Как бы чего не случилось человек в футляре
Как бы чего не вышло
Как бы чего не вышло
Впервые встречается в «Современной идиллии» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826—1889), в которой чиновники постоянно повторяют: «Как бы чего из этого не вышло!»
Но популярным это выражение стало благодаря рассказу Антона Павловича Чехова (1860—1904) «Человек в футляре». Главный герой этого рассказа — учитель Беликов был крайне осторожным человеком: «Для него ясны были только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо: «Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло».
Цитируется: как иронический комментарий к поведению робкого, «забитого», излишне осторожного человека, а также к поступкам человека-конформиста, который слепо придерживается обычаев, традиций, норм поведения.
Полезное
Смотреть что такое «Как бы чего не вышло» в других словарях:
Как бы чего не вышло — крыл. сл. Слова учителя Беликова из рассказа А. П. Чехова «Человек в футляре». Цитируются как определение трусости, паникерства … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого
Как продавали БМП-3 — После разработки БМП 2 возникла идея создания новой машины, для которой разрабатывалась и новая база. По ее характеристикам, компоновке, типу двигателя было много споров, в конечном счете предпочтение отдали схеме с задним расположением… … Энциклопедия техники
Как приручить дракона — How to Train Your Dragon … Википедия
где-то, как бы, типа — Он тебе как бы нравится? Парень типа лежал на полу как бы с проломленной головой. Я его где то понимаю. В популярной песенке звучит признание в любви: Я тебя типа лю, типа блю… Такие и подобные фразы постоянно слышатся последние несколько лет … Словарь трудностей русского языка
Когда не вышло у змея — Quand le Serpent Échoua Жанр: Научная фантастика Автор: Пьер Буль Год написания: 1970 год «Когда не вышло у змея» … Википедия
Страх как он есть — Необходимо проверить качество перевода и привести статью в соответствие со стилистическими правилами Википедии. Вы можете помочь улучшить эту статью … Википедия
ВЫЙТИ — ВЫЙТИ, выйду, выйдешь; вышел, шла; выйди; вышедший; выйдя; совер. 1. Уйдя, удалившись, оставить пределы чего н., покинуть что н.; оказаться выпущенным, выброшенным, вытечь. В. из комнаты. В. из за стола (встать и отойти от стола). В. из боя. В.… … Толковый словарь Ожегова
ПОПОВ Павел Сергеевич — (1892 1964), философ и литературовед, один из ближайших друзей Булгакова, автор первого булгаковского биографического очерка, созданного в 1940 г. вскоре после смерти писателя, но опубликованного только в 1991 г. П. родился 28 июля (9… … Энциклопедия Булгакова
Чехов А.П. — Чехов А.П. Чехов Антон Павлович (1860 1904) Русский писатель. Афоризмы, цитаты Чехов А.П. биография • Университет развивает все способности, в том числе и глупость. • Кто не может взять лаской, тот не сможет взять строгостью. • Жениться интересно … Сводная энциклопедия афоризмов
Как бы чего не случилось человек в футляре
Человек в футляре. Антон Павлович Чехов
На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия — Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком.
Не спали. Иван Иваныч, высокий, худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потемках.
Рассказывали разные истории. Между прочим говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и не глупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.
— О, как звучен, как прекрасен греческий язык! — говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищурив глаз и подняв палец, произносил: — Антропос!
И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено — и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:
— Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.
Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело? Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не вышло. А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, — ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, — и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого — Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, — знаете, маленьком лице, как у хорька, — он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и в конце концов исключали и Петрова, и Егорова. Было у него странное обыкновение — ходить по нашим квартирам. Придет к учителю, сядет и молчит и как будто что-то высматривает. Посидит, этак, молча, час-другой и уйдет. Это называлось у него «поддерживать добрые отношения с товарищами», и, очевидно, ходить к нам и сидеть было для него тяжело, и ходил он к нам только потому, что считал своею товарищескою обязанностью. Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…
Иван Иваныч, желая что-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку, поглядел на луну и потом уже сказал с расстановкой:
— Да. Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же, терпели… То-то вот оно и есть.
— Беликов жил в том же доме, где и я, — продолжал Буркин, — в том же этаже, дверь против двери, мы часто виделись, и я знал его домашнюю жизнь. И дома та же история: халат, колпак, ставни, задвижки, целый ряд всяких запрещений, ограничений, и — ах, как бы чего не вышло! Постное есть вредно, а скоромное нельзя, так как, пожалуй, скажут, что Беликов не исполняет постов, и он ел судака на коровьем масле, — пища не постная, но и нельзя сказать, чтобы скоромная. Женской прислуги он не держал из страха, чтобы о нем не думали дурно, а держал повара Афанасия, старика лет шестидесяти, нетрезвого и полоумного, который когда-то служил в денщиках и умел кое-как стряпать. Этот Афанасий стоял обыкновенно у двери, скрестив руки, и всегда бормотал одно и то же, с глубоким вздохом:
— Много уж их нынче развелось!
Спальня у Беликова была маленькая, точно ящик, кровать была с пологом. Ложась спать, он укрывался с головой; было жарко, душно, в закрытые двери стучался ветер, в печке гудело; слышались вздохи из кухни, вздохи зловещие…
И ему было страшно под одеялом. Он боялся, как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались воры, и потом всю ночь видел тревожные сны, а утром, когда мы вместе шли в гимназию, был скучен, бледен, и было видно, что многолюдная гимназия, в которую он шел, была страшна, противна всему существу его и что идти рядом со мной ему, человеку по натуре одинокому, было тяжко.
— Очень уж шумят у нас в классах, — говорил он, как бы стараясь отыскать объяснения своему тяжелому чувству. — Ни на что не похоже.
И этот учитель греческого языка, этот человек в футляре, можете себе представить, едва не женился.
Иван Иваныч быстро оглянулся в сарай и сказал:
— Да, едва не женился, как это ни странно. Назначили к нам нового учителя истории и географии, некоего Коваленко, Михаила Саввича, из хохлов. Приехал он не один, а с сестрой Варенькой. Он молодой, высокий, смуглый, с громадными руками, и по лицу видно, что говорит басом, и в самом деле, голос как из бочки: бу-бу-бу… А она уже не молодая, лет тридцати, но тоже высокая, стройная, чернобровая, краснощекая, — одним словом, не девица, а мармелад, и такая разбитная, шумная, всё поет малороссийские романсы и хохочет. Чуть что, так и зальется голосистым смехом: ха-ха-ха! Первое, основательное знакомство с Коваленками у нас, помню, произошло на именинах у директора. Среди суровых, напряженно скучных педагогов, которые и на именины-то ходят по обязанности, вдруг видим, новая Афродита возродилась из пены: ходит подбоченясь, хохочет, поет, пляшет… Она спела с чувством «Виют витры», потом еще романс, и еще, и всех нас очаровала, — всех, даже Беликова. Он подсел к ней и сказал, сладко улыбаясь:
— Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает древнегреческий.
Это польстило ей, и она стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в Гадячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие дыни, такие кабаки! У хохлов тыквы называются кабаками, а кабаки шинками, и варят у них борщ с красненькими и с синенькими «такой вкусный, такой вкусный, что просто — ужас!»
Слушали мы, слушали, и вдруг всех нас осенила одна и та же мысль.
— А хорошо бы их поженить, — тихо сказала мне директорша.
Мы все почему-то вспомнили, что наш Беликов не женат, и нам теперь казалось странным, что мы до сих пор как-то не замечали, совершенно упускали из виду такую важную подробность в его жизни. Как вообще он относится к женщине, как он решает для себя этот насущный вопрос? Раньше это не интересовало нас вовсе; быть может, мы не допускали даже и мысли, что человек, который во всякую погоду ходит в калошах и спит под пологом, может любить.
— Ему давно уже за сорок, а ей тридцать… — пояснила свою мысль директорша. — Мне кажется, она бы за него пошла.
Чего только не делается у нас в провинции от скуки, сколько ненужного, вздорного! И это потому, что совсем не делается то, что нужно. Ну вот к чему нам вдруг понадобилось женить
На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия, расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия-Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком.
Не спали. Иван Иваныч, высокий худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потемках.
Рассказывали разные истории. Между прочим, говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и неглупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет все сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.
— Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло.
Иван Иваныч, желая что-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку, поглядел на луну и потом уже сказал с расстановкой:
— Да. Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же, терпели. То-то вот оно и есть.
— Много уж их нынче развелось!
Спальня у Беликова была маленькая, точно ящик, кровать была с пологом. Ложась спать, он укрывался с головой; было жарко, душно, в закрытые двери стучался ветер, в печке гудело; слышались вздохи из кухни, вздохи зловещие.
И ему было страшно под одеялом. Он боялся, как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались воры, и потом всю ночь видел тревожные сны, а утром, когда мы вместе шли в гимназию, был скучен, бледен, и было видно, что многолюдная гимназия, в которую он шел, была страшна, противна всему существу его и что идти рядом со мной ему, человеку по натуре одинокому, было тяжко.
Иван Иваныч быстро оглянулся в сарай и сказал:
— Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает древнегреческий.
Слушали мы, слушали, и вдруг всех нас осенила одна и та же мысль.
— Ах же, боже ж мой, Минчик! Чего же ты сердишься, ведь у нас же разговор принципиальный.
А дома, как кто посторонний, так и перепалка. Такая жизнь, вероятно, наскучила, хотелось своего угла, да и возраст принять во внимание: тут уж перебирать некогда, выйдешь за кого угодно, даже за учителя греческого языка. И то сказать, для большинства наших барышень за кого ни выйти, лишь бы выйти. Как бы ни было, Варенька стала оказывать нашему Беликову явную благосклонность.
— Представьте, это оказалось невозможным. Он поставил у себя на столе портрет Вареньки и все ходил ко мне и говорил о Вареньке, о семейной жизни, о том, что брак есть шаг серьезный, часто бывал у Коваленков, но образа жизни не изменил нисколько. Даже наоборот, решение жениться подействовало на него как-то болезненно, он похудел, побледнел и, казалось, еще глубже ушел в свой футляр.
И он не делал предложения, все откладывал, к великой досаде директорши и всех наших дам; все взвешивал предстоящие обязанности и ответственность и между тем почти каждый день гулял с Варенькой, быть может, думал, что это так нужно в его положении, и приходил ко мне, ‘ чтобы поговорить о семейной жизни. И, по всей вероятности, в конце концов, он сделал бы предложение, и совершился бы один из тех ненужных, глупых браков, каких у нас от скуки и от нечего делать совершаются тысячи, если бы вдруг не произошел kolossalische Scandal. Нужно сказать, что брат Вареньки, Коваленко, возненавидел Беликова с первого же дня знакомства и терпеть его не мог.
Или он хохотал, хохотал до слез то басом, то топким писклявым голосом и спрашивал меня, разводя руками:
— Шо он у меня сидить? Шо ему надо? Сидить и смотрить.
Он даже название дал Беликову «глитай абож паук». И, понятно, мы избегали говорить с ним о том, что сестра его Варенька собирается за «абож паука». И когда однажды директорша намекнула ему, что хорошо бы пристроить его сестру за такого солидного, всеми уважаемого человека, как Беликов, то он нахмурился и проворчал:
— Не мое это дело. Пускай она выходит хоть за гадюку, а я не люблю в чужие дела мешаться.
Мне даже жалко его стало. Идем, и вдруг, можете себе представить, катит на велосипеде Коваленко, а за ним Варенька, тоже на велосипеде, красная, заморенная, но веселая, радостная.
И скрылись оба. Мой Беликов из зеленого стал белым и точно оцепенел. Остановился и смотрит на меня.
И он был так поражен, что не захотел идти дальше и вернулся домой.
На другой день он все время нервно потирал руки и вздрагивал, и было видно по лицу, что ему нехорошо. И с занятий ушел, что случилось с ним первый раз в жизни. И не обедал. А под вечер оделся потеплее, хотя на дворе стояла совсем летняя погода, и поплелся к Коваленкам. Вареньки не было дома, застал он только брата.
Беликов посидел молча минут десять и начал:
Коваленко сидел, надувшись, и молчал. Беликов подождал немного и продолжал тихо, печальным голосом:
— И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
— Что же, собственно, вам угодно?
Беликов побледнел и встал.
Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице. Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости.
— Доложить? Ступай докладывай!
Когда он поднялся, Варенька узнала его и, глядя на его смешное лицо, помятое пальто, калоши, не понимая, в чем дело, полагая, что это он упал сам нечаянно, не удержалась и захохотала на весь дом:
И этим раскатистым, заливчатым «ха-ха-ха» завершилось все; и сватовство, и земное существование Беликова. Уже он не слышал, что говорила Варенька, и ничего не видел. Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал.
Через месяц Беликов умер. Хоронили мы его все, то есть обе гимназии и семинария. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала! И как бы в честь его во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами. Варенька тоже была на похоронах и, когда гроб опускали в могилу, всплакнула. Я заметил, что хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает.
Вернулись мы с кладбища в добром расположении. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!
Учитель гимназии вышел из сарая. Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не но пояс; и с ним вышли две собаки.
Была уже полночь. Направо видно было все село, длинная улица тянулась далеко, верст на пять. Все было погружено в тихий, глубокий сои; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением, и что зла уже нет на земле, и все благополучно. Налево с края села начиналось поле; оно было видно далеко, до горизонта, и во всю ширь этого поля, залитого лунным светом, тоже ни движения, ни звука.
Оба пошли в сарай и легли на сене. И уже оба укрылись и задремали, как вдруг послышались легкие шаги: туп, туп. Кто-то ходил недалеко от сарая; пройдет немного и остановится, а через минуту опять: туп, туп. Собаки заворчали.
И минут через десять Буркин уже спал. А Иван Иваныч все ворочался с боку на бок и вздыхал, а потом встал, опять вышел наружу и, севши у дверей, закурил трубочку.
Человек в футляре Чехова сюжет рассказ
Припозднившиеся охотники, ветеринар Иван Иванович Чимша-Гималайский и учитель Буркин, останавливаются на ночлег в селе Мироносицком. Им не спится, и они обсуждают странную хозяйку дома Мавру, но которая боится выходить из дома. Буркин заметил, что таких людей много, которые, словно прячутся в свою скорлупу, и поведал историю из жизни своего сослуживца.
С ним служил в гимназии учитель древнегреческого языка Беликов, который боялся всего на свете. Несмотря на погоду, всегда одевался предусмотрительно: калоши, зонтик, пальто, темные очки. Уши затыкал ватой, и извозчика всегда заставлял поднимать верх. И даже все свои вещи прятал в чехольчики. Словом, пытался себя окружить некой оболочкой, чтобы защититься от внешнего мира. И преподавал он язык древний, и всегда хвалил прошлое. Даже мысли пробовал спрятать в футляр. Жил, следуя приказам и предписаниям, уделяя особое внимание запретам. А в любых позволениях для него было всегда что-то сомнительное. Если в городе затевали читальню или драматический кружок, предостерегал, не вышло бы чего. Любые нарушения правил тревожили его.
Всем своим нытьем и внешним видом давил на окружающих, и ему уступали, исключали по его науськиванию шумных гимназистов. Имел странную привычку поддерживать добрые отношения, ходил по квартирам просто посидеть и помолчать. И стали под его влиянием остальные, даже неглупые люди, бояться всего нового. Во всем у него были ограничения. И однажды Беликов чуть не женился. В гимназию приехал новый учитель Коваленко с сестрой Варенькой, миловидной и жизнерадостной хохотушкой. Она замечательно пела и буквально всех покорила, даже Беликова. Провинциальные дамы от скуки загорелись нелепой идеей поженить их. Все стали уверять Беликова в необходимости жениться, и он решился, тем более, что впервые женщина отнеслась к нему благосклонно. Стал ухаживать, но колебался, советовался, перестал спать. Хотел жениться, но боялся попасть в какой-нибудь переплет.
Брат Вареньки Беликова ненавидел, прозвал пауком и удивлялся, почему остальные его терпят. Но решил не вмешиваться. Кто-то нарисовал на влюбленного Беликова карикатуру, что произвело на него тягостное впечатление. И как-то он увидел Вареньку и ее брата на велосипедах, что совсем его обескуражило, ибо он считал такое поведение неприличным и несолидным. Он решил предостеречь Коваленко, чем вызвал у того негодование. Коваленко, обозвав Беликова фискалом, вытолкнул на лестницу, с которой тот, не удержавшись, скатился и стал посмешищем для увидевших этот казус дам. Не перенеся этого, Беликов заболел и умер. Хоронили его, испытывая странное чувство удовольствия, ожидая, что теперь жизнь в городе изменится. Гроб стал для Беликова последним, самым надежным футляром. А жизни остальных ничего не изменилось.
На Ивана Ивановича рассказ производит сильное впечатление, и он делает печальный вывод, что в нашей жизни так много всего ненужного, футлярного.
Человек, часто избегая реальной жизни, ищет для себя защиту от действительности, пряча свои мысли, желания, порывы. Такое существование становится футлярным и жизнь становится неприятной.
«Человек в футляре»: краткое содержание и герои рассказа Чехова
А.П. Чехов, «Человек в футляре». Краткое содержание рассказа, кратчайший пересказ. Читать и слушать аудиокнигу. Главный герой – учитель Беликов, его характеристика, «маленький человек». Другие герои рассказа. Анализ: тема и проблематика. Как связаны рассказы Чехова «Человек в футляре», «Крыжовник» и «О любви»?
«Человек в футляре» — рассказ А.П. Чехова, написанный в 1898 году.
В произведении рассказывается о гимназическом учителе Беликове, который жил словно в футляре: даже в хорошую погоду ходил с зонтиком и всё время боялся, «как бы чего не вышло». Коллеги пытались женить его на сестре учителя географии Вареньке, но Беликов так и не решился сделать предложение. Не выдержав насмешек, он вскоре умер. Лишь в гробу учитель казался наконец-то довольным: он нашёл себе футляр, где точно ничего не случится.
Рассказ входит в так называемую «Маленькую трилогию» Чехова. Историю Беликова рассказывает учитель Буркин ветеринару Ивану Иванычу; оба эти героя фигурируют также в произведениях «Крыжовник» и «О любви». Чехов изначально планировал продолжить серию рассказов, но эти планы так и не осуществились.
Содержание
Читать полный текст, слушать аудиокнигу
Аудиоверсия доступна на YouTube.
Краткое содержание «Человека в футляре»
В деревенском сарае готовятся заночевать гимназический учитель Буркин и приехавший из города на охоту ветеринар Иван Иваныч Чимша-Гималайский. Буркин рассказывает историю своего недавно умершего коллеги — учителя Беликова, преподававшего в гимназии древнегреческий язык.
Иллюстрация Кукрыниксов
Беликов понимал только запреты. Если где-то что-то разрешали, он беспокоился: «Как бы чего не вышло!». Как ни странно, своими жалобами и вздохами он умудрялся держать в страхе всю гимназию, включая директора, и весь город. Под влиянием Беликова и ему подобных горожане стали бояться всего подряд: говорить, знакомиться, читать книги и веселиться.
Но однажды этот Беликов чуть не женился. В гимназии тогда появился новый учитель истории и географии — украинец Михаил Саввич Коваленко. С ним приехала сестра Варенька — чернобровая и краснощёкая женщина лет 30, весёлая и шумная. Учителя «от скуки» решили непременно поженить Беликова на Вареньке. Их стали всюду приглашать вместе и намекать на роман.
Варенька была не против выйти замуж, уж слишком тяжело ей было жить с братом. Беликов тоже вроде бы питал к ней симпатию, но стал ещё сильнее беспокоиться, «как бы чего не вышло». Он потерял сон, похудел и ещё сильнее спрятался в свой футляр. Время шло, они постоянно вместе гуляли, но предложения Вареньке он так и не делал.
Иллюстрация Д.А. Дубинского
Однажды на «влюблённого» Беликова с Варенькой в гимназии нарисовали злую карикатуру. Беликова это очень обидело.
Как-то раз Беликов увидел, что Варенька с братом катаются на велосипедах. Ему это показалось ужасно неприличным.
Иллюстрация Д.А. Дубинского
Тогда он пошёл к Коваленко в гости и сделал ему замечание: нельзя педагогам и женщинам ездить на велосипедах! Коваленко вспылил, послал гостя «к чертям собачьим» и спустил с лестницы. Варенька как раз возвращалась домой, увидела упавшего Беликова и рассмеялась.
Иллюстрация П. Пикнисевича
Униженный учитель после этого слёг и через месяц умер. Хоронили его в плохую погоду — все учителя были в калошах и с зонтиками, словно отдавая дань памяти «человеку в футляре». А сам Беликов в гробу казался довольным: он наконец-то лёг в футляр, «из которого уже никогда не выйдет».
Поначалу надеялись, что без унылого учителя в городе воцарится свобода. Но горожане так и продолжили жить по-прежнему: сурово, утомительно и бестолково.
Закончив рассказ, Буркин сокрушается, что людей вроде Беликова ещё очень много. Иван Иваныч начинает философствовать, что жить в тесном городе, заниматься бессмысленными делами, лгать и слушать ложь, проводить время среди глупых людей — это и есть наш футляр. Но Буркин останавливает его размышления: пора спать.
Герои произведения
Беликов
Беликов — учитель древнегреческого языка в провинциальной гимназии. Его имя и отчество в рассказе не называются. Известно, что ему уже за 40. Он скучен и боязлив, отгораживается от мира тёмными очками, воротником и мыслями о Древней Греции.
Казалось бы, Беликова можно пожалеть. Из-за своей тревожности он лишён простых человеческих радостей. Вся его жизнь — страдание, причём абсолютно бесцельное. Беликов и на работу идёт со страхом, и к другим учителям в гости ходит лишь из чувства долга. И дома ему нет покоя: лёжа по ночам в постели, он боится, как бы его не зарезал собственный повар.
Но Беликов не просто «маленький человек», страдающий от своей ничтожности. В отличие от презираемого всеми щедринского «премудрого пискаря», он сумел подчинить себе других, навести в городе свои порядки. Парадоксальный образом этого человека, живущего в вечном страхе, боятся все остальные. «Как бы чего не вышло», — рассуждают горожане вслед за Беликовым.
Роман с Варенькой даёт ему шанс вырваться из круга бесконечных страхов. Но Беликов оказывается к такому не готов: «Решение жениться подействовало на него как-то болезненно, он похудел, побледнел и, казалось, ещё глубже ушёл в свой футляр». В итоге его «любовь» погибает из-за карикатуры и велосипеда.
Учитель умирает, но его похороны не выглядят трагично. Наоборот, горожане втайне радуются своему освобождению. Да и покойный Беликов кажется довольным: «Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже весёлое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала!».
Варенька
Варвара Саввишна Коваленко — сестра учителя географии, который работает в одной гимназии с Беликовым. Это украинка лет 30, «высокая, стройная, чернобровая, краснощёкая, — одним словом, не девица, а мармелад, и такая разбитная, шумная, всё поёт малороссийские романсы и хохочет». Варенька описана как девушка простоватая, но симпатичная.
Беликову она начинает выказывать благосклонность. С братом они постоянно ссорятся, и ей уже хочется выйти замуж — «для большинства наших барышень за кого ни выйти, лишь бы выйти».
Когда Беликова хоронили, Варенька «всплакнула». Что было с ней дальше, не говорится. Скорее всего, судьба этой жизнерадостной девушки без Беликова сложится только лучше.
С.С. Боим
Коваленко
Михаил Саввич Коваленко — учитель истории и географии в гимназии, где работает Беликов. Он полная противоположность «человека в футляре»: молодой, горячий, сильный. Вот он идёт по улице — «высокий, здоровый верзила, в вышитой сорочке, чуб из-под фуражки падает на лоб; в одной руке пачка книг, в другой толстая суковатая палка».
Неудивительно, что Коваленко «возненавидел Беликова с первого же дня знакомства и терпеть его не мог». Для него Беликов — символ «удушающей» атмосферы, царящей в городе и гимназии.
Вялотекущий конфликт Беликова с Коваленко заканчивается открытым столкновением, когда учитель древнегреческого пытается запретить географу катание на велосипеде. Коваленко выгоняет советчика из дома и в итоге становится одним из невольных «виновников» его смерти.
Анализ рассказа. Что писать в сочинении?
Тема рассказа «Человек в футляре» — страх перед жизнью, несовместимый со свободой и счастьем.
Настоящая жизнь всегда сопряжена с непредсказуемостью, новизной, определённым риском — всем тем, чего так боится учитель Беликов. Он всё время выбирает безопасность и одиночество, но они не спасают его от тревоги. В итоге Беликов проживает ничтожную жизнь, не воспользовавшись единственным шансом изменить свою судьбу, женившись на Вареньке.
Вопрос, который автор ставит перед читателем, даже не в том, хорош или плох учитель Беликов. Вряд ли хоть кто-то из читателей всерьёз хотел бы быть похожим на «человека в футляре». Не зря выражение «человек в футляре» в русском языке стало крылатым, и произносят его всегда с осуждением.
Но Чехов рассказывает не просто о трагикомической судьбе провинциального учителя. Он предлагает задуматься о «футляре», который общество и каждый из нас создают себе сами.
После смерти Беликова горожане ждали, что теперь заживут свободнее, но уже спустя несколько дней жизнь их потекла по-прежнему, «такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещённая циркулярно, но и не разрешённая вполне». «Беликова похоронили, а сколько ещё таких человеков в футляре осталось, сколько их ещё будет!» — завершает свой рассказ учитель Буркин.
Можно ли всем нам избавиться от своих «футляров»? На этот вопрос Чехов ответа не даёт. Устами Буркина он пресекает рассуждения Ивана Иваныча на эту тему, оставляя читателя самого раздумывать над этой проблемой.