменской области (2001 год), в Калмыкии (2002 год).
С течением времени подача данного тезиса трансформировалась. Федеральный центр стал преподноситься как дружественная провинции сила. Так, в 2004 году команда губернатора Алтайского края Александра Александровича Сурикова проиграла кампанию популярному эстрадному артисту, ныне покойному Михаилу Сергеевичу Евдокимову, несмотря на титанические услилия профессиональных политконсультантов Группы компаний «НИККОЛО-М». В кампанию была вброшена тема угрозы захвата и полного разграбления региона столичными финансовыми группами, которые, якобы, стоят за М.С. Евдокимовым. Создавался яркий и убедительный образ врага. По всему региону пошел призыв «остановить вражеское вторжение» и защитить Алтай. В травлю Евдокимова был включен даже журналист-обличитель Андрей Викторович Караулов (автор и ведущий телевизионной программы «Момент истины»). Создание отрицательного образа М.С. Евдокимова шло при злоупотреблении административным ресурсом, и это было видно невооруженным глазом.
Нарратив «нетрудовых доходов». В большинстве случаев данные обвинения были голословными — конкретных доказательств не приводилось. Так, на выборах губернатора Свердловской области (1999 год) компромат обрушился на основных конкурентов Э.Э. Росселя. Мэру Екатеринбурга Аркадию Михайловичу Чернецкому приписывали жизнь не по средствам, строительство особняков. Другому кандидату Александру Леонидовичу Буркову, лидеру областного Совета избирательного блока «Движение трудящихся за социальные гарантии «Май» — использование служебного положения для личного обогащения в период руководства министерством государственного имущества области.
Президента Республики Чувашия Н.В.Федорова (2001 год) пытались обвинить в укрывательстве доходов, но обвинения были сняты судом.
Чаще всего упреки касались не самих кандидатов во власть, а членов их семей. На выборах в Самарской области (2000 год) сын губернатора К.А. Титова, банкир Алексей Титов задекларировал годовой доход в 25 миллионов рублей. Кампания была отмечена яркой провокационной акцией. На улицах появился рекламный щит: на фоне красной икры черной икрой было выложено «Жизнь удалась! » Через несколько дней в нижней части стенда появилась скромная подпись — «Костя Титов».
Нарратив «страха прихода во власть криминала». Впервые эта тема стала центральной во время выборов губернатора Краснодарского края в 1998 году. Главными противниками являлись, с одной стороны, официальный преемник действующего губернатора А.Н. Ткачев, с другой — мэр краевого центра Валерий Александрович Самойленко. Последнему поставили в вину связь с криминальными структурами, в первую очередь, с так называемой адыгейской мафией. Аргументировалось это тем, что в свое время В.А. Самойленко работал в Адыгее и даже владеет адыгейским языком. На самом деле биография мэра Краснодара была чистой.
Вместе с тем, не всегда информация об уголовном прошлом кандидата способна настроить избирателей против него. Специфика российского общественного сознания — избиратели любят обиженных властью. За рубежом человек, которого преследует закон, как правило, не имеет шансов быть избранным. Публикация сведений о том, что кандидат однажды был задержан полицией, привлекался на судебном процессе, пусть даже в качестве свидетеля, — это пятно на его биографии. Баллотироваться на какой бы то ни было пост ему тяжело, скорее всего, невозможно. В России все наоборот — представить себя жертвой иногда бывает очень выгодно.
Анонимные листовки, гласящие о связи отдельных кандидатов с криминалом, появлялись, например, в Липецкой области. В Тюменской области жертвой «черного PR» стал первый заместитель председателя Совета тюменского регионального отделения «СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ» бизнесмен Владимир Юрьевич Писайкин — были распространены листовки, где его обвиняли в бандитизме. В Республике Коми против главы региона (и лидера регионального списка «Единой России») В.А. Торлопова вышла газета «Граждане!» с подробным изложением якобы совершенных им нарушений закона. В Свердловской области одного из членов списка партии «Народная воля» Г.М. Перского обвиняли в сокрытии якобы имевшейся у него судимости (полученной, правда, не в России, а в Кыргызстане).
Необходимо подчеркнуть, что российские законодатели стараются не допускать превращения информации о судимостях кандидатов в инструмент «черного PR». С 1999 года федеральное законодательство обязывает кандидатов обнародовать сведения о неснятых и непогашенных судимостях. Избирательные комиссии сами пытаются пресекать проникновение во власть криминала и выводить борьбу с этим явлением из поля «черных» технологий в правовое поле.
Нарратив «страха прихода во власть чужаков». Одной из главных тем контрагитации в ходе предвыборных кампаний было и остается противостояние по национальному и религиозному вопросам. В его основе лежит миф о своих и чужих — пришельцах, захватчиках — один из устойчивых стереотипов, посредством которых общественное сознание воспринимает собственный регион. Особенно актуально это звучит для национальных республик и для регионов Сибири, где люди остро осознают свою особенность, исключительность, ощущают некую корпоративность. Обращенность к этим чувствам очень действенна сама по себе, тем более в комплексе с указанием на врага — «чужого».
Нарратив «нечистоплотной личной жизни». В период региональных предвыборных кампаний в СМИ значительно увеличилось количество материалов, посвященных личной жизни кандидатов, негативно влияющих на их образ. При этом они не были открыто привязаны к избирательной кампании.
Нарративы «страха новых социальных реформ». Активно эксплуатировался страх избирателей перед возможными переменами, в первую очередь, социальными реформами. Сразу в нескольких регионах была затронута проблема жилищно-коммунального хозяйства, качества услуг и величины тарифов.
Политтехнологи используют федеральные проблемы, переводя их в региональную плоскость и возлагая вину за них на местных руководителей.
Помимо распространения клеветы и недостоверных сведений в адрес оппонентов, политические движения широко практиковали взаимные обвинения в нарушении законов. Эти темы становились информационным поводом, предметом судебных разбирательств и в конечном итоге частью предвыборной борьбы, одним из сюжетов «черного PR».
— Нарратив «страха московского гостя»: до недавнего времени электорат выражал нежелание видеть у власти в регионе кандидата, навязанного федеральным центром. Теперь центр преподносится как дружественная провинции сила.
— Нарратив «страха химических и радиоактивных отходов»: в анализируемом избирательном цикле был всего один прецедент, когда избирателей запугивали возможностью строительства в их регионе предприятия по переработке отходов. В целом люди стали менее легковерными.
— Нарратив «нетрудовых доходов». В большинстве случаев данные обвинения были голословными — конкретных доказательств не приводилось.
— Нарратив «страха прихода во власть криминала»: как правило, информация о том, что тот или иной кандидат имеет уголовное прошлое, или какая-нибудь из партий связана с криминалом, настраивала избирателей против них. Однако бывали и исключения.
Нарратив «страх прихода во власть чужаков». В основе лежит миф о своих и чужих — пришельцах, захватчиках — один из устойчивых стереотипов, посредством которых общественное сознание воспринимает собственный регион. Особенно актуально это звучит для национальных республик и для регионов Сибири, где люди остро осознают свою особенность, исключительность, ощущают некую корпоративность. Вместе с тем подача национальной темы в последние годы претерпела некоторые изменения.
— Нарратив «нечистоплотной личной жизни». При этом материалы, касающиеся неприглядных сторон личной жизни кандидатов, не были открыто привязаны к избирательной кампании.
— Нарративы «страха перед социальными реформами». Активно эксплуатировался страх избирателей перед возможными переменами. Сразу в нескольких регионах была затронута проблема жилищно-коммунального хозяйства: политических противников обвиняли в росте тарифов, плохом качестве услуг.
Политтехнологи использовали федеральные проблемы, переводя их в региональную плоскость и возлагая вину за них на местных руководителей. Еще одна популярная тема предвыборной агитации — обвинения в неисполнении обязательств перед обманутыми вкладчиками и инвесторами долевого строительства. В некоторых регионах от имени «заказанных» кандидатов обещали закрыть и перепрофилировать бюджетные учреждения: детские сады, больницы.